Текст книги "Бородинское поле. 1812 год в русской поэзии (сборник)"

Автор книги: Сборник

Соавторы: А. Гулин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Иван Михайлович Долгорукий
1764–1823

Плач над Москвою

В годину лютых зол, в день страшныя беды,

Когда в огне Москва Везувий представляла,

Детей своих во все заставы извергала

И кровию гражда́н багрила их следы,

Когда чрез двести лет столицу вновь карали,

Сквернили алтари, в домах и казнь и плен,

Бежали без ума толпы мужей и жен

И весь домашний скарб злодею покидали, —

Взглянул и я на Кремль – ударил в перси, взвыл,

Схватя жену, детей, давно лиющих слезы,

В беспамятстве помчал на устье тихой Тезы;

И там от всяких зол Господь меня укрыл. <…>

Гнев Божий над тобой, злосчастная Москва!

Из пышных теремов явилось пепелище,

Пещерою стал град зияющего льва

И диких всех зверей ужасно логови́ще!

В прямой черте с небес громовая стрела

Ударила во все твои верхи златые,

И, с ревом из-под них слетев, колокола

Провозвестили нам дни нового Батыя;

Во храмах кони ржут, а в самых алтарях, —

О ужас христиан! и выговорить страшно! —

На месте мирных жертв – враги хватают брашно,

И, шумны от вина, ристают в стихарях!

Святыни дом в вертеп разбоя превратился!

Кадило пред Творцом небесным не курят,

Ни тихих нет молитв, ни лампы не горят,

И схимник, воздохнув, с обителью простился.

Летит на воздух Кремль, расшибся Арсенал;

Несыта месть везде мечи булатны движет!

Но все уже смердит! – нож всю Москву заклал;

Без пищи сам огонь лишь камень голый лижет.

Таков твой жребий стал, градов российских мать!

Тоскуют о тебе живущие в чертогах;

Нарядных колесниц тьмы-тьмущей на дорогах,

Стремящихся к тебе, как прежде, не видать.

Исчезли пиршества, и роскошь утомленна

С обозом векселей на Волгу утекла;

Толпа бежит за ней актеров изумленна,

Дом игрищей погас, сгоревши весь дотла;

Святилища наук разграбленные стены

Ужасней кажут нам плачевный вид Москвы;

И музы, не найдя, куда склонить главы,

Отправились искать на Каме Иппокрены.

Куда съезжаться нам платить газетам дань,

О свойстве государств, за трубкой сидя, спорить,

И ближних и себя напрасно лишь задорить —

Путь сча́стливый тебе, клоб Английский, в Казань! —

Фабричный кинул стан, купец не промышляет,

Разнощик никуда с товарами нейдет,

Изделья, торг, мена́, все стало, все страдает,

И бедный мужичок ни пашет, ни орет.

О, день великих зол! Но, к пущему несчастью

У матушки-Москвы есть множество детей,

Которые твердят по новому пристрастью,

Что прах ее не есть беда России всей…

Утешит ли кого сия молва народна?

Отечества я сын, и здесь сказать дерзну:

Россия! ты раба, – когда Москва в плену!

Не ей ли ты должна той славою широкой,

Которую во всей вселенной нажила?

Не ею ли спаслась от пагубы жестокой,

Когда с мечами к ней Литва погана шла?

Москва ли не рачит о нас, не образует?

Готовит верных слуг, надежных согражда́н,

Дает мужей в суды, людей в военный стан

И злата не щадит, коль царь его взыскует.

Отечественный дух на каждом там шагу

Любить родимый край издетства приучает.

Вид Красного крыльца, – сей вид один внушает

И рабства не терпеть, и рог сломить врагу.

Кому наружный вид готический противен,

Пускай бежит навек от наших башен тот!

Единственна Москва! – и тем-то град сей дивен,

Что он из собственных составился красот. <…>

Так ежели Москва есть сердце государства,

Отдав ее врагу, какая для него

Надежда избежать паденья своего?

Столицы суть везде ограды крепки царства.

Без сердца бытие кто может сохранить,

Когда в нем вдруг огонь антонов загорится?

Куда, кроме земли, наш бедный труп годится?

Стал маятник его – и уже полно жить.

О Боже! возврати столицу нам любезну! <…>

Так мысленно взывал, когда в стране любимой,

Оставя мирный кров и хлеб насущный мой,

Без Родины давно, из края в край гонимый,

Бежал сюда вкушать хоть маленький покой. <…>

Но, ах! – хотя у них приятно было мне,

А на́ сердце тоски лежало тяжко бремя:

Я все смотрел в окно, не разбирая время,

Не шлет ли вести кто о нашей стороне?

И се – летит она – о, радость вожделенна!

В пыли, в поту ямщик бьет тройку по бедра́м;

Домашние бегут – я вслед кричу: что там?

Предчувствие сбылось: Москва освобожденна!

Для чувства сильного на свете нет пера:

Уста молчат, когда что душу слишком тронет,

В потоке горьких слёз речь смешанная тонет,

И легкий вздох, вещун сердечного добра,

В Москву скорей, в Москву! – Когда чего желает

И требует от нас растроганна душа,

Вотще рассудок тут препятства полагает:

Распутица – путь добр, и вьюга – хороша. <…>

Так стаи разных птиц со всех сторон весною

Летят в привычный лес гнездо свое свивать.

Представилась очам паленая столица,

Еще сияюща сквозь облако дымов;

В развалинах ее еще видна царица,

Рожденная ничьих не принимать оков. <…>

Руины! кто на вас без состраданья взглянет?

Ужаснейший позор… Здесь был Наполеон!

Доколь из недр Творца перун в него не грянет?

Иль Неба не достиг отчаянный наш стон? <…>

Дай Бог, чтобы Москва, как некогда вселенна,

При Ное от проказ омытая водой,

В горниле тяжких бед огнями искушенна,

Очистилась от всех крамол своих золой!

Тогда нас паки с ней и пепел не разлучит:

Где Родины святой быть может веселей?

И я скажу в слезах, как Сказочник нас учит:

«Что матушки-Москвы и краше и милей?»

<1812–1813>

Николай Михайлович Карамзин
1766–1826

Освобождение Европы и слава Александра I

(Посвящаю московским жителям)

Quae homines arant, navigant, aedificant, virtuti omnia parent{ Все, что создают люди, когда пашут, плавают, строят, служит добродетели ( лат.).}.

Саллустий

…………………

Низверглась адская держава:

Сражен, сражен Наполеон!

Народы и цари! ликуйте:

Воскрес порядок и Закон.

Свободу мира торжествуйте!

Есть правды бог: тирана нет!

Преходит тьма, но вечен свет.

Сокрылось нощи привиденье.

Се утро, жизни пробужденье!

Се глас Природы и Творца:

«Уставов я не пременяю:

Не будут ка́мнями сердца,

Безумства в ум не обращаю.

Злодей торжествовал, где он?

Исчез, как безобразный сон!»

Умолкло горести роптанье.

Минувших зол воспоминанье

Уже есть благо для сердец.

Из рук отчаянной Свободы

Прияв властительский венец

С обетом умирить народы

И воцарить с собой Закон,

Сын хитрой лжи, Наполеон,

Призрак величия, героя,

Под лаврами дух низкий кроя,

Воссел на трон – людей карать

И землю претворять в могилу,

Слезами, кровью утучнять,

В закон одну поставить силу,

Не славой – клятвою побед

Наполнить устрашенный свет.

И бысть! Упали царства, троны.

Его ужасны легионы,

Как огнь и бурный дух, текли

Под громом смерти, разрушенья

Сквозь дым пылающей земли;

А он с улыбкой наслажденья,

Сидя на груде мертвых тел,

Страдание и гибель зрел.

Ничто Аттилы, Чингисханы,

Ничто Батыи, Тамерланы

Пред ним в свирепости своей.

Они в степях образовались,

Среди рыка́ющих зверей,

И в веки варварства являлись, —

Сей лютый тигр, не человек,

Явился в просвещенный век.

Уже гордились мы Наукой,

Ума плодом, добра порукой

И славились искусством жить;

Уже мы знали, что владетель

Отцом людей обязан быть,

Любить не власть, но добродетель;

И что победами славна

Лишь справедливая война.

Сей изверг, миру в казнь рожденный,

Мечтою славы ослепленный,

Чтоб быть бессмертным, убивал!

Хотел всемирныя державы.

Лишь небо Богу уступал;

Топтал святейшие уставы;

Не скиптром правил, а мечом,

И был – державным палачом!

В чертогах, в хижинах стенали;

В венцах главы рабов сияли:

Престолы сделались стыдом.

Темнели разум, просвещенье:

Долг, совесть, честь казались сном.

Слабела вера в Провиденье:

«Где мститель? где любовь Отца?»

Грубели чувства и сердца.

Среди гробов опустошенья,

Безмолвия, оцепененья —

С кровавым, дерзостным челом

Насилие торжествовало

И, веселяся общим злом,

Себя хвалами величало,

Вещая: «Властвует судьба!

Она мне служит, как раба!»

Еще в Европе отдале́нной

Один народ благословенный

Главы под иго не склонял,

Хранил в душе простые нравы,

В войнах издре́вле побеждал,

Давал иным странам уставы,

Но сам жил только по своим…

Не славился богатством знаний,

Ни хитростию мудрований,

Умел наказывать врагов,

Являясь в дружестве правдивым;

Стоял за Русь, за прах отцов

И был без гордости счастливым;

Свободы ложной не искал,

Но всё имел, чего желал.

Уже тиран свирепым оком,

Влекомый к казни тайным роком,

Измерил путь в сию страну

И поднял для нее оковы:

Изрек погибель и войну.

Уже рабы его готовы

Последнюю из жертв заклать —

И началась святая рать…

Лежат храбрейшие рядами;

Поля усеяны костями;

Всё пламенем истреблено.

Не грады – только честь спасаем!..

О славное Бородино!

Тебя потомству оставляем

На память, что России сын

Стоит против двоих один!..

Москва! Прощаемся с тобою

И нашей собственной рукою

Тебя мы в пепел обратим!

Пылай: се пламя очищенья!

Мы землю с небом примирим.

Ты жертва общего спасенья!

В твоих развалинах найдет

Враг мира гроб своих побед.

Свершилось!.. Дымом омраченный,

Пустыней, пеплом окруженный,

Узрел он гибель пред собой.

Бежит!.. но Бог с седым Героем

Шлет казнь из тучи громовой:

Здесь воины блестящим строем,

Там ужасы зимы и глад

Его встречают и мертвят.

Как в безднах темной адской сени

Толпятся осужденных тени

Под свистом лютых эвменид,

Так сонмы сих непобедимых,

Едва имея жизни вид,

В страданиях неизъяснимых

Скитаются среди лесов;

Им пища – лед, им снег – покров.

В огонь ввергаются от хлада;

Себя терзают в муках глада:

Полмертвый мертвого грызет.

Стадами птицы плотоядны

Летят за ними с криком вслед;

За ними звери кровожадны,

Разинув челюсти, бегут

И члены падающих рвут.

О жертвы хищного злодейства!

Вы были радостью семейства;

Имели ближних и друзей, —

Почто вы гибели искали

В дали полуночных степей?

Мы вашей крови не жадали;

Но кто оковы нам несет,

Умрем – или он сам падет!..

Так все мы тишину встречаем,

Приветствуем душой, ласкаем

Изгнанницу столь многих лет!

Забудем зло, но, рассуждая,

Нас опыт к Мудрости ведет:

Из глубины веков блистая,

Как ясная умов заря,

Сия другиня алтаря

К нам ныне руку простирает —

Страстям велит молчать – вещает:

«Цари, народы! благо вам,

Десницей Вышнего спасенным!

Но клятва будущим война́м,

Безумцам, славой обольщенным!

Велик отец и друг людей,

Не гений зла, не муж кровей.

Кто следом Галлии тирана,

Путем насилия, обмана,

Для ада радостных побед,

Еще к бессмертью устремится?

Стократ он прежде смерть найдет.

Чем с ним победами сравнится, —

И сей Наполеон в пыли;

Живет теперь в позор земли,

Несчастный пьет стыда отраву!

Цари! всемирную державу

Оставьте Богу одному!

Залог, вам Небом поруче́нный,

Вы до́лжны возвратить ему

Не кровью слабых обагре́нный

Для умноженья областей,

Но с мирным счастием людей.

Не для войны живет властитель:

Он мира, целости хранитель.

Пусть каждый собственность блюдет

И чуждого да не коснется!

Тогда спокоен будет свет.

У диких кровь рекою льется:

Там воин – первый человек;

Но век ума – гражданский век.

Судить, давать, блюсти Законы,

С мечом в руке – для обороны

От чуждых и своих врагов —

Есть дело вышней царской власти.

Не будет праздных вам часов,

Пока, увы! пылают страсти.

Любите знаний тихий свет:

От них – Наполеона нет!..»

1814

Николай Михайлович Шатров
1767–1841

Пожар Москвы в 1812 году

Пою пожар Москвы несчастной!

Нагрянул новый Тамерлан

И бранью тяжкою, ужасной

Вломился в Кремль, как ураган;

И нет от сильных обороны;

Повсюду страх, повсюду стоны,

Здесь горький плач, там страшный бой,

Везде насильство, притесненье,

Везде убийство, истребленье,

Везде грабеж, везде разбой.

Летят под небом с воем, с блеском

По грозным тучам смерть и гром

И разливают пламень с треском

На каждый храм, на каждый дом.

Зияют страшные зарницы

Над высота́ми всей столицы,

И загорается Москва.

Дым черный стелется, клубится,

И се перестает светиться

Москвы блестящая глава.

Москва несчастная пылает,

Москва горит двенадцать дней;

Под шумным пламем истлевает

Несметное богатство в ней:

Все украшенья храмовы́е,

Сокровища их вековые,

Великолепия дворцов,

Чудесных редкостей собранья,

Все драгоценности ваянья,

Кистей искусных и резцов.

Еще двенадцать дней дымилась

Столица славы и отрад,

Пожара искра в пепле тлилась,

Курился нестерпимый смрад.

Повсюду ужасы встречались,

От гибели не исключались

Ни хижины, ни алтари;

От переулка до гульби́ща

Всё претворилось в пепелища,

В развалины и пустыри.

Всё истребилось, и сожглися

Гостиный двор и Арсенал,

Сам Кремль с Китаем сотряслися,

И сам Царь-колокол упал;

Взорвались башни, сокрушились,

Зубчаты стены развалились,

Скатилися с бойниц главы́;

Повсюду ужас, разрушенье,

Пять взрывов – и в одно мгновенье

Не стало на земле Москвы.

Меж тем от голода и хлада

И от насилия врагов

На смрадном пепелище града

Толпы детей, толпы отцов

И сонмы матерей несчастных.

Под сумраками дней ненастных,

Скорбей сердечных не стерпев,

Без всякой помощи страдают

И разной смертью погибают,

Приютной кровли не имев.

Между развалин закоптелых,

Карнизов падших и колонн,

Домов и лавок обгорелых

Глухой, унылый слышен стон:

Там умирающий и мертвый,

Меча иль глада ставший жертвой,

Одни под ветрами лежат;

Никто им не закроет очи,

И только звезды полуночи

Тела усопших сторожат.

Все стогны полны мертвецами

Различных по́лов, лиц и лет;

Враги с железными сердцами —

И никому пощады нет;

А там толпы́ полуживые,

Главы седые, вековые,

Как тени с Стиксовых брегов,

Без обуви и без одежды,

Без помощи и без надежды,

Рабами стали для врагов.

И, помня доброе былое,

Свою свободу и покой,

Клянут плененья время злое,

Томясь под страшною рукой

Ужасного Наполеона;

И полны пепелища стона,

И камни смочены слезой;

Страшна спасенья невозможность:

Всё превратилося в ничтожность,

Как под содомскою грозой.

Москвы под пеплом погреблися

Седьми веков и труд и ум,

По всей вселенной раздалися

Ее паденье, треск и шум.

Все вопрошали в удивленьи,

Кому Москва себя в забвеньи

Такую жертву принесла,

Которой не было примера,

И страшная такая мера

Кого и от чего спасла…

Отечество? Но без пожара

Великой из земных столиц

Довольно смелого удара

Бесчисленных ее десниц

На пораженье супостата:

Россия храбрыми богата,

Полки ее богатырей

Видали в поле Тамерлана.

Ужель Европу от тирана

И от бесславия царей?

Тебе венец и почитанья,

Царица русских городов.

Твой плен, твой пепел и страданья

Есть тайна Божеских судов;

Не человеческой злой воле

На бранном кроволитном поле

Была должна ты уступить;

Но Бог, казня Наполеона,

Хотел Европу от дракона

Твоим пожаром искупить.

Узря Европы сотрясенье,

Ты длань ей дружбы подала,

Охотно для ее спасенья

Себя всю в жертву отдала;

От уз постыдных искупила;

Но чем Европа заплатила

Союзнице своей Москве?

Москва сама собой восстала,

И снова слава заблистала

На царственной твоей главе.

И следствием твоих страданий

Есть мир и царство тишины.

Уже волканы всех мечтаний,

Завоеваний и войны

Твоим пожаром потушились,

Ужасных силы сокрушились,

Исчез, исчез всемирный трон:

Надежды гордых перестали,

Кумиры слепоты упали,

И пал наш враг Наполеон.

Свобода! Пойте гимн свободы,

Европы славные певцы,

И вы, германские народы,

Сплетайте в честь Москвы венцы;

Сроднитесь с русскими сердцами

И будьте все ее певцами:

Пускай века м передадут

Пожар московский песни ваши

И поздние потомки наши

Венец для ней, как вы, сплетут.

Я духом речь потомков внемлю,

Как отклик радостной молвы:

«Подвигнем океан и землю

Для прославления Москвы,

И в память жертвы незабвенной,

На поклоненье всей вселенной,

Как всех столиц земных главе,

Воздвигнем памятник!» – сказали,

Воздвигнули – и написали:

«Спасительнице царств Москве».

1814

Тимофеев

Русский среди пылающей Москвы

Гори, родная! – Бог с тобою.

Я сам, перекрестясь, с мольбою,

Своею грешною рукою

Тебя зажег. Гори со мною!

Пусть я избитый, изожженный,

Весь в ранах, в струпьях, изможденный,

Умру в огне, в тоске, в страданьи:

Тебя не дам на поруганье!

О Кремль святой, святые храмы,

Свидетели побед и славы!

Рассыпьтесь над Москвой горою,

Родную скройте под собою!

В слезах, с померкшими очами,

Стою с молитвой я пред вами:

Рассыпьтесь над Москвой горою!

Пылай, родная! – Бог с тобою.

Враги в Москве; Москва в неволе;

Прощай, мой дом, родное поле…

Свирепствуй, ангел разрушенья!

Россия гибнет; нет спасенья,

Пусть гибнет все! Своей рукою

Свой дом зажег… Гори со мною!

Москва пылает за Отчизну;

Кровавую готовьте тризну!

<1812>

Иван Андреевич Крылов
1769–1844

Волк на псарне

Волк ночью, думая залезть в овчарню,

Попал на псарню.

Поднялся вдруг весь псарный двор.

Почуя серого так близко забияку,

Псы залились в хлевах и рвутся вон на драку.

Псари кричат: «Ахти, ребята, вор!» —

И вмиг ворота на запор;

В минуту псарня стала адом.

Бегут: иной с дубьем,

Иной с ружьем.

«Огня! – кричат. – Огня!» Пришли с огнем.

Мой Волк сидит, прижавшись в угол задом.

Зубами щелкая и ощетиня шерсть,

Глазами, кажется, хотел бы всех он съесть;

Но, видя то, что тут не перед стадом

И что приходит наконец

Ему расчесться за овец, —

Пустился мой хитрец

В переговоры

И начал так: «Друзья! К чему весь этот шум?

Я, ваш старинный сват и кум,

Пришел мириться к вам, совсем не ради ссоры;

Забудем прошлое, уставим общий лад!

А я не только впредь не трону здешних стад,

Но сам за них с другими грызться рад.

И волчьей клятвой утверждаю,

Что я…» – «Послушай-ка, сосед, —

Тут ловчий перервал в ответ, —

Ты сер, а я, приятель, сед,

И Волчью вашу я давно натуру знаю;

А потому обычай мой:

С волками и́наче не делать мировой,

Как снявши шкуру с них долой».

И тут же выпустил на Волка гончих стаю.

Октябрь 1812

Обоз

С горшками шел Обоз,

И надобно с крутой горы спускаться.

Вот, на горе других оставя дожидаться,

Хозяин стал сводить легонько первый воз.

Конь добрый на крестце почти его понес,

Катиться возу не давая;

А лошадь сверху, молодая,

Ругает бедного коня за каждый шаг:

«Ай, конь хваленый, то-то диво!

Смотрите: лепится, как рак;

Вот чуть не зацепил за камень. Косо! криво!

Смелее! Вот толчок опять!

А тут бы влево лишь принять.

Какой осел! Добро бы было в гору

Или в ночную пору;

А то и под гору и днем!

Смотреть, так выйдешь из терпенья!

Уж воду бы таскал, коль нет в тебе уменья!

Гляди-тко нас, как мы махнем!

Не бойсь, минуты не потратим,

И возик свой мы не свезем, а скатим!»

Тут, выгнувши хребет и понатужа грудь,

Трону́лася лошадка с возом в путь;

Но только под гору она перевалилась —

Воз начал напирать, телега раскатилась;

Коня толкает взад, коня кидает вбок,

Пустился конь со всех четырех ног

На славу;

По камням, рытвинам пошли толчки,

Скачки,

Левей, левей, и с возом – бух в канаву!

Прощай, хозяйские горшки!

________

Как в людях многие имеют слабость ту же:

Все кажется в другом ошибкой нам;

А примешься за дело сам,

Так напроказишь вдвое хуже.

Октябрь 1812

Ворона и курица

Когда Смоленский Князь,

Противу дерзости искусством воружась,

Вандалам новым сеть поставил

И на погибель им Москву оставил,

Тогда все жители, и малый и большой,

Часа не тратя, собралися

И вон из стен московских поднялися,

Как из улья́ пчелиный рой.

Ворона с кровли тут на эту всю тревогу

Спокойно, чистя нос, глядит.

«А ты что ж, кумушка, в дорогу? —

Ей с возу Курица кричит. —

Ведь говорят, что у порогу

Наш супостат».

«Мне что до этого за дело? —

Вещунья ей в ответ. – Я здесь останусь смело.

Вот ваши сестры – как хотят;

А ведь ворон ни жарят, ни варят:

Так мне с гостьми не мудрено ужиться,

А может быть, еще удастся поживиться

Сырком, иль косточкой, иль чем-нибудь.

Прощай, хохлаточка, счастливый путь!»

Ворона подлинно осталась;

Но, вместо всех поживок ей,

Как голодом морить Смоленский стал гостей —

Она сама к ним в суп попалась.

________

Так часто человек в расчетах слеп и глуп.

За счастьем, кажется, ты по пятам несешься:

А как на деле с ним сочтешься —

Попался, как ворона в суп!

Ноябрь 1812

Щука и кот

Беда, коль пироги начнет печи сапожник,

А сапоги тачать пирожник:

И дело не пойдет на лад,

Да и примечено стократ,

Что кто за ремесло чужое браться любит,

Тот завсегда других упрямей и вздорней:

Он лучше дело все погубит

И рад скорей

Посмешищем стать света,

Чем у честны́х и знающих людей

Спросить иль выслушать разумного совета.

______

Зубастой Щуке в мысль пришло

За ко́шачье приняться ремесло.

Не знаю: завистью ль ее лукавый мучил,

Иль, может быть, ей рыбный стол наскучил?

Но только вздумала Кота она просить,

Чтоб взял ее с собой он на охоту,

Мышей в анбаре половить.

«Да по́лно, знаешь ли ты эту, свет, работу? —

Стал Щуке Васька говорить. —

Смотри, кума, чтобы не осрамиться:

Недаром говорится,

Что дело мастера боится».

«И, по́лно, куманек! Вот невидаль: мышей!

Мы лавливали и ершей».

«Так в добрый час, пойдем!» Пошли, засели.

Натешился, наелся Кот,

И кумушку проведать он идет;

А Щука, чуть жива, лежит, разинув рот,

И крысы хвост у ней отъели.

Тут, видя, что куме совсем не в силу труд,

Кум замертво стащил ее обратно в пруд.

И дельно! Это, Щука,

Тебе наука:

Вперед умнее быть

И за мышами не ходить.

1813