Текст книги "Когда умирает сказка (СИ)"

Автор книги: Сан Тери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Ненавижу Новый год.

Казалось бы красивый праздник: новогодняя ёлка, свечи, украшения – если у кого то есть желание всем этим заморачиваться. И в то же время блядский праздник. Неправильный.

Я жду чуда.

Каждый год, под воздействием всей этой пидорастической пропаганды про Деда Мороза, жду, сам не зная чего.

Деда мороза.

Хули.

Впрочем, я вообще не очень люблю праздники. Всю эту раздражающую хлопотливую суету, когда ты не знаешь, куда себя деть и чем заняться; используемый в качестве подручного средства женщины. Мешающийся, бестолковый, никчемный и бесполезный. Тебя гоняют в магазин, матери и жёны, затем что б сорвать на тебе досаду по поводу того, что ты обязательно купил, что – то не то, что – то забыл или делаешь всё не так.

Впрочем, это ещё не самый худший вариант всего того, что выпадает на обе стороны в процессе намечающихся приготовлений.

Когда я был женат, в праздничные дни наши с Маринкой ссоры достигали наибольшего апогея. Почему? Казалось бы, праздник и в то же время столько этого ненужного изматывающего напряжения, что я даже не удивлялся, когда мы начинали собачиться между собой и огрызаться друг на друга. Маринка вечно опаздывала и в итоге начинала портить настроение мне и ребёнку, дёргала каждую секунду, придумывала идиотские поручения, превращая меня в мальчика «подай – принеси». В лучшем случае. В итоге моему огромному терпению приходил предел, и я срывался в ответ.

К нашей чести следует сказать, что мы никогда не выясняли отношений при Лизке. Так зовут мою дочь. Ей уже пять лет, и Маринка разрешает мне видеться с ней. И даже закидывает удочки на предмет возвращения.

Она сожалеет о разводе. Всё произошло на эмоциях: идиотски, импульсивно – как часто случается у молодых. Но я не хочу возвращаться. Не хочу начинать всё сначала, с женщиной, чья любовь давным – давно стала безразлична. Я не успел привязаться к «Нам». И единственное о чём сожалею, это о собственном одиночестве. Я хотел, что бы у меня была семья. Хотел бы вернуть Лизку. Но не с Маринкой. От таких самоуверенных амбициозных дамочек, красивых и знающих себе цену, меня всегда воротило за километр. Однако Маринка сумела меня зацепить, и всё. Я безнадёжно влип, как муха в паутину. На долгие четыре года. И может быть бы побарахтался там ещё дольше, если бы Маринка не нашла себе мужчину, который её устраивал больше чем я. А точнее деньги которого…

Впрочем, закрою эту грустную ноту. Благодаря тому оленю, нас и развели столь стремительно и неотвратимо. Он, видите ли, хотел отвезти её на Мальдивы. Не знаю – отвёз ли. Я как – то не интересовался их жизнью.

В общем, мы развелись на Новый год. В канун этого светлого и прекрасного праздника. Вот такая вот суровая, правда, жизни на фоне всеобщего пряничного волшебства.

Интересно, почему я до сих пор, верю, сам не знаю во что? Логически я же ведь всё понимаю. И тем не менее подсознательно чего то жду. Как и в день рождение. Случиться чудо. Случиться обязательно.

Но всё будет как обычно.

День 31 декабря и знаменательная новогодняя ночь, которая должна стать особенной, но ничем не отличается от всех предыдущих дней и ночей. Пьянка, стандартный набор уже тысячу раз пробованных салатов, в лучшем случае клубешник с трясогузкой на танцполе, и сексом, который веселит и будоражит кровь, но оставляет осадок на душе…Осознание некоей душевной пустоты, и своего собственного больного одиночества.

Как говорит мой друг Пашка, люди не умеют себя развлекать. Для этого надо обладать особым сознанием. Быть, так сказать выше обычного бытия. А я не выше. Это Пашка может быть особенный. А я? Я такой же, как все. И может быть, поэтому ненавижу этот праздник. Он вскрывает правду. Правду обо мне самом. О нас самих. Людях, серых и ничем не примечательных. Людях которые живут, сами не зная для чего, которые не умеют жить, не ценят того единственного неповторимого мгновения времени «здесь и сейчас», которые верят в деда мороза и думают, что обязательно появится какой – то добрый фей, или фея которая взмахнёт волшебной палочкой и всё измениться. Как в сказке. Удивительное дело. Отрицая настоящее, мы вроде бы взрослые люди, живём в будущем. Мгновением, которое вот – вот случиться и уж тогда…

Этот бесконечный самообман души. Который, проходит с возрастом, напоминая нам о себе, бесконечными разочарованиями и болячками. Тысячей безвозвратно упущенных мгновений, которые мы не ценили, но о которых ностальгируем с нерациональной детской тоской. Казалось бы, нужно спохватиться и что – то изменить. Но время имеет свойство так удивительно быстро проходить, словно смеясь над идиотами, решающими начать всё с начала. Вот только наступит этот понедельник.…А за ним… Незаметно придёт Новый год… В котором обязательно будет всё по другому…

Эту песенку можно продолжать до бесконечности.

Идиотская философия, людей, которые не умеют жить. Не потому что не умеют, а потому что слишком лениво. Оказывается для того что бы «быть», надо прилагать усилия. Поставить перед собой цель, пробиваться, или же барахтаться в собственном болоте, безоговорочно приняв его и полюбив в нём каждую захудалую кочку. Но ведь это тоже надо уметь…

Вот вроде бы всё знаю, всё чёрт подери, давным – давно знаю. Но каждый раз, всё будто бы впервые. Кажется что именно сегодня, вот сейчас….

Новый год. Этот идиотский, праздник, придуманный жизнерадостными романтичными оптимистами, которые в любой сосульке способны увидеть солнце. Всегда презирал таких.

Моё мужество не нуждается в романтике Нового года. Я взрослый, мужик, реально смотрящий на вещи. Чуть усталый, чуть разочарованный, но отнюдь не склонный к депрессиям и суицидам.

Скорее наоборот. Жизнь кипит во всём своём ключе, и я буду радоваться всем твоим внезапным эскападам. Вот только почему их бывает так удивительно мало?

Пашка заходит в квартиру, даже не удосужившись снять ботинки. Сука. Ну, хоть бы раз обратил внимание на то, что я живу один, и у меня нет жены или заботливой девушки, которая тут будет лихо шуршать со шваброй или пылесосом.

Делаю ему замечание.

Пашке похуй. Как обычно. Интересно есть ли в его жизни хоть что то святое или значимое?

Смотрю на него краем глаза, наверное, чуть более выразительно, чем следует. И в итоге он нехотя снимает обувь и закидывает её в коридор. Как попало. Пашка всё делает через жопу. Иногда я начинаю всерьёз задумываться о том, что руки у него растут именно из этого места. Думает он тоже как обычно исключительно им.

Во рту неизменная жвачка, на башке тающие сосульки волос. Придурок, вышел из душа и сразу же попёрся на мороз.

Был бы я его матерью, удавил бы в младенчестве, что б не мучитцо. Двадцать лет бля. Аборт уже однозначно не сделаешь. Вот только у Пашка нет матери. Это единственное что я о нём знаю. У меня родители есть. Живут в Томске. И отец и мать. А я сам вот обосновался здесь. В этом городе встретил свою будущую, теперь уже исключительно бывшую супругу Маринку. Познакомились ещё в студенческой общаге, потом купил квартиру, не без помощи предков, ну женился на Маринке, заделав ей ребёнка по неосторожности. Развёлся тоже здесь. Жизненная проза банальной семейной неслажёнки. Я и сам знал десятки таких.

Пашка откупоривает пиво и начинает трещать с порога. Охуеват по поводу моей хаты. Придурок. Как будто это не он заставил меня украсить её. Если бы не он, я бы не стал заморачиватцо абсолютно…

Но в этот раз…

В этот грёбанный раз, я украсил гирляндами каждую грёбанную фиговину в этом грёбанном доме. Словно от этого, что – то измениться.…

Изменилось. Я сижу и жду чуда.

Да какого чёрта?

Смотрю на Пашка. У него в руках новогодний сувенир – мышка на футбольном мяче. Ставит её незаметно на полку, словно думает, что я не вижу.

Сердце сжимается. И там, словно пружина болит. Так происходит каждый раз, когда я вижу его.

Пашка несет, какую – то ерунду. Иногда он совершенно не думает о чём говорит. Слова летят сами собой, словно в его горле отвинчен неуправляемый болтливый краник словесного поноса.

А я молча приняв пиво из его рук и буркнув нечто приличествующее ситуации, снова втираюсь в монитор компа, почти не слушая что он там тараторит.

Через пять минут по моему телику идут сплошные мультики.

В самом прямом значении этого слова. Парню двадцать лет, и он смотрит мультфильмы. Ну не даун ли?

До прихода Пашка, я в пол уха слушал «Смех без правил» и краем глаза периодически пялился, на мельтешащий экран, забавляясь остротами, как обычно говнистого сверхмеры ведущего. Второй глаз, как обычно устремлён на монитор, в котором тоже нет ничего интересного, если не считать выкопанного из недр бытия какого то древнего трактата по философии. А хуле. Я же умный.

Пашка переключает на мультики. Нет, я не против. У меня только один вопрос: Ну набуя ему эти дебильные мультики, если у меня все полки заставлены кассетами на любой вкус? Выбирай – не хочу. Кое – что осталось от ребёнка. Кое – что, я прикупил после знакомства с Пахой, в чём никогда не признаюсь ему.

Что такое опекать? Что такое заботиться о ком – то? Переживать, сходить с ума, стараться незаметно сделать, что ни будь приятное?

Из меня вышел хуёвый муж, и не менее хуёвый отец.

И вот надо ж тебе. Пашка. Ненаписанная страница моей жизни. Страница, в которой я не хочу признаваться даже самому себе.

Пашка любит Новый год. Не просто любит, а влюблён в этот праздник с упоением моей пятилетней Лизки, который вот вроде бы уже понимает, что подарки под ёлку кладут папа с мамой, но, тем не менее, старательно пишет письмо деду Морозу и изо всех сил старается не уснуть, что бы увидеть, как он придёт.

Пашка сам покупает себе подарки. Закупает их десятками, что бы заботливо и трепетно украсив это колючее зелёное дерево, положить их «под ёлочку» и утром типа найти. Когда до меня дошло что базой очередного Новогоднего домика в стиле Пашка станет ещё и моя многострадальная хата, я чуть не двинул кони. Намылился бы в бега и даже прикинул реальные шансы успеть уехать к родителям. Но Пашка появился раньше и глядя, как он со счастливой идиотской мордой носится по моей квартире, что бы навести в ней безвкусный хаос, гордо именуемый украшением жилища, я как то внезапно понял, что остаюсь. Хуже того, когда этот малолетний дебил  ушёл, потому что ему надоело, я сам,добровольно, занялся оформительским дизайном. Ну, если бы я им не занялся, моя психика бы однозначно не выдержала подобных метаморфоз. У Пашка, напрочь отсутствует вкус. Впрочем, чего у него только не отсутствует, начиная от недоразвитого интеллекта в младенчестве.

И когда я начал готовится к Новому году, я как – то неожиданно увлёкся. Хуже того я обычно рационально подходящий ко всем вещам, словно и сам заразился от Пашка. На душе царило, тупое непривычное ощущение праздника и самое гадское: ожидание чуда. Которое естественно не произойдёт.

Пашка обладает удивительной способностью, заражать своей энергетикой все, что находилось в радиусе нескольких метров от него. Иногда мне начинает казаться, что у меня даже стены пропитаны присутствием Пашка. Хотя это полный бред. Он больше не живёт у меня в квартире. Да и появляется в ней довольно редко. Даже этот его внезапный залёт с обязательным очередным заскоком по Пашку, начинает казаться чем – то из разряда чудес.

Мы познакомились в подъезде моего дома. Спустя два дня после Рождества. Можно было бы сказать, что в некотором роде он стал моим рождественским подарком, если бы его присутствие не причиняло мне столько геммороя.

Я встретил его почти год назад. Голодного, измученного, оборванного, в переносном смысле. Одет этот крендель кстати был на удивление прилично. Может быть, поэтому я пустил его в квартиру, а потом уже просто не смог прогнать. Он удивительное дело. Позвонил в мою дверь и попросил.…Нет не пожрать. И не водички. (Просьба, которой до установки домофона, меня вполне часто донимали местные нарки.) Пашка попросил разрешения сварить себе макароны. Я ахуел. Однако вместо того, что бы послать этого казачка куда подальше, почему – то посторонился и позволил ему войти. Было нечто такое в его глазах. Нечто, что не позволяло ему отказать. Это странное выражение, сохранилось в них до сих пор. Я очень не люблю замечать его. Потому что от этого мне становится не по себе.

Пашка поссорился с родителями. Я никогда не пытался выяснить у него причину этой ссоры, потому что стоило мне начать расспросы, как глаза его сужались, и он уходил в себя, вместо приветливого и обаятельного, в общем, то пиздобола, становясь колючим и озлобленным ежом, готовым сорваться и психануть с каждого моего слова.

Но как я выяснил, Пашка вырос в благополучной семье. Более того, семье обеспеченной. Правда вместо матери у него была мачеха, но вытянуть из него подробности было возможно, разве что клещами. Пашка никогда не отзывался дурно о своих родителях. Просто он о них не говорил. Вот и всё. В общем, я пустил его к себе жить. Идиотизм? Возможно. Но в тот момент я как – то неожиданно проникся к нему сочувствием. Да и у кого из нас, в подростковом возрасте не было проблем? Ну что с того, что парень чуток подзадержался в детстве?

Через некоторое время я начал ощущать, что из нас двоих, в своём так называемом детстве, безнадёжно застрял разве что я сам.

Мне не приходило в голову, что этот выросший на всём готовом крендель, окажется способным зарабатывать деньги. Я сам научился зарабатывать их только в двадцать пять лет, когда вместо того что бы работать на чужого дядю, рискнул открыть свою собственную фирму, по установке окон и дверей, которая приносила мне небольшой, но достаточный доход.

Пашка оказался способен. На второй день, отъевшись и отоспавшись, он ушёл, а когда вернулся, оказалось что у него уже есть деньги. Я даже подумал, что он обворовал кого – то. Пока не навёл справки и не выяснил, что он действительно работает.

На двух работах днём и охранником, на какой – то навороченной фирме по ночам.

Очень остроумно придумал. Респект. Я пытался предложить ему работу у меня. Любой нормальный человек должен был бы согласится. Но когда бы это Пашка был нормальным? Он отказался. А я не настаивал. В конце концов, нянькой я не нанимался. Хватит с меня и того меценатства, что я запустил незнакомого, в общем, то парня в свою квартиру.

А летом Пашка укладывал асфальт. Потому что ему надо было срочно подзаработать, а с работой наметился аврал. Когда я увидел его в оранжевой робе, уставшего, мокрого от пота и красного от напряжения, раскидывающего горячий асфальт с погрузчика. Во мне впервые, что – то щёлкнуло. Во мне и раньше щёлкало, но как то незаметно, неощутимо. Например, когда я понял, что за свои грёбанные копейки он действительно пашет, а не пинает хуи и, приползая, домой никакой, принимает душ, что бы наспех поесть и снова уйти. Просто тогда это было как – то незаметно. Типо каждый крутиться как может и кому – то например этому язвительному пиздоболу не повезло. Тем более я же ему предлагал помочь. Но что – то изменилось. Я и сам не мог понять что. Я хотел схватить Пашку, пиздануть ему по морде, затолкать в машину, прямо в его рабочей робе и увезти…Но я молча сел и уехал, и никогда не заговаривал больше о том, что видел его. Просто спросил ещё раз не хочет ли он поработать у меня? Паха вежливо сообщил, что не хочет, вот и всё. Страница перевёрнута.

Когда через полгода он съехал от меня, я понял, что скучаю по нему. По его несмолкающей трескотне на кухне, по его идиотским шуткам и детским закидонам. Оказалось, жить с другом( через три дня общения, я его уже не воспринимал иначе), это как то по особенному здорово. Удивительно напомнило мне студенческие годы в общаге. Пашка приходил поздно. Я не ложился, всегда ждал его, даже когда уставал как собака. Мы пили пиво и курили напару, травя друг другу байки и анекдоты. Я не так разговорчив, как он и предпочитаю просто слушать и в отличие от него, я не умею так развлекать кампанию. А Пашка был центром кампании. Когда у нас выпадали выходные, дома бывало шумно. Пашка не спрашивая моего согласия, наводил целую шоблу каких – то левых друзей, посторонних баб.

Сказать, что бы я был против, это было ничего не сказать. Я предпочитал тишину. Но увидеть, как Пашка оживает.…Да это стоило того. Наверное, стоило. В глазах его появлялся блеск, плечи распрямлялись, он смеялся и чудил словно забываясь в своих безумствах. Трахал баб в соседней комнате. Иногда кое – что перепадало и мне. Удивительно, но с приходом Пашка наша сексуальная жизнь стала разнообразнее и насыщеннее. Я говорю наша, потому что частенько случалось, что мы с ним озорничали в одно и то же время, в разных комнатах отжаривая своих случайных подруг на примыкающих к стене кроватях. У Пашка в комнате стоят раздолбанный скрипучий диван и его звуки, если честно являлись неплохим таким стимулом,подспорьем. Я не нуждался в стимулах, но почему – то, когда мы это делали одновременно с ним, я словно зверел. И стоны наших пьяных ,уже ничего не стыдящихся партнёрш, соперничали друг с другом, и мы сами словно вели между собой негласный спортивный поединок. Побеждала, понятное дело, молодость. Но могла ли она сравниться с опытом. Я подозревал, что в кровати  буду получше, чем он. Пока не убедился в его непомерных аппетитах юношеской гиперсексуальности. Пашка готов был трахать всё что движется и это его вечное «хочу» читающееся в его глазах, не раз было у нас темой для шуток. Я прозвал его кроликом. Пашка не остался в долгу. Цепочкой моих метких и язвительных прозваний можно было бы исписать всю дверь холодильника на кухне. Что этот гадёныш периодически делал. За что получал пиздюлей. И делал снова.

Единственным делом, к которому у Пашка был талант это было умение пакостить. Иногда мне казалось, что в заднице у него находится невидимое шило, которое заставляет его двигаться, не давая ему усидеть на месте и заставляет его вечно что то придумывать и изобретать. Это потом до меня начало доходить, что всё вызывающее эксцентричное поведения Пашка, все его выходки это подсознательное желание обратить на себя внимание.

Но в тот момент мне не дано этого было понять. Это сейчас я стал сдержанный и умный, а тогда.

Когда, вернувшись из командировки, я застал свою хату в непотребном виде: обворованную, затопленную… Мало того, сам Пашка находился в ментовке. Моему терпению пришёл конец.

В общем, выражаясь вкратце (тогда моими выражениями можно было смело мостить этажи) я его попросил.

Потом я остыл, и даже дал понять, что в принципе прощаю, и не буду требовать компенсации, но Пашка загорелся идеей снять комнату. Он вообще очень легко впадал в крайности.

Пашка ушёл. А моя жизнь потеряла смысл.

Часы пробили начало девятого. Пашка смял банку и закинул её за диван. Наивно предполагая, что я не замечу. Заметил. Но давать ему пиздюлей было так влом, что я предпочёл смолчать, зная, что через некоторое время он приберет за собой сам. Удивительная черта характера. Если не обращать внимания на его вызывающий эгоцентризм, то можно даже заметить, что у Пашки есть совесть. Такая большая гипертрофированная штука, которую он тщательно прячет за показной наглостью и похуизмом.

– Пошёл я короч – сообщил Пашка, отрывая задницу от дивана, а меня от моих задумчивых мыслей. Я смотрел на него и не мог понять: чего это он?

– До нового года всего ничего. А у тебя даже пожрать нечего. Пашка вопросительно посмотрел на меня, ожидая реакции, я на него.

– Ты ж всё равно здесь не останешься, – мысль о том, что он тяпнет пива и уйдёт праздновать, куда – то к своим неведомым друзьям, была, в общем, то нормальной. Ну, наверное, сегодня я пойду с ним. Или не пойду. Я не люблю этот праздник, и с меня вполне станется провести его в одиночестве. Так нахера заморачиваться?

– Давай пожрать сварганим а? – тоскливо протянул Пашка.

– Что будем готовить? – поинтересовался я, таким тоном, как будто у меня там, в холодильнике было, не протолкнутся от продуктов. А вот куй там. Даже банки горошка не завалялось.

–Не знаю. Пашка пожал плечами. – Мне похую. Я всё равно готовить не умею.

– Пошли в магазин? – как – то неожиданно для себя предложил я. И мы пошли.

Продавцы смотрели на нас наверное как на двух дебилов. Кто вечером 31 декабря идёт в магазин, что бы затариться продуктами?

Пашка со счастливым видом катил перед собой тележку, (дали малому дитяти, игрушку поиграться) а я скидывал в неё продукты. В основном брал всё готовое, что бы не заморачиваться. Затормозил лишь перед прилавком с овощами, что бы купить помидоры и перец. Хочет этот крендель или нет, но сегодня он у меня будет готовить.

Пашка не дождавшись пока я придирчиво выберу зелень, с победным видом смылился с почти до краёв нагруженной телегой в отдел сладостей и алкоголя.

Какой идиот придумал расположить их рядом интересно. Я нагнал его в процессе атаки холодильников. Вернул на место пришпиленный, на бутылки с шампанским торт и почти с привычным вздохом отобрал у него банку заныканного в торец шоколадного масла. Позавчера этот малолетний ебарь умудрился сожрать два килограмма конфет. На сладостях он помешан. Сидит на них столь же плотно, как иные сидят на наркоте. Покупает их регулярно пачками и упаковками и урабатывает в один присест. Ухомячить полуторакилограммовый торт в одну репу, для него всё равно, что два пальца в рот положить.

Сказать, что после этого у Пашки началась аллергия ничего не сказать. Я ржал как лось при виде его опухшей морды. Когда он позвонил мне и поинтересовался что такое аллергия, я как – то не предполагал что это может выглядеть так.

Пашка своеобразно лечится. А точнее вообще не лечиться, ибо весь процесс лечения у него заключается в двух вариациях.

Первая: Организм это тупое тело, которое просто не может болеть.

Второе: Что такого из таблеток надо сожрать, что бы не болеть, если всё – таки заболел?

Из магазина мы вышли нагруженные пакетами. Благо до дома было пара минут ходьбы.

Пашка демонстрируя полное свинство, благородно донёс пакеты до кухни, в очередной раз забыв снять ботинки. Заставлю его мыть пол. Из принципа.

На улице ноль градусов и никакого снега. Зато сырости хоть отбавляй. Отпечатки его грязных подошв художественно расположились по всему периметру заботливо отдраенного мной линолеума.

Я молча всучил ему тряпку и отправился готовить.

– А может, пойдём… – Пашка на ходу выдал целую плеяду предложений. Эдакий ход в стиле Пашка, как сделать так, что бы ничего не делать.

"Поздняк метаться" Я вошёл в азарт.

– После того как ты уберёшь за собой это свинство.

– Я тут тебе в уборщики не нанимался, – это хамло пыталось ещё и возражать. Впрочем, возражать мне бесполезно. Я Новый год не люблю. И бываю очень злой.

Пашка закатав джинсы, и матерясь в пол голоса, старательно ползал вокруг меня, зачищая следы своего пребывания и прихлёбывая пиво из банки, которую таскал за собой по полу. Я, стараясь не ржать, кидал продукты в топку, заодно любовался его трудами. Люблю смотреть, как другие работают.

На Пашку же я могу смотреть часами. Лишь бы ему не пришло в голову напиться и уйти.

Когда он напивался, он становился невменяемым. Сколько раз я вытаскивал его из потасовок, я уже сбился со счёту. Сколько раз мы оба приходили домой с расквашенными мордами только потому, что Пашке приспичивало нажраться и нарваться. Пока он жил у меня, я строго следил за тем, когда ему уже хватит. Когда он съехал, я потерял возможность контролировать его.

Зачем я тогда сорвался на него? Хотя удивительно было бы если бы я не сорвался. Мало того что мне пришлось вытаскивать его из ментовки, так пришлось отстёгивать деньги пострадавшим соседям, делать ремонт в своей квартире и это при учёте того, что прибыв домой из командировки, я не нашёл ни компьютера, ни ноута, ни фирменного центра. Спёрли даже кофеварку. Хотя старая и раздолбанная Бошшка на мой взгляд уже никому не была нужна. Но видимо приглянулась.

Пашка вернул мне деньги довольно быстро.

Я даже не ожидал, что он их вернёт. Скажу честно, я вообще не ожидал, что он вернётся. Вернулся. Как ни в чём не бывало. Для того, что бы возместить мне ущерб и собрать оставшиеся вещи. Мобильно съехал. Ничего не скажешь. Хату нашёл за три дня.

Бабки вернул через две недели. Очень ответственный мальчик.

И будто бы ничего не произошло. Разве что он просил прощения, рассказывал о том, что сожалеет, типо фигня вышла и прочее бла бла бла.

Я не верил ни одному его слову. Разве Пашка способен сожалеть? Иногда у меня возникало идиотское желание взять его за плечи и потрясти как следует, глядя в эти жизнерадостные зашторенные глаза с огромными зрачками. Есть ли у тебя душа Пашка? Бывает ли ей больно? Почему так легко и беззастенчиво ты порхаешь по жизни, не останавливаясь ни на миг. Без привязанностей, без сожалений. Правильный пацан. Пустой никого не желающий подпускать к себе болванчик, которому всё до одного места. Если бы это действительно было так, думаю, я бы не привязался к нему так сильно.

Пашка всегда подаёт нищим в метро. По возможности. И даже порой когда у него у самого за душой не бывает ни копейки, что в общем то не редкость при его образе жизни. На мой вопрос: Понимает ли он, что многие из этих нищих зарабатывают столько что ему и не снилось? Пашка ответил просто. Это их личное дело. А на мой невысказанный монолог по этому поводу, ответил весьма своеобразно.

Понимаешь, среди десяти этих попрошаек вполне может найтись один которому моя десятка, возможно была жизненно необходима, а мы лукавим со своей душой, заставляя её молчать потому что мы знаем, что это правильно и убеждаем себя что этот бомж зарабатывает больше чем мы. Но вот если у меня вот что то здесь – он коснулся своей груди – говорит что так надо. Значит проще сделать, чем потом идти и в течение минуты, пока я об этом помню, придумывать для себя логический аргумент, почему я не подал.

А вообще я думаю, всех людей проверяет бог. Это как бы моё дело. Между мной и богом.

Самое смешное заключалось в том, что этот пиздабол абсолютно не верил в бога. Мне бы хотелось понять, мотивы его поступков. Но понять, что там творится в этой голове, было безнадёжным делом. Пашка не рисовался для кого – то. Он просто делал или не делал. Просто жил. И ему не приходило в голову задаться философскими вопросами собственного существования и бытия.

Его никогда не волновало, что будет завтра, потому что он жил мгновением сейчас. И развлекался на полную катушку, беря от жизни всё что можно. Словно жил последнюю неделю на земле.

Когда он ушёл, мне стало паршиво. Жизнь и без того блёклая с уходом Пашки, разом потеряла все краски существования.

Для чего я жил? Я не знаю. Прожигая бессмысленность своих дней, я приходил домой для того, что бы поесть, поспать, уйти на работу и снова вернутся домой. Изредка разбадяживая эту скучную и серую обыденность дней, случайными и календарными праздниками.

Но суть в том, что ничего не менялось. И лишь с приходом Пашки жизнь начала напоминать разноцветную насыщенную событиями карусель. Ни одно из этих событий, как мне тогда казалось на тот момент, ничего не дало мне и ничего не внесло в мою жизнь, кроме душевной пустоты и не менее опустошённого кошелька впоследствии. Я думаю, что предел моему терпению наступил тогда, когда я просто устал от всего этого, и мне захотелось отдохнуть от суеты. Побыть в одиночестве и тишине, побыть наедине с самим собой. С приходом Пашки это удавалось очень редко.

– Слушай ну люди нормальные уже за стол садятся. Пошли в гости у меня тут есть одна девчонка неподалёку. – Пашка ныл и канючил как ребёнок. Но подозреваю, что в некотором роде он уважал и побаивался меня, как более старшего по возрасту и поэтому вместо того, что бы просто смылиться в неизвестном направлении, пытался взять меня на измор. Не знаю, что на меня нашло. Но в этот раз я был непреклонен.

– До часу сидим дома – сказал я твёрдо – А потом хоть трава не расти.

Над щенячьими, Пашкиными глазами можно было обрыдаться от жалости. К его несчастью я успел изучить его слишком хорошо.

Я впихнул ему лук, и заставил кромсать салат. А сам пошёл сервировать стол. Улыбнулся, отыскав спрятанные в серванте свечи в виде мышек. Пашка никогда не измениться. Расставил посуду. Это было удивительно странно и непривычно. Делать новый год для нас двоих. И в то же время так волнительно.

От мыслей меня отвлёк Пашкин вой. Влетел на кухню и начал ржать. Пашка ревел и матерился, усиленно растирая глаза руками, проклиная меня и всю эту затею и грозясь заставить меня сожрать весь лук который он тут перечистил. Я запихнул его в ванную и включил холодную воду. От хохота меня распирало так, что я не мог даже говорить. Кинул ему полотенце и ретировался на кухню. А то ведь и правда пришибёт ненароком придурок.

С салатами я управился за пять минут. С горячим тоже разобрался довольно быстро, поставив мясо на таймер. Пашка уже пришедший в себя, обиженно сопел, рядом на табуретке и пытался стянуть закуску. Я лупил его по пальцам, и угрожал припахать снова. Не купился на предложение «продегустировать салатик» и на провокационное, что «эта рыба выглядит подозрительно».

Пашка раздражённо шипел, но держался видимо проникнувшись торжественностью момента. Мы накрыли на стол. У обоих уже текли слюни и оба жутко хотели есть. Я меньше, так как в процессе готовки успел нахвататься кусков.

– Пошли курить – сказал Пашка и мы пошли курить. Сидели на кухне, вскрыв бутылку Шабли, попивая вино, словно два эстета. Я, в строгом элегантном костюме, который прикупил по поводу корпоративна. Пашка в молодёжном новье, безумно красивый, стройный, похожий на юного бога. Неудивительно, что девки по нему сходили с ума. Я бы и сам с удовольствием его полапал, до чего аппетитно он смотрелся в обтягивающих задницу джинсах. Было чуть странно и одновременно как – то здорово. Факт того, что мы решили сделать праздник праздником, не превращая его в обычную рутинную обыденность, решив сделать его не для кого – то, но исключительно для себя. Здорово. Часы показывали половину одиннадцатого. Я решил, что за стол сядем ровно в полночь, под бой часов, что бы не объедаться, тем более что скорее всего мы пойдём по девкам. Последний пункт программы я возлагал исключительно на Пашку, у которого вечно была куча каких – то телефонов и знакомых.

Пашка устроил протест и потребовал дать ему пожрать в счёт будущих подвигов, иначе он сваливает отсюда нах. Я сжалившись выделил ему кусок ветчины

Пашка едва не откусил мне палец. Схватил меня за запястье выхватывая мясо из моих рук, активно чавкая и пытаясь за компанию стянуть ещё чегой – нить с выставленной на стол тарелки. Я перехватил его оттаскивая, и лупя по пытающимся проскользнуть через меня пальцам. Пашка не уступил, шутливо борясь со мной, схватил колбасу и не удержавшись на ногах рухнул ко мне на колени стукнувшись лбом о мой подбородок. Я подхватил его и …Я даже не знаю, что случилось. Наверное, мы были пьяны.