Текст книги "Необыкновеллы. Сказки для взрослых"

Автор книги: Сергей В. Бойко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Сергей В. Бойко
Необыкновеллы. Сказки для взрослых

Сказка о золотой рыбке

Над седой равниной моря гордо реял «МИГ-17»…

Рыбачка Соня вытащила невод, поймала Золотую Рыбку и не растерялась. Она читала в детстве пушкинские сказки, а над разбитым стареньким корытом пролила много горьких и недетских слёз, – поэтому была во всеоружии и пожелала многое чего.

– Не печалься, ступай себе с Богом! – сказала ей Золотая Рыбка. – Так и быть: всё у тебя сбудется.

Рыбачка Соня возвратилась к дому, – а там уж праздник, потому что всё сбылось.

Над седой равниной моря грохотал «МИГ-29», черной молнии подобный…

Рыбачка Соня вытащила невод, поймала снова Золотую Рыбку и сказала:

– Сбылось, как ты и обещала, всё. Но этого мне оказалось мало, государыня Рыбка. Теперь, чтобы не докучать тебе по мелочам, придумала я вот что: ты сделай так, чтобы сбывалось всё, чего бы я потом не пожелала без тебя. Хорошо?

– Не печалься, ступай себе с Богом! Получишь всё, чего не пожелаешь.

Над седой равниной моря гордо выл «Су-35»…

Рыбачка Соня снова вытащила невод, в котором Золотая Рыбка, и сказала:

– Всё у меня теперь есть, государыня Рыбка, чего не пожелаю.

– Чего ж тебе надобно, Соня? – удивилась Золотая Рыбка.

– Всё у меня есть, государыня Рыбка, но мне этого мало!

– Чего же ты хочешь? – снова спросила Золотая Рыбка коварно.

– Теперь я хочу, – промолвила Соня беспечно, – хочу, чтобы у других ничего не стало!

– Хорошо, будь по-твоему, Соня, – ответила ей Золотая Рыбка. – Ступай себе с Богом!

Над седой равниной моря все пропали самолеты. Океан поднялся и пошел на сушу волной, а горы стронулись с места и двинулись в долины…

Вот и исполнилось последнее желание рыбачки Сони!

Над седой равниной моря гордо реял птеродактиль…

Троллейбус

Я – троллейбус!

Как мне здорово мчаться по городу от остановки до остановки, от светофора до светофора, пиная асфальт моей дороги подметками всех своих колес.

А на конечной отдохну – и…

Дух захватывает после долгой стоянки! Несусь вперед в потоке машин, самый толстый, самый красивый.

А эта женщина – опять у пешеходного перехода, каждое утро, в один и тот же час. Вы посмотрите: тонкая, крепкая, плотная – как трехфазный ток. А я – мимо, чуть дыша, у самой бровки. А она – прямо на проезжей части! Стоит кокетничает: мол, не трамвай, объедешь!

Я умом понимаю: пустое это! А сердце вдруг – перебои! Машины кругом лай подымают. А что я могу поделать? Она на меня глянет, – у меня дух захватывает! Про тормоза забываю, про светофор забываю, выкатываю на самую бровку – и замираю от свистка. А она хохочет – радуется. Чему?

Чему ты радуешься, глупенькая? Что ты понимаешь в жизни? Взялась бы лучше обеими руками за провода, напружинилась как следует и – вперёд, вперёд, вперёд! Вон до того светофора, зеленый пока, успеть, успеть, успеть! А потом – до следующего! И так – до вечера! А утром – снова! И так – всю жизнь! Это же счастье. Это же здорово.

А тут – снова еду.

Утро. Солнышко. Асфальт, водой политый, сияет, холодит и шуршит.

И вот – на том же месте, в тот же час – она!

Я, понятное дело, к ней – поздороваться, полюбоваться… Хочу к ней, – а меня в левый ряд несет!

Что такое? Что за чертовщина?

А вот захочу – и поверну направо!

Р-раз! – а сам несусь прямо. Так и проехал мимо – даже ручкой не сделал.

Разволновался, раздухарился! А вот возьму и заторможу на зеленый – вот тут, вот здесь, прямо сейчас.

Р-раз! – а сам скорость набираю…

Как же так?

Что происходит?

Будто кто-то во мне сидит и управляет всеми моими движениями.

А вдруг – правда? Вдруг – так оно и есть?!

Нет… Что за нелепая мысль? Нет, конечно! Вздор…

А кругом – вонючие автомобили коптят синее небо.

Солнце-блин расплывается на мазутной сковородке города.

Вырваться! Бросить всё! Полететь куда глаза глядят!..

Не могу.

Что со мной? Куда несусь? Где остановлюсь?..

Ничего не знаю. Ничего не понимаю в этой жизни.

Думал – свободен. Думал – еду. Думал – куда хочу. Думал, что думаю.

Теперь понял: сюда нельзя, так непринято, здесь не положено; тут повернуть налево, здесь – направо…

А я сам?..

Лучше не знать ничего. Лучше – в неведении. Лучше – в невежестве. Ухватился за провода – если позволят – и полетел! Не думая, что это не ты летишь в свободном желании и радостном сознании, а тебя гонят, тормозят и пинают в указанном кем-то направлении.

Не-ет, всё! Забыть, забыть, забыть! Не знать, не знать, не знать! Забуду, забуду, забуду! И…

ПО-ЗА-БЫЛ!

АГА!!!

КА-КОЙ Я ЭНЕРГИЧНЫЙ ПОД СВОИМИ ТОКОПРИЕМНИКАМИ!

КАК РВУСЬ ВПЕРЕД В ПОТОКЕ МАШИН!

ВЫСТАВИВ НАРУЖУ ВСЕ СВОИ ДОСТОИНСТВА!

САМЫЙ ТОЛСТЫЙ, САМЫЙ КРАСИВЫЙ!

БЫСТРЕЕ!

БЫСТРЕЙ!

ЕЩЕ БЫСТРЕЕ!!!

ВОН ДО ТОГО СВЕТОФОРА, ЗЕЛЕНЫЙ ПОКА, УСПЕТЬ, УСПЕТЬ, УСПЕТЬ!

А ПОТОМ – ДО СЛЕДУЮЩЕГО!

И ТАК – ДО ВЕЧЕРА!

А УТРОМ – СНОВА!

И ТАК – ВСЮ ЖИЗНЬ!

ЭТО ЖЕ СЧАСТЬЕ!

ЭТО ЖЕ ЗДОРОВО, А?..

Молчите?

Не верите?

ДА ВЫ ПРОСТО ЗАВИДУЕТЕ МНЕ!

Пчела

(Страсти по любви)

В оконное стекло билась пчела: хотела – и не могла вырваться наружу. Я поймал ее за тонкие крылья и стал рассматривать, любуясь ее совершенством, уверенный, что пчела не сможет ужалить меня, – как вдруг ее неожиданно гибкое тело изогнулось, а высунувшееся жало скользнуло по коже, не причинив вреда. Пчела оказалась немного проворнее и немного опаснее, чем я предполагал. Я испугался и бросил пчелу в дальний угол. А потом вспомнил, что скоро буду ложиться спать, и понял, что она обязательно должна будет ужалить меня в темноте, – и я бросился на тщетные поиски.

Когда я окончательно уверился, что не смогу найти эту пчелу в таких сумерках, она сама выползла на свет, чтобы я еще раз мог полюбоваться ее опасной красотой. Я увидел ее – серую, маленькую, беззащитную – и торопливо наступил на нее башмаком. Пчела с хрустом умерла.

Я стоял и смотрел на темное пятнышко, оставшееся после пчелы, – и первые секунды радостно сознавал собственную безопасность. Еще было чуточку жалко погибшую – такую хрупкую и такую доверчивую. А потом сделалось непереносимо…

Как в жизни…

И я проснулся.

Но сон перешел в явь.

Любовь удалилась.

Пришла беспокойная скука.

Афца

Это было такое животное. Наверное, женского рода. Хотя теперь уже точно никто не помнит. Давно это было. И были у нее длинные ноги и длинная шея, а уши – как листья. Было это животное с большими зелеными глазами, длинными ресницами, а на голове росли цветы – ромашки и васильки, а может, какие-нибудь другие – ведь это было так давно, что вспомнить трудно, когда именно. По имени это животное звали АФЦА. Такая она была:

Эта Афца все время игралась в траве и никогда не ходила в темный лес к волкам и медведям, и поэтому была добрая и веселая, а все смотрели на нее и тоже становились добрыми и веселыми. И больше от нее ничего не требовали. Весной всегда хорошо и весело.

А дело было весной, когда дожди уже прошли, а жаркость еще не наступила, да и про осень никто еще ничего не знал. Однажды Афца игралась сама с собой, как обычно, когда к ней подошел поросенок по имени ХРЮ. Этот Хрю и говорит:

– Давай с тобой поиграем, Афца! Что ты все одна, одна да одна играешь?

– Нет, – говорит наша Афца. – Я с тобой играть не хочу. Ты вон какой чумазый. Иди умойся!

Поросенок по имени Хрю не обиделся. Он подумал: «И правда! Наша Афца такая красивая, и на голове тоже – цветы. Таких ни у кого… А я такой… Пойду умоюсь!» И ушел.

И Афца осталась одна играться в траве.

Поросенок по имени Хрю умылся в самом чистом дальнем ручье и пошел обратно. Но пока он шел, то весь запылился, потому что у него не было таких красивых длинных ног как у Афцы. Ножки у него были коротенькие. К тому же он все время тыкался пятачком в землю – это уж у него такая привычка была. Поэтому пришел он к Афце снова весь чумазенький.

И снова Афца не захотела с ним играть.

Тогда поросенок по имени Хрю говорит:

– Давай, Афца, мы с тобой вместе сходим к самому чистому ручью. Я там умоюсь, и мы вместе станем играть. Я – весь чистый. И ты – со своими цветами. Здорово! Правда же?

– Не здорово, – отвечает Афца. – Знаю я этот чистый ручей. Он очень далеко. И там рядом лес с волками и медведями.

– Ну и что? – удивился поросенок по имени Хрю. – Мы же будем двое!

Но Афца забоялась и не пошла к дальнему ручью рядом с лесом, где волки и медведи.

И на другой день.

И на третий.

И даже после весны, летом, – она тоже не пошла…

А потом наступила осень.

Никто не знал, что это такое. Но все почувствовали грустность. И даже Афца уже никого больше не радовала – так всем стало печально: как она теперь ни старалась – ну ничего не выходило! Все скучали и даже плакали. Да и поросенок пропал. Говорили, что он пошел в лес, который рядом с дальним ручьем, и не вернулся оттуда – потому что один.

А у Афцы вдруг стали желтыми уши, которые были как листья. Но цветочки на голове еще держались, хотя никого уже не радовали. И так от этого стало Афце грустно, что она, наконец, решилась сходить к дальнему ручью – и пошла.

Пока Афца дошла до ручья, уши у нее совсем увяли, и их сорвал налетевший ветер и дождь, а навстречу ей вышли все волки и медведи. Они посмотрели на Афцу, но не узнали ее, и осторожно приблизились.

– Это что еще за образина? – спросил Главный Волк.

– Ага! – поддержал его Главный Медведь. – И на голове какой-то ужас.

И взревел испуганно:

– Стрррашный зверррь!

Главный Медведь испугался, потому что привык только к своим волкам и медведям. Он с ревом убежал в свой лес. А за ним – и все остальные лесные звери.

Наша Афца удивилась на таких глупых волков. А тут как раз дождик с ветром кончились, и выглянуло последнее солнце. Афца склонилась к чистому ручью напиться и там, в тихом зеркале родника, увидела свое отражение. Сначала она не поняла, что это она сама и есть, и тоже испугалась – совсем как Главный Медведь. Она отпрыгнула от ручья и сильно тряхнула головой, – отчего почти все ее ромашки и васильки слетели на землю. Потом она еще раз осторожно глянула в воду.

– Это я, что ли? – удивилась уже почти что не наша Афца.

Да, это была она. И теперь она не испугалась. Она крикнула:

– Ну и что?!

И подпрыгнула и снова тряхнула своей головой изо всех сил – так, чтобы последние цветочки слетели. И взревела весело, но по-медвежьи, и зарычала – и пошла в лес.

И волки прятались в своих логовах, когда слышали ее шаги и голос.

А потом и голос и шаги постепенно пропали.

И пришла зима.

Хармсиада

1. КАК НАШИ ДЕТИ УЧАТСЯ

В одной области начался небывалый снегопад – такое обильное падение снега, что воздуху и свету не хватило места, и стало трудно и темно дышать. И все побросали свои вещи и заторопились туда, где побольше воздуха и света, и скоро дошли до этого места, то есть, до нас, и всё про снег рассказали и попросили убежища. Но мы подумали, послушали прогноз на завтра, – но все равно отказали всем этим беженцам, поскольку у нас тоже могли ожидаться такие же осадки, не смотря на прогноз.

Мало ли что? А вдруг? Самим дышать нечем!

А эти уселись на нашей площади и все поумирали от голода, потому что не хотели брать то, что мы им давали на дорогу, чтобы они от нас уходили. Сами виноваты: надо было есть, когда дают!

Из-за этого случая все наши дети теперь очень хорошо кушают и быстро растут здоровыми…

А РАНЬШЕ БЫЛИ НЕСЛУХАМИ ЗОЛОТУШНЫМИ И ПИТАЛИСЬ ИЗ РУК ВОН!

2. ТРУДОВАЯ ДИНАСТИЯ

Во-первых, я хочу рассказать про своего сына Андрея Сергеевича, который был в нашей стране большим начальником – то ли Генеральным секретарем, то ли кем-то еще, то ли всем сразу, то ли по очереди. Пригласили мы как-то с матерью к нашему сыну известного во всем мире художника – портрет с него написать. А надо сказать, что у нашего Андрея Сергеевича не было левого глаза, правой руки и одной ноги – какой именно, он никому не хотел говорить, да это и не важно, потому что он все время сидел в своем кресле, так как с детства был разбит параличом и не мог даже разговаривать, так и помер, бедняга, в кресле и молчком, и никакого нам с матерью завещания не оставил, даже политического, – да ему, собственно, и оставлять было нечего, не нажил, потому что за всю свою жизнь палец о палец не ударил, одна мать весь воз тянула, и если теперь канун Женского дня, то я бы хотел ее через вас поздравить; а этот паразит так ничем и не занимался – даже политикой! – и я не хочу больше про него говорить. Лучше я вам про отца родного расскажу! Тот еще похлеще отмочил: он тоже был Генеральным секретарем…

Тут уже пора сознаться, что у нас в роду все Генеральными секретарями были, это у нас наследственное, да вы об этом лучше меня знаете, это же государственная тайна.

ПОЭТОМУ НИЧЕГО Я ВАМ РАССКАЗЫВАТЬ НЕ БУДУ!

Колбасу есть буду.

3. СТРАШНАЯ ИСТОРИЯ

Как вы думаете, почему Наталья Петровна всегда такая сонная ходит? А решила она однажды днем поспать, легла на диван – и больше уже никогда не проснулась. ВОТ ПОЧЕМУ!!!

4. ПРИЗНАК СТАБИЛЬНОСТИ

Каждой зимой весь город Мытищи закатывают асфальтом по самые крыши, но каждую весну грязь всё равно выходит наружу. Не верите? ПОЕЗЖАЙТЕ – И САМИ УБЕДИТЕСЬ!

5. ГРУСТНАЯ ИСТОРИЯ

Хотел я вам рассказать историю, как одна девушка полюбила. Это очень грустная история. Вы будете плакать. Я сам уже плачу – даже рассказывать ничего не могу…

ВОТ ТАК ИСТОРИЯ!

На болоте

(Первому и последнему президенту СССР и всем другим капитанам)

Я последний глоток из помойного сделал ведра. Вместе с солнцем гляжу равнодушно в замшелую палубу. Вся команда меня обманула и бросила.

Вон другие – уходят свои бороздить океаны, а на желтом болоте мой зеленый от грусти фрегат тихо тонет, даже тряпочки вымпелов не шевельнутся от грязи.

Вот одна паутинка дрожит, серебрится, зацепилась откуда-то, к берегу тянет, затянуться трясиною нам с кораблем не дает. Хочется что-то по этому поводу спеть, но ведь нет уже голоса, и поет эту песню другой и счастливый: «Ну и дела! Солнечным августом запросто держит земля мой издохший фрегат лишь одной паутинкой осенней!»

А мне что же делать тогда, когда предали все, безголосому?

Вот что!

Придется тебе, капитан, без корабля потонуть – одному! Как ни противно – а надо.

Воздух густеет и превращается в воду. Я боюсь поперхнуться, стараюсь почти не дышать. Но ведь я же не рыба, и жабры мои никуда не годятся – видно, нет их совсем. Но я все же…

Обманным путем…

Еле-еле…

Вдыхаю чуть-чуть этот воздух.

Еще и еще…

Привыкаю!

И так – погружаюсь…

Как в море…

И не замечаю, что уже потонул в самом деле, переполненный до языка этой желтой болотной водой.

(19–27 авг. 1991, Одесса)

Как я не люблю Одессу

(Эмоции гостя по Одессе)

Когда я приезжаю, Одесса плачет горючими слезами…

Это правда. Я даже зонт перестал брать, зная наперед, насколько горючи бывают такие потоки: и сверху, и снизу, и слева, и справа, и в лицо, и в спину. Какой уж тут зонт!

Потом, успокаиваясь, Одесса всхлипывает пару дней и, еще не просохнув от слез, являет мне свою чистую после дождей улыбку. В этот краткий миг она трогательна, прелестна и очаровательна как ребенок, – тем более что уже совсем скоро этот миг проходит, и страстный жар переполняет все ее закоулки…

Тогда она глядит на меня своим вожделенным оком сквозь трепещущие ресницы платанов и кленов Французского бульвара…

…вздыхает на склонах серебристым запахом диких маслин…

…трепещет сладкими губами и складывает их в улыбку собачьего пляжа…

Это – призыв, зов, которого невозможно не заметить, – и я замечаю его! И во мне рождается ответный огонь…

Мы тянемся друг к другу – два пламенных языка…

Сейчас мы соединимся…

Она стонет под моим телом, и я тоже готов заорать от наслаждения…

Сейчас мы испепелим друг друга в объятиях!

Но море…

Какая ж Одесса без моря? Это же – Море!

Море вскипает и пенится как бульон, из которого родилась Афродита, когда накатывает на наши сплетенные тела, на наше раскаленное вожделение…

Так закалялась сталь…

Так закалялись наши с Одессой чувства…

Мы научились многое прощать друг другу за годы наших встреч и расставаний…

Только не подумайте, что это – признание в любви. Нет. Я не люблю Одессу. Какая любовь? Мы же взрослые люди!

Когда-то давно, в первый свой раз, я влюбился в нее как мальчишка, даже не помышляя ни о какой взаимности. Это было прекрасно! Потом это прошло. Были другие чувства. Была даже ненависть. Но и это прошло. Теперь то, что существует между нами, нельзя обозначить никаким словом. Такого слова люди еще не придумали…

Кто-то сказал, что в начале было Слово. Неправда! В начале было Ощущение. Оно породило Чувство, которое уже потом научилось выражать себя Словом.

Так было и у нас с Одессой…

Но теперь в наших с Одессой отношениях слова давно ушли на задний план, уступив место чистым ощущениям и действию. Мы не знаем, что сказать. Мы просто молчим…

Ревнивая до-смерти, Одесса забирает у меня лучших друзей – и просто знакомых – и ничего не дает взамен. Мне остается только скорбеть об утратах…

А вот в материальном плане она не скупердяйка: однажды она отняла у меня 50 баксов – это были все мои деньги на то время и мне пришлось одалживаться – «кинула» как последнего лоха! А спустя несколько лет позволила «кинуть» себя на сотню. Сама доброта…

Но друзей моих Одесса не возвращает: все они теперь на Таировском, вечные там поселенцы…

Я не завидую одесситам.

Одни из них пользуют Одессу, как тарань с пивом; другие набивают золотом ее «Чумки» свои дырявые карманы; третьим вообще не на что пожаловаться, но они жалуются; четвертым пожаловаться просто некому, даже поговорить не с кем…

Мне всех их нисколечко не жаль! Тем более что и себя я ни капельки не жалею.

Эти люди недостойны жалости, они достойны восхищения!

Не надо говорить. Слова все сказаны. Остались чувства, действия и ощущения. Не будем повторяться. Все пройдет…

Вот и это время прошло. Обратный билет – на кармане. Прощальная поляна накрыта – и неважно кем и где! – стаканы наполнены. Скоро поезд…

Когда я уезжаю, Одесса тоже плачет горючими слезами. Бывает, что пуще прежнего. Потоки смывают в море человеческий мусор. Падают деревья на Французском. Град побивает фрукты, крыши и стекла…

Я не прощаюсь, Одесса, перестань плакать!

Через год я вернусь, – и все повторится опять…

Так уж у нас повелось, а это уже больше двадцати лет…

Не унывай и не плачь так много, Одесса, а не то смоешь сама себя в море!

До следующей встречи, проказница!

Весь твой,

Гость.

(Ильичевск – Малая Долина – Одесса, июнь-июль 2005 г.)

Вчера я плакал

(Сентиментальное приключение безжалостного сердца)

Я вчера плакал – затопил слезами весь Ильичевск…

Я ревел так, как не ревел бы на собственных похоронах. Начал я с того, что собрался в устрашающие черные тучи. Я устроил циклонический хоровод над степью, завертел эту черную медузу широким торнадо – от Белгорода-Днестровского до Одессы – и двинулся из степи к морю.

Продвигаясь к побережью, я увидел, как засуетились на всех пляжах, глядя на меня, самые внимательные из отдыхающих, бездельники.

Тогда – для пущей важности – я поднялся ветром и стал вырывать из песка пляжные зонтики, сметать подстилки, полотенца и матрацы.

Так я предупреждал, чтобы люди убирались подобру-поздорову, от греха подальше. Зачем мне безвинные лишние жертвы?

Напоследок я уронил на раскаленную твердую землю редкие крупные слезы. Это были горькие слезы, замечу я вам…

Уронил – и коварно затих.

А потом…

Ну?

Кто не спрятался, – я не виноват!

А потом я – взревел!

Ураганный ливень слез обрушил я на побережье Старого Бугова, Радужный залив, на Ильичевск, на весь район. Досталось, наверное, и моей любимой Одессе…

Так я скликал на тризну всех своих союзников, берегинь и ангелов-хранителей, чтобы они приняли участие в моем горе – вкусили, оплакали, успокоили бы меня и успокоились сами. И не стали бы жестоко мстить за мою утрату…

Сколько времени мы куролесили в тот вечер, я не запомнил. Потом успокоились, уронили последние слезы и стали прощаться. Первыми меня покинули ангелы-хранители – этакие повзрослевшие эльфы. У них и без меня забот хватало в ту ночь. Потом ушли берегини – защитники из сумеречных славянских столетий. У этих тоже дел было невпроворот. А вот союзники – темные неорганические существа из других миров – уходить не торопились. Они никак не хотели успокаиваться. Они рвались наказать, отомстить, уничтожить…

За что, спросите вы, устроил ты это безобразие, Серёжа? Кто так провинился перед тобой?

Я вам отвечу. Я скажу вам всю правду.

Это была тризна по моей только что народившейся и безвременно погибшей любви.

Устроив «это безобразие», я успокоился сам и постарался «этим безобразием» успокоить своих покровителей, чтобы они не стали мстить той, что убила в моем сердце мою к ней любовь. Они очень безжалостные защитники, мои покровители!

Вот зачем я устроил все это…

Итак, ангелы-хранители и берегини ушли, а союзники уходить не торопились…

Странно, что они вообще заявились на тризну. Обыкновенно они исполняли свои мстительные замыслы без моего ведома и согласия. Они всегда отвечали моим обидчикам и никогда не спрашивали на то моего дозволения…

Союзники не успокаивались довольно долго. Они рвались наказать несмышленую глупышку, которая отвергла мою любовь и разбила мне сердце.

– Она назвала его слишком старым для нее! – возмущались одни.

– Да она сама для него стара! – сокрушались другие.

– 27 лет – и ни разу замужем!

– Она просто дура! – кричали третьи.

– Чтоб у нее чирей на лбу выскочил!

– Мы нашлем на нее проказу!

– Нет, мы пошлем ей жениха, которого она себе воображает, – обещали самые коварные, – и она век будет томиться и мучиться в золотой клетке, пока не иссохнет, зачахнет – и не поумнеет!

Союзники шумели довольно долго. Наконец, обратили внимание на меня.

– Как зовут эту мегеру, Серёжа?

– Да, брат, как имя этой душевной уродины? И есть ли у нее фамилия?

Мой твердый отказ выдать имя девушки вызвал у них приступ дикого хохота, – при этом во многих районах Одесской области вышли из строя электросиловые подстанции и начались перебои с водой. Чтобы успокоить союзников, пришлось согласиться на герпес – легкую простуду, что к утру выскочит у нее на верхней губе, на сорванную на ступне мозоль, да на солнечный неприятный ожог. На том вроде бы и порешили, но тут вдруг самый жестокий и грубый союзник выступил вперед:

– А мне по барабану ваше согласие!

Остальные опешили:

– Но мы же союзники…

– А мне по барабану! Месть – не его дело. Вы что, забыли? Он лишен зависти и мести. Вот в чем состоит наш союз. Месть – это наша прерогатива.

– Но у нас соглашение…

– Да задолбала меня ваша музыка! Никакого консенсуса не будет!

И никто ничего не мог с ним поделать…

Когда мы расставались, старший из союзников пообещал следить за своим не в меру диким соратником, чтобы вовремя предотвратить глупости, на которые тот способен. Но вы же знаете, чего нынче стоят обещания союзников!

Теперь, когда я не испытываю к своей обидчице никаких чувств, чувство вины караулит меня, готовое наброситься при первом же удобном случае и крепко покусать. Господи, если бы только это могло ей помочь! Но… Увы! Дела союзников не в моей власти. Ураган собрать или, наоборот, тучи разогнать – это пожалуйста! Но бодаться с союзниками – извините…

Бедная девушка Настя, даже я не представляю, что с тобой может произойти…

А вдруг обойдется? Кто знает…

Не будем гадать! Лучше пожелаем ей удачи. Она ей пригодится. А если Настёна к тому же найдет камень «куриного бога» – естественный камушек с естественной дырочкой, – то шансы выйти из этой передряги с минимальными потерями у нее многократно возрастут.

Будь мужественной, Настасья! Ищи свой камень, девочка. И впредь будь внимательной в желаниях, чувствах, мыслях, словах и поступках. Спасибо тебе за то, что ты напомнила моему безжалостному сердцу про любовь – хотя бы и таким жестоким способом. Благодарю и желаю удачи!

Вот так я плакал еще вчера. А сегодня – сияю спокойствием как солнечный диск на безоблачном небе. И сердце бьется в такт с волной о морской песок. А память утекает в прошлое, которого не жаль.

Всё это просто сантименты…

Жизнь продолжается, господа присяжные заседатели.

Командовать парадом буду я!