Текст книги "Проблемы субъектов в постнеклассической науке"

Автор книги: Сборник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Проблемы субъектов в постнеклассической науке
Препринт под редакцией Владимира Аршинова и Владимира Лепского

Российская академия наук

Институт философии

Препринт

Анисимов О.С. (6.4.), Аршинов В.И. (1.1.; 3), Буров В.А. (5), Журавлев А.Л. (1.2.2), Князева Е.Н. (4), Лекторский В.А. (предисловие), Лепский В.Е. (1.1; 1.2.3; 1.3; 6.16,3; 6.5.3; 6.7), Малинецкий Г.Г. (6.5), Моисеев В.И. (2), Петровский В.А. (1.2.1), Рабинович В.Л. (1.4), Реут Д.В. (6.6), Свирский Я.И. (3)

Препринт подготовлен и издан при поддержке РГНФ, исследовательский проект 05-03-03473а

© ИФ РАН, 2007

© Авторский коллектив, 2007

Предисловие

Сегодня как в нашей стране, так и за рубежом мы являемся свидетелями явного кризиса доверия к исторически сложившимся институтам социального проектирования, управления и развития. В перечне его признаков можно выделить: резкое снижение роли культурных норм и традиций; дискредитация демократических процедур делегирования властных полномочий; разрушение традиционных механизмов идентификации; ослабление роли государств; возникновение сложнейших проблем обеспечения легитимности субъектов власти; неадекватность способов обеспечения безопасности социальных систем, ее отрыв от проблем развития и др. Указанные трансформации в XXI веке становятся глобальными, а потому и способность социальных систем к изменениям с сохранением их собственной культурной идентичности должна стать более глубинной и масштабной. Отсюда актуальность проблемы креативной самоорганизации социальных систем – формирования адекватных эпохе глобализации форм и типов субъектности.

Современная наука оказалась не готова к бурным изменениям в мировом сообществе, обусловленным процессами глобализации и вступлением в эпоху «позднего модерна». В частности, в России практически разорвана связь между наукой и властной элитой. Не готовы к ним оказались и управленцы.

Начало XXI века ознаменовалось позитивными для России действиями власти – государство стало инициатором и организатором проектной деятельности по развитию страны. Этим шагом был явно засвидетельствован как кризис неолиберального подхода, так и высокая неопределенность для власти в выборе стратегических ориентиров развития России.

В этой связи становится крайне актуальной проблема создания фундаментального теоретического обеспечения процессов развития, единой методологии исследований, анализа социальных последствий различного рода инноваций. И лишь субъектно-ориентированный подход адекватен условиям динамично изменяющейся среды XXI века.

В монографии ставятся и решаются актуальные междисциплинарные проблемы совершенствования механизмов социального проектирования, управления и развития. При этом важно отметить ключевую роль философии, как метасистемного интегратора междисциплинарных исследований. К наиболее важным, на мой взгляд, проблемам, затронутым в данной работе, следует отнести: Онтологии субъектов развития социальных систем. Сетевая парадигма субъектообразования и развития. Новые механизмы идентификации в обществе «позднего модерна», социально-философский анализ «проектной идентификации» и легитимизации субъектов власти. Социально-философский анализ связи проблем развития и безопасности. «Стратегичность» социальной системы как базовый критерий ее развития. Рассмотрение ключевых вопросов в контексте конкретных проблем изменяющейся России.

Уверен, что монография будет встречена с интересом широким кругом читателей – ученых и управленцев практиков.

В.А.Лекторский,

академик РАН

Глава 1
Тенденции повышения роли субъектности в отдельных областях научного знания

1.1. Субъектность в контексте этапов развития науки (от классической к постнеклассической науке)

В последние десятилетия в науке происходят принципиальные изменения, связанные, согласно В.С.Степину, со становлением постнеклассического этапа ее развития, Не принимая во внимание этих изменений, мы рискуем (помимо всего прочего) упустить из виду принципиальные изменения в понимании рациональности в науках об управлении и организации. Смена общенаучных картин мира сопровождалась коренным изменением нормативных структур исследования, а также философских оснований науки. Эти периоды правомерно рассматривать как глобальные революции, которые могут приводить к изменению типа научной рациональности.

Три крупные стадии развития науки[1]1
  Степин В.С. Теоретическое знание. М.: Прогресс-Традиция, 2003. – 744 с. (С.619–640).


[Закрыть], каждую из которых открывает глобальная научная революция, можно охарактеризовать как три исторических типа научной рациональности, сменявших друг друга в истории техногенной цивилизации. Это – классическая (соответствующая классической науке); неклассическая и постнеклассическая рациональности. Между ними как этапами развития науки существуют своеобразные «перекрытия»: что появление каждого нового типа рациональности не отбрасывало предшествующего, а только ограничивало сферу его действия, определяя его применимость только к определенным типам проблем и задач.

Следуя В.С.Степину, можно сказать, что каждый этап характеризуется особым состоянием научной деятельности, направленной на постоянный рост объективно-истинного знания. Если схематично представить эту деятельность как отношения «субъект-средства-объект» (включая в понимание субъекта ценностно-целевые структуры деятельности, знания и навыки применения методов и средств), то описанные этапы эволюции науки, выступающие в качестве разных типов научной рациональности, характеризуются различной глубиной рефлексии по отношению к самой научной деятельности.

Классический тип научной рациональности, центрируя внимание на объекте, стремится при теоретическом объяснении и описании элиминировать все, что относится к субъекту, средствам и операциям его деятельности. Такая элиминация рассматривается как необходимое условие получения объективно-истинного знания о мире. Цели и ценности науки, определяющие стратегии исследования и способы фрагментации мира, на этом этапе, как и на всех остальных, детерминированы доминирующими в культуре мировоззренческими установками и ценностными ориентациями. Но классическая наука не осмысливает этих детерминаций. Научные исследования рассматриваются как познание законов Природы, существующих вне человека.

Неклассический тип научной рациональности учитывает связи между знаниями об объекте и характером средств и операций деятельности. Экспликация этих связей рассматривается в качестве условий объективно-истинного описания и объяснения мира. Но связи между внутринаучными и социальными ценностями и целями по-прежнему не являются предметом научной рефлексии, хотя имплицитно они определяют характер знаний (определяют, что именно и каким способом мы выделяем и осмысливаем в мире). На результаты научных исследований накладывается осмысление соотнесенности объясняемых характеристик объекта с особенностью средств и операций научной деятельности.

Постнеклассический тип научной рациональности расширяет поле рефлексии над деятельностью. В нем учитывается соотнесенность получаемых знаний об объекте не только с особенностью средств и операций деятельности, но и с ценностно-целевыми структурами. Причем эксплицируется связь внутринаучных целей с вненаучными, социальными ценностями и целями, решается задача осмысления ценностно-целевых ориентаций субъекта научной деятельности в их соотнесении с социальными целями и ценностями.

С точки зрения стратегии развития принципов управления можно сказать, что классическая наука исследует законы и осваивает создание и применение простых систем (примером может служить часовой механизм), неклассическая – сложных саморегулирующихся систем, постнеклассическая наука – сложных саморазвивающихся систем.

Все внимание сегодня обращено на человекоразмерные саморазвивающиеся системы с их проблемой включения человека в сам процесс научных исследований.

Исходя из того что основой современной научной картины мира является универсальный эволюционизм, включающий в себя и «состояния социальной жизни», В.Степин обращает внимание на удивительное соответствие «современной научной картины мира не только тем новым менталитетам, которые постепенно формируются в недрах западной (техногенной) культуры конца 20-го столетия в связи с осмыслением современных глобальных проблем», но и на ее соответствие «философским идеям, выросшим на почве самобытности России и ее Серебряного века, а также философским и мировоззренческим представлениям традиционных культур Востока»[2]2
  Степин В.С. Теоретическое знание. С. 681–682.


[Закрыть]. Исходя из принципа универсального эволюционизма, он подчеркивает необходимость коммуникативного (диалогического) включения в современную научную картину мира всей совокупности ценностей мирового культурного развития. Только на этом, уподобляемом вселенскому, пути можно ожидать успехов с построением действительно человекомерных саморазвивающихся систем (примем это как некий очевидный постулат) – а также подлинного понимания альтернативных идей восточных культур, в частности идеи о связи истины и нравственности.

Это можно рассматривать как научное предсказание, основанное на философских исследованиях путей развития научного познания. И сделано оно, как видится, с позиций западной научно-философской культуры.

Каждый новый тип научной рациональности характеризуется особыми, свойственными ему основаниями науки, которые позволяют выделить в мире и исследовать соответствующие типы системных объектов (простые, сложные, саморазвивающиеся системы). При этом возникновение нового типа рациональности и нового образа науки не следует понимать упрощенно в том смысле, что каждый новый этап приводит к полному исчезновению представлений и методологических установок предшествующего периода. Напротив, между ними существует преемственность.

Неклассическая наука вовсе не уничтожила классическую рациональность, а только ограничила сферу ее действия. При решении ряда задач неклассические представления о мире и познании оказывались избыточными, и исследователь мог ориентироваться на традиционно классические образцы (например, при решении ряда задач небесной механики не требовалось привлекать нормы квантово-релятивистского описания, достаточно ограничиться классическими нормативами исследования). Точно так же становление постнеклассической науки не приводит к уничтожению всех представлений и познавательных установок неклассического и классического исследования. Они будут использоваться в некоторых познавательных ситуациях, но только утратят статус доминирующих и определяющих облик науки.

Современная наука, как уже отмечалось выше, на передний край своего поиска поставила уникальные, исторически развивающиеся системы, а в центр исследований в качестве особого его компонента включен сам человек. Требование экспликации ценностей в этой ситуации не только не противоречит традиционной установке на получение объективно-истинных знаний о мире, но и выступает предпосылкой реализации этой установки.

Есть все основания полагать, что по мере развития современной науки эти процессы будут усиливаться. Для техногенной цивилизации на современном этапе ее развития гуманистические ориентиры становятся исходными в определении стратегий научного поиска. Стоит ли в этой связи специально подчеркивать, сколь востребован нашим временем эпохи бифуркации и макросдвига (Э.Ласло) развертывающийся буквально на наших глазах переход к парадигме открытой постнеклассической рациональности в междисциплинарных науках о социальном проектировании, стратегическом управлении и организации.

1.2. Проблема субъекта в психологии

1.2.1. Индивидуальность. Личность. Субъект

Термину «индивид» («индивидуум») в психологии соответствует представление о живом существе, сходном с другими живыми существами (о них говорят как об «отдельных представителях одного и того же вида»), причем оно понимается как общность психофизических свойств, обеспечивающих их существование в определенной среде обитания, своего рода «сумма психотехнологий» жизни. Независимо от того, идет ли речь о человеке – носителе сознания, или, например, насекомых – обладателе сенсорной психики (А.Н. Леонтьев подчеркивал присутствие у них психических свойств «гораздо более уверенно», чем у высших инфузорий), под термином «индивид» подразумевается некое «психофизическое целое», а, следовательно, и проблески «субъективности»: чувствительность, чувствования, «чувственная ткань», ощущения, переживания и др.[3]3
  Заметим, что в этом ряду «субъективности» отсутствует ядерный элемент, который я называю «анимумом». В отличие от всех вышеназванных и более сложных элементов, надстраивающихся над ним, анимум представляет собой первичное субъективное проявление психики, не соотносимое ни с одним из объектов вовне ни по одному из мыслимых качественных критериев (вкус, цвет, запах, звук, плотность, протяженность, вес, форма и т. п.), кроме того, анимум не совпадает ни с одним из рефлексивных свойств психики (например, с переживанием «это – во мне, внутри меня», или «это – вовне меня», «по ту сторону»). Анимум есть переживание бытия, а оно – попробуйте отличить! – есть то же самое, что и переживаемое бытие. Существование анимума, на мой взгляд, дает ответ на стародавний вопрос о продуктивности внимания: является ли внимание продуктивным процессом. Ответ: «Да», если иметь в виду, что внимание есть процесс актуализации базового психического элемента: то, чего не было, посредством внимания, теперь есть в сознании.


[Закрыть]).

Однако субъективность, как таковая, еще не делает индивида субъектом. Понятие субъекта значительно богаче определениями. «Субъект» – и таков образ субъекта в культуре! – не просто ощущающее, живущее (движущееся, растущее) существо. Субъект заключает в себе источник своего существования. К примеру, он не просто пребывает в движении, а производит это движение «сам», воспроизводя себя в процессе своего движения. Здесь речь может идти о восстановлении энергии, структуры, свойств, процессов и функций живого существа, его места в мире, вообще говоря, – о воспроизведении любых измерений его жизни, если только они рассматриваются как существенные и неотъемлемые.

Имея в виду это особое качество – способность к самодвижению, в ходе которого живое существо воспроизводит себя, – говорят, что оно представляет собой субъект активности. «Быть субъектом» значит: воспроизводить себя, быть причиной своего существования, на философском языке – быть «причиной себя (causa sui)»

Из этого понимания вытекают четыре характеристики субъекта:

1) субъект – целеустремленное (то есть целеполагающее и целедостигающее) существо: иначе ни о каком «воспроизводстве» речи нет, и не может быть;

2) субъект – рефлексирующее существо, обладатель образа себя; иное немыслимо, так как самовоспроизводство подразумевает наличие образа того, что должно быть воспроизведено;

3) субъект есть свободное существо (никто, кроме его самого, не отвечает за процесс, не направляет его и не заключает о том, что всё завершилось или должно быть продолжено);

4) субъект – развивающееся существо, ибо ему приходится действовать в изменчивой, непредсказуемой, среде, и по этой причине воспроизводству подлежат новые, обозначившиеся на предшествующем шаге активности, условия и способы самовоспроизводства[4]4
  Впервые данное понимание «субъекта» было опубликовано мною в главе 10 «Активность» учебника «Введение в психологию» (под общей редакцией проф. А.В. Петровского). М., Академия, 1996.


[Закрыть].

Когда говорят о личности индивида, то как раз и имеют в виду его способность быть целеустремленным, рефлектирующим, свободным, развивающимся существом, то есть полноценным (вполне раскрывшим свою суть, сущностные свои определения) субъектом активности в социуме. Подчеркиваю: «Так говорят..»; «Так принято говорить…» и т. п.

Однако вопрос состоит в том, насколько понятие «субъект» (равно как и «личность» в данном контексте) совместимо с понятием «индивид».

Анализ, предпринятый нами ранее, показывает, что, при общепринятой трактовке, эти понятия неконгруэнтны[5]5
  Петровский В.А. Личность в психологии: парадигма субъектности. – Ростов на/Д: Феникс, 1996.


[Закрыть]. Но мы можем выделить, как минимум, четыре условия, выполнение которых позволяет индивиду приобрести статус подлинного субъекта активности (а стало быть, и шанс «быть личностью»). Перечислим эти необходимые условия.

Первое состоит в том, что частично преодолевается целевой хаос функционирования различных подсистем индивида (многие годы назад для их обозначения я ввел термин «заинтересованная подсистема»[6]6
  Петровский В.А. К психологии активности личности //Вопросы психологии, N3, 1975.


[Закрыть], отталкиваясь от принципов «локального управления», выдвинутых в работах И.М.Гельфанда и И.М.Цетлина). Выскажу предположение, что в этом движении от целевого хаоса к целостности, никогда, впрочем, не достижимой, могут быть задействованы процессы самоорганизации, «состыковки» разнонаправленных тенденций, акты спонтанного синтеза схем, а также – задаваемые извне эталоны и способы поведения. В конечном счете, и сам индивид приобретает способность транслировать освоенные формы поведения другим людям (в этом отношении большой интерес представляют работы В.И. Панова).

Таким образом, «субъектность» других людей как бы присваивается индивидом Рождается способность к целеполаганию и целедостижению (произвольность), позволяющая индивиду воспроизводить себя, упорядочивая проявления собственной активности (возникает волевое «я», своего рода локальный центр управления).

Второе условие заключается в том, что произвольные действия приобретают активно неадаптивный характер (индивид предпочитает цели с непредрешенным результатом достижения: бескорыстный риск, творчество, непрагматические формы общения, самопознания, исследованные нами в (1971–1983 гг.);

Третье условие: индивид отражается в других людях значимыми для них (а не только для него самого) аспектами своего бытия, – обретая, как я говорю, свое «инобытие», идеальную представленность и продолженность в других людях (и, таким образом, в зеркале другого, а на некотором этапе жизни, и в зеркале собственного cogito, он находит инструмент воспроизводства, полагания своего «я» в других и в себе как другом);

Четвертое условие приобретения индивидом статуса субъектности заключается в том, что рано или поздно, но совершенно неизбежно, он обнаруживает факт несовпадения своего «в себе и для себя бытия» («Я в самосознании») и – «бытия в другом и для другого» («отраженное Я»); это становится источником развития индивида как личности, и, в частности, возрастных кризисов развития.

Является ли, однако, выделенные необходимые условия бытия индивида как личности в то же время условиями, достаточными для этого?

На данный вопрос мы вынуждены ответить отрицательно, если 1) продолжаем придерживаться традиционной, классической точки зрения, согласно которой личность индивида «локализована» в пространстве жизни самого индивида (то есть является исключительно внутренней детерминантой его активности), 2) рассматривая «индивида как личность», мы по-прежнему видим в нем единственного субъекта активности, игнорируя факт множественности «я» индивида.

Предлагаемая нами мультисубъектная теория исходит из того, что личность индивида представлена многими субъектами, в которых он фактически обнаруживает свое бытие; при этом выделяются два полюса личности индивида – «индивидуальность» и «личностность», а также динамика их перехода друг в друга (см. рис. 1–1).

Рис. 1-1

Ранее, говоря о полюсе индивидуальности, мы ограничивались общими замечаниями, перенося основной акцент анализа на полюс «личностности» (думается, это было естественно, так как, вводя новое понятие, мы не могли обойти вниманием как теоретические, так и эмпирические аспекты этой проблемы). В данном случае мы может отдать должное «индивидуальности», рассматривая ее под углом зрения мультисубъектной теории личности.

1.2.2. Большие социальные группы как коллективные субъекты: постановка проблемы и направления исследования

На возможностях и особенностях исследования больших социальных групп как коллективных субъектов целесообразно по целому ряду причин остановиться специально.

Во-первых, для современной социальной психологии данная проблема исследования является относительно новой, так как психология таких групп с позиций субъектного подхода ранее глубоко не анализировалась и профессионально не осмысливалась. Выделение субъектных характеристик существенно дополнит понимание психологии больших социальных групп, которая по-прежнему остается недостаточно богатой в социальной психологии.

Во-вторых, исследование психологии больших групп как коллективных субъектов, несомненно, будет способствовать пониманию глубинных изменений, происходящих в современном российском обществе. Такие надежды связаны, с одной стороны, с необходимостью анализа изменений психологии известных социальных групп: процессов осознания ими нового места, функций и ролей в современном обществе, роста их социальной активности, новых явлений в межгрупповых отношениях и т. д. С другой стороны, существует актуальная потребность в изучении психологии новых социальных групп, возникших в российском обществе в 1990-е годы и продолжающих активно формироваться в настоящее время. Имеются в виду не только относительно изученные за последние 15 лет социальные группы предпринимателей, безработных, деловых женщин и т. п., но и совсем малопонятные «новые русские», средний класс, «новые беспризорные», обманутые вкладчики (инвесторы), «зеленые», дворянские собрания, кадеты, правозащитники, новые профессиональные группы и др.

Актуальной проблемой является исследование таких изменений в психологии и первых, и вторых вышеприведенных групп, которые превращают их в коллективных субъектов, способных реально влиять на состояние общества и тем самым изменять его. Особый и теоретический, и практический интерес вызывает анализ тех социальных групп, которые становятся или способны стать субъектами совместных социальных действий, акций, различных форм и видов социального поведения, реализованных в масштабах крупных территорий, регионов, страны в целом.

В-третьих, исследование психологии больших социальных групп с позиций субъектного подхода является вполне релевантным, позволяет расширить научное поле применения данного подхода, раскрыть его реальные теоретические возможности на новом объекте социально-психологического анализа и тем самым способствовать развитию самого субъектного подхода.

В-четвертых, возрастающий интерес к использованию субъектного подхода в изучении психологии больших социальных групп неизбежно усилит интеграционные междисциплинарные связи социальной психологии с социологией, экономической и исторической науками, политологией и наукой управления и др., так как каждая из них имеет свой актуальный интерес к большим социальным группам. В этом взаимодействии социальная психология не просто сохраняет свое полноценное участие, но и является явно востребованной со своим специфическим предметом исследования и результатами, дополняющими научные представления о больших социальных группах.

На процессы становления, функционирования и развития больших социальных групп как коллективных субъектов и коллективной субъектности как их свойства оказывает влияние многочисленная совокупность факторов, выделение и изучение которых представляет собой одно из перспективных направлений исследования. Фактически большой интерес вызывает изучение того, как конкретные факторы воздействуют на формирование и проявление уже известных социально-психологических феноменов групповой идентичности, социальной категоризации, межгрупповых отношений, самооценки перспектив развития своей группы и ее возможностей влияния на социальное окружение и др., и того, как на их основе становятся и развиваются собственно субъектные качества больших социальных групп. К ним относятся, как минимум, следующие:

• социальная активность и инициативность;

• социальная ответственность;

• высокая степень самоорганизации и самоуправления;

• навыки и опыт совершения согласованных групповых действий;

• относительная автономность, самостоятельность и самодостаточность;

• групповая саморефлексивность (наличие и уровень);

• открытость/закрытость для внутригруппового или межгруппового взаимодействия и др.

Результаты конкретных эмпирических исследований, выполненных в Институте психологии РАН (ИП РАН) М.И.Воловиковой, Т.П.Емельяновой, Н.А.Журавлевой, А.Б.Купрейченко, В.П.Позняковым, В.А.Хащенко и др. с помощью преимущественно качественных методов фокус-групп, анализа отдельных случаев и ассоциаций, экспресс-интервью и глубинного интервью, беседы, контент-анализа и др., свидетельствуют, что большинство изучавшихся социальных групп российского общества, выделенных по признакам пола и возраста, характера занятости и семейного положения, отношений собственности и имущественного статуса, типа поселения и региона проживания и т. д., находятся на уровне предсубъектности, не соответствуя основным признакам и свойствам коллективного субъекта.

Выполненные в ИП РАН Т.П.Емельяновой исследования психологии больших социальных групп позволили выделить некоторые социально-психологические феномены и механизмы, как правило, включенные в процесс становления этих групп коллективными субъектами.

Первым таким феноменом является формирование коллективных социальных представлений, которые в процессе их конструирования социальными группами российского общества выполняют не только познавательные функции или функции ориентации поведения, которые ранее уже были известны по результатам исследования более стабильного в социально-экономическом отношении французского общества. У членов фрустрированных групп российского общества (безработных, пенсионеров, особенно неработающих, некоторых групп госбюджетных организаций и т. п.) социальные представления выполняют также важную функцию поддержания позитивного эмоционального состояния. Одним из действенных механизмов ее реализации является функционирование коллективной памяти. Кросскультурные исследования воспоминаний о Второй мировой войне позволили обнаружить в их структуре психологические феномены (мнения, оценки, представления, отношения, установки), которые служат именно для поддержания позитивного эмоционально насыщенного образа собственной группы у ветеранов войны или играют роль объединяющего символа величия нации, вызывающего чувство гордости за свой народ у молодежи. Это фактически происходит в условиях противоречивого дискурса в российском обществе о минувшей войне, особенно о ее причинах и начальном периоде.

В периоды радикальных общественных изменений большие социальные группы остро испытывают потребность в психологическом подкреплении и подтверждении собственной групповой значимости, удовлетворение которой, во-первых, как-то компенсирует моральный дискомфорт от переживаемого исторического периода, а во-вторых, служит эффективным способом реального объединения и сохранения социальной группы как субъекта.

Другим важнейшим феноменом больших социальных групп как коллективных субъектов является коллективный символический коупинг (collective symbolic coping). В исследованиях данный термин встречается у австрийского социального психолога В.Вагнера, который рассматривал дискурс в Большом сообществе как конкретный способ коллективного коупинга. Конечно, коллективный коупинг существует не только в форме дискурса, необходимого для преодоления каких-то групповых проблем. В целом, он выступает важнейшим механизмом стабилизации социального поведения в сложных ситуациях, экстремальных условиях, при столкновении группы с реальными проблемами и т. п. Выявление стратегий и закономерностей протекания коллективного коупинга в условиях общественной, региональной или групповой нестабильности может рассматриваться перспективным направлением исследований.

Изучение феноменов и коллективной памяти, и коллективного коупинга фактически являются новыми областями в отечественной социально-психологической науке, их целесообразно развивать, особенно в парадигме субъектного подхода. Эти феномены, наряду с такими социально-психологическими атрибутами больших групп как психологические отношения, социальные представления и социальные установки, стереотипы и предрассудки, групповые ценности и ценностные ориентации, социальная категоризация и различные виды идентичности, социальное сравнение и социальные ожидания, социальные нормы и правила, социальные эталоны и идеалы и мн. др., помогают понять закономерности переживания людьми периода сложных трансформаций российского общества.

Новые данные о феноменах больших социальных групп как коллективных субъектов, в частности, о динамике коллективной памяти и формировании коллективного коупинга, будут способствовать, с одной стороны, прогнозированию возможных негативных психологических последствий общественных преобразований, а с другой – поиску путей стимулирования процессов развития гражданской ответственности и социальной активности представителей разных групп российского общества.

Сформулированные выше научные направления и проблемы исследования вполне вписываются в содержание макропсихологического анализа состояний современного общества (или макропсихологии как научной отрасли), разрабатываемого в ИП РАН. Выделенные психологические проблемы, безусловно, имеют региональную специфику, поэтому организация сравнительных исследований субъектных особенностей больших социальных групп в разных российских регионах будет реально инициировать также становление региональной психологии как отрасли психологической науки.