Текст книги "Сказки Серого Волка"

Автор книги: Серый_Волк_ст

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Сказки Серого Волка

Сказка о Снегурочке

I

Бывает так, что людям везет, и их распределяют в более-менее приличные места. У тебя так не бывает. У тебя бывает наоборот.

Хотя, если честно, городок попался не самый ужасный. Могло быть хуже. А так вполне спокойный, чистенький городишко, зелененький такой, в меру провинциальный, но с регулярно работающей почтой, а это, согласись, уже немало.

Да и работы было море. Наверное, до тебя в этом архиве никто и не пытался навести порядок, год за годом складывая папки в потрясающие воображение Джомолунгмы и Эвересты. Сначала, увидев этот кошмар, ты пришел в ужас, но скоро втянулся и рылся в этой куче бумаг, можно сказать, с удовольствием. Домой ты приходил весь в пыли, со слезящимися глазами и ноющей спиной, но, в общем-то, довольный, умудряясь притащить с собой еще несколько, особенно проблемных папок, чтобы разобраться в них в спокойной обстановке, благо компьютер дома был, а телевизора как раз не было.

Самое смешное, что работа твоя тебе нравилась. Не то чтобы с детства мечтал, но все-таки. Работа эта дисциплинировала, поощряя и без того присущую тебе аккуратность и размеренность. К тому же всегда присутствовала вероятность отыскать нечто такое, от чего ахнет все цивилизованное человечество. Что именно ты, однако, ясно представить не мог, но потерянные дневники Пушкина или рукопись «Слова о полку Игореве» тебя вполне устроили бы.

При всем этом особым любопытством ты не страдал, честолюбия в тебе не было вовсе, а дух авантюризма выветрился еще в школе. Ты был вполне уравновешен и рассудителен, каким, на твой взгляд, и положено быть заведующему архивом центральной (и единственной) библиотеки маленького, потерявшегося на необъятных просторах нашей родины городка. За те пять лет, что ты прожил здесь, у тебя даже появилась своя дорога, по которой ты два раза в день шествовал, чинно и важно, утром из дома в архив, а вечером – обратно, придерживаясь раз и навсегда избранного маршрута: и летом, под сенью пышных кленов, и зимой, торя дорогу в непролазных сугробах. 2066 шагов, которые ты сосчитал в первую же неделю. Сначала ты шел по Центральной, мимо магазинов, затем поворачивал на Королевскую, доходил до Капитанской, а там оставалось только пересечь Лесную, и ты оказывался в старом уютном дворике, отгороженном от мира живой изгородью, тенистом и симпатичном. Здесь-то ты и жил.

Этому дому было далеко за сотню лет, но жители любили его, переезды были редки, а вселения и того реже. А то, что ведомственная квартира оказалась именно в нем, явно было заслугой не твоей, а действием сил простому разумению неподдающихся и вовсе даже ему неподвластных. Люди рождались здесь, вырастали, обзаводились семьями и здесь же умирали. Одно время тебя занимал вопрос, как при всем этом они умудряются здесь еще и помещаться, смежную с твоей квартиру, например, занимала семья, в которой по самым скромным прикидкам было человек тридцать-тридцать пять, но потом понял, что все это шуточки города, который и не на такое был готов, чтобы угодить своим жителям…

Ровно 2066 шагов, если не заходить в магазины. Два раза в день – туда и обратно. 2066 шагов до работы. Раз в неделю, по субботам, к кинотеатру, где показывали удивительные фильмы о необыкновенных местах и загадочных людях. Раз в месяц две остановки на скрипучем трамвайчике до деревянного здания театра. Вечером обязательный омлет и чашка кофе, час игры в очередное RPG, несколько страниц из очередной книги перед сном и сам сон, глубокий и безмятежный, ровно в двенадцать. В 6.30 ты просыпался, съедал две котлетки из магазина и шел на работу.

Иногда ты сам себе казался заводной игрушкой, у которой все определено несложной программой. А иногда тебе казалось, что это просто мудро урегулированная жизнь давно ставшего взрослым человека. В такие дни ты чувствовал подъем, и аналогии с механизмами тебя не беспокоили. В общем-то, тебя редко что беспокоило, разве что случалось в дождь забыть дома зонтик, а так каждый твой день был похож на предыдущий и будущий, менялись только папки и книги. Равнодушное равновесие заводной игрушки.

II

Однажды на стол тебе лег дневник еще при жизни забытого писателя позапрошлого века. Записи были лаконичны, подробничать, вопреки натуральной школе, он, видимо, не любил, или, просто, писать человеку было не о чем. На чтение у тебя ушло часа два. Сорок восемь страниц обернутой заботливо тетради, вместившей в себя десять лет жизни. Впрочем, ничего значительного с человеком в эти годы не происходило, читать было скучно, и если бы не предстоящая после прочтения фиксация документа за новым номером в каталоге архива, можно было бы считать личное вечернее время потерянным.

Кое-что, правда, тебя заинтересовало, но, учитывая факт того, в каком городе все это происходило, можно было не особенно удивляться. На всякий случай ты, конечно, закинул несколько записей в специальную папочку, в которой с некоторых пор стал коллекционировать файлы с забавными, странными, а то и вовсе невероятными историями, и даже в душе посочувствовал Машеньке, но впрочем, тут же об этом забыл и не вспоминал целый месяц, пока случайно не наткнулся на файл, расчищая место на винте, чтобы загрузить новую игрушку.

«15 февраля.

Сегодня снова приходила Машенька, плакала, жаловалась на старуху. Та опять приводила Пса, все еще думает уговорить бедную девочку идти за него.

17 февраля.

Был с визитом у Анастасии Ивановны, пытался как-то убедить ее оставить М. в покое. Через час пришел Пес. Очень неприятный молодой человек. Хотя, может быть, это я из-за М. был так настроен? Однако, глаза его ядовитого желтого цвета, с вытянутыми овалом волчьими зрачками, заставили меня внутренне содрогнуться. Пес просил меня оказать влияние на Марию Алексеевну. Я в свою очередь просил забыть и думать строить матримониальные планы в отношении моей племянницы.

18 февраля.

От поручика услышал о предстоящей его дуэли с Псом. По-моему, Пес настроил против себя весь город. Попрощался с поручиком.

19 февраля.

Снова М., вся заплаканная. Рассказала, что Пес грозился превратить ее в Снегурочку, поскольку сердце у нее и без того ледяное. Это у Машеньки-то ледяное сердце! Как мог, успокоил девочку. Сказал, что черноволосых Снегурочек не бывает.

20 февраля.

Слава Богу, дуэль не состоялась. Пес исчез из города, чему мы все обрадованы были безмерно. Поручик в клубе на радостях напился и перебил все зеркала.

21 февраля.

Машенька пропала…

24 февраля.

М. так и не нашлась. Мы прочесали все окрестности, но безрезультатно.

29 февраля.

Говорят, на Детской поставили новую куклу – Снегурочку. Говорят, очень красивую. Нужно сходить…

31 февраля.

Да, это Машенька. Сомневаться не приходится. Бедная девушка! Какую страшную судьбу уготовил ей Господь.

Сегодня вечером зван к Клавдии Петровне на именины…»

Про Детскую улицу ты, конечно, знал, даже пару раз бывал там под Новый год, не в каждом городе, в конце концов, есть улица, отданная детям. Горки, карусели, аттракционы, киоски, продающие мороженое, сладкую вату и газировку, а еще множество кукол, персонажей из разных сказок: Буратино, Иван-царевич, Василиса Прекрасная, дядька Черномор, баба-Яга. А вот Снегурочку ты не запомнил.

Что было побуждающим мотивом, Бог весть. Может то, что назавтра был выходной, может то, что никаких важных мероприятий, кроме похода по магазинам с целью запастись продуктами на неделю, ты не планировал, только на следующий день ты поймал себя на том, что идешь в сторону Детской даже и не думая подсчитывать пройденные шаги…

III

Ты вышел на улицу, и солнце будто ослепило тебя…

Ты словно впервые увидел свой город. Свой старый город с маленькими, вымощенными зеленоватым булыжником площадями, с древними, всегда такими строгими, а сегодня, будто расцвеченными изнутри, башенками, с радужными веерами мостиков между ними.

Оконные стекла слепили солнечными зайчиками, разливались радугой спектра, но желтое и оранжевое было самым сильным, и каждое окно было маленьким солнцем.

Солнце было везде. Барахталось в лужах вместе с воробьями, тинькало капельками об асфальт, срываясь с сосулек, и в каждой сосульке тоже было солнце, озорное, заставляющее улыбаться, щекочущее нос. С каждым шагом ты освобождался от чего-то серого, нудного, живущего по правилам, что еще вчера, еще сегодня утром было тобой. Это серое и правильное съеживалось, превращалось в маленький комочек, который метался внутри тебя, пытаясь вырваться из кольца солнечных лучей, еще пробовал наставлять тебя на истинный путь, верный, испытанный, утоптанный ногами миллионов автоматов путь. Только ни черта у него не получалось… Ты топал, где прямо по лужам, где по мокрому снегу, своей, тебе лишь ведомой тропкой, и ощущение, что в кои веки ты, наконец, что-то делаешь так как нужно, крепло и крепло в тебе. И тогда серый комочек твоей души выбился из сил, устал метаться, забился куда-то, затих, сделал вид, что совсем ушел, и лишь слабая пульсация выдавала его.

С каждым шагом город все больше входил в тебя, со всеми своими бульварами, арками, проходными дворами, скверами, или, может быть это ты растворялся в его бульварах, его улицах и площадях, и ты то парил над ним, превращаясь во флюгер или в спутниковую антенну, то шлепал по лужам, поднимая фонтаны брызг, и никак не мог понять, как можно было жить в этом удивительном мире и ничего не видеть вокруг.

Ты шел по городу, и твоя сказка торопилась тебе навстречу. К Детской вы подошли одновременно, только с разных сторон. Путаясь в кукольных лабиринтах, обходя карусели, вы спешили друг к другу и вдруг встретились почти в самом центре, где между рассохшейся деревянной горкой и уложенной на землю двухместной ракетой стояли две куклы: прекрасная смуглая Снегурочка с черной косой и мрачный, изготовившийся к прыжку пес у ее ног.

IV

Бывает ли любовь с первого взгляда или это красивая выдумка? …Чтобы сразу оборвалось сердце и принялось скакать в груди, как сумасшедшее – это ОНА! Чтобы дыхание свело в груди, и ты просто-напросто забыл, что нужно дышать – ведь это ОНА! Чтобы сделались ватными ноги, а руки непослушными – это ОНА! Чтобы… чтобы все, что есть в тебе, даже дурацкая селезенка вопили, кричали, хрипели – это ОНА, это ОНА!

Бывает так или нет?

Может быть, надо долго быть рядом с человеком, часто разговаривать с ним, много думать о нем, писать ему стихи, чтобы потом вдруг сказать себе – да, это ОНА…

Как это бывает? И какая любовь станет настоящей? Обдуманная, прикинутая, проверенная или неожиданная, невероятная, нежданная?

Кто его знает! Любовь – материя тонкая и готовых рецептов не приемлет…

У тебя и сердце оборвалось, и дыхание остановилось, и сигарета выпала из непослушных пальцев, и даже селезенка завопила изо всех сил, что это ОНА, именно ОНА, и никто, никогда, ни в каких временах и пространствах ЕЮ для тебя уже не станет!

Ты осторожно погладил пса и улыбнулся Снегурочке. Твоя сказка радостно взвизгнула и нырнула в твои глаза, и тогда вдруг Снегурочка улыбнулась тебе в ответ. Так вы и улыбались друг другу, а потом ты осторожно прикоснулся кончиками пальцев к ее руке, и оказалось, что рука уже не холодная, восковая, а теплая, живая. Рука даже не ожившей Снегурочки, а просто девушки, привыкшей трудиться, со светло-голубыми жилками по кисти и длинными пальцами.

Наверное, это была любовь, пусть и с первого взгляда, потому что только любовь может превратить в человека заводную игрушку и растопить ледяное сердце Снегурочки.

Так или иначе, но эти два часа вы снова были людьми. И ты, вроде бы человек до самого кончика шнурков на ботинках, в принципе, впервые за многие голы был им, а что же говорить о Снегурочке, которая сто лет стояла здесь одна, смотрела на людей невидящими глазами, и сердце которой ни разу не дрогнуло за все эти сто лет.

Впрочем, в такой прекрасный весенний день могло произойти, что угодно. Ведь даже пес, казалось, ожил, нетерпеливо переминался на месте, ворочая тяжелой головой, следя пронзительным взглядом за каждым вашим шагом.

А вы гуляли по детской площадке, говорили о чем-то и все никак не могли наговориться. И вроде сначала это были какие-то милые пустяки, но все тревожней и тревожней они становились, и будто уже не слова звучали, а тяжелые капли расплавленного свинца падали тебе на сердце. И оказалось вдруг, что надо бежать, спешить изо всех сил, спешить, чтобы спасти, успеть до заката солнца, пока не придут из ночи, те кого не остановить.

Ты довел Снегурочку …нет, Машеньку до невысокой площадки, и она замерла в ставшей за сто лет привычной позе, погладил ее по черной, сбившейся на плечо косе, на всякий случай погрозил псу кулаком и побежал.

V

Как ты бежал!

Черт возьми, как ты бежал!

Не разбирая дороги, вздымая за собой каскады брызг, прямо по грязи, мокрому слякотному снегу, по лужам, заставляя шарахаться редких прохожих, сжимая в руке темного стекла склянку.

Эта склянка действительно там была! Значит и все остальное, что Машенька успела рассказать, тоже правда, и если ты не успеешь…

И ты сдирал с плеч новенький пуховик, небесно-голубую «аляску», кидал в грязь, туда же душный свитер, стесняющий дыхание, и несся вслед за угасающим солнцем, рассекая воздух голой грудью.

Успеть, лишь бы успеть!

Ведь должен был успеть, должен, ты же все рассчитал, даже то, что будет время заскочить в магазин, купить что-нибудь: холодильник дома пуст, а ведь Машеньку надо будет обязательно накормить, она же, наверное, все эти сто лет ничего не ела!

Но тогда почему солнце угасает так быстро! Солнце, которого было так много днем, которое, казалось, будет вечно, почему оно уходит!

Остановись!

Стой, проклятое! Стой!!!

Солнце погасло, когда ты пересекал Вертикальную. Ты завернул за угол и оказался на Детской. Тьма обволакивала ее. Ты мчался, натыкаясь на фигуры, и кричал что-то, и слезы сами сбегали по твоему залепленному грязью лицу.

Снегурочки не было. Там, где стояла она, было что-то страшное.

Какие-то тряпки на земле… Наверное, шубка… Ржавый проволочный остов… Опилки… Целое море опилок вокруг… Свежих, будто только что из под пилы… Будто не было им сотни лет… Она даже не была восковой… Что-то черное под ногами.

Ты нагнулся и взял косу в руки. Пакля…

Вот тогда ты все понял.

Ты отшатнулся от этих страшных останков, споткнулся обо что-то, упал. На земле лежал пес. Изогнувшись в мягкий лохматый калачик, он разодрал себе брюхо мощными клыками, и оттуда тоже сыпались опилки.

Нет, – прошептал ты, пятясь от того, что стало эпилогом этой страшной любви. – Нет. Так не может быть…

VI

В 6.30 ты проснулся.

Свитер еще не высох, и ты надел рубашку. Съел две котлетки.

Сначала по Лесной, потом по Капитанской, дальше на Королевскую, а там Центральной до самой библиотеки.

Ты шел мерно, честно подсчитывая свои 2066 шагов.

Маленькая заводная игрушка

Лесная сказка о скитальцах

I

Наша деревня со всех сторон окружена лесом. Это маленький полустанок, который все пассажирские поезда проходят по ночам, никогда не останавливаясь. Летом деревенские приходят встречать поезда. Старики сидят на длинных скамейках на высоком перроне и молча смотрят, как мимо скользят праздничными огоньками светящихся окон ночные экспрессы…

Деревня наша самая обыкновенная и отличается от других разве что названием: оно у нее необычное, но очень красивое – Свеженькая.

Я часто думал над тем, откуда оно взялось, но так и не нашел ответа, пока однажды один знакомый леший не рассказал такую историю.

Заблудились в лесу два охотника. Долго бродили они среди болот, которых здесь так много, изнемогая от усталости и жажды. Болота в наших краях старые, вода в них давно сгнила и превратилась в мутную ржавую жижу, которую нельзя пить. На третий день, когда иссякли последние силы, охотники вышли на берег реки, медленно струящей по дну оврага желтые глинистые воды.

Как ни велика была жажда, но один из охотников сморщился и отвернулся.

– Какая мутная река, – сказал он. – Вода в ней, наверное, горькая и невкусная.

А второй ничего не сказал.

Он сбросил мешок, наклонился, зачерпнул горстью немного воды и осторожно выпил.

– Нет, – сказал он товарищу, – вода здесь свеженькая-свеженькая!

Так и назвали реку – Свеженькая, а потом так же деревню, выросшую на ее берегу.

Никто не помнит имен тех охотников, давно высохла река, и только деревня Свеженькая стоит еще, зарастая папоротником и мхом, тихо доживая свой век.

Лес вокруг деревни огромен и дремуч. Деревья в нем растут так часто, что стволы их переплелись, а кроны такие густые, что, когда над лесом идет дождь, на землю не попадает ни капли.

Этот Лес волшебный. Дело в том, что с давних пор здесь селятся и живут своей удивительной жизнью необыкновенные истории.

У заброшенного лесного кладбища я часто встречаю исключительно забавную компанию веселых привидений из какой-то старинной сказки. Привидения любят собирать ягоды, греться на солнце и не выносят сырости. У них всегда можно разжиться парочкой хороших анекдотов. Приведения давно наплевали на петухов и шастают по округе даже днем, никого не обижают и вообще, отличаются безобидным, но общительным нравом. Еще им нравится играть в прятки с деревенскими мальчишками.

В дупле старого дуба у леспромхоза живет леший, чрезвычайно любопытный старикан. Ему вечно не хватает времени, он постоянно спешит из одной сказки в другую, запутать или указать кому-нибудь дорогу.

Однажды во время своих скитаний я нашел избушку на курьих ножках. Я обратился к ней, как положено, и избушка послушалась. В домике жила симпатичная чистенькая старушка, совсем не похожая на рисунки в детских книжках. Она угостила меня малиновым чаем и попросила заходить еще. Я теперь частенько у нее бываю, заготавливаю дрова на зиму, приношу воду из ключа.

Самой ей это уже трудно делать, радикулит мучает…

Здесь на лесных дорогах подстерегают запоздалых путников лесные разбойники. Обезумев от страха, ломятся сквозь чащу олени, спасаясь от стрелков Робин Гуда. Я доходил до Лисса и Зурбагана и видел, как стелется пыль над дорогой, по которой ушел в никуда Давенант.

Я сидел у костра с уставшим, замученным сомнениями Фродо, делил последние сигареты с одноногим моряком, однажды полдня потратил, доказывая девочке в красной шапочке, что волк волку рознь.

Встречал я Иванов-царевичей и Иванов-дураков, болтал с вконец замотанным Сивкой-Буркой; Василис, Настенек и Алёнушек за день, бывает, столько встретишь, что со счета собьешься. Беспокойный, но добрый и отзывчивый этот сказочный народ. В этом лесу я и встретился с историей, которую хочу сейчас вам рассказать…

II

Всю ночь березки водили хоровод, а утром, когда солнечные лучи, наконец, пробились сквозь листву охранявших девчонок тополей, замерли в странных позах, отступив от поляны, покрытой росной травой.

Солнце поднималось над лесом, и чем выше оно было, тем ярче сверкали капельки сока, выступившие на белой коре.

Лес проснулся. Закряхтел простужено, зевнул дуплом старого дуба-великана, стряхнул с ветвей остатки дремоты и забормотал что-то, невнятно колдуя.

Птицы запели все сразу, затрубили рожки охотников, кто-то, вздохнув, выпустил свою стрелу в болотную кочку, а на поляну опустился космический корабль.

Не какой-нибудь сказочный, а самый настоящий инопланетный корабль. Немного странный, ни на что не похожий, так что только Лес понял, что это, а березки лишь затрясли сережками, удивляясь такому чуду.

Корабль опустился бесшумно. Не плевался огненными струями, не рычал двигателями, не плавил землю, не жег траву – сел тихо, так что даже сорока, трещавшая о чем-то важном, не заметила, а если и заметила, то просто не обратила внимания.

Люк распахнулся, и на траву спрыгнул космонавт.

Каким он был? На кого похож? На муравья или на мамонта? А может, у него было сто глаз или десять ног? Вовсе нет… Был космонавт странным, но придумать можно было бы и поинтересней.

Не его вина и не моя, что был он обыкновенным солнечным зайчиком.

И корабль был пусть и очень большим, но солнечным зайчиком, и трава, свежеумытая, пахучая, ласковая, была видна сквозь него.

А может быть, таким их видел только Лес? А на самом деле они были совсем другими? И были у космонавта руки и ноги?..

Ведь сделал же он шаг, наклонился и сорвал маленький белый цветок, каких много на лесных полянах. Он поднес его к губам, и нежные лепестки затрепетали от дыхания, а еле уловимый аромат цветка слабо защекотал ноздри космонавта. «Ромашка», – почему-то подумал солнечный зайчик и чихнул, зажмурившись, а потом рассмеялся.

Он засунул цветок за петличку комбинезона, раздвинул ветви руками и вошел в Лес. Какие-то новые, немыслимые сочетания звуков рождались в нем, складываясь в неожиданные слова. И слова эти удивительно подходили и к этой планете, и ко всему, что он видел вокруг себя.

«Вот дерево, – думал он, – светлое, как невеста: ветви у него гибкие, а листья – живые. Листья шевелятся, когда их касается ветер, вздрагивают и шелестят, словно шепчутся. Может быть они обо мне шепчутся?.. Это самое красивое дерево в Лесу. Оно такое красивое, такое доброе, хотя и чуточку болтливое… Я назову его березкой».

Трава, вздрагивая от любопытства, тянулась к легким прозрачным сапожкам солнечного зайчика и качалась изумленно, когда стебельки, окрашиваясь в золото, проходили сквозь них. Сорока, наконец, очнулась, метнулась, любопытная, следом за космонавтом и, примостившись невдалеке, затрясла хвостом, завертела головой, перестав даже трещать от волнения. Ежик выбежал на тропинку, ткнулся два раза в каблук, позолотил усы и, фыркнув, побежал по своим делам.

Космонавт шел и улыбался.

Все вокруг было необычно для него, почти волшебно: буйство ярких красок, суета жизни вокруг, непрерывный звон, повисший во влажном воздухе – все это ничем не напоминало ему серого молчания камней его родной планеты.

Солнечный зайчик любил свою планету. Любил свои камни. Любил ничуть не меньше, чем житель Земли любит свои реки, луга, леса… Да и велика ли разница между тем и другим, если и то и другое – любимы. Если и то и другое называют одним прекрасным словом – Родина…

И, наверное, стоит радоваться вместе с солнечным зайчиком, потому что в совершенно непонятном нагромождении цвета, звуков и запахов он увидел свою планету. Не каждый землянин увидел бы в хаосе и холоде чужих камней дорогую сердцу красоту леса…