Текст книги "Nosce te ipsum: Познай себя (ЛП)"

Автор книги: Scarlet Baldy и Aloysia Virgata

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

========== Часть 1 ==========

Вот она, моя печаль. Я так скучала

По боли одиночества, тоске.

Мои цвета – оттенки серого и черный,

Они одни всегда верны себе.

Поужинай со мной. Или не хочешь?

Или не можешь видеть то, что вижу я?

Уже не различаю ярких красок

И боль я всякий раз приветствую любя.

Color Blind, «Say Anything»

[в моем переводе]

Дана Скалли перестала слушать врача, как только он произнес: «Мне очень жаль».

Она апатично кивала, ни разу не перебив его речь, сливающуюся в ее ушах в однообразное бессмысленное гудение. Потом поблагодарила его за старания, взяла пиджак, рассеянно подергала ручку двери, переступила через порог, споткнувшись на глазах у секретарши, и наконец вышла в коридор, устланный тусклым ковром с выцветшими узорами. Воздух был пропитан едва уловимым, но вездесущим медицинским запахом и пронизан неяркими лучами солнца, в которых парило множество мелких пылинок, то и дело внезапно устремлявшихся вверх и исчезавших в вентиляционных отверстиях.

Скалли толком не помнила, как покинула клинику и оказалась в оживленном переулке, как вошла в маленькое кафе и села за столик, как прикосновение чьей-то руки с идеально ухоженными пальцами неожиданно вернуло ее к реальности.

– Дана Скалли! Господи, сто лет тебя не видела! – Голос принадлежал Саре Эллисон, ныне Саре Кэмпбелл, которая когда-то занимала в Бюро должность специалиста по арабским языкам.

Скалли повернулась к собеседнице. Сара уволилась вскоре после того, как выяснилось, что она и ее состоятельный и весьма влиятельный в определенных кругах супруг ожидают первенца. Даже несмотря на то, что Скалли была к этому готова, ее резанул вид большого, округлого живота Сары, столь недвусмысленно выделявшегося на фоне ее стройной фигурки. Поборов отторжение, она все-таки выдавила из себя улыбку.

– Как приятно тебя видеть, Сара. Выглядишь чудесно.

Вопреки себе Скалли приходилось признать, что это правда. И без того роскошные золотистые волосы Сары еще никогда не сияли таким блеском, кожа никогда не была такой безупречной, а грудь – такой упругой. Она вся светилась и выглядела как модель с обложки журнала для беременных. Скалли, смирившись со своей участью, вежливо указала на свободное место напротив.

– Как твои дела? Когда роды?

Сара села и рассмеялась, показав идеально белые зубы.

– Все отлично. И по работе особо не скучаю, честно тебе скажу. Конечно, готовиться к появлению ребенка жутко утомительно, но зато весело! Роды в середине следующего месяца. Детская уже готова, вот только мы пока не решили, как назвать сына. Впрочем, у Бена вроде есть на уме какое-то дурацкое семейное имя.

Она с обожанием похлопала себя по животу и, сделав глоток, с удовольствием причмокнула губами.

А потом положила руку на плечо Скалли и внимательно посмотрела ей в глаза.

– А ты, Дана? Как твои дела? Выглядишь измотанной, дорогая. Почему бы и тебе не выйти замуж и не родить малыша? Из ФБР любовник никакой, сколько ты в него ни вкладывайся.

Ее звонкий голос упал до театрального шепота:

– Я надеюсь, сейчас-то ты уже не трахаешься с Фоксом Малдером?

Сара никогда не боялась крепкого словца.

Скалли вежливо кашлянула и сделала глоток обжигающе горячего черного кофе. Только его слегка горьковатый, почти не ощутимый из-за температуры вкус смог напомнить ей, что она по-прежнему в состоянии чувствовать хоть что-то.

Больше всего ей хотелось сказать Саре, что она никогда не спала с Фоксом Малдером. Что на самом деле они впали в странную, эмоционально разрушительную зависимость друг от друга. Зависимость, настолько лишенную хоть какой-либо физической составляющей, что ей пришлось упрашивать его кончить в пластиковый стаканчик, чтобы она смогла забеременеть. И сейчас, когда Скалли только что узнала, что даже эта жалкая попытка окончилась неудачей, она мечтала об одном – принять долгий горячий душ и плакать до полуобморочного состояния. Вот что ей хотелось сказать Саре.

Но вместо этого она сделала еще один глоток кофе, вздохнула и слегка срывающимся голосом ответила:

– Несмотря на то, что этот слух живее всех живых, Сара, он не соответствует действительности. Я знаю, что мои заверения не заставят сплетников замолчать, но наши отношения с агентом Малдером ограничиваются рабочим партнерством. За это время он стал моим хорошим другом. И все.

Скалли поставила кружку на стол и посмотрела на Сару, боясь увидеть в ее глубоких зеленых глазах отражение своей лжи.

Но лицо Сары оставалось непроницаемым.

– Прости, Дана. Честно, не хотела тебя обидеть. Ты же знаешь: люди любят почесать языки… – Она бросила взгляд на свои изящные часы с брильянтами. – Мне пора идти на массаж, хотя я бы с радостью осталась поболтать. Но ты обязательно навести меня как-нибудь. У Бена полно респектабельных друзей, а ты ведь такая симпатичная, особенно когда улыбаешься. Я тебя представлю им, Дана. Тебе нужны знакомые… твоего круга.

Она игриво подмигнула Скалли и вышла из-за стола на удивление ловко для своих габаритов.

Пока Сара шла к двери, предвкушая сегодняшние приятные хлопоты, Скалли с мрачным удовлетворением отметила, что ее когда-то грациозная, плавная походка превратилась в неуклюжее ковыляние. Вдохнув в последний раз аромат духов Сары, она попросила Господа и Спасителя нашего даровать той растяжки, а заодно и геморрой. И, не откладывая долее неизбежное, отправилась домой.

***

Растянувшись на диване в гостиной Скалли, Малдер лениво подбрасывал в воздух баскетбольный мяч, периодически попадая им в потолок. На каждый четвертый-пятый раз маленькие кусочки штукатурки, не выдерживая силы удара, трескались и заполняли комнату крохотными частичками белой пыли. Он хотел пойти к врачу вместе со Скалли и даже попросил ее об этом. Она согласилась, но улыбка коснулась лишь ее губ, а глаза оставались все такими же печальными.

Малдер был обижен, но он знал Скалли достаточно хорошо, чтобы понимать ее опасения. Анализ, проведенный доктором Паренти, показал, что в крохотной пробирке, которую Малдеру удалось добыть в той лаборатории, имеется лишь девять жизнеспособных яйцеклеток. Шесть из них были успешно оплодотворены.

На первую процедуру переноса они отправились вдвоем. Оба ощущали и неловкость, и возбуждение одновременно. Скалли, лежа на столе, сжимала его руку в своей и нервно улыбалась.

На следующий прием они вновь пришли вместе, и когда оказалось, что ни один из трех эмбрионов не прижился, разочарование полностью выбило Скалли из колеи. Малдер видел, как она старается держаться ради него, как нарочито спокойно и уверенно говорит о несомненном успехе следующей попытки. Но в глубине ее глаз прятался страх, и он понимал, почему в этот раз она хотела пойти одна.

Если хотя бы один из их возможных троих детей выжил, то эти новости она преподнесет ему сама. Мысль о том, что он, сам того не ведая, уже сейчас может быть отцом, внезапно захлестнула Малдера, и он почувствовал себя так, будто оказался в невесомости и теперь то ли плывет, то ли падает неизвестно куда. Позабытый мяч, а вслед за ним кусочек белой штукатурки приземлились ему на живот.

Тогда он переключился на другую тревожную мысль, давно не дававшую ему покоя – с тех самых пор, когда Скалли попросила его о донорстве. Первой реакцией на ее предложение оказалось смущение. Он ощущал себя недостойным такой чести, а потому был настолько тронут, что не смог сразу ответить на ее сбивчивую просьбу.

Задавая тот судьбоносный вопрос, Скалли с трудом могла смотреть Малдеру в глаза и нервно теребила крестик на шее, а потом принялась за сережки и дергала их с такой яростью, что он испугался, как бы она не выдрала их вместе с мочкой.

«Пожалуйста, – сказала она. – Не отвечай сейчас. Просто подумай».

А после этого отвернулась и, не оглядываясь, ушла, оставив Малдера опьяненным от радости и сбитым с толку.

Она могла выбрать анонимного донора, но вместо этого выбрала его. Сердце Малдера чуть было не взорвалось от радости, и он собирался стремглав побежать вслед за ней и сказать, как счастлив. Но заметил смущение в ее взгляде и понял, что она хотела услышать ответ позже – не столько ради него, сколько ради самой себя. Хотела выиграть время, чтобы восстановить самообладание.

Только потом, много позже, Малдеру пришлось столкнуться с другой, менее благородной и самоотверженной стороной своей натуры. Голос скептицизма стал неустанно нашептывать ему на ухо, заставляя усомниться в правильности этого решения. Конечно, он не ожидал, что Скалли предложит более… традиционный способ зачатия, но у всей этой ситуации был такой удручающе строгий медицинский характер, что ему невольно стало грустно. Малдер вспомнил, как подпрыгнуло его сердце, когда она впервые упомянула слово «донорство», и усмехнулся про себя. Кто бы мог подумать, что он такой старомодный? С первого дня их знакомства Малдер находил Скалли красивой, но ее образ ни разу не закрался в его похотливые фантазии. Он считал это своим собственным кодексом чести – не использовать ее так дешево, так постыдно, и в свете этого добровольного, поистине рыцарского воздержания ирония ее просьбы казалась настолько острой, что физически ранила.

Но если вдуматься, то вправду ли он старомоден или просто стал жертвой своего же уязвленного эго? Малдер вспомнил, как читал в новостях заметку об ученых, которые пытались добыть сперму какой-то большой птицы (Стервятника? Кажется, да.) и надевали шляпы, на которых правдоподобно была изображена самка этого вида. Птицы пытались с ней спариться, и после этого ученые собирали их семя с полей шляпы.

Малдер сам не мог понять, как это навязчивое воспоминание действует на него – сглаживает или лишь усиливает его неловкость. Поэтому постарался выбросить его из головы. Хотя бы до тех пор, пока Скалли не вернется с вестями о последних трех эмбрионах. Почему-то ему казалось, что они выглядят как артемии.

Он открыл холодильник и отыскал там пиво: Скалли всегда держала пару бутылок про запас специально для него. Допив до дна, он вдруг почувствовал страшную усталость и снова устроился на диване. Казалось, что члены семьи Скалли, особенно суровый, вытянувшийся по струнке Билл холодно и неодобрительно смотрят на него с фотографий. Смерив их взглядом, Малдер вскоре забылся неспокойным сном.

========== Часть 2 ==========

Немногие ты одержал победы,

И полосе везения конец.

И не осталось ничего иного,

Как с этим поражением смириться

И только после этого жить так,

Как будто эта жизнь реальна -

Жизнь глубиной в десятки поцелуев.

Твой выигрыш ничтожно мал,

И полоса везения проходит.

Открыт вопрос, что делать

С этим невозможным поражением?

И ты живёшь, как будто всё взаправду

На глубине в десятки поцелуев.

Leonard Cohen, A Thousand Kisses Deep

[Литературный перевод взят из свободных источников, авторство неизвестно]

Добравшись до квартиры, Скалли остановилась в коридоре и, устало привалившись к стене, судорожно вздохнула. Она знала: там, внутри ее ждет Малдер. И, вероятно, надеется на хорошие новости. Вот только ей нечем было его порадовать. Скалли про себя возблагодарила судьбу за то, что Малдер, так хорошо ее зная, милостиво позволил ей пойти одной, хотя на самом деле имел полное право настаивать на своем присутствии.

Внезапно понимание сразило ее: не только она, но и Малдер лишился сегодня чего-то важного. Они не были обычной парой, столкнувшейся с полным крахом своих надежд. Вся эта ситуация с самого начала была слишком странной, не укладывающейся в привычные рамки. И теперь Скалли не представляла, что ей делать дальше, понятия не имела, как сообщить Малдеру печальные новости и чего ждать в ответ. Она умела справляться с проблемами, только оставаясь с ними один на один, и поэтому необходимость включить в свой план Малдера только усиливала ее тревогу. Скалли удрученно усмехнулась, оценив, насколько все в ее жизни, даже попытка завести ребенка, соответствует складу ее характера.

Шесть мертвых эмбрионов. А были ли они когда-нибудь живыми? Сама она – ни как доктор, ни как католичка – не могла сказать наверняка, но одно осознавала точно – боль от того, что ни один из них не стал ребенком.

Она ненавидела доктора Паренти за то, что он не смог ей помочь. Она ненавидела Сару Кэмпбелл за безвкусную, пресную идеальность всего ее существования. И больше всего она ненавидела себя за все недостатки и ошибки, что привели ее к этому горю. Скалли быстро перекрестилась – больше из привычки, но отчасти из искреннего желания получить божественное прощение и какой-нибудь знак свыше. Собравшись с духом, она открыла дверь. Переполнявшее ее разочарование станет еще острее, когда о неудаче станет известно Малдеру. Как только она произнесет эти слова вслух, ее боль станет реальной.

***

Малдер резко выпрямился, услышав скрип двери. Он понятия не имел, сколько проспал. Только знал, что видел какие-то странные, неприятные сны, но не мог вспомнить их в деталях.

– Скалли? – позвал он. – Я заснул. Ждал, когда ты вернешься…

Выражение ее лица говорило само за себя: глаза потемневшие и тусклые от усталости, губы сжаты в попытке не расплакаться. Малдер увидел, как на ее щеке блеснула слезинка, и, еще раз с тоской окинув ее взглядом, отвернулся.

– Ничего не получилось?

Скалли опустила голову и ответила:

– Наверное, я возлагала на это слишком большие надежды.

На секунду их глаза встретились, и Малдер понял, что внутри нее что-то сломалось. Она глубоко вдохнула, но нижняя губа предательски задрожала. Он никогда не видел Скалли настолько сраженной неудачей. Казалось, что даже воздух в комнате пропитался ее болью. Что эта боль нависала над ней, как какой-то мрачный, темный нимб. Как клеймо.

– Нет, – сказал он так тихо, что его голос тяжело было отличить от шепота. Малдер шагнул к ней, с отчаянием осознав, что не знает, какими словами мог бы ее утешить. Да, эта потеря коснулась и его, но он не ощущал ее так остро, как Скалли, а значит, его собственное разочарование могло подождать до тех пор, пока он не останется в одиночестве. Только сейчас Малдер понял, что ожидал успеха и совсем не подготовился к другому исходу. Он притянул Скалли к себе, и она положила голову ему на плечо.

– Это был мой последний шанс, – сказала она, всхлипывая.

Малдер крепче стиснул ее в объятиях, ощутив бившую ее дрожь. Скалли тут же слегка отстранилась, но, когда он поцеловал ее в лоб, посмотрела на него блестящими от слез глазами и прильнула ближе, прижавшись лбом к его лбу.

– Никогда не переставай верить в чудо, – сказал Малдер.

Скалли уткнулась лицом ему в плечо, и он, ощутив на шее влагу от слез, еще крепче обхватил ее обеими руками и не отпускал, пока она не перестала сдерживать себя. Когда Скалли снова заговорила, ее голос звучал на удивление твердо.

– Чудо? – повторила она. – Малдер, когда я потеряла… Когда умирала Эмили, ты сказал мне, что само ее существование – чудо. Эмили не должно было быть. – Он хотел возразить, но Скалли одним взглядом заставила его замолчать. – Нет, ты был прав. Но разве это и не есть чудо? Что-то, чего не должно было быть? Может, Господь так говорит мне найти другой путь. Может, это не мое предназначение. Может, это не моя судьба – быть… – Скалли вновь умолкла, борясь со слезами. – Быть матерью.

Она сняла куртку и, тяжело вздохнув, села, упершись локтями о колени и обхватив голову руками. Ее пальцы, побелевшие от напряжения, запутались в волосах, а спина ритмично приподнималась и опускалась в такт медленному, ровному дыханию. Малдер подумал, что теперь лучше оставить ее одну, чтобы Скалли смогла пережить эту боль так, как считала нужным, и в качестве прощания осторожно коснулся ее головы. Когда она не отреагировала, он молча открыл дверь.

– Малдер? – окликнула Скалли. В ее голосе слышалось замешательство.

– Я подумал, что ты хочешь остаться одна. Не хотел… Просто… У меня такое чувство, что я вторгаюсь в твою жизнь. – Он неловко переступал с ноги на ногу, стоя в проходе.

Скалли улыбнулась сквозь слезы.

– Нет, не вторгаешься. Я бы хотела, чтобы ты остался. Вряд ли я составлю тебе хорошую компанию сегодня, но если ты не против, не уходи.

Скалли снова опустила взгляд на свои пальцы, нервно сцепленные на коленях. Жаль, что она не курила: именно сейчас сигарета пришлась бы как никогда кстати. Вместо этого она принялась ковырять заусенцы: то же саморазрушение, но не такое фатальное. Малдер сел рядом, наблюдая, как Скалли сосредоточенно отдирала небольшой кусочек ороговевшей кожи на большом пальце, пока не пошла кровь. Он снова встал и, хлопнув ладонями по бедрам, предложил:

– Принесу тебе пластырь.

– Лучше пиво, – сказала Скалли, надеясь, что он не начнет упрекать ее за это проявление слабости. Потому что в противном случае она вполне могла бы его пристрелить.

Малдер ничего не ответил, только кивнул и отправился на кухню.

Как только с бутылки слетела крышка, изнутри вырвалось аппетитное шипение, а с горлышка поднялась легкая дымка. Сделав несколько глотков, Малдер немного расслабился и с облегчением отложил в сторону открывалку. Наверное, пиво помогло ему успокоиться. А, может, все дело в том, что теперь ему было чем занять руки.

– Мне очень жаль, – сказал он.

– Все нормально.

Не повернув головы в его сторону, Скалли положила ладонь Малдеру на руку.

– Нет, не нормально. Но будет нормально. Спасибо за все, Малдер. Спасибо, что ты сейчас здесь. – Она лениво прочертила несколько восьмерок на тыльной стороне его кисти, и он почему-то почувствовал себя прощенным – странное, но приятное ощущение. Скалли наконец обернулась к нему, чтобы чокнуться.

– За то, что могло бы быть, – сказала она тихим, полным печали голосом.

Малдер покачал головой.

– За это я пить не буду, Скалли. Давай лучше за то, что может быть.

Скалли холодно рассмеялась и прижала ладони к лицу. Малдер услышал, как она выдохнула, и воздух с тихим свистом вырвался между ее пальцами. Когда Скалли заговорила, ее голос звучал непривычно странно, надломленно.

– «Может быть»? Малдер, сегодняшняя новость положила конец всем мечтам, которые я так лелеяла. Мысль о том, что «может быть», мне сейчас не по силам. Нужно наконец оценить реальную ситуацию и понять, что делать дальше. Мне надоело надеяться на что-то в будущем. Я так устала от этого…

Малдер сидел, не двигаясь, боясь заговорить и пошевелиться, и неотрывно смотрел на свои пальцы, сложенные домиком. Он вздрогнул, когда Скалли снова начала говорить, нервно отскребая этикетку с бутылки.

– Я сегодня встретилась с Сарой Эллисон, то есть Кэмпбелл, по пути домой. – В ее голосе не было гнева. Скалли казалась изможденной, вымотанной, и Малдер в полной мере ощущал ее боль, но не знал, что сказать.

– Понятно, – неуверенно отреагировал он. – И как у нее дела?

– Как всегда. Она идеальна, великолепна, счастлива и очаровательна. Она выглядит так, что ее хочется съесть. Как кусочек лимонного безе. Хочет познакомить меня с каким-нибудь приятелем Бена, чтобы я наконец могла вести осмысленное существование иждивенца. Она была совершенно искренна в своем желании помочь, и знаешь, что? Я ее презираю.

Этикетка была уничтожена почти полностью и теперь лежала на кофейном столике в виде маленьких скрученных кусочков бумаги. Скалли сделала большой глоток пива и положила ноги на стол.

– Она рожает в следующем месяце. Мальчика, которому, подозреваю, достанется невероятно дурацкое имя. Будет одевать его в пиджачки с лацканами и проживет восхитительно счастливую жизнь.

Скалли приподняла бутылку и допила до дна.

– За то, чтобы мы все были настолько же счастливо оторваны от реальности, как Сара Кэмпбелл.

Услышав этот тост, Малдер поднял голову и увидел, что по щекам Скалли текут слезы. Внезапно она швырнула бутылку об стену. Та с оглушительным звоном разлетелась на куски.

– Твою мать, – сказала Скалли и, посмотрев на оставшееся на стене пятно, уткнулась взглядом куда-то вправо.

Малдер встал и, вытащив пылесос из шкафа, методично принялся за уборку – сначала выкинул большие куски стекла, потом убрал пылесосом маленькие осколки и, закончив, сел рядом со Скалли, которая все это время пристально наблюдала за его работой.

– Прости, – беспомощно повторил он.

Она улыбнулась одновременно с болью и нежностью в глазах.

– Я не хотела…

Он оборвал ее на полуслове, решительно пожав плечами.

– Я понимаю. Правда. Просто не знаю, что сказать. Кроме чего-то неправильного, очевидно.

Прозвучавшее в этой фразе самоуничижение явно вызвало у Скалли приступ раздражения, но она ничего не сказала и лишь с новыми силами принялась уничтожать свои заусенцы.

– По правде говоря, я тоже не знаю, что сказать. Не знаю, что сказать тебе. Не знаю, что хочу услышать. Я чувствую себя совершенно потерянной, Малдер.

Скалли вытерла слезы рукавом, а потом потянулась, выгнув спину и сцепив пальцы над головой. Малдер услышал, как хрустнули суставы в ее спине и плечах. Она выглядела удовлетворенной.

– Если придумаешь, скажи.

– Непременно.

Напряжение, которое до этого момента было так ощутимо, что пропитало собой воздух в комнате, буквально наэлектризовав его, вдруг растворилось. Скалли взяла пульт и включила телевизор. На ожившем экране Люси и Этель спорили с Рикки и Фредом о том, кому тяжелее живется. (1) Скалли не смогла сдержать улыбку, и Малдер уголком глаза заметил ее реакцию и тоже улыбнулся. Они досмотрели серию до конца, пока не пошли титры, и Скалли очнулась, только когда они закончились.

– Так предсказуемо, но все равно смешно. Люблю ту историю на шоколадной фабрике.

Начиналась другая серия, и Малдер вспомнил, что это та самая, где Люси снималась в рекламе для Vitameatavegamin. Он оставил Скалли на диване и отправился на кухню, чтобы позвонить в пиццерию. Сделав заказ и получив заверения в том, что пиццу доставят не позже, чем через полчаса («Или бесплатно!»), он водрузил необходимую посуду на поднос и, вернувшись в гостиную, поставил его на столик. Может, все и правда будет в порядке. Может, все будет в порядке с ними обоими.

Скалли, опершись на подушку, растянулась под пледом, прикрывавшим только ее ноги и живот. Туфли были аккуратно выставлены около дивана, а не валялись под столом, и в одной из них лежали свернутые в клубок колготки. Скалли казалась абсолютно умиротворенной, а ее дыхание – тихим и мерным.

Пока опьяневшая Люси, шатаясь, бродила по телевизионной студии, Малдер не отрываясь смотрел на Скалли, а потом сел на стул рядом с диваном. Она перевела взгляд на Малдера, а потом снова на экран, служивший единственным источником света в комнате. Какое-то время они просто молча сидели рядом и оба подпрыгнули от неожиданности, когда раздался звонок.

Малдер открыл дверь и вручил девушке-курьеру двадцатку, велев ей оставить сдачу. Она засунула купюру в вырез кофты и, прежде чем развернуться и уйти, подмигнула ему, а потом уверенно направилась к выходу, вышагивая, как модель на подиуме, – преувеличенно эротично – так, что ее зад выразительно подпрыгивал при каждом движении. Малдер усмехнулся и закрыл дверь. Тем лучше для тебя, подумал он. Чтобы пробиться в этой жизни, все средства хороши.

Скалли зевнула и потерла глаза.

– Спасибо за пиццу, Малдер. – Она чуть привстала и выпрямилась, чтобы дотянуться до принесенного Малдером подноса. Он сморщил нос, увидев, как Скалли аккуратно промокает пиццу салфеткой, чтобы убрать лишний жир.

– Это же самое вкусное.

– Можешь намазать его на свой кусок, если хочешь.

В уютном дружеском молчании они принялись за пиццу. Малдер успел уплести четыре куска, пока Скалли неторопливо доедала первый.

– Мне хватит. Нет-нет, сядь, Малдер. Я уберу. Мне надо чем-нибудь заняться.

Скалли встала и, собрав посуду на поднос, отнесла его на кухню. Малдер вслушивался в доносившиеся оттуда тихие звуки, создававшие в ее жилище столь непривычную для него атмосферу домашнего уюта, и поедал оставшиеся от пиццы корочки, подставив руку, чтобы не запачкать пол крошками.

Скалли вернулась в комнату и, сев рядом с Малдером, дружелюбно подтолкнула его плечом.

– Спасибо, что ты здесь. Я еще немного посмотрю телевизор, а потом спать, так что иди, если хочешь. Знаю, ты терпеть не можешь этот сериал.

Малдер засмеялся.

– Ну, это не «План 9», конечно, но я вполне могу его вытерпеть. Хочешь, чтобы я ушел?

– Нет, не хочу. Просто пытаюсь быть вежливой.

Малдер пересел на другой конец дивана и положил подушку на колени.

– Давай, ложись. Я заплету тебе косички, потом ты мне. А еще устроим сеанс телефонных приколов и примерим лифчики твоей мамы.

Скалли впервые за сегодняшний день улыбнулась по-настоящему и легла, устроившись на подушке. Накрыв ее пледом, Малдер погладил Скалли по лбу, и она, закрыв глаза, уютно свернулась калачиком.

– Тебя никогда не удивляло, что я до сих пор живу в этой квартире, хотя здесь убили мою сестру? Маму передергивает каждый раз, когда она сюда заходит, а Билл вообще старается никогда не приезжать. Все посчитали меня сумасшедшей, когда я сказала, что останусь здесь.

Скалли говорила совершенно расслабленно, но спина Малдера мгновенно напряглась. Чувство вины за гибель Мелиссы никогда не покидало его. Но он ни разу сам не поднимал эту тему, а Скалли, похоже, ни о чем не догадывалась. Едва слышным голосом Малдер спросил:

– Почему ты осталась?

– Думаю, по той же причине, по которой люди ставят кресты вдоль дороги, если там произошла автокатастрофа и погиб человек. Не так уж часто можно выделить какое-то место, какую-то определенную точку, которая являлась бы памятником, обозначала конец чьей-то жизни. Почему-то я не могла вынести даже мысли о том, что стану проходить мимо этого дома, а в это время кто-то другой будет стоят на том самом месте, где выстрелили в Мелиссу, даже не подозревая, что здесь умирала моя сестра. Это как ступить на священную землю. Мне понадобилось много времени, чтобы отвыкнуть от этого чувства. Безумие, верно?

Скалли довольно вздохнула, когда Малдер провел кончиком пальца по ее векам.

– Нет, не безумие.

– Я знала, что ты поймешь. Ты всегда понимаешь.

Потом она затихла, ее дыхание выровнялось, а глаза закрылись, хотя она не спала. Малдер обвел кончиком пальца контур ее правой скулы и подбородка, приложил ладонь к ее шее, а затем переместился к левой половине ее лица. Прямая линия носа, легкий изгиб скулы. Закрыв глаза, он прижал руку к холодной коже Скалли, положив большой палец ей за ухо, а остальные – на щеку. На него внезапно навалилась неимоверная усталость. Он ощутил, что отключается, погружается в сон. Но тут Скалли вдруг повернулась, и он ощутил, как ее губы легко коснулись его пальцев.

Малдер открыл глаза и посмотрел на нее.

Она поцеловала его ладонь.

– Скалли.

Она немного повернулась, чтобы посмотреть ему в лицо. Ее глаза были широко распахнуты, но Малдер не мог понять, что видит в них. Приподнявшись на одном локте, Скалли спросила:

– Что?

Ее голос был низким и каким-то… странным. Малдера снова охватило то же самое чувство, мучившее его немногим раньше, – что он не понимает, каких слов она ждет от него, что воздух в комнате, казалось, превращается в материальную субстанцию, походящую на шелковую занавесь, скрывающую их друг от друга за своими перламутровыми складками. В горле встал ком, и Малдер не смог бы ничего сказать, даже если бы знал, что. Поэтому просто наклонился и поцеловал Скалли в губы. Они были прохладными и чуть солоноватыми от пиццы, и Малдер подумал о морской воде. Но к тому моменту, как этот привкус исчез с ее губ, он уже не думал ни о чем.

Скалли выпрямилась, отвечая на поцелуй, и легонько толкнула Малдера к спинке дивана. Он уже целовал ее однажды, в канун Нового года, и она нисколько не возражала. Поцелуй вышел не вполне дружеским, но они никогда не обсуждали его. Скалли редко вспоминала тот день, но, когда вспоминала, на ее губах играла нежная, но вместе с тем чуть насмешливая улыбка. Особый момент, праздник, завершение длинного дня. Люди часто совершают такие импульсивные поступки и продолжают жить дальше в том же темпе, что и раньше, возобновляя привычный ход жизни так же легко, как сердце восстанавливает свой ход после краткого приступа аритмии.

Но этот поцелуй был другим. Скалли вдруг показалось, что все ее чувства обострились до предела и она стала удивительно четко осознавать все свои действия и эмоции – с необычной остротой ощущать каждый свой вздох, слышать, как юбка, повинуясь рукам Малдера, плавно скользит вверх, к талии, и, слегка шурша, собирается складками под легкой тканью блузки. Ее руки оказались на его груди, потом на шее, потом на покрытой жесткой щетиной щеке. Скалли легонько прикусила мочку его уха и услышала стон.

– Скалли.

Ничего не ответив, она скользнула языком ему в рот.

Где-то в подсознании Малдера, казалось, настойчиво верещала сигнализация, но ему было плевать. Мысль о том, что он пользуется ее слабостью, на мгновение возобладала, но испарилась, как только Скалли села ему на колени.

Его руки жадно обхватили ее талию, и он обнаружил, что впервые не думал о ней как об идеальном, безупречном, но холодном и твердом каменном изваянии. Она была теплой, мягкой, податливой.

В глубине души он никогда не сомневался в этом.

Притянув Скалли ближе, он осторожно развернулся, подминая ее под себя Не отрывая губ от его рта, она издала протяжный тихий стон. Он вздрогнул, когда ее ладони проворно скользнули под его рубашку, и углубил поцелуй, прижимаясь к ней, прослеживая пальцами изящную параболу ее бедер и живота. Скалли провела ногтями вдоль линии его позвоночника, и Малдер понял, что теперь наконец-то прожил жизнь сполна и готов умереть прямо сейчас. Одной рукой он проник между ними, чтобы расстегнуть блузку Скалли, но обнаружил, что она уже сделала это сама.

Тяжело дыша, он на мгновение отстранился. Скалли смотрела на него расширенными, потемневшими глазами. Сглотнув и внезапно ощутив всю странность ситуации, Малдер еще раз окинул ее взглядом: расцвеченная тенями и отблесками света гладкая полоска кожи под грудью, белые, упругие бедра, расстегнутый пояс юбки, округлость груди, стянутой простым белоснежным атласным бюстгальтером…

Кажется, он впервые видел эту новую Скалли. Такой представлял ее Пэджетт? Живой, настоящей? Женщиной, о существовании которой он всегда подозревал, но о которой никогда не позволял себе думать? Эта Скалли, с теплой кожей и прозрачными глазами, была для него загадкой.

Ее грудь всколыхнулась от глубокого вдоха, и у Малдера перехватило дыхание. Потянув ее за собой, он встал, чтобы снять с нее рубашку, и всерьез испугался, что в этот момент один только изящный изгиб ее брови может стать для него последней каплей.

Ее очевидно мучила неловкость из-за разницы в росте, которая теперь, когда Скалли была без обуви, стала еще очевиднее. Она не доходила ему даже до плеча. Уткнувшись лицом в грудь Малдера, Скалли глубоко вдохнула, нежно проводя пальцами по его коже, то и дело легонько царапая ее ногтями.