Текст книги "Decadence (СИ)"

Автор книги: Satire_de_Victoria

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Он ваш, – Гермиона передала нападавшего страже.

Делом Энрике Ферраса, пожирателя смерти, прибывшего когда-то служить Волдеморту, занимался Дуглас. Гермиона и подумать не могла, что ей удастся задержать его, тем более, по случайности. Но было ли это случайностью? Почему Феррас оказался на кладбище в то время, когда она была там? К тому же он знал, на кого напал.

Кажется, я перевыполняю план и заслужила отпуск.

========== 4. ==========

Гермиона шла по тускло освещённому коридору; некоторые лампы мигали, издавая раздражающий треск. День за днем она проделывала этот путь от своего кабинета до камеры Долохова. Антонин привычно занимался двумя вещами: смотрел на бушующий океан сквозь крохотное окно или сидел, размышляя над смыслом бытия. По крайней мере, так он сказал ей, когда она впервые посетила его.

– Размышляю о главном, Грейнджер, не мешай, – и отмахнулся от неё точно от жужжащей у самого уха назойливой мухи.

Сегодня она должна была-таки вывести его на конструктивный диалог. Долохов должен признать свою вину по двум статьям, но он до последнего делал всё возможное, чтобы оттянуть это момент, даже свидание с дементором его ничуть не сломило. Причину он, естественно, не называл. У Гермионы успело сложиться впечатление, что он делает это нарочно, чтобы она чаще приходила к нему. Зачем ему это? На это ответа не было, похоже, и у самого Антонина.

Сегодня я точно узнаю то, что нужно.

Гермиона провела в его камере около часа, задавая вопросы. Долохов выборочно отвечал на некоторые, но в какой-то момент махнул рукой в сторону окна, перебивая Гермиону:

– Я задубел здесь из-за этого окошка, – он пнул старый матрас, срывая на нём своё негодование. – а всему причина – проклятый океан.

– Свидетелем по тому делу пройдёт Эндрю Смит, – продолжила Гермиона, не обращая внимание на пожирателя, который яростно приложился кулаком о каменную кладку стены.

– Замолчи хоть на минуту!

Она замолчала и наконец посмотрела на него. Кулак Долохова был разбит в кровь, яркие капли падали на пол.

– Позвать колдомедика?

– Нет, – он слизал каплю крови, стекающую по пальцу. – Расскажи о себе.

– Это не относится к делу.

– Плевать, Грейнджер! Расскажи о своём детстве. Как тебе удалось стать подружкой небезызвестного Гарри Поттера? Захотелось искупаться в лучах его славы?

Наглость пожирателя, хоть и ставшая привычной, заставила Гермиону задохнуться от возмущения. Он говорил о её друге и при том выставил её в самом дурном свете.

– Да будет тебе известно, я не из тех, кому нужна чужая слава! Может у вас, пожирателей, это неотъемлемая часть сотрудничества, у нас же есть такие понятия, как дружба и честь!

– Честь? Так то, что ты спишь с Драко Малфоем, можно назвать делом чести? Люциус как-то обмолвился о ваших, хм, разногласиях.

– Ты перегибаешь палку, Долохов! – Гермиона поднялась со стула. – Тебя всё это не касается!

Он обошёл её и преградил собой путь к выходу из камеры.

– Я скучаю здесь. Я ведь привык к жизни роскошной: одна рука с бокалом горячительного, а другая сжимает хвост очаровательной ведьмы, которая, – Долохов блаженно сомкнул веки.

– Я не намерена слушать о том, как кто-то делает тебе минет!

– А ты и такие слова знаешь? Занятно, милая. Ну-ка, удиви меня ещё чем-нибудь.

– Допрос окончен.

Долохов не шелохнулся со своего места, явно не собираясь выпускать Грейнджер и оставаться в одиночестве. Гермиона вздернула руку, и кончик волшебной палочки упёрся в щёку пожирателя.

– Немедленно отойти на три шага в сторону, Долохов!

Он и не думал выполнять приказ Грейнджер, только фыркнул, прежде чем схватить её за талию и притянуть к себе. Стальные решётки за его спиной загремели, разрывая тишину. Он зарычал и потрескавшимися губами с силой впился поцелуем в губы Гермионы. Она чуть слышно простонала, а пожиратель продолжил нагло прижимать её к себе, сжимая пальцами хрупкие рёбра. Бедро упёрлось в его пах, и будь у Гермионы возможность сделать хотя бы полшага назад, она бы приложилась к нему коленом, от чего Долохов, наверняка, мгновенно отпустил бы её. Но пути отступления были перекрыты крепкими мужскими объятиями.

– Отпусти! – прошипела она ему в губы, чем он тут же воспользовался, проникая языком в её приоткрытый рот.

Гермиона стиснула зубы, прикусив его язык до крови.

Почувствовался привкус железа на языке, и она в полном бреду поддалась приказам внутреннего демона. Припухшими губами мазнула по уголку его рта, и Долохов замер.

Гермиона не спешила углублять поцелуй – она прислушалась к возвращающемуся к прежнему размеренному ритму сердцу пожирателя. Осторожно провела кончиком языка по его губам, прикусила нижнюю, чуть оттянула её, и сразу же отпустила.

Долохова всё больше заводила эта игра, которую вела грязнокровка. Он почувствовал как ткань штанов неприятно сдавливает его до предела возбуждённое естество, и принял единственное верное решение для них обоих в этот момент – оттолкнул Грейнджер и скользнул, точно змей, в сторону. Гермиона, не успевшая выставить руки перед собой, врезалась лицом в стальные прутья решётки.

– Ублюдок! – выплюнула она, потирая ушибленный подбородок.

– Допрос окончен, аврор Грейнджер. Вам пора.

========== 5. ==========

Всегда одна последовательность сновидения: она идёт к нему в надежде на ласку, но получает жестокое наказание.

Он истязает её хрупкое тело. Поцелуи его полны жестокости и яда, сочащегося по заострённым белоснежным клыкам. Конопляные веревки сковывают её запястья, оставляя следы. Это особенно сильно заводит его. Затем он рассекает матовую кожу её спины плетью, нанося каждый удар с большей силой. Она терпит, стискивая зубы. Терпит и наслаждается действом, сводящим её с ума. Он не торопится с поощрением за повиновение. Шепчет ей на ухо о чистоте её крови и её ничтожестве, но потом всё-таки сдаётся, слыша её жалобный стон. Сцеловывает капли крови с её спины, слизывает их кончиком языка, насыщаясь грязью. Её грязью. А она просит пощадить и позволить отдаться.

И он позволяет, распахнув руки в приглашающем жесте.

Ласкает каждый сантиметр её податливого разгоряченного тела, прислушиваясь к дыханию. Она извивается на нём, впиваясь ноготками в его плечи. Стонет настолько громко, что, кажется, их слышно далеко за пределами маленькой камеры. Он хрипит, сжимая побелевшими пальцами её бёдра. Предлагает ей стать его рабыней и начать жизнь с чистого листа. Жизнь, наполненную развратной болью, с ним. Она всегда готова согласиться, но только она готова сказать твёрдое «да», как оргазм настигает её, и она проваливается в небытие.

Проваливается и просыпается. Всегда одна в своей постели, с багряным румянцем на щеках и сбитым, точно от быстрого и долгого бега, дыханием.

***

Гермиона распахнула глаза от ужаса, который уже в который раз преследовал её во сне. Из-за открытого настежь окна пропотевшее тело тут же покрылось мурашками. Обняв себя за плечи, Гермиона поднялась с кровати и прошагала до шкафа. Найдя на ощупь махровый халат, она сняла его с вешалки и надела. Замёрзшее тело стало приятно согреваться. Прихватив с прикроватной тумбочки волшебную палочку, она вышла из комнаты.

Кухня наполнилась ароматом кофе. Гермиона сделала глоток, смотря в окно, за которым забрезжил рассвет. Ежедневные сны о Долохове не давали ей покоя, из-за них она не высыпалась и приходила на работу мрачнее тучи. От плохого настроения Грейнджер страдали все, кто попадал в поле её зрения. Джеймс Холт мог лишиться должности, если бы в кабинет вовремя не вошёл Малфой.

– Что с тобой происходит? – Драко поднялся с дивана и прошёл к столу, за которым сидела Гермиона, перебирая свитки пергамента, сваленные в кучу.

– Я в порядке, Малфой!

– О каком порядке ты говоришь? Холт всего-то упустил из виду того воришку, но в итоге поймал его и доставил сюда. А ты накинулась на него, точно мантикора с бешенством.

– У меня-то бешенство? На себя посмотри!

– А что со мной, по-твоему, не так?

Гермиона поднялась со своего места и, обойдя стол, встала прямо напротив Драко. Он убрал руки в карманы брюк и гордо вздёрнул подбородок, готовый выслушать в свой адрес любые проклятия, которые наверняка пчелиным роем гудели и просились наружу из разъяренной Грейнджер. Она осмотрела его с головы до ног и, наконец, поняла, что ляпнула лишнего.

Запустив пальцы в волосы, Гермиона устало выдохнула:

– Я перегнула палку.

Малфой ничего не сказал, только ободряюще приобнял её за плечо.

Драко Малфой – только он в такие моменты мог привести её в чувства. Ему с лёгкостью удавалось лёгким прикосновением, потушить тот яростный огонь внутри неё, сменить его на покой. Гермиона благодарила его, на что в ответ он только тепло улыбался и обещал придумать что-нибудь.

Конечно, она могла начать принимать зелье сна без сновидений и, в конце концов, она так и поступила. Каково было её разочарование, когда на утро она почувствовала тоску и острую нехватку чего-то, что стало обыденным для её жизни.

Долохов стал необходим ей.

Как только эта мысль ушатом ледяной воды обрушилась на неё, тогда-то Гермиона по-настоящему испугалась.

========== 6. ==========

Долохов выводил Гермиону из себя, напоминал о всех его жертвах, подробно описывал свои беспорядочные половые связи. Она злилась или заливалась краской, заканчивала допрос раньше времени и единожды расплакалась. Пожиратель, видя её слёзы, советовал сменить работу, мол, слишком Грейнджер чувствительная. И она действительно дала слабину, когда взяла в руки пергамент и аккуратным почерком стала выводить увольнительную. Были тому виной потусторонние силы или пресловутый рефлекс решать проблему, а не бежать от неё, но Гермиона скомкала лист и отправила его в урну.

Чашка горячего кофе, короткий диалог с кем-то из авроров, допрос – всё это превратилось в «день сурка» для Гермионы. Голова готова была разорваться от давления окружающего мира и видений, приходящих к ней каждую ночь.

Встречи с Малфоем сокращались, а в один из дней Гермиона и вовсе попросила о перерыве в отношениях. Драко смотрел на неё в недоумении, его интересовало подобное поведение, ведь он как никогда старался и делал всё возможное и даже чуточку больше, чтобы они смогли наконец стать настоящей семьёй. Но вразумительных ответов он не получил. Гермиона замкнулась в себе, пряча ото всех свою паразитирующую тайну.

С каждым днём она теряла ту нить, связывающую её с реальным миром, который шерстяным клубком путался с видениями. Грейнджер приготовилась к самому худшему, когда поздним вечером, сидя в давно остывшей воде наполненной до краёв ванны, уловила себя на мысли, что происходящая интимная вакханалия с Долоховым была реальностью, а следственные допросы глупыми видениями.

Долохов терзал её, а она не могла отказать ему, да и не хотела. Поддавалась его сладостным пыткам ночь за ночью. Куталась во влажную простынь, лаская себя сквозь ткань белья, истекая смазкой. Разрывала тишину ночи стоном, достигая оргазма.

Просыпалась и злилась на себя за помутнённый рассудок и болезненное помешательство; на Долохова за ту призрачную плеть, хлещущую её по лопаткам, приказывающую телу подчиниться. Кричала, зарываясь одеревенелыми пальцами в волосы, настолько громко, насколько позволяли голосовые связки.

Про заглушающие чары она давно забыла, потому уже никак не реагировала на косые взгляды соседей, выходя утром из дома. Гермиона плакала от безысходности и обещала себе пройти лечение от этой болезни. Болезни-зависимости от пожирателя, который и был единственной панацеей.

***

Гермиона не могла найти разумное объяснение, почему сейчас, в три часа ночи, она идёт по коридору Азкабана. Почему обдумывает все видения, пытаясь провести между ними параллель. Была ли вообще между ними связь или же всё происходящее лишь плод воспалённого разума? И главное – почему она считает своим спасением его?

Она остановилась, практически заставила себя развернуться и убежать прочь, куда-нибудь ближе к Мунго, но что-то упорно продолжало невидимыми верёвками притягивать её к камере номер шесть.

Ещё пара шестёрок и этот символизм стал бы завершающей точкой сумасшествия.

Решётка с противным скрипом пришла в действие, пропуская внутрь Гермиону. Пожиратель сидел на своеобразной постели, точнее, грязном порванном матрасе, который успел покрыться зловонной плесенью по краям. В углу одиноко горела свеча, её свет падал на осунувшееся бледное лицо преступника, но даже крохотного дрожащего огонька хватало для того, чтобы разглядеть глаза Долохова, полные ненависти и совершенного сумасшествия.

Гермиона вывела руну, и решётка захлопнулась.

– Зачем пришла? – он посмотрел на Гермиону, которая не удостоила его ответом. Она подошла ближе и опустилась на корточки перед ним. – Играть со мной вздумала? Не пройдёт!

Долохов поднялся с места, мёртвой хваткой взял Гермиону за ворот мантии и потянул на себя, заставляя подняться на ноги. Она без всяких сопротивлений послушно поднялась, ощущая нарастающее недовольство наглости пожирателя. Антонин, не отпуская её, сделал шаг вперёд, и Грейнджер попятилась назад, слыша, как заскрипели его зубы.

Отлично, тебе тоже это не нравится!

Пожиратель приложил куда больше усилий, чем требовалось, и впечатал её в стену, послышался глухой удар затылком о камень. Гермиона поморщилась от боли, продолжая молча сверлить взглядом Долохова.

– Ты такая наглая, что мне хочется прикончить тебя голыми руками, – он наклонился к её лицу и втянул ноздрями запах грязнокровки. – Ты пахнешь страхом, девочка.

– Страхом? – она ухмыльнулась. – Видимо, заточение сказалось не только на разуме, но и на обонянии.

– Любишь долгие прелюдии?

– Возможно.

Гермиона не стала раздумывать, что конкретно имел в виду Долохов, просто терпеливо ожидала его дальнейших действий.

По лицу пожирателя было сложно определить какого рода мысли посетили его. Он покусывал нижнюю губу, рассматривая Гермиону. Скрестив руки на груди, он качнулся вперед, затем назад и так ещё пару раз. Посмотрел куда-то за спину Грейнджер, возможно, в окошко, туда, где шум бушующего океана смешался с раскатами грома и яркими вспышками молний. Он смотрел с пол минуты, продолжая истязать свою губу, и, наконец, задал вопрос:

– Зачем ты пришла? – он приблизился к самому уху Гермионы. – Чего ты хочешь?

Гермиона опустила взгляд, внимательно проследила за движениями его наполняющихся легких, от чего грудь пожирателя напряженно часто вздымалась. В горле пересохло. В голове вертелась навязчивая мысль:

Мне необходимо покончить с тобой!

– Кажется, я начинаю понимать, – он слегка опустился, но только чтобы ухватить её под ягодицы и поднять. Гермиона тут же среагировала на нахальное действие и обвила ногами его талию. И не только потому, что не хотела упасть на грязный мокрый пол – ей доставляло настоящее удовольствие разворачивающееся шоу.

Я просто сошла с ума!

Долохов сильнее прижал её к стене, придерживая правой рукой. Левой он беспардонно очертил контур груди, провёл ладонью вдоль талии к бедру, прикрытому бесформенной дорогой мантией. Его лицо было сосредоточенным и угрожающим, а дыхание частым. Проворные пальцы Антонина скользнули меж бёдер Грейнджер, пробираясь к заветной цели.

Он заметил, как только она вошла, над высокими кожаными сапогами виднелся участок обнаженной кожи – грязнокровка впервые надела юбку. И это завело его с первой секунды. Нет, Антонин не возбудился, точно юный мальчонка при виде красивой девушки в мини юбке – его взволновал этот, казалось бы, незначительный поступок Гермионы Грейнджер, чьи идеально выглаженные стрелки на брюках он видел десятки раз.

Он осторожно провёл подушечками пальцев по бархатной коже внутренней стороны бедра. Каково было его удивление, когда пальцы добрались до цели, которую не прикрывало белье. Внутри что-то оборвалось и тут же взмыло вверх, взрываясь залпом огненных искр.

– Это будет грязно, девочка, – Долохов облизнул пересохшие губы.

– Плевать! – она с силой потянула Антонина за воротник его рубашки. – Ну же, давай, покажи мне, каково это спать с таким, как ты!

– Дерзкая, наглая и такая ненасытная девочка. Откуда ты взялась?

– Какая тебе разница, трахни меня, и давай покончим с этим!

Неужели я говорю это?

– Ох, милая, ты обязательно кончишь и не раз, помяни моё слово!

Гермиона почувствовала, как мышцы влагалища болезненно сжались, когда Долохов вошёл в неё. Резко и глубоко. Будто его не заботил её комфорт. Хотя, конечно его не заботила подобная мелочь, ведь Гермиона сама попросила именно «трахнуть», а не заняться любовью, той, что описывают дамы преклонного возраста в своих романах о принцессах и рыцарях.

Маньяк, предатель, ничтожество – всё это она буквально выплевывала в лицо Долохова, пока он грубо насаживал её на свой член.

Он схватил Гермиону за волосы, сжал у самых корней и оттянул назад, заставляя открыть для него более зрелищный вид. Свободной рукой придерживал её за талию, неумолимо ускоряя темп. Податливое тело отвечало на каждый его толчок, извивалось на нём под аккомпанемент протяжных стонов и всхлипов. В какой-то момент она устало прикрыла глаза, но стоило Антонину разжать кулак и отпустить собранные на макушке волосы, как Гермиона тут же распахнула свои глаза, схватила его за руку и вернула её на место. Он не стал спорить, наоборот, намотал на кулак и потянул намного сильнее, от чего спина ведьмы выгнулась, подставляя грудь под искусанные губы Долохова. Он опускался и слегка прикусывал соски, сильнее сжимая зубы от звучного шипения Грейнджер; посасывал, проводил кончиком языка по ореолам.

Картина обнажённой Грейнджер возбуждала его до предела даже больше самого секса, а её стоны, вылетающие и маленького распахнутого рта, заставляли продолжать сильнее, быстрее и жёстче вытрахивать из неё то, что она успела навыдумывать себе за всё это время. Он вырывал их встречи, отчаянные, полные злобы взгляды и короткие сухие разговоры.

– Да, вот так, грязнокровка, – он двигался, а она продолжала стонать в такт, впиваясь острыми ноготками в его плечи. – Я хочу, чтобы ты запомнила этот момент, чтобы он снился тебе всякий раз, когда ты подумаешь обо мне или услышишь моё имя, – Долохов зарычал, – моё имя, Грейнджер.

– Замолчи, замолчи, замолчи!

– Только моё имя, Мерлин, ты сойдёшь от этого с ума! Ты наконец-то поймёшь, что я чувствовал, когда ты появлялась в поле зрения! Ощутишь мою злобу на сына предателя, ошивающегося возле тебя!

– Да! – Она прокричала, ощущая каждой частичкой тела настигающий оргазм; голос эхом отразился от влажных обшарпанных стен.

Антонин был близок к завершению, и Гермиона видела, как его напряжённое лицо сменилось блаженством.

Убедившись в том, что пожиратель слишком увлечён наступающей кульминацией, Гермиона осторожно вытащила из рукава маленький стилет.

Всего доля секунды на то, чтобы взвесить все «за» и «против».

Она полоснула лезвием по горлу Долохова; достаточно глубокая рана закровоточила. Его реакция обескуражила Гермиону: он не хватался за шею даже не пытался спасти себя или убить её. Он только аккуратно опустил её на пол и отошёл на несколько шагов назад. Его лицо выглядело совершенно спокойным.

Хочешь умереть достойно?

Гермиона будто в замедленной съёмке маггловского фильма наблюдала за пожирателем. Кожа шеи и ключиц покрылась кровью, которая стала пропитывать воротник его рубашки, окрашивая в багровый цвет. Антонин поднял согнутые в локтях руки:

– Ты победила, девочка, – слова давались ему с большим трудом, – а теперь, думаю, тебе пора.

Не может этого быть! Долохов бы так просто не сдался. Кто угодно, но точно не он.

Гермиона подошла к решётке и достала палочку, попутно одёргивая юбку и кутаясь в мантию. Что-то внутри ведьмы оборвалось, и она почувствовала себя полным ничтожеством. Но чего она ожидала? Триумфа победы над миражём мучителя или свободы? Нет, ничего этого не было. Пустота смешавшаяся с грязью.

Долохов опёрся трясущейся рукой о стену, пытаясь до последнего стоять на ногах, но стремительно покидающие его тело силы не дали ему сделать этого. Ладонь скользнула по шершавой стене, кожа содралась в кровь, и Антонин повалился на пол. Звуков тяжёлого дыхания пожирателя и ударяющихся капель об пол хватило чтобы оглушить Грейнджер. Она посмотрела на него, наконец, простонавшего от боли, и вместе с пожирателем в ней что-то так же прямо здесь и сейчас умирало. Что-то, чему, казалось бы, самая умная ведьма столетия, не могла дать должного объяснения.

– Победила, – повторила она его слова, накинула на голову капюшон и вышла из камеры.

***

– Я была с ним сегодня, – Гермиона хоть и остро ощущала вину перед Малфоем, но смотрела ему прямо в глаза.

– Нет, я не хочу слышать об этом!

Не было необходимости называть его имя, Ведь Малфой понял, о ком речь. Пожиратель стал неотъемлемой частью их романа.

Он раздражённо откинул в сторону свою мантию. Его напряжение было ощутимо настолько, что выстави руку – и ты сможешь потрогать его: холодное липкое раздражение, щедро приправленное ядовитой злобой.

– Послушай меня, Малфой, я была с ним и мы не просто разговаривали. Я должна сказать тебе это, понимаешь, я чувствую, что должна сделать это! – она говорила громко, даже громче, чем следовало. Внутри бушевали чувства, выедающие Грейнджер изнутри. – Ты можешь ударить меня, послать ко всем демонам в аду на вечные муки, но не смей молчать, я хочу услышать…

– Услышать ЧТО? – Драко перебил её. В его голове никак не укладывалась эта мысль – Грейнджер переспала с Долоховым. Что теперь от неё ожидать? Она отдалась заклятому врагу, тому, кого презирала и ненавидела. Убийце одного из её самых близких людей. Бедная Уизли наверняка не раз перевернулась в гробу. – Что в твоей сумасшедшей башке?! Это уму непостижимо! Ты сошла с ума!

Драко кричал, хватая всё, что попадалось под руку, и тут же отправлял это в стену. Хрустальная чернильница разлетелась вдребезги, пачкая чернилами обои и дорогой персидский ковёр. Гермиона вздрогнула, но продолжила свою исповедь.

– Я хотела почувствовать, каково это, – она тщетно пыталась подобрать правильные слова, которые ускользали от неё с каждым глотком воздуха. Да и могли ли быть любые слова о содеянном правильными? – Может, ты и прав, я просто свихнулась, но в этом есть и твоя вина! Ты был первым и наверняка знал, к чему это приведёт! Ты научил меня всему: как обольщать, как целовать и как отдаваться мужчине! Малфой, ты разрушил меня!

Драко остановился и развернулся к Гермионе, его раскрасневшееся лицо исказила гримаса злобы. Малфой слушал её, закипая от той ереси, что она тараторила. Бессовестная девка обвиняла его! Мало того, что она смешала его достоинство с грязью, растоптала и плюнула в душу, так Грейнджер посмела использовать его любимое оружие – нападение.

– Значит, это я во всём виноват! А не ты ли тогда пришла ко мне вся в слезах? «Драко, помоги, спаси меня, он такой козёл», – передразнил он её, припоминая о первой связи. – Никто не запрещал тебе прыгать в койку к любимому Уизелу и жить с ним долго и счастливо! Твоё нутро с самого начала нуждалось в чём-то большем, и, как оказалось, наших игр тебе было недостаточно!

Драко устало сел на пол и схватился руками за голову. Ему не хотелось смотреть на Грейнджер, особенно сейчас, когда он слышал её тихие всхлипы.

Плачь, Грейнджер, выплакай всё это дерьмо!

– Ты не понимаешь…

– Да, я не понимаю, как мог поддаться на твои провокации и как мог просрать всё, что имел! Невеста, приличная должность, Мерлин, я родную мать предал ради тебя! И что я получил взамен? Правильно – ничего!

Гермиона сильнее сжала пальцами подол мантии. Сердце с бешеной скоростью разгоняло кровь по организму, а вместе с ним и чувства вины и паники. Когда она шла по коридору Азкабана, когда отдавалась Долохову, даже когда убивала его, ей не было настолько страшно. Драко сжал челюсть почти до хруста, и Гермиона поняла, чем для неё это грозит, ведь такой Малфой бывает исключительно на допросах преступников, которых он ненавидит и презирает.

– Тебе было не до меня, когда я набрался смелости, чтобы, наконец, признаться в своих чувствах, когда купил то кольцо, и НЕ ДО МЕНЯ, КОГДА ТЫ ПЕРЕСПАЛА С ДОЛОХОВЫМ! Помнится мне, ты его голыми руками чуть не убила у меня на глазах. А теперь ты в очередной раз прибежала ко мне, вся такая жалкая и запутавшаяся. Нет, Грейнджер, с меня хватит!

– Просто выслушай меня, и я уйду, я обещаю, больше ты никогда меня не встретишь.

Обещаю, Драко.

– Выкладывай и проваливай из моего дома!

Его терпение вот-вот лопнет и одному Мерлину известно, чем это обернётся для них обоих. Быть может, Драко схватит её за ворот мантии и вышвырнет на улицу, а может и придушит голыми руками.

– Мне было больно, я клянусь тебе, это было той самой точкой невозврата. Я думала о нас с тобой и обо всём, что произошло. Все эти судебные разбирательства, рейды, и вообще, эта работа оказалась не для меня. Я была не готова ко всему этому, Драко. Ты единственное, что держало меня на плаву, но и тут я облажалась, – Гермиона замолчала, шумно выдыхая от быстрого темпа своего монолога. – Я пошла к нему не потому, что хотела его. Я мечтала покончить с ним раз и навсегда! Я была уверена, что сделав это, почувствую всю ту гниль и выброшу его из своей головы. Эти видения… они превратили меня в чудовище, Драко! Сегодня он умрёт, а я совершенно ничего не чувствую. Я наивно полагала, что буду рада, но нет… пусто. Будто этот человек никогда не присутствовал в моей жизни, и я даже имени его не слышала.

Драко исподлобья взглянул на неё: стоит, обнимая себя за плечи, слегка покачиваясь, точно душевнобольная. Внутри что-то приказало подойти, обнять и пожалеть эту глупую запутавшуюся в себе девчонку. Он еле сдержал себя от минутной слабости и приложил все усилия, чтобы представить себе картину, где она в объятиях, будь он проклят, Антонина Долохова. Представил и тут же отогнал прочь грязные мысли. Ему хотелось остаться один на один с информацией, которую так легко вывалила на него Гермиона. Нужно обдумать всё и хорошенько напиться, ведь трезвым он эту ночь не переживёт, как и утро, день, вечер и новую ночь. И если огневиски не поможет, он сотрёт себе память и навсегда исчезнет с радаров Грейнджер и ей подобных.

– Всё сказала?

– Глупо просить тебя о прощении, потому просто забудь меня, Малфой, выброси меня из головы, как я выбросила Долохова!

Выброси меня из своей головы, умоляю! Я не могу по-другому! Я ненавижу себя, Драко, я проклинаю себя! Прости и забудь…

По окну отбивали барабанный ритм капли дождя. Гермиона боялась даже на секунду взглянуть в сторону Малфоя. Стыдилась и молила Мерлина дать ей шанс. Она не объяснила, на что ей нужна поблажка, просто просила судьбу решить все за неё здесь и сейчас. В горле стоял ком, мешающий сделать глубокий вдох, а по бледным щекам стекали слёзы. Будь тут Макгонагалл, уж точно не погладила бы по головке некогда любимую ученицу.

Гермиона вспомнила Хогвартс. Увидела картину искривлённого презрением лица Драко тогда перед тренировкой по квиддичу. Услышала в свой адрес «поганая грязнокровка». Ладонь зудела от звонкой пощёчины на третьем курсе. Гермиона ощутила на своём плече толчок, когда они столкнулись в коридоре на четвёртом курсе, прямо за день до Святочного бала.

И наконец услышала свой голос, как поклялась ненавидеть хорька до конца своей жизни. Выходит, это было лишь пустыми словами, которые ничего не значат, как и она сама теперь для Драко Малфоя.

– Убирайся!

Драко не поднялся с пола; смирно ждал пока Гермиона уйдёт, и она ушла. Не просила ещё минуту, не несла очередной бред, не попрощалась. Утёрла рукавом мантии слезы и вышла, тихонько прикрыв за собой дубовую дверь.

Комментарий к 6.

В честь своего дня рождения, дарю вам предпоследнюю главу Decadence!

Обещаю, окончание этой истории удивит вас, а заодно даст пищу для размышлений о поступках Гермионы Грейнджер, Драко Малфоя и Антонина Долохова.

Ваши отзывы к этой и другим моим работам, будут лучшим подарком!

С любовью, ваша Satire_de_Victoria🖤

========== 7. ==========

Yes they know that you’ve hurt yourself another time

Don’t they know that you’re full of pain already?

Yes they know that you’ve hurt yourself another time

Decadence isn’t easy, is it?

Then you slowly recall all your mind

Why, your soul’s gone cold, and all hope has run dry

Dead inside

Never enough to forget that you’re one of the lonely

Slowly recall all your mind

– Тебе следует носить волосы распущенными, девочка, хвост придаёт твоему лицу… – Антонин задумался, пробегаясь взглядом по бледному лицу Гермионы. Его скованные руки потянулись к спадающему на плечо каштановому хвосту. – Усталости? Определённо, с ним ты выглядишь усталой.

– С каких пор ты стал разбираться в этом? – на автомате выдала Гермиона и крепко сжала предплечье Долохова, не позволяя ему дотронуться до своих волос. Она приготовилась к перемещению.

– Запомни, ты можешь считать меня кем угодно, думать обо мне что угодно, но! – очередная пауза, задерживающая перемещение. – За свою жизнь я научился трём вещам на оценку превосходно: вычислять предателей, хладнокровно убивать и разбираться в женщинах и их красоте. Вот ты не очень красивая, знаешь?

– Закрой рот! – Гермиону зацепили его слова, но она постаралась не подавать вида. Вышло, мягко говоря, не очень, и Долохов победно усмехнулся.

– Я не это хотел сказать, послушай, ты не красивая по стандартным меркам красоты, но я ясно вижу твой внутренний стержень. Потенциал, если хочешь. Поверь мне, ничто не делает женщину краше, чем сильный характер! Ты можешь гордиться собой, девочка. Помяни моё слово, только слепой больной на голову ублюдок поспорит со мной.

Гермиона дослушала речь Долохова, набрала в лёгкие побольше воздуха, и они трансгрессировали. По крайней мере на какую-то долю секунды. Но, моргнув несколько раз, Грейнджер убедилась – они остались на том же месте.

Почему мы снова здесь?

В руках пожирателя нечто просияло золотом, прежде чем в глазах зарябило, и Грейнджер потеряла сознание.

Образ мыслей сменялся в безумном вихре, напоминая обо всех пережитых моментах. Пугающих, разрушающих и неправильных.

Стрелка сместилась, и настенные часы пробили полночь.

Гермиона вернулась в сознание. Антонин придерживал её за предплечье, не позволяя упасть. Ладонь будто ужалила оса, и Грейнджер решительно одёрнула руку. Золотой ключ выпал из её хватки и звонко ударился о каменный пол. Долохов смирно стоял на месте, не двигаясь, ожидая реакции.

Её лицо исказил панический ужас, и пожиратель приготовился к гневной тираде.

– Что это было?

– Древний артефакт, – он опустился на корточки, чтобы поднять ключ, – это тёмная, очень тёмная магия, девочка, сродни той, что позволяет появится на свет крестражам.