Текст книги "Сергей Иосифович Гессен"

Автор книги: Сборник статей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Сергей Иосифович Гессен
Под редакцией В. В. Сапова, Т. Г. Щедриной

…Самые отвлеченные философские вопросы имеют практическое жизненное значение… пренебрежение философским знанием мстит за себя в жизни не менее, чем игнорирование законов природы.

С. И. Гессен

Институт философии РАН

Некоммерческий научный фонд «Институт развития им. Г. П. Щедровицкого»

Сергей Иосифович Гессен

Издание подготовлено при финансовой поддержке Александра Николаевича Генералова

© Пружинин Б. И., общая редакция серии, 2020

© Сапов В. В., Т. Г. Щедрина,

составление и общая редакция тома, 2020

© Коллектив авторов, 2020

© Институт философии РАН, 2020

© Некоммерческий научный фонд «Институт развития им. Г. П. Щедровицкого», 2020

© Политическая энциклопедия, 2020

От редакторов

«Мысль должна принять плоть, сойти на торжище жизни, раскрыться со всею роскошью и красотой временного бытия, без которого нет животрепещущего, страстного, увлекательного деяния»

А. И. Герцен

Этот том посвящен Сергею Иосифовичу Гессену, русскому философу, идеи которого приобретают сегодня все большую актуальность в самых различных областях социально-гуманитарного знания. Тем не менее, из трех известных российских неокантианцев первой половины ХХ века (Б. В. Яковенко, Ф. А. Степун, С. И. Гессен) к философским идеям Гессена до сих пор обращаются не очень часто. Это имеет, конечно, свои причины, но отнюдь не концептуальные оправдания. Если за последние три десятилетия труды Степуна и Яковенко издавали у нас неоднократно, то наследие Гессена представлено лишь двумя томами сочинений, ставшими уже библиографической редкостью. Так что тексты Сергея Иосифовича сегодня фактически еще не собраны, не изданы, не прочитаны.

Причины такого, явно неадекватного положения дел, сложившегося вокруг интеллектуального наследия Гессена, в его тематических приоритетах. В те годы, когда многие философы русского зарубежья пытались понять истоки революции и русского большевизма, религиозный, философский смысл произошедшего и происходящего в России, Гессен думал о том, как избежать всех этих страшных потрясений и катаклизмов. Он обратился к настоящему, в котором видел возможности изменения будущего. Именно из глубины этих раздумий об исторической миссии настоящего, а отнюдь не только из интереса к самим по себе истории и теории образования, проистекает его философский разворот к педагогике.

Главный вопрос педагогики, по мнению Гессена: каким нужно воспитать человека – каким он хочет быть? Каким он должен быть? Каким он может быть? Воспитать свободным? Но он и так свободен, т. е. рано или поздно будет делать, что хочет. Решение Ж.-Ж. Руссо (оно же и решение Платона): настолько искусно управлять человеком, чтобы он и не подозревал об этом управлении, считая, что каждый его поступок и каждая его мысль продиктованы исключительно собственной волей. Самое, пожалуй, неприятное, что в такой «педагогике» исчезает личность, наставник делает из своего воспитанника подчиненного, причем идеального подчиненного. Между тем, подлинная цель педагогики, как ее мог сформулировать только философ, состоит в осуществлении идеала человечности. Педагог подводит ученика к вратам свободы, открывая перед ним возможность самостоятельно жить и мыслить, т. е. образовываться.

Именно это связующее звено педагогики и философии, как его понимает С. И. Гессен, оказывается, по сути, на острие современных философско-гуманитарных дискуссий о том, как нам реформировать образование. При этом идеи Гессена, звучащие сегодня как «предание», зачастую интерпретируются односторонне, вне современных интеллектуальных контекстов и философских проблем. Действительно, педагогическая сторона наследия Гессена разработана гораздо лучше и подробнее, чем собственно философская составляющая. Достаточно просто перелистать библиографию работ о нем, чтобы убедиться в этом[1]1
  Если посмотреть на публикации последних лет, то статей, посвященных педагогическим идеям Гессена, гораздо больше, чем философских. Хотя, конечно, стоит отметить круглый стол, посвященный 125-летию со дня рождения мыслителя, который состоялся в 2012-м году в Чешской республике.


[Закрыть].

Смысл этой книги состоит в том, чтобы восстановить целостный образ мыслителя, показать, что вне философских истоков педагогическое наследие Гессена теряет актуальность. Поэтому первый раздел открывает статья его ученика, историка философии А. Валицкого, а второй раздел – фундаментальное исследование педагога-интеллектуала Е. Г Осовского. Оба убедительно демонстрируют, что Гессен – это мыслитель целостный, цельный, для него «слово» и «дело» неразрывны так же, как неразрывны философия и жизнь. В этом Гессен оказывается поразительно созвучным практически всем русским философам: славянофилу И. В. Киреевскому и западнику А. И. Герцену, методологу Г Г Шпету и скептику Л. И. Шестову. (Поэтому мы решили в качестве эпиграфа к нашему предисловию взять цитату Герцена, которую Гессен специально выделил, когда писал рецензию на книгу Шпета «Философское мировоззрение Герцена».) Действительно, русские философы, как правило, не различали чистую философию и жизнь, они шли с философией по жизни. Заметим, это свойство они не теряли даже в изгнании. Оказавшись на чужбине, философы русского зарубежья продолжали свой интеллектуальный путь, пусть и с измененными траекториями. Они образовывали круги общения, вели беседы и дискуссии, основывали журналы и газеты, чтобы сохранить русский философский язык и интеллектуальную культуру. В этом общении С. Гессен играл особую роль, о чем свидетельствуют статьи А. Шитова и А. А. Ермичева, которые рассказывают о его деятельности в журнале «Логос», а также статья О. Е. Осовского и В. П. Киржаевой, открывающая новые архивные страницы его педагогической биографии и осмысливающая его участие в журнале «Русская школа за рубежом».

Мы, однако, заметим: вычленять философию как самостоятельную сферу мысли, как экзистенциальный исток и концептуальное основание отношения к реальным жизненным проблемам необходимо, ибо только таким путем мы можем понять смысл интенций мыслителя, а стало быть, и соотнести их с сегодняшней проблемной реальностью. Мостом здесь служат для нас осмысливаемые исторически вечные проблемы жизни. Вот почему так важно, чтобы «предание» Гессена стало «заданием», чтобы мы открыли для себя новые смыслы его «прикладной» философии. Для этого нужно прежде всего вместе с ним пройти снова по пути неокантианского ученичества, увидеть, в чем он соглашается со своими учителями, а где спорит с ними. Этим аспектам интеллектуального наследия посвящены статьи Ю. Б. Мелих и В. Н. Белова. Кроме того, мы должны понять, как соотносятся его педагогические идеалы с политическими, и почему для него так важны правовые аспекты аксиологического базиса образования и культуры. На эти вопросы пытаются ответить В. Б. Куликов, М. Ю. Загирняк, Л. Е. Шапошников. «Предание» Гессена станет для нас «заданием» только тогда, когда мы услышим его в «разговоре» русских философов и педагогов, найдем для него только ему предназначенное, никем незаменимое место в интеллектуальном многоголосии. В книге этот аспект проявляется практически у каждого автора, но наиболее ярко его представляет В. В. Сербиненко, который ищет преемственность Вл. Соловьева и С. Гессена, учитывая при этом опыт В. Зеньковского. Помимо ближайшего (неокантианского) круга в книге также прослеживаются связи С. И. Гессена с Р. О. Якобсоном, Н. С. Трубецким, С. И. Карцевским, Д. И. Чижевским и многими другими интеллектуалами того времени. Особый раздел книги посвящен эпистолярному общению Гессена с Э. К. Метнером, Б. А. Кистяковским, Вяч. И. Ивановым, М. М. Замятниной, Й. Коном (письма обстоятельно прокомментированы В. В. Саповым).

Эта книга может стать стимулом и основой дальнейших исследований – диссертаций, архивных поисков, историко-философских реконструкций, анализирующих «сферу разговора» С. И. Гессена. Если мы хотим вернуть философа в жизнь, актуализировать его идеи, встраивая их в сегодняшние политические, социальные и философские контексты, то нам необходим именно такого рода анализ его идейного наследия. Нам нужно понять, в каком «разговоре» он творил, а для этого необходимо не только воссоздать его биографический контекст, в томе он представлен достаточно полно, в том числе и деятельность С. Гессена в томский период, о чем свидетельствуют статьи Л. М. Найбороденко и С. Ф. Фоминых, а также материалы Хроники. Важно реконструировать круг его философского общения (прямого или опосредованного). И когда мы обсуждаем идеи Гессена, речь должна идти не только об общении с неокантианцами, прямом или литературном, не только о круге общения, связанном с религиозными идеями, но и о сфере разговора с философами совсем иных направлений. Все эти связующие нити открывают перспективы для дальнейших исследований «сферы разговора» русских философов. И мы полагаем, что главная заслуга этой книги (и Серии в целом) – выявление именно такого рода перспектив, позволяющих погрузить идейное наследие русских философов первой половины ХХ века в современную актуальную проблематику.

«Предание» Гессена это «задание» не только для авторов книги, но для каждого современного интеллектуала. И наполняя сегодня смыслом каждый момент нашей жизни, мы осуществляем философско-педагогический идеал человечности, о котором мечтал С. И. Гессен.

В. В. Сапов, Т. Г. Щедрина

Раздел I
Философские идеи Сергея Гессена

Сергей Гессен: философ в изгнании[2]2
  Впервые опубликовано: Гессен С. И. Избранные сочинения. М.: РОССПЭН, 1998. С. 3–28.


[Закрыть]
А. Валицкий

Сергей Иосифович Гессен (1887–1950) – философ, почти совершенно забытый на своей родине. Лишь в последнее время, когда началось возвращение в Россию наследия забытых и одиозных некогда в СССР ученых-эмигрантов, имя Гессена стало появляться на страницах русских научных изданий. Однако если современному читателю хотя бы понаслышке и известна деятельность Гессена как теоретика педагогики[3]3
  См., например, переиздание его «Основ педагогики» (М., 1995) или целый ряд выступлений, посвященных педагогической деятельности С. И. Гессена на Всероссийской научной конференции «Образование и педагогическая мысль российского зарубежья» (Саранск, ноябрь 1994 г.).


[Закрыть], то о Гессене-философе до сих пор вспоминают в основном лишь в контексте философской полемики, разгоревшейся по поводу международного проекта издания философского ежегодника «Логос»[4]4
  Таково недавнее высказывание во вступительном слове к одной из последних публикаций работ Гессена: «…главное, что сделал С. И. Гессен для русской философии и культуры – его руководящая роль при создании «Международного ежегодника по вопросам культуры», журнала «Логос» (Ермичев А., Травничкова-Пушкина М. Введение к публикации: Сергей Гессен. Новейшая русская философия // Преображение. Христианский религиозно-философский альманах. Вып. 2. СПб., 1994. С. 8).


[Закрыть]. Но организационно-редакторская деятельность в ту пору совсем еще юного Гессена знаменовала лишь начало его творческого пути в философии. Вместе с тем дальнейшая жизнь и творческая эволюция философа все еще остаются малоизученными. Обстоятельства сложились так, что годы расцвета, время проявления наивысших творческих сил совпали для Гессена (да и не для него одного) с порой страшных потрясений, утраты Родины, трудных многолетних скитаний. В результате большая часть его работ была написана в эмиграции, публиковалась, как правило, на иностранных языках (немецком, чешском, польском) и, стало быть, оказалась недоступна для изучения в СССР, а за рубежом он как философ не получил должного признания. Здесь вряд ли стоит пересказывать подробности его биографии – Гессен сам рассказал о перипетиях своей нелегкой жизни в «Автобиографии», которая публикуется в приложении к настоящему тому[5]5
  Автобиография под названием «Мое жизнеописание» написана Гессеном в 1947 г. по заказу итальянского издательства «Avio» (См.: Гессен С. И. Мое жизнеописание // Гессен С. И. Избранные сочинения. М., 1998. С. 723–782).


[Закрыть]. Однако стоит остановиться на некоторых ключевых моментах его жизненного пути с тем, чтобы полнее представить себе результаты его философской деятельности, проследить этапы его духовной эволюции, ее причины и смысл.

С ранних лет на Сергея Гессена оказывала постоянное влияние профессиональная и политическая деятельность его отца, видного юриста и одного из основателей партии кадетов Иосифа Владимировича Гессена. Еще гимназистом он оказывал помощь отцу в издании кадетской газеты «Право»[6]6
  См.: Гессен С. И. Мое жизнеописание // Гессен С. И. Избранные сочинения. С. 728.


[Закрыть]. Постоянная углубленность в правовую проблематику (это и его постоянное сотрудничество с отцовской газетой, и собственные исследования на правовые темы, например, «Философия наказания» в «Логосе»[7]7
  См.: Логос. Международный ежегодник по философии культуры. Русское издание. М., 1912/1913. С. 183–232.


[Закрыть]) впоследствии даже ввели в заблуждение о. В. Зеньковского, считавшего Гессена юристом по образованию[8]8
  Прот. В. Зеньковский. Памяти С. И. Гессена // Возрождение. Литературно-политические тетради. Париж, 1951. Январь-февраль. С. 195.


[Закрыть]. Но в своих политических пристрастиях Сергей оказался куда левее своего отца. В политике его привлекал средний путь между либерализмом и социализмом; еще в гимназии он вступил в революционный кружок – секцию «Северного союза гимназистов». В Германии, куда он отправится сразу после получения аттестата зрелости, научные интересы заслонят собой политику, но социалистические симпатии сохранятся у Гессена на всю жизнь, и в Февральскую революцию именно левые убеждения приведут его в плехановскую группу «Единство» (правда, с точки зрения революционной социал-демократии, эта социал-демократическая группировка имела крайне правый характер).

Хотя в чисто политическом плане деятельность Г. В. Плеханова с его соратниками после Февральской революции была обречена на провал, эта полоса жизни Гессена не прошла бесследно: именно в 1917 г. он начинает разработку исследования постоянно занимавшей его проблемы: места правового социализма и эволюции современного государства. Брошюра «Политическая свобода и социализм»[9]9
  См.: Гессен С. И. Политическая свобода и социализм. Пг., 1917.


[Закрыть], написанная для серии популярных изданий «Библиотека свободного гражданина», стала первым наброском его будущей концепции генезиса и развития идеи современного правового государства.

Спустя десять лет Гессен разовьет свои представления о «старом» и «новом» либерализме в цикле статей, напечатанных на страницах парижских «Современных записок». Работа будет по достоинству оценена рецензентами, рекомендована к отдельному изданию, но по стечению ряда обстоятельств так и останется лежать в архиве автора практически в готовом виде[10]10
  См. об этом: Гессен С. И. Мое жизнеописание // Гессен С. И. Избранные сочинения. С. 749. Впервые в полном, переработанном автором виде книга С. И. Гессена «Правовое государство и социализм» напечатана в: Гессен С. И. Избранные сочинения. С. 147–543.


[Закрыть].

Годы в эмиграции (Берлин и затем вскоре Прага) до середины 30-х гг. стали трудным периодом в биографии философа. Жизнь в Праге не давала ощущения прочности положения, и эта материальная неопределенность лишала его возможности систематически работать над своими излюбленными темами – проблемой формирования личности, идущей от риккертианской теории ценностей, которую Гессен развил в стройную теорию своей «социальной педагогики», и проблемой развития правового государства, его судьбы в ходе исторического прогресса, а в связи с этой проблемой и вопросом о сущности права и его месте в истории человечества. Только переезд в Польшу в 1936 г. наконец позволил Гессену начать стабильную жизнь. Именно Польша стала для него второй отчизной. Этот недолгий период до начала Второй мировой войны станет для Гессена чрезвычайно плодотворным – ведь упомянутые выше темы разрабатывались им с величайшей тщательностью именно в эти годы. Конечно, педагогическая деятельность отнимала у Гессена много сил и времени. Но она же создала философу во всей Польше славу крупного ученого-педагога.

К сожалению, в Польше Гессен не нашел своего места как философ. Уже сложившаяся к приезду Гессена в Варшаву «львовско-варшавская школа», чисто аналитическая, программно-научная и совершенно чуждая всяческой метафизике, не была ему близка. Поэтому в философской среде Гессен остался одинокой фигурой. Его известность в Польше была высокой, научный авторитет его бесспорен, его любили и уважали коллеги и ученики, но в основном лишь как теоретика педагогики.

Страшным испытанием стали для Гессена годы войны. Он стоически переносил тяготы военного быта, постоянно работал, даже в какой-то мере свыкся с положением подпольного педагога – но к концу оккупации Польши его ждала новая трагедия: в огне Варшавского восстания погиб домашний архив Гессена с рукописями последних лет; погибла и верстка первого тома его новой книги, уже отданная в издательство[11]11
  Речь идет о большом труде «Мнимое и подлинное преодоление капитализма», о работе над которым Гессен рассказывает в своем «Жизнеописании». См.: Гессен С. И. Избранные сочинения. С. 769.


[Закрыть].

С окончанием военных действий ситуация в Польше стала быстро изменяться. Наряду с началом реконструкции экономики, восстановлением лежавшей в руинах страны, пошел полным ходом и процесс ее «сталинизации». «Марксистский перелом в общественных науках» создал непереносимую интеллектуальную обстановку в университетских кругах. К 1949 г. профессор Т Котарбиньский, друг Гессена, уже не был ректором Лодзинского университета, где Гессен получил кафедру на факультете педагогики. Преподавание философии было вообще упразднено вплоть до формирования «марксистских философских кадров». Хотя Гессен работал на педагогическом факультете и непосредственно его эта чистка не коснулась, было ясно, что развитие событий неминуемо приведет и его к лишению кафедры.

В этих условиях для сохранения педагогической практики Гессен решил перейти преподавать русский язык на недавно открытом отделении русской словесности. Для студентов отделения его языковые лекции стали интереснейшей частью учебной программы. Понятно, что для такого эрудита, каким был Гессен во всех гуманитарных сферах, лингвистический анализ был поводом для увлекательных и блестящих экскурсов не только в философию языка, но и в историю философии, искусства, в историю культуры в целом. Он излагал материал так, как это делали, наверное, древние философы-грамматики. Те, кому посчастливилось слушать его лекции той поры, надолго сохранили их в своей памяти.

Но переход Гессена на русское отделение не уберег его от новых неприятностей. Так, в 1949 г. Комитет защиты мира организовал акцию «призыва» к ученым, имеющим широкий круг международных научных связей, вести на Западе пропаганду «мирной политики СССР». Активное проведение этой «акции» граничило с прямым шантажом. Но Гессен, несмотря на давление партийных активистов, отказался участвовать в этом унизительном фарсе. Еще одно тяжелое испытание ждало его на Всепольском педагогическом съезде: несправедливые нападки на «реакционного эмигранта» исходили от нескольких бывших его учеников.

Конечно, Гессена, как истинного философа, в этих тяжелых условиях спасала его неколебимая вера в смысл истории, уверенность в преходящем характере наступившей дикости. Но его сердце неумолимо слабело, и 2 мая 1950 г. С. И. Гессен скончался. Согласно его последней воле, он был похоронен с соблюдением православного обряда на Лодзинском православном кладбище. Похороны собрали на кладбище несколько сот человек. В лице Гессена преподаватели и студенты чтили не только русского педагога-эмигранта: это была явная антисталинская демонстрация. Над его гробом выступал друг покойного и его философский противник, профессор Котарбиньский. Свою речь он начал словами: «Нас оставил человек редкостного благородства, и большой мудрец…»

На кончину Гессена русская философская печать в эмиграции отозвалась рядом некрологов. Упомянем прежде всего полный теплых слов некролог о. В. Зеньковского[12]12
  См.: Зеньковский В. Памяти С. И. Гессена // Возрождение. Литературно-политические тетради. Париж, 1951. Январь-февраль. С. 195; Он же. С. И. Гессен как философ // Новый Журнал. Нью-Йорк, 1951. № 25. С. 209–214.


[Закрыть]. Друг юности и соратник по «Логосу» Ф. А. Степун отозвался дружескими воспоминаниями ранних лет совместной работы по «Логосу»[13]13
  Степун Ф. Памяти С. И. Гессена // Новый Журнал. Нью-Йорк, 1951, № 25. С. 215–218.


[Закрыть]. Затем наступило полоса долгого забвения…

Это замалчивание имени Гессена продолжалось довольно долго и в польских научных кругах, и тем более в советской историко-философской науке. Лишь в Италии педагогическая деятельность Гессена была оценена по достоинству. Можно уверенно сказать, что философия педагогики Гессена реально повлияла даже на ход реформ в итальянской школе. Его труды не раз переводились на итальянский язык. Известный педагог Луиджи Вольпичелли пропагандировал его идеи в публиковавшейся издательством «Авио» серии «Проблемы педагогики»[14]14
  В серии «I problemi della pedagogia» вышло 9 работ Гессена; помимо чисто педагогических сочинений были изданы также «Платоновские и евангельские добродетели» (1952) и «Мое жизнеописание» (1956).


[Закрыть]. Интерес к педагогическим идеям Гессена в Италии вполне оправдан: для родины Бенедетто Кроче соединение социально-либеральной ориентации с философским идеализмом было вполне понятно и объяснимо. Со временем и Польша признала выдающиеся заслуги Гессена в области философии культуры, теории педагогики. С конца 50-х гг. стали издаваться его педагогические и философские сочинения[15]15
  См.: Hessen S. Struktura i treśc szkoły współczesnej. Wyd. 2. Wrocław, 1959; Hessen S. Studia z filozofii kultury. Słowo wtsępne: A. Walicki. Warszawa, 1968; Hessen S. Filozofia. Kultura. Wychowanie. Wstęp.: Nowacki. Wyb. i oprac.: M. Hessenowa. Wrocław: Ossolineum, 1973.


[Закрыть].

* * *

В философии Гессена острое ощущение глубокого кризиса европейской цивилизации, в том числе и кризиса европейского либерализма, соединилось с твердой уверенностью в том, что «вечная истина» этой цивилизация, так же, как и «вечная истина» либерализма, будет спасена. Непоколебимому оптимизму гессеновской философии всеобщего примирения сопутствовал уверенный спокойный героизм стоического толка. Таков был его способ противостояния тем настроениям катастрофизма, которые были так распространены в то время, в которое ему пришлось жить. В молодости Гессен видел Первую мировую войну, затем – падение царизма, большевистская революция и гражданская война; в зрелом возрасте – появление тоталитарных режимов, ужасы нацистской оккупации в Польше и наконец крах «старого мира» в Восточной и Центральной Европе. Даже расцвет философской и литературной культуры в предреволюционной России был проникнут предощущением трагедии. Многие русские мыслители того времени воспринимали грозящую катастрофу как полное тайны провиденциальное событие – как наказание за прежние грехи России и возможную надежду на мессианское возрождение. Стоит в связи с этим вспомнить знаменитое стихотворение В. Брюсова «Гунны»:

 
Бесследно все сгинет, быть может,
Что ведомо было одним нам,
Но вас, кто меня уничтожит,
Встречаю приветственным гимном.
 

Однако исторический оптимизм Гессена не позволял ему погрязнуть в мрачных размышлениях о конце истории. Верный ученик Г Риккерта, Гессен считал, что сфера «объективных ценностей» проходит через всю историю человечества и наполняет ее высшим смыслом. Уверенность в конечном торжестве мира высших ценностей отличала его как от некоторых наивных либералов, отказывающихся признать глубину охватившего их мир кризиса, так и от либералов разочарованных, полностью погрузившихся в мрачные пророчества или увязнувших в эсхатологических грезах. Гессен до конца своих дней оставался русским европейцем, свободным от эмигрантских комплексов. Он не позволял себе быть настолько подавленным трагедией России, чтобы оказаться равнодушным к проблемам всего остального мира. Его глубокая преданность европейскому либеральному наследию тесно сочеталась с убежденностью в том, что для спасения истины либерализма необходимо ее отрицание и дальнейшее диалектическое переосмысление. Все его работы о педагогике, праве и политической экономии были задуманы как «прикладная философия», и этот термин означал для него попытку реализовать высшие ценности и таким образом преодолеть всякий возможный кризис. Его творчество всегда – это борьба с релятивизмом и субъективизмом, и вместе с тем, с неприятием ложных абсолютов.

В теме кризиса либерализма соединились две сферы гуманитарного знания, равно интересовавшие философа: риккертианская философия ценностей и наука права.

Подробный анализ философского аспекта существа этого кризиса был предложен им в первой книге, написанной на польском языке, – «О противоречиях и единстве в воспитании» (1939). Содержание книги хорошо отражает основные темы философских изысканий Гессена.

Кризис либерализма, по мнению автора, вызван упадком веры в объективность истины, духовных ценностей; в его основе лежат кризис науки и упадок нравственности. Эмпириокритицизм, прагматизм, исторический материализм и различные течения «философии жизни» развеяли трансцендентальный смысл истины, свели ее к обычному «инструменту жизни» – биологической или социальной, индивидуальной или коллективной, но всегда находящейся в зависимости от практических нужд человека. Конечно, возможность показать укорененность мысли в реальной жизни была бесспорным познавательным достоинством этих теорий, но цена за отказ от истины – релятивизм и субъективизм – была слишком высока. Практически она деструктировала нравственность и культуру. Так, Гессен ставит вопрос: как преодолеть релятивизм и культурно-нравственный кризис, не возвращаясь при этом к наивному догматизму, как преодолеть политический кризис без обращения к рационалистическим иллюзиям классического либерализма?

В первой главе книги Гессен представил оригинальное решение проблемы. Он воспринял у В. Дильтея его типологию мировоззрения (Weltanschauung), но в модифицированной, историзированной форме; он определял призвание философии как преодоление ее мировоззренческих основ чрез стремление к объективности и универсальности. Мировоззрение, то есть предсознательное единство образа мира, ценностных суждений и волевых импульсов, основывается, по Гессену, на личности и экзистенциально-исторической ситуации своих носителей; оно связывает философию с жизнью. Но «укоренение философии в жизни» – лишь одна из функций мировоззрения. Другая его функция состоит в постоянном стремлении преодолеть зависимость личности от экзистенциально-исторических условий, трансцендировать себя в универсальной и объективной философии. Всякая подлинная философия рождается в диалектической напряженности между экзистенциальной укорененностью и стремлением к сверхэкзистенциальной, трансцендентальной истине. Философский поиск всеобщего смысла лежит в диалектике внутренней жизни мировоззрений, стремящихся к преодолению своей собственной ограниченности, уходящих от угрозы своей дегенерации в закоснелом «идеологическом представлении». Итак, перед мировоззрением существуют две опасности: оно может выродиться в «идеологию» и, во-вторых, стать мертвым «нейтральным» знанием, карикатурой на универсальность.

Конфликт историзма с верой в объективные сверхисторические ценности Гессен пытается разрешить следующим образом. История творит традицию, размышляет он в «Основах педагогики»; но наследование прошлого было бы невозможно, сводись человеческое существование лишь к чистой истории[16]16
  См.: Гессен С. Основы педагогики: введение в прикладную философию. Берлин, 1923. Введение. Ср. также: Hessen S. Filozofia, kultura, wychowanie. S. 27–38.


[Закрыть]. Само явление традиции могло возникнуть только потому, что человечество на протяжении всей истории стремится к разрешению сверхвременных «целей-задач». История, таким образом, становится возможна лишь в рамках культуры. Личность индивида может формироваться только в его стремлении к реализации ценностей. Релятивизм же фактически отрицает историю, историческую преемственность. Культурные ценности невозможно полностью реализовать в исторически существующих культурах, но это не означает, что их объективность иллюзорна; недостижимость ценностей есть скорее следствие их неисчерпаемости, их «бесконечного вырастания над всем конечным миром». Культура вырастает из истории, но история в то же время трансцендирует себя в культуре. Поэтому истинно исторической является только та человеческая деятельность, которая так или иначе реализует вневременную ценность-задание.

В своих стремлениях преодолеть кризис культуры Гессен пользовался особым видом диалектического метода. Для Гессена диалектика была средством согласовать концепцию мировоззрения как жизненного источника философской рефлексии с гуссерлианской теорией универсалистской миссии философии: она позволяла ему видеть преемственность и постоянство в исторических переменах, отражение абсолютных ценностей в сфере относительного.

Философия Гессена отстаивала объективный и всеобщий статус ценностей. Не имея физического существования, говорил он, они имеют «всеобщее значение»: значит, их способ существования не зависит ни от индивидуальной психики, ни от коллективного сознания. Их объективный и универсальный статус состоит в их «внутреннем качестве», которое нельзя вывести из социальных условий. Культурные ценности воздействуют своим «призывом», направленным к людям как свободным духовным существам, то есть к личностям. Мир ценностей иерархически многослоен, ценности диалектически связаны друг с другом и пронизывают одна другую; высшие «просвечивают» сквозь низшие, а низшие и отрицаются, и одновременно сохраняются в высших ценностях. История есть процесс реализации ценностей, но их «внутреннее свойство» не зависит от исторической смены событий. Философия же – это осознание человеком себя как существа, реализующего ценности, то есть – творящего культуру. Практическим применением философии является педагогика, или наука о воспитании. Вот почему педагогические работы Гессена имеют ключевое значение для понимания его философии и почему его философия педагогики, направленная против натурализма и социологизма в воспитании, называется «педагогика культуры».

Этот термин отражает основное содержание его «Основ педагогики», но позднее он попытался расширить это представление. В своей «Философии воспитания» (погибшей во время Варшавского восстания) Гессен уделил особое внимание развитию идеи о сверхкультурном и сверхдуховном уровнях человеческого бытия, описывая которые, он использовал даже религиозную терминологию. Первые очертания этой концепции появились уже в книге «О противоречиях и единстве в воспитании» (1939): «Человеческий индивид существует как бы в четырех планах бытия, которым соответствуют четыре плана воспитания: индивид как организм психофизический, как социальная личность, как личность, включенная в культурную традицию, и как член «Царства духовных существ»[17]17
  Hessen S. О sprzecznościach i jedności wychowania. Zagadnienia pedagogiki personalistycznej. Lwów-Warszawa, 1939. S. 236.


[Закрыть]. Гессен пояснял далее, что это «Царство духовных существ» соответствует Царству Божию в концепции таких философов, как Август Чешковский и Владимир Соловьев.

В своем наиболее развитом виде эта схема антропологической философии представляется следующим образом: Гессен насчитывает четыре плана бытия человека, которым соответствуют различные степени любви и соответствующие уровни бессмертия. Им же отвечают различные уровни или, по Гессену, планы, воспитания. Так, на уровне биологического существования – особь – вид – наследственность; на уровне общественного бытия – индивид – группа – власть; в плане духовной культуры – личность – духовное общение-ценность, и в плане благодатного бытия – человеческая душа-Царство Божие– Бог. Этим планам соответствуют различные уровни любви, от полового влечения до христианской любви к ближнему, и разные планы бессмертия (бессмертие в потомстве, временная длительность социальной группы, традиция, историческое бессмертие и бессмертие личное). Соответствующие же планы воспитания таковы: уход и дрессировка на биологическом уровне, затем воспитание молодого поколения, образование как участие в культуре и спасение, то есть освобождение души от Зла. Это иерархическое построение заключают ступени счастья: чувственное удовольствие, успех, удовлетворение от исполненного задания и наконец радость.

Появление в философии Гессена религиозной перспективы было вызвано его глубоким интересом к русской философии, прежде всего к идеям Вл. Соловьева и Ф. М. Достоевского. Он высоко оценивал соловьевскую идею «всеединства», противопоставляя ее и атомистическому плюрализму, и застывшему монизму; эта идея стала одной из составляющих его диалектико-структуралистского метода; его критика изоляционизма и абсолютизация отдельных элементов диалектической целостности прямо соотносятся с соловьевской критикой «отвлеченных начал». Романы Достоевского Гессен считал настоящим «руководством к жизни». В «Братьях Карамазовых» он находил и формулировку, и интуитивное решение глубочайших проблем современной этики.

Увлечение Гессена идеями Соловьева и Достоевского было красноречивым свидетельством его близости к так называемому русскому религиозно-философскому ренессансу начала XX в. На русских мыслителей, прошедших эволюцию, по выражению С. Н. Булгакова, «от марксизма к идеализму», творчество обоих этих мыслителей произвело такое глубокое впечатление, что многие из них вступили в новую фазу своего духовного развития, теперь уже «от идеализма к религии». Мысль Гессена в этом ряду философских концепций, вдохновленных Соловьевым, занимает свое особое место. Прежде всего, Гессен выступил как решительный западник; он свел к минимуму значение соловьевской «теократической утопии», подчеркивая при этом кантианские мотивы его философии, Гессен приписывал Соловьеву защиту кантовского понятия «автономии добра» и, следовательно, преодоление утопических устремлений[18]18
  См.: Гессен С. Борьба утопии и автономии добра в мировоззрении Ф. Достоевского и В. Соловьева // Современные записки. Париж, 1931. Т. 45–46. См.: Гессен С. И. Избранные сочинения. С. 609–677.


[Закрыть]. Гессен и в Достоевском видел не мессианского утописта, но напротив, тонкого критика утопической мысли.