Текст книги "Nosce te ipsum: Познай себя (ЛП)"

Автор книги: Scarlet Baldy и Aloysia Virgata

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Малдер нежно ласкал ее тело, чувствуя исходивший от него жар даже сквозь ткань блузки. Сейчас, возвышаясь над ней, он не мог поцеловать Скалли и поэтому снова сел, притянув ее к себе.

Она прижалась щекой к его щеке, наслаждаясь дразнящей шероховатостью щетины. Дыхание Малдера – сбившееся, тяжелое – обжигало ей шею, вдруг ставшую невыносимо чувствительной, и она выгнулась вперед – так, что ее затвердевшие соски до боли сильно вжались в кружевную ткань лифчика. Исступленно целуя Малдера, она начала слегка покачиваться на его коленях, а он охотно двигался ей навстречу. Скалли сгорала от нетерпения и желала только одного – сейчас же избавиться от одежды. Но, выпутываясь из рубашки, ни с того ни с сего услышала в своей голове голос Сары Кэмпбелл: «Я надеюсь, сейчас-то ты уже не трахаешься с Фоксом Малдером?»

И перед мысленным взором Скалли вдруг промелькнула гротескная картина: она, стоя на коленях под столом Малдера, делает ему минет, пока тот плюет ей в волосы шелухой от семечек, рассматривая очередные круги на полях.

Боже.

Эта картина была настолько ужасной и в то же время настолько комичной, что Скалли не знала, смеяться ей или плакать. И вместо этого прервала поцелуй и выпрямилась, тяжело дыша.

– Я не могу. – Ее голос был хриплым и надорванным, а на лице явно отражалось сожаление. Малдер, едва восстановив дыхание, запрокинул голову и уставился в потолок. Честно говоря, он готов был смотреть куда угодно, лишь бы не на ее наполовину обнаженное тело, раскрасневшееся от напряжения и желания. Он по-прежнему дышал прерывисто и слишком быстро, и Скалли отлично видела и чувствовала его твердый член, упиравшийся ей в ногу. Отвернувшись, она взяла его за руки, и Малдер слегка вздрогнул. Когда Скалли вновь заговорила, в ее голосе отчетливо слышался холодный рационализм.

– Я не могу переспать с тобой только потому, что мне себя жалко.

Она прижалась к его обнаженной груди, и его нога, дернувшись, уперлась ей в бок.

– Прошу тебя, – хрипло произнес Малдер. – Не надо.

Скалли выпрямилась и снова натянула на себя рубашку. На ее лице было явно написано смущение, вернее даже стыд. Торопливо пригладив рукой спутанные волосы, она убрала прядь за ухо и встала.

– Малдер, пойми. Я не говорю, что не хочу этого. Просто сомневаюсь, что сейчас удачное время. Мне нужно обо всем подумать, хорошо? О том, что будет дальше. Нам все еще предстоит работать вместе.

Малдер резко встал и безрадостно ухмыльнулся. Его голос был пропитан сарказмом и горечью.

– Ну конечно, мы же не хотим испортить себе репутацию. Сама понимаешь, это был бы кошмар.

Не глядя на Скалли, Малдер протянул руку, чтобы достать рубашку из-за ее спины, но краем глаза все же заметил, что она дернулась, словно от пощечины. Сегодня все шло наперекосяк: глупости срывались с его языка так же легко, как переспелые фрукты с дерева – при малейшем касании.

– Черт, Скалли. Я не хотел. Дело не в тебе. Я просто… черт! Сам не знаю.

– Все нормально. Я понимаю.

Ее голос звучал сдавленно, но Малдеру показалось, что она говорила искренне, и он не стал развивать тему.

Они оба заставили друг друга пострадать сегодня и продолжали делать это сейчас. Пора поставить точку.

– Я знал, что ты поймешь. Ты всегда понимаешь.

Малдер рискнул посмотреть на Скалли и, с облегчением увидев на ее губах улыбку, сжал ее плечо.

– Я иду домой.

Скалли кивнула, явно взяв себя в руки, и проводила его до двери.

– Спокойной ночи, Скалли. Поспи немного.

– Я позвоню.

– Все нормально. Иди спать.

Он вышел и закрыл за собой дверь.

***

Одним летним днем, когда Саманте Малдер было шесть, она сидела со своим братом под яблоней. Между ними стояла корзинка свежесобранных яблок, и они развлекались тем, что швыряли фрукты об землю, пока те не темнели со всех сторон. А потом откусывали от них и, причмокивая, выпивали сок, оставляя растерзанные плоды жужжащему рою пчел и пасущейся неподалеку белой козочке. Яблоки были одновременно твердыми и нежными, с влажной, болезненно сладкой мякотью, скрывавшейся под кожицей с металлическим привкусом. Фокс и Саманта уже опустошили целую корзинку и не сильно переживали, что мать станет ругать их за липкие руки и плохой аппетит за ужином.

Малдер вспоминал о том дне, сидя за угловым столиком в баре и задумчиво водя по ободку стакана с виски. Под его пальцем стекло то и дело издавало негромкие звенящие звуки.

Его волосы по-прежнему торчали в разные стороны – там, где ее жадные пальцы зарывались в них, но он не стал их приглаживать. Единственное, чего Малдер хотел, – вернуться в квартиру Скалли и сказать ей, что ее губы напомнили ему о тех яблоках. Поскольку это было бы чистым безумием, он занял себя тем, что принялся зажигать спички из лежавшего на столе коробка и тушить их, когда они достигали одной длины. Их тяжело было выровнять, потому что они не желали заниматься пламенем по второму разу, но сосредоточенность, которой требовала эта задача, помогала Малдеру не возвращаться мыслями к воспоминаниям о тяжелом дыхании Скалли у него над ухом. Он пытался перестать думать о ней, благо только сейчас эрекция перестала причинять ему невыносимую боль. Но продолжал мучиться мыслью о том, что мог бы все сделать по-другому. Что, если бы он прислушался тогда к самому себе? Да, ему не удалось бы насладиться ощущением ее тела, но, может, Скалли приняла бы другое решение, если бы не она, а он предложил притормозить. Что, если бы он сказал, что любит ее? Она бы просто закатила глаза? Что, если бы? Что, если бы? Что, если бы?…

Малдер знал, почему Скалли остановила его, но это не слишком помогало ему справиться с разочарованием. Он вспомнил, что Скалли сказала о своей сестре, о священной земле. И почувствовал знакомый укол вины при мысли о Мелиссе. Об Эмили. Он глубоко вздохнул при мысли о той растущей на глазах паутине событий, которые теперь связывали их вместе. Ложь, боль, лечение от бесплодия… То, как ее пальцы обжигали его кожу, прикасаясь к ней…

Малдер вспомнил их первую встречу. Ту юную девушку со свежим лицом и горящим взглядом, почти девчонку, так отчаянно стремившуюся все сделать правильно. Ему казалось, что их работа уничтожила ее, но из пепла поднялась другая, новая Скалли. Тот факт, что она любила его (а в этом он не сомневался) одновременно завораживал и причинял боль. Малдер сделал глоток скотча и какое-то время смаковал его мягкий торфяной вкус. Теплый золотистый аромат напитка напомнил ему о том, как пахла ее шея, и он попросил официантку принести еще один коробок спичек.

Комментарий к Часть 2

(1) Сериал «Я люблю Люси» (I Love Lucy, 1951-1957).

========== Часть 3 ==========

Ничто не дается легко,

Так заполни мою пустоту.

Теперь все не так, как было,

Так смени мою печаль на блаженство.

Ничто не дается легко.

С чего же мне начать?

Ничто не принесет мне покой,

Я потеряла все.

И теперь хочу одного – оказаться в твоих объятиях.

Kate Havnevik, Grace

[подстрочник переводчика]

***

Как только дверь за Малдером захлопнулась, Скалли отправилась в ванную.

Она внимательно вгляделась в свое отражение в ярком безжалостном свете флуоресцентных ламп: глаза затуманились, щеки раскраснелись, волосы были растрепаны, пряди около ушей завились локонами. Губы опухли, особенно нижняя. Юбка съехала, и расстегнутая молния теперь находилась на уровне пупка, обнажая резинку трусиков. Одна пуговица на рубашке висела на нитке.

«Да уж, Дана. Выглядишь первоклассно».

Ее бедра болели, а кожа стала такой чувствительной, что Скалли, раздеваясь, несколько раз вздрогнула от боли, прежде чем ее юбка наконец упала на пол. А когда принялась снимать белье, то вдруг, замерев от испуга, обнаружила на боку какое-то липкое, скользкое пятно. Скалли машинально села на крышку унитаза, и ее мозг, как безумный, прокручивал в памяти недавние события. Малдер ведь не снимал джинсы? А ширинка? Она успела ее расстегнуть? Кажется нет, но ведь она точно не помнит… Одна мысль о том, что он кончил ей на бедро, а она даже не заметила, да еще выставила за дверь, пронзила Скалли каким-то всепоглощающим ужасом.

Немного успокоившись, она сообразила, что это всего-навсего засохший гель для УЗИ, которое ей сегодня проводил доктор Паренти. Теперь казалось, что с момента ее визита к врачу прошла вечность. Целая вечность минула с тех пор, как она сидела в обитом бархатистой тканью кресле в его офисе и с невыразительной улыбкой тупо кивала в ответ на его вопросы. Да-да. Она понимает. Такое бывает. Ей тоже очень жаль. Конечно. Она обязательно почитает статьи о донорстве яйцеклеток. Ладно. До свидания. Пошел к черту.

Она потянулась к крану в душе и включила горячую воду. Спустя несколько секунд ванная комната наполнилась паром. Скалли снова передернуло, нервная дрожь прошла по ее позвоночнику, и она ступила под отчаянно бьющую струю. От неожиданности у нее перехватило дыхание, и она, подпрыгнув от боли, тут же выключила воду.

О чем, черт возьми, она думала? И за что сейчас себя корит? За то, что поцеловала его? Или за то, что отправила домой? Скалли яростно терла кожу губкой, покрывая ее слоями мыльной пены, и продолжала размышлять. Почему ее так задели слова Сары Кэмпбелл? Она знала, что люди годами распускали про них слухи, хотя Сара всего лишь стала первой, кто сказал ей это в лицо. Что тут удивительного? Почему это так сильно оскорбило ее?

В жестоких словах Малдера, которые он бросил ей напоследок, прозвучала правда. Переспи они сегодня – какой от этого был бы вред? Она попросила его стать отцом ее ребенка, и, если бы процедура увенчалась успехом, последствия этого решения стали бы очевидны любому. И тем не менее почему-то сама идея не подчиниться тому, что казалось само собой разумеющимся, знать, что они выше любых слухов, служила ей утешением.

В который раз Скалли спросила себя, могли бы отношения с Малдером утешить ее куда лучше, чем это знание. Впервые она была так близка к тому, чтобы всерьез обдумать такую вероятность. Пора признать: реальность состоит в том, что мнение других людей волнует ее все меньше и меньше.

У нее никогда не будет детей. Она потеряла сестру и отца. Билл теперь смотрел на нее с таким жалостливым презрением, что ее выворачивало наизнанку. Готова ли она к новым потерям во имя мученичества, цель которого уже не в состоянии объяснить даже самой себе?

Скалли в который раз вспомнила свои недавние ощущения – тело Малдера на ее теле, его губы на ее губах… И снова включила воду.

***

Третий стакан скотча, пятый коробок спичек и шестая попытка зажечь хотя бы одну из них по второму разу. На этом Малдер остановился и попросил счет. Он поднялся со своего места, слегка покачнувшись: скотч в его желудке встретился с выпитым чуть раньше пивом, и теперь, кажется, эта парочка вытанцовывала танго на его вестибулярном аппарате. Малдер поспешно сел обратно и, обдумывая свои дальнейшие действия, попросил стакан холодной воды.

Он хотел позвонить Скалли и спросить, выйдет ли она за него замуж, если он подаст заявление об уходе прямо завтра. Он хотел встать под ее окном с бумбоксом, включить «В твоих глазах» (1) и ждать, пока она не… что? Сама идея о том, чтобы встречаться с ней в какой-то традиционной манере, казалась нелепой. Он и так знал о ней абсолютно все, и ему стыдно было даже представить, что он отведет Скалли в дорогущий ресторан и начнет задавать бессмысленные вопросы про ее любимый цвет.

Их отношения были уникальными. Что бы случилось, если бы сегодняшний вечер завершился в постели? Их дни в подвальном офисе, скорее всего, по-прежнему шли бы своим чередом, только он точно бы знал, что вечером сможет заявиться в ее квартиру и пригвоздить ее к стене поцелуем, прижаться бедрами к ее телу. Стоило бы это риска? Что с ними стало бы дальше?

У него не было ответа на эти вопросы. Малдер только знал, что не может выносить открытый финал сегодняшнего дня. Дня, который начинался так многообещающе.

Интересно, как изменилась бы их жизнь, если бы Скалли все-таки забеременела. Малдер подумал о том, как счастлива она была бы вернуться домой и сказать ему, что все получилось. Представил, что наблюдает, как внутри нее растет новая жизнь, как прижимает ладонь к ее животу и чувствует сильные, уверенные толчки рук и ног их ребенка.

Малдер положил голову на руки, устало покосившись на официантку, как раз появившуюся перед ним с холодной водой на подносе. На стакане торжественно сверкали бриллиантовые капельки конденсата, куски льда с тихим звоном постукивали по стеклу. Внезапно зазвонил телефон.

– Это, наверное, она? – спросила официантка.

Малдеру не нужно было смотреть на экран телефона, чтобы ответить на этот вопрос. Он нисколько не удивился, что женщина угадала суть его истории, пусть даже в общих чертах. Вероятно, немало печальных мужчин со взъерошенными волосами, прихрамывающих от боли в паху, приходили сюда выпить в ее смену.

– Она.

– Ну так ответьте.

Официантке было как минимум пятьдесят. Землистый оттенок ее кожи и тусклые, прилизанные волосы выдавали в ней человека, который вынужден работать ночами. Но в ее глазах светилась доброта, и Малдер внезапно понял, что считает эту женщину красивой. Он оставил ей десять долларов на чай, и она улыбнулась ему, прежде чем отойти подальше, чтобы он смог без лишних свидетелей ответить на звонок.

– Малдер.

Скалли сидела на краешке кровати в позе лотоса, ступнями отбивая по матрасу бешеный ритм. Ее волосы высохли и слегка вились. Она запахнула халат.

– Привет. – Его голос показался ей каким-то тяжелым, и она вмиг растеряла всю храбрость.

– Я тебя разбудила? Могу перезвонить попозже. – Скалли нервно обернула вокруг большого пальца ноги воображаемый телефонный провод.

– Нет, я не сплю. Я еще не дома.

– Вот как? И… где же ты? Потому что я тут подумала, Малдер… Вот что – ты должен вернуться сюда.

Малдер снова услышал в ее голосе те странные низкие нотки. Еще несколько секунд назад он надеялся, что она скажет это, когда позвонит, но растерялся, как только нужные слова прозвучали в реальности.

– Ты уверена? Скалли, думаю, то, что ты сказала… насчет того, что время неподходящее из-за… из-за последних новостей, – это верно, и ты совершенно права, и твои соображения… они верны, и…

Он мямлил и запинался и в отчаянии пнул ногой по стене.

– Я в баре.

– Ты что, пьян? К черту, неважно. Уверена, Малдер. Я все обдумала и хочу, чтобы ты был здесь.

Малдер про себя усмехнулся, представив, как именно она все «обдумала». Его нисколько не удивит, если у нее на столике обнаружится блокнот с графиками и таблицами.

– Я в соседнем квартале, Скалли. – Он снова встал, на этот раз уверенно, и официантка, завидев это, весело подмигнула ему. Он широко улыбнулся ей и поднял большой палец.

– Возвращайся.

И она повесила трубку.

***

Малдер вышел в темноту, засунув руки в карманы. Прохладный вечерний воздух помог прочистить голову и быстро вернул чувствам былую остроту. Опьянение постепенно развеивалось и сошло на «нет» к тому моменту, когда он торопливо вернулся к дому Скалли.

В два шага Малдер преодолел расстояние до ее двери, тихо насвистывая без всякой мелодии что-то неопределенное. Проведя рукой по рейке на стене, он легонько постучал в дверь и вошел.

– Скалли? – позвал Малдер.

Она стояла в гостиной, скрестив руки на груди. На ней был кремовый халат из тяжелой сатиновой ткани, тускло отсвечивающей в свете лампы. Ни обуви, ни макияжа, ни духов, ни свечей – она сознательно избегала декораций типичного соблазнения. Ей не хотелось каким-либо образом удешевить и обесценить этот момент.

Малдер, уставившись на нее, вновь почувствовал себя косноязычным семнадцатилетним подростком. Он молча стоял в проходе.

Скалли села на диван и подняла на него глаза.

– Хорошо, что ты пришел. Я чувствовала себя глупо, когда звонила тебе, но пожалела бы, если бы этого не сделала.

Малдер закрыл дверь. Осторожно уселся рядом, и внезапно понял, что ему абсолютно нечем занять руки. Он машинально взял толстую подушку, и положив себе на колени, принялся собирать шелковую бахрому в пучки по восемь ниток.

– Я тоже рад, что вернулся. Но ведь ты была права, Скалли. Нам предстоит работать вместе, а наша служба не… Я хочу сказать… Не знаю, как с этим быть.

Она небрежно пожала плечами.

– И я не знаю. Но знаю кое-что другое. Когда у меня был рак и мне сказали, что я скоро умру, я сожалела о миллионе вещей, которые никогда не делала. Я старалась прожить свою жизнь как можно более осторожно, но теперь понимаю, что чувствовала себя живой и свободной только тогда, когда рисковала. Я закрутила роман с женатым мужчиной и, когда он сказал, что бросит ради меня жену, всерьез обдумывала это. Но в конце концов ушла, потому что не смогла взять на себя ответственность за такой поступок, за такие обязательства. Я не хотела стать такой женщиной.

Скалли прижала пальцы к губам и глубоко вздохнула, прежде чем продолжить.

– Я не раз и не два спрашивала себя, что бы произошло, если бы мое решение было иным. Я сделала татуировку на спине, поддавшись безотчетному порыву, но в тот момент она стала символом – символом моего протеста, символом того, что я не согласна и дальше следовать по этому пути, но не знаю, как с него свернуть. Теперь я понимаю, что все это время была своим собственным врагом. Пора перестать отрицать то, что я действительно хочу, Малдер. Пора найти другой путь.

Скалли говорила спокойным, ровным голосом, но Малдер слышал, как из-под него пробиваются наружу глубоко скрытые эмоции. Он не сводил с нее глаз, даже когда она, закончив свой монолог, встала перед ним и взяла его большие ладони в свои изящные руки.

Скалли провела большим пальцем по его кисти, и он ощутил частое биение своего пульса под ее рукой. На сей раз он не почувствовал тревоги, только уверенность в том, что изменения в их жизни уже произошли и они устраивали их обоих.

Выпустив его руки из своих, Скалли развязала пояс халата и, поведя плечами, сбросила его на пол. Скользкая гладкая ткань в одно мгновение скользнула вниз, превратившись в сверкающее озерцо на полу. Кожа Скалли источала какой-то свежий, нежный запах, и Малдер снова подумал о море. Он не мог говорить, и они молча смотрели друг на друга.

– Пойдем, Малдер.

Поднявшись, он взял Скалли за руки, и она повела его по коридору.

Я просто хочу видеть тебя, когда тебе одиноко.

Я просто хочу поймать тебя, если смогу.

Я просто хочу быть там, когда

Утро взорвется светом.

Он будет сиять на твоем лице.

Я не могу сбежать,

Я буду любить тебя до самого конца.

Love You ‘Til The End, The Pogues

[подстрочник переводчика]

***

Рассвет раскрасил небо в великолепные оттенки оранжевого и фиолетового. Золотые лучи восходящего солнца падали на уже проснувшегося Фокса Малдера.

Он лежал на спине, согнув левое колено. Простыня сбилась у бедра, одна рука покоилась на животе, другая – под головой. Скалли спала на другой стороне кровати, отвернувшись от Малдера, и какое-то время он просто смотрел, как под простыней мягко поднимается и опускается ее спина. Ему хотелось провести пальцем по линии ее позвоночника, поцеловать ее в шею, но он сдержался. Пусть спит, сколько хочет.

Они почти не говорили после того, как вошли в ее спальню, и Малдер не знал, что Скалли скажет ему, когда проснется. Может быть, озвучит свои сожаления, но едва ли. Он вспомнил вчерашнюю ночь: Скалли наверху, ее ногти с приятным жжением вонзаются в его спину, когда она притягивает его к себе… Тихие вздохи, гладкая кожа, медовый вкус ее губ…

Вопреки его воле чуть слышный стон слетел с губ Малдера. Скалли пошевелилась, но не проснулась.

Он не строил планов, не гадал о будущем, но точно знал: теперь он всегда сможет закрыть глаза и увидеть ее такой.

Малдер встал и отправился в душ, двигаясь бесшумно и проворно, чтобы не разбудить Скалли. И понял, что впервые по-настоящему дал ей что-то. Что-то ценное.

Комментарий к Часть 3

(1) Отсылка к знаменитой сцене из романтической подростковой комедии «Скажи что-нибудь» (Say Anything, 1989), где аналогичные действия проделывает герой Джона Кьюсака. Речь идет о песне Питера Гэбриэла In Your Eyes.