Текст книги "Бессмертный полк Ленинграда"

Автор книги: Сборник

Юлия Андреева

Девочка и война

– Элина, расскажите про войну?

– Мне трудно вспоминать как это было: не то, чтоб не хочу или забыла, а нужно говорить за всю страну.

Николай Манацков

Над черным полем порхали белые уголки солдатских писем, они вылетали из развороченного бомбой черного, обгорелого чрева пульмановского вагона, беспомощно кружась в пахнущем гарью воздухе и оседая на черную выжженную землю. Письма с фронта домой, весточки из дома.

Кто теперь соберет в поле черном их белый урожай? Кому собирать?

В который уже раз Элина просыпалась в холодном поту, давясь слезами и собственным бессилием. А действительно, что она могла тогда сделать – худенькая девчонка в санитарном вагоне, когда их поезд летел сквозь эту белую метель чьих-то надежд и тревог? Не скажешь же: «дяденьки, тетеньки, давайте остановимся и вернем все на свои места». Не бросишься в обугленную степь за чьим-то ускользающим счастьем.

Элина отвернулась от окна, беспомощные как и она сама, раненые со слезами на глазах смотрели на белую метель солдатских писем. Стараясь не плакать, Элина лепетала слова утешения, говорила, что письма обязательно кто-нибудь соберет, что они непременно доберутся до адресатов.

Черно-белый ужас недавней войны вот уже сколько лет нет-нет, да и пробирался в сны Элины, заставляя ее переживать все снова и снова.

Когда началась война, Элине было 13 лет – явно непризывной возраст, да еще и девочка. Тем не менее, Элина отправилась в госпиталь, где в то время служил ее отец, и попросила пропустить ее в штаб. Конечно она могла попросить отца, дать ей работу в госпитале, но не такой характер у Элины, чтобы позволить себе хотя бы небольшую поблажку. Поэтому приметив у дверей часового, девочка смело направилась к нему.

– Пропустите меня к комиссару.

Оказалось, без пропуска нельзя. Удачно, что много раз, сокращая путь до отцовского кабинета, Элина перелезала через ограду, так что и в этот раз она воспользовалась привычной дорогой. Самое начало войны, часовые еще вели себя расслабленно, и не пальнули в сторону забравшемуся на охраняемый объект постороннего.

В штабе она отыскала кабинет комиссара, вошла и с порога:

– Хочу помогать фронту.

– Что ты умеешь делать?

– Для фронта я умею делать все.

Последовала недолгая пауза, должно быть военный размышлял, что такое поручить настырной девчонке, чтобы она не надорвалась и при этом принесла хоть какую-то пользу. О том, что девчонка не отстанет, он уже понял, по лихорадочному блеску темных глаз.

– Хорошо, будешь разносить раненым почту, писать им письма под диктовку, читать газеты и книги…

Это было мудрое решение. Вежливая, воспитанная девочка, которая будет выполнять мелкие поручения. Кто-то, смотря на Элю, вспомнит оставленную дома дочку, кто-то младшую сестру. Военным людям просто необходимо время от времени общаться со штатскими, тем более, если это домашняя девочка с двумя тугими косичками.

Первое время Элю не ставили на довольствие, проверяли, выдержит ли, не сбежит ли при виде первой крови. Не сбежала, выдержала, прижилась, осталась, стала своей.

Госпиталь располагался в городе Нежин в том самом лицее, в котором когда-то учился Николай Васильевич Гоголь.

Подобно разбушевавшейся стихии фронт катился в сторону Нежина, и добравшись до места, с наскока чуть было не поглотил город. Госпиталь сняли с места и, погрузив в поезда, погнали по всем фронтам.

Так Элина оказалась в самом сердце войны. На счастье, хотя какое там счастье, мама и младшая сестренка находились в том же поезде. Семья решила не разлучаться. Умереть – так вместе. А пока не умерли, всеми силами помогать друг другу.

Из окон поезда были видны черные от гари поля, урожай в 1941 году выдался богатейший, хлеб не успели убрать, его жгли. Низко стелился черный едкий дым, рыжее пламя катилось по полям, пожирая принесенную ему золотую жертву. Для того, чтобы проехать через территорию, полностью охваченную пламенем, пришлось поливать брезент, закрывающий окна и крышу поезда. Дышать было нечем, Элина прижимала одной рукой к лицу мокрое полотенце, обнимая другой рукой плачущую сестру. Когда черный дым остался за спиной, гарью пропахли волосы и одежда, гарь впитывалась в поры кожи, прорисовывая морщины в уголках глаз.

Им позволили переночевать в сарае на соломе, а на следующий день семью Элины и еще нескольких врачей и сестер посадили на грузовик, и в путь-дорогу…

И вот хрупкая нежная девочка наравне со взрослыми таскает тяжеленные носилки. Занятая каторжной работой среди крови и боли, Элина еще не знает, что война догонит ее уже после победы.

Когда мы говорим о войне, обычно начинается счет, погибших, раненых, искалеченных. Служа на фронте наравне со взрослыми, хрупкая тринадцатилетняя санитарка заплатила самой возможностью иметь когда-либо детей! Надорвалась, и. приговор врачей был неутешительный.

– Ты никогда не сможешь иметь собственных детей! – Смеялась глядя в доверчивые глаза девочки-подростка злобная богиня войны, или это была сама смерть. «Хочешь получить от войны хлеба, дай ей мяса», – вторила ей главная героиня пьесы Бертольда Брехта «Мамаша Кураж». Но Элина не хотела военного хлеба! Она шла на фронт, не за пайком. Все, что она хотела, это работать для фронта. Она ничего не собиралась брать у войны, она жертвовала во имя победы.

Получается, что война умудрилась отобрать у нее то, о чем она еще даже не помышляла, нанеся удар в далеком будущем.

Но на то она и богиня-война, чтобы косить своей кровавой косой не только то, что есть, но и то, что еще даже не появилось, да теперь уже и не появится на свет.

Санитарный поезд летел к Сталинграду. К месту назначения прорывались под непрекращающимися бомбежками, причем немцы прекрасно видели красные кресты на крышах и стреляли по ним, должно быть, находя последние отличной мишенью.

Когда начиналась бомбежка, раздавалась команда «Всем из вагонов!» и все, кто мог, бежали в степь, оставив беззащитный поезд, зачастую с лежачими ранеными в нем и теми врачами и медсестрами, которые не могли отойти от своих пациентов. Горели вагоны, взрывались бомбы, часть состава сходила с рельс, с глухим стоном болезненно заваливаясь на бок.

Когда все заканчивалось, уцелевшие вагоны снова собирались в поезд. Погибших складывали на крыши вагонов, и эшелон спешил дальше. После одной из таких бомбежек отец отправился добровольцем под Сталинград. Со стороны это выглядело самоубийством.

В это время госпиталь был эвакуирован в Уральск на переформирование, но часть личного состава, в том числе Эля, ее мама и сестренка, должны были дожидаться назначения в Актюбинске. Об этом городе ходила мрачная шутка: «из Актюбинска две дороги – в землю и на фронт».

Что такое Актюбинск военного времени – тыловой город, в который съезжаются раненые, эвакуированные, словом, все те, кто бежит от разгулявшейся войны или кого нужно там временно спрятать. А ведь всех этих людей необходимо куда-то поселить, чем-то накормить, как-то обогреть… Все школы были отданы под госпитали. Это был тыловой город, где сбились тысячи эвакуированных, раненых.

Жить в таких условиях сложно, впрочем, они и не собирались отсиживаться в тылу. Мама и две ее дочки ждали приказа на фронт, а приказа не было. Пришлось снять комнату и приготовиться ждать. Еды не хватало. Но это еще полбеды, топить было нечем. Начались суровые казахстанские морозы. Дров или угля купить невозможно, точнее возможно, но только за бешеные деньги. Приходилось бродить по степи, собирая кизяки и сухую полынь. Разумеется, они моментально сгорали, хорошо, если успеешь испечь лепешки. Поели, и вроде даже легче стало, теперь другая задача – как-то уснуть в ледяной постели, и не замерзнуть к утру.

Наконец мама нашла через военкомат свой госпиталь и выхлопотала разрешение ехать. Семья, не раздумывая более ни дня, снялась с места и отправилась в Уральск, а оттуда уже со своими в Донецк.

Донецк встретил их трупной вонью. В развалинах и шахтах оставались гнить незахороненные останки.

В Донецке Элина тяжело заболела. Без сознания девочку доставили в подвал железнодорожной поликлиники, где разместился главный корпус госпиталя – 5 тысяч коек.

Когда же молодой организм пересилил смерть и девочка заставила себя подняться с койки, она снова работала наравне со всеми. Каждая пара рук на счету. Подвалы нужно было очищать от мусора и битого кирпича, помещения чистили, мыли, ставили железные кровати. В свободное время бродили по городу и вытаскивали из руин разбомбленных домов уцелевшие вещи, которые еще можно было приспособить для нужд раненых.

В это время Элина и ее подруги как-то не сговариваясь приучились молиться, это была странная молитва о том, чтобы их не назначали на ночные дежурства. Говорили, будто ночью по коридорам госпиталя бродит Смерть. Злобное чудовище, уносящее души солдат, за которыми днем ухаживали медсестры. Уходишь вечером к себе, прощаешься с раненым, человек уже пришел в себя, отвечает, даже улыбается, а утром – холоден как камень.

В это время Элина нашла еще один способ трудиться ради победы, она стала донором.

Больше всего на свете, Элине хотелось стать врачом, как ее отец, как люди, которыми она была окружена и которыми откровенно восхищалась. Но у нее была другая судьба.

Перед войной в «Новом мире» Элина прочитала «Тихий дон» и буквально заболела Аксиньей. Сильной, умеющей любить и жить казачкой. Вот бы и ей такой любви, такой силы, вот бы хотя бы на минуту превратиться, стать ею…

Говорят, что для того, чтобы сыграть на сцене сильного человека, необходимо этим сильным человеком быть в жизни. За свою Аксинью Элина Быстрицкая заплатила фронтовыми буднями и военным детством. От начала и до конца войны каждый день она делала то, что была должна, и не задумывалась о наградах. В горниле войны актриса Элина Быстрицкая сформировала свой сложный характер, сделавшись такой, какой и запомнилась она миллионам зрителей.

Конечно, кроме Аксиньи в «Тихом Доне», были и другие роли, роли врачей, которые она так любила, роли сильных целеустремленных людей, роли классических красавиц и даже роли в комедиях.

Всю жизнь Элина Быстрицкая была сильной, верной, не идущей на компромиссы женщиной, всегда старающейся помогать другим людям и не требуя ничего взамен. Такой она и осталась в наших сердцах.

© Андреева Ю., 2020

Алексей Ахматов

Пригороды.1941 год

 
Мы вывезли все, что сумели,
Под крики безумных ворон.
Уже расстреляли Растрелли
И взорван уже Камерон.
 
 
И надо скорей, Бога ради,
Из Павловска всем уезжать.
Уже павильоны Ринальди
Под горку ведут убивать.
 
 
И парки похожи на бойни.
И пал под бомбежкой Земцов.
Они достают бронебойными
До двух предыдущих веков.
 
 
И вывороченные корни
Разрывов вдоль улиц встают.
Развалины флигелей черных,
Как зубы больные, гниют.
 
 
Трехтонка последняя мчится,
Чихая, по насыпи вдаль.
И женщины все пересчитывают
Спасенный фарфор и хрусталь.
 

© Ахматов А., 2020

Лариса Бабкина

К сверкающей заре Победы

В августе 1941 года, в дни, когда фашисты стояли на подступах к городу Ленина, штурмовали его, когда всё, казалось, рушилось и качалось, Ленгорисполком принял решение: в ознаменование 100-летия со дня рождения писателя Федора Решетникова переименовать Георгиевскую улицу в улицу Решетникова. Этот факт поражает воображение. Да – война… Но – какое немыслимое спокойствие, твердость, уверенность! Как будто смерть близких, голод, бомбежки – не главное, все это шло как бы поверх сознания, а внутри – дело, долг, память.

Федор Михайлович Решетников родился в Перми 5 (17) сентября 1841 года. В августе 1863 переехал в Петербург и поступил чиновником в министерство финансов. В 1864 в журнале «Современник» появилось его наиболее значительное произведение – повесть «Подлиповцы», в которой изображались ужасающая нищета и бесправие крестьян. После чего Решетников оставил службу и всецело занялся литературным трудом. Редакция журнала (ежемесячного) находилась тогда на Литейном проспекте, 38, рядом с квартирой Некрасова. Журнал пользовался огромной популярностью в кругах прогрессивной интеллигенции, о чем свидетельствует его тираж (например, в 1861 году – 7 126 экземпляров, что было необычным для того времени). В журнале печатались произведения Гончарова, Некрасова, Салтыкова-Щедрина, А. Н. Островского, Н. Г. Помяловского, Г. И. Успенского и др. После покушения Каракозова на Александра II в 1866 журнал был закрыт.

В Петербурге продолжают выходить романы Решетникова: «Горнорабочие» (1866), «Глумовы» (1866–1867), «Где лучше?» (1868), «Свой хлеб» (1870). Суровые материальные лишения подточили здоровье писателя: он умер 9 (21) марта 1871 года, когда ему не было и 30 лет. Похоронен на литераторских мостках Волкова кладбища. Но память о нем живет в названии улицы, начинающейся от Московского проспекта возле метро «Электросила» и продолжающейся за Сызранскую улицу. Невольно возникает вопрос: сколько жителей улицы Решетникова знают о нем как писателе, найдется хотя бы один человек, прочитавший хотя бы один из его романов?