Текст книги "Пять ступеней до Луны (СИ)"

Автор книги: Rosalee_

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

С Рождеством и с наступающим Новым годом ✨

15 декабря 1999

Заходя в башню старост, параллельно стряхивая с влажных волос быстро тающий снег, Драко Малфой точно не ожидал увидеть свою напарницу, стоящей на краю широкого подоконника.

– Нет, нет, нет, Грейнджер, – не веря своим глазам, изумленно проговорил Драко, застыв посередине комнаты, так и не стянув с себя изумрудный шарф. – Нет, – повторил он уже громче, словно убеждая себя, что ничего не видит.

Она испуганно вздрогнула и на мгновение потеряла равновесие, чуть не завалившись назад. Ее нога опасно скользнула по кромке каменного подоконника, но Гермиона в последний момент ухватилась за деревянную ручку окна, помогая себе, но выпуская из пальцев край гирлянды.

– Малфой! – злобно вскрикнула она, через плечо оборачиваясь и стреляя колючим карим взглядом в широко распахнутые серые омуты.

– Грейнджер! – немного шутливо воскликнул он, наконец приходя в себя и делая шаг ближе к ней.

– Ты меня напугал!

– Ты продолжаешь меня пугать, – кивнул он на край гирлянды, что уже намертво прилипла к каменной стене.

Драко сбросил темную одежду на диван и молниеносно взмахнул палочкой, меняя цвет обивки на изумрудный, чем тут же вызвал тяжелый взгляд Грейнджер. О, он обожал это. Эту негласную игру – стоило кому-нибудь из них отвернуться, как вся мебель тут же меняла цвет под стать одному из факультетов старост.

– Мы, кажется, договаривались, что не будем устраивать цирк в нашей общей гостиной. В своей спальне делай что хочешь, а здесь – имей совесть.

– У тебя что, аллергия на все радостное? – Гермиона наклонилась, чтобы подобрать второй конец гирлянды, и взмахом палочки молниеносно прикрепила его к стене. Драко улыбнулся про себя, заметив с одной стороны несколько слоев скотча, удерживающих провод с огоньками от падения. Видимо, изначально Грейнджер хотела украсить комнату магловским способом, наверняка вкладывая в это какие-то сентиментальные смыслы.

– Если тебе так хочется поставить мне диагноз, то да, пусть будет такой, – он сложил руки на груди, оглядывая недовольную Гермиону, придерживающую серую форменную юбку и садящуюся на подоконник.

– И как же ты со мной уживаешься? – попыталась поддеть его Грейнджер, почему-то порозовев, и Драко на мгновение удивленно повел темными бровями.

– С трудом.

– Очень смешно.

– А кто смеется? – и вновь это тяжелый осуждающий карий взгляд. Он ждал. Не мог точно объяснить, как это стало происходить, но почему-то на подсознательном уровне начал все чаще желать, чтобы она на него всегда смотрела, возможно, что-то видела в его выражении лица.

Гермиона поджала губы, спрыгнув с каменного подоконника, и через секунду бросила:

– А Тео поддержал идею с гирляндами. Ему понравилось, – и по велению ее палочки огоньки зажглись теплым золотым светом от легкого взмаха палочкой.

– Тео здесь и не живет, – в нем вдруг проснулось раздражение при упоминании Нотта, хотя причин как таковых и не было: он знал, что Грейнджер относилась к нему исключительно как к другу, а тот и вовсе встречался Дафной, но сердце почему-то зашипело, словно на раскаленный металл прыснули холодной водой.

– И очень зря. Мне нужны союзники, – проговорила она, на мгновение остановившись у его плеча и чуть повернув голову в сторону Драко.

Малфой закатил глаза и схватил за локоть удаляющуюся в свою комнату Грейнджер, теперь ее заколки с маленькими звездочками сверкали в свете мигающих золотых огней, обрамляющих окно.

– Поклянись, что остановишься на стиле минимализм.

Она странно посмотрела на место соприкосновения его холодных пальцев и ее предплечья, и Драко резко отдернул руку, чем вызвал хмурость на ее лице. Теперь он окончательно запутался в ее мимике, слишком много эмоций могло появляться в ее карих глазах и столько же улыбок, каждая из которых обозначала совершенно разное. Как ему казалось, он совсем ее не понимал, но отчаянно хотел.

17 декабря 1999

Гермиона прислонилась спиной к каменной стене, за своим отражением в окне она различала очертания квиддичного поля, на котором еще несколько минут назад виднелись парящие на метлах фигуры. Золотая гирлянда медленно зажигалась и потухала над ее головой. Гермиона смотрела в ночь, окутавшую Запретный лес, и ей казалось, что это звезды мерцают, стараясь прогнать черноту. Она прижала к себе ноги, согнутые в коленях, и покрепче обхватила пальцами нагревшуюся кружку, от которой исходил пар горячего шоколада.

Заслышав тяжелые шаги по лестнице, она обернулась к зеленого оттенка дивану, стоящему посередине гостиной, и, едва пошевелив губами, произнесла заклинание, меняющее цвет в бордовый. Она не знала, кто из них первый начал эту игру, но ей определенно нравилось. Улыбнувшись, она сделала глоток пряного напитка и отвернулась к окну, за которым принималась бушевать сильная метель, как деревянная дверь отворилась и в комнату ворвался морозный воздух вместе со снегом, потопами стекающим с Малфоя.

– Ты поздно, – заметила Гермиона. Почему-то она его ждала. Где-то внутри даже знала причину, но она вызывала смятение и заставляла Гермиону закусить щеку, чтобы не терять рассудок и чувствительность к происходящему, не тонуть в потоке мыслей и домыслов.

– Помогал Поттеру и Блейзу, – вот так просто. Ответил, даже не съязвив. Когда они перестали ненавидеть друг друга?

В последний год войны Гермиона лишь мечтала о том, чтобы яд, до краев наполнивший их сердца, наконец исчез и они смогли хотя бы нормально контактировать во время операций Ордена после того, как Малфой и еще несколько слизеринцев перешли на их сторону. Об установлении подобия дружбы и речи не заводилось, ей было достаточно адекватного сотрудничества, но после войны границы, нарисованные детскими мелками, как будто стерлись от теплого летнего дождя, а обязанности старост и вовсе сблизили их так, что Гермиона приходила в смятение от навязчивой мысли, что Драко Малфой стал ей другом, как и другие перебежчики.

– Помогал летать на метлах? – поддела его Гермиона, стараясь не обращать внимания на его румяные щеки и блестящие серебром глаза.

Он мотнул головой, отбрасывая мокрую платиновую челку назад, и свысока взглянул на Гермиону, облизнув обветрившиеся и покрасневшие от холода губы.

– Оттачивать приемы.

– Не знала, что Гарри, лучшему ловцу столетия, нужна твоя помощь, – она спрятала улыбку за стеклянной кружкой.

– Кто сказал, что он лучший? – чуть прищурился Малфой, бросая мокрую одежду в бордовое кресло и подходя к окну с другой стороны от Гермионы.

– Ты и сказал, когда напился на вечеринке в башне Гриффиндора.

Малфой прижался боком к стене и, скрестив руки на груди, бросил, окинув Гермиону оценивающим взглядом:

– Не было такого.

Она лишь многозначительно повела бровью и отвернулась, смотря в отражение, в котором Малфой, обрамленный ореолом из желтых лампочек, пристально наблюдал за ней, и от этого ей становилось не по себе – будто его теплое дыхание щекотало ей шею, пуская мурашки. Ей захотелось поймать его светлый взгляд, но Драко вдруг отвернулся, и на ее глазах диван изменил цвет.

– Я все видела! – она резко обернулась, горячий шоколад опасно облизнул стенки кружки, едва ли не выходя за края.

– Что это? – проигнорировав ее возмущение, спросил Драко, указывая на напиток в руке.

– Горячий шоколад, – она удержала себя от намерения ударить Малфоя за издевательскую гримасу. – Тебе не предлагаю.

– А я и не прошу, – с этими словами он обхватил своими длинными пальцами ее, выуживая кружку, и от этого соприкосновения мышцы словно стали ватными, и руки просто опустились, позволяя забрать напиток.

Что же со мной творится?

Эта мысль, как мячик, отскакивала от стенок ее мозга и вновь ударяла в клубок запутанных чувств.

Его губы коснулись стекла, а глаза следили за ее лицом, которое нагревалось со скоростью полета снитча, после чего он поморщился и ударил кончиком деревянной палочки из боярышника по донышку, возвращая кружку в онемевшие пальцы Гермионы.

Он слегка прищурился, скривив уголки губ, и продолжил пристально разглядывать Гермиону, словно размышляя об оттенке ее ресниц и количестве редких веснушек. Она медленно сглотнула, приподнимая подбородок и стараясь смотреть на Малфоя свысока, но, даже сидя на подоконнике, все равно оказывалась ниже него.

– Знаешь, кого ты мне напоминаешь? – она втянула носом аромат напитка и постучала ногтями по кружке.

– Удиви меня, дорогая Гермиона, – он издевательски усмехнулся, засовывая руки в карманы черных брюк, и она внутренне вздрогнула при упоминании своего имени в паре с таким прилагательным. Он вновь и вновь поступал с ней так, когда желал сбить с нее спесь, вынуждал провода в ее совершенном мозгу замкнуться и начать искрить электричеством, вращая по кругу фразу из двух слов, стараясь распознать значение интонации и какой-то подтекст. Гермиона заставила себя язвительно улыбнуться, искренне надеясь, что в ее глазах не топталась потерянность, стуча о стенки зрачка.

– Кевина Маккаллистера, – она сделала небольшой глоток остывающего шоколада и натянула на кисти рукава вязанного свитера кремового цвета.

Лицо Малфоя вмиг окаменело, и он неверяще уставился на нее, подрагивая серой голубизной на ободке радужки.

– Ради своего же блага скажи, что ты только что не сравнила меня с каким-то сопливым пуффендуйцем.

Гермиона тихо рассмеялась, отворачиваясь к окну, за которым снежинки вальсировали в буйном потоке метели, время от времени прилипая к толстому стеклу и переливаясь блеском в свете теплых огней гостиной.

– Поверь, он точно был бы на Слизерине, – она обернулась к сохраняющему угрожающую тишину Драко и добавила: – Это герой знаменитого новогоднего фильма «Один дома». Ты правда никогда не слышал о нем? Это же классика!

– Еще скажи, что тебе стыдно за меня, – он закатил глаза, прижимаясь виском к каменной стене. Теперь их с Гермионой разделяли сантиметры, но она не чувствовала себя загнанной в угол, а напротив, ей отчего-то было очень уютно, словно мед обволакивал душу, говоря, что она там, где и должна находиться.

– Очень стыдно! – воскликнула она, в то время как карие смешинки окутали ее кофейные глаза.

– И чем же мы похожи с этим парнем? – он вскинул темную бровь и взглянул на Гермиону из-под опущенных ресниц.

– Думаешь, я не заметила, что ты добавил мне огневиски в шоколад?

– Думаю, мне пора идти на патрулирование, – уклончиво ответил Драко, отталкиваясь от подоконника и направляясь к двери. – Не хочу злить малыша Поттера, а то разволнуется и не сможет потом спать. Тогда Астория нажалуется Блейзу, а он Нотту, тот тебе, а ты мне, а я тебе, и получится, что… – последние слова потонули в закрывшемся проходе.

Гермиона, не замечая глупой улыбки на лице, отпила шоколад с пряным виски и повернулась к окну, в котором продолжали отражаться и мигать золотые огоньки.

18 декабря 1999

– Это шутка, Грейнджер, да?

Малфой замер, наступая на пол, устланный ворохом еловых иголок. Вся комната пропиталась запахом хвои, и он мог поклясться, что где-то изрядно натекла смола.

Гермиона медленно повернулась, так и не повесив большой красный шар, обсыпанный серебристым бисером, на пушистую ветку, уже обмотанную разноцветными лампочками.

– Ты мне что пообещала? Стиль мин…

– Я тебе ничего не обещала, – перебила его Гермиона, вставая на подлокотник бордового дивана, чтобы дотянуться до вершины дерева. – Не будь таким душным. У нас целая башня, а ты изображаешь из себя ханжу, отвергая праздники. Это глупо.

– То, что ты сейчас делаешь, – глупо. Ель осыпется, а твой кот нажрется иголок и задохн…

– С каких пор тебя беспокоит судьба Живоглота? – кольнув взглядом, улыбнулась уголком губ Гермиона и прикрепила золотую звезду на макушку дерева.

– С сегодня пор, – процедил Малфой, отпихивая ногой подошедшего, словно почуявшего, что речь о нем, питомца, который желал приветливо боднуть Драко, но вместо этого, шипя, прыгнул на скомканный плед на подоконнике.

20 декабря 1999

Разобравшись с последними списками патрулирования в ночь Рождества, Гермиона устало поднималась по продавленным и затертым ступеням в башню старост. Наступили настоящие морозы, поэтому завывания ветра слышались даже сквозь толстые стены Хогвартса, а в некоторых коридорах, даже несмотря на постоянное отапливание, температура воздуха все равно оставалась пронизывающей. Иногда настолько, что Гермиона могла поклясться, что видела облачка пара, что сходили с ее посиневших губ. Поэтому, тяжело переводя дыхание и продолжая подниматься на вершину башни, она искренне надеялась, что гостиная была нагрета.

Она бедром толкнула портрет дамы в лавандовом поле и, стряхивая снег с красной шапки, замерла на пороге.

Толстые поленья, словно в предвкушении, весело потрескивали в камине, а пламя своей тенью щекотало рыжий хвост свернувшегося рядом с кочергой Живоглота.

– Тебе нравится! – Гермиона почувствовала, как на ее лице расползлась коварная и вместе тем самодовольная улыбка.

Режим гирлянды, раскинутой над окном, сменился на мигающий, словно поддакивающий словам Гермионы и не дающий застигнутому врасплох Малфою возможности найти весомые контраргументы.

– Что нравится? – он медленно оторвался от чтения книги и невозмутимо взглянул на Гермиону, которая буквально прыгала на месте, пока под ее ногами образовывалась лужа растаявшего снега.

– Елка, – она кивнула на сверкающее разноцветными лампочками и шарами дерево, вокруг которого она накануне наколдовала нетающие снежинки, что парили в воздухе, плавно покачиваясь в такт потрескиванию в камине.

– Не придумывай, – отмахнулся Малфой, лишь на секунду задерживаясь на ее румяном лице, и вновь вернулся к чтению изрядно потрепанной книги.

– А чего тогда сел под ней? – она прищурилась, стягивая варежки и стараясь не обращать внимания на то, как длинные пальцы Малфоя размеренно перелистывали немного мятые страницы и разглаживали некогда загнутые уголки. – Диван вон какой длинный, а ты выбрал место прямо под елкой.

– С тебя капает, – сухо заметил Малфой, не поднимая глаз.

– А тебе нечего ответить, – Гермиона бросила одежду в близстоящее кресло, – потому что действительно нравится, – с этими словами она села рядом и вытянула ноги к камину, прикрывая глаза и вдыхая ароматы хвои и свежеиспеченного печенья, стоящего на маленьком столике.

Она даже не расслышала посторонних шагов за спиной, лишь вернулась в сознание, когда подушка рядом с ней сильно просела под весом Нотта, который тут же положил ей голову на плечо, пряча от нее веселый васильковый взгляд.

– Ему определенно нравится, – заговорчески шепнул он.

– Заткнитесь вы оба.

Гермионе даже не нужно было поворачиваться к Драко, чтобы увидеть картинку ходящих желваков и ледяного взгляда, поэтому она просто склонила голову поверх Тео, не переставая улыбаться.

– А мы молчим, – вновь раздался поддевающий голос Нотта.

– Значит, еще и не дышите.

Гермиона ощутила вибрацию в плече от тщетной попытки Тео подавить смех, в то время как нога Малфоя начала раздраженно покачиваться.

Но стоило Нотту коснутся палочкой обвивки дивана, как книга в руках Драко закрылась с громким хлопком, а сам он всем корпус повернулся в сторону Гермионы и возмущенно уставился на Тео, словно в голове расписывая различные виды удушья. Но тот лишь насмешливо подмигнул.

– Так красивее, а то зеленый сливается с елкой, не находишь?

21 декабря 1999

Едва ли сдерживая раздражение, Драко вытер влажное лицо от попавшего в него снега и, смаргивая капли воды с темных ресниц, медленно повернулся к импровизированной баррикаде, за которой скрылись Поттер и Блейз.

– Считайте, что тонкий лед, по которому вы ходили, треснул, – с этими словами он угрожающе двинулся в их сторону, доставая палочку и колдуя световую сферу, способную пробить белую ледяную стену, как слева от него мелькнули светлые волосы Дафны, а через секунду в него полетел снаряд снежков, которые направила Астория, крикнув несколько заклинаний.

Тео, выстрелив в дерево, обрушил сугроб на ничего не подозревающих Гарри и Забини; лишь сдавленные голоса доносились из-под толстого слоя снега.

– Не благодари, – весело бросил Нотт, создавая голубую сферу, которую намеривался бросить в голову Астории. На его лице прорезалась скалистая улыбка, когда он заметил, где она спряталась.

– Не боишься, что твоя девушка пойдет мстить за сестру? Да и Поттеру есть за что счеты сводить, – насмешливо спросил Малфой, отбрасывая мокрую челку со лба и чувствуя, как мороз уже начал пробираться под мантию.

– Снежки – это бои без правил, – серьезно сказал Нотт, а в следующую секунду на него повалился Блейз, буквально закапывая в сугробе своего противника.

– Хорошо, что ты это понимаешь, Нотти, – прохрипел Забини, засыпая кудрявые волосы Тео снегом и не давая тому встать, сколько бы тот ни махал руками.

Драко изумленно уставился на друзей, теперь уже катающихся в драке по полю, испещренному многочисленными следами. До его ушей донесся испуганный пронзительный крик, и, ожидая увидеть одну из слизеринок, он обернулся на звук, но обнаружил Поттера, забавно прыгающего от бесконечной стрельбы из палочки Дафны.

Драко мог быть уверенным, что никогда не улыбался так искренне, как при виде этой картины. Он старался запечатлеть каждый миг этого момента, а потом снова и снова включать его на повторе, заставляя Поттера краснеть. Он было начал аплодировать, двигаясь в их сторону, как его затылка коснулось что-то жесткое и холодное.

– Я выиграла, – на губах Гермионы медленно появилась улыбка, и Драко вдруг не смог заставить себя сдвинуться с места. Она словно приковала его, в очередной раз подбрасывая правой рукой небольшой снежок, будто предупреждая, но он бы при всем желании не смог приказать себе отвести от нее взгляда.

– Кто сказал? – единственное, что он был в состоянии из себя выдавить, ощущая, как несколько снежинок завалилось за шиворот, заставляя кожу покрыться мурашками.

Волосы Грейнджер растрепались, а некоторые пряди чересчур сильно завились от влажности воздуха и покрылись инеем, так что ее лицо окружали крошечные звездочки, переливающиеся в свете дня. Она тяжело дышала, словно устала бегать, и с ее обветренных покрасневших губ срывались клубочки пара. Ему вдруг захотелось, чтобы хоть один из них предназначался ему, а румянец на щеках появился от его присутствия и близости, а не от пронзительного декабрьского мороза. Потому что ее карие глаза горели детским восторгом от игры в снежки так, как никогда не горели для него. Она часто ему улыбалась, и иногда он даже подушечками пальцев ощущал ее тепло и заботу, которой на самом деле не заслуживал, в ответ на все его ядовитые язвительности и холодность, что проскальзывали в речи, но в ее глазах все равно никогда не было такого огня.

– Я сказала. Ты не согласен? – она вскинула тонкую бровь, вновь побрасывая снежный шарик, и подошла к Драко вплотную, запрокидывая голову, чтобы обжечь взглядом, под которым он, конечно же, сгорит.

– Согласен.

22 декабря 1999

Малфой тяжело дышал, все еще крепко держа Грейнджер за талию и прижимая ее спиной к своей груди, буквально ощущая биение своего сердца в вибрации по ее телу. Она неуклюже постаралась выскользнуть из захвата, но, поняв тщетность попытки, обмякла в его руках.

– Тебе следует меня отпустить. Если думаешь, что я хотела спрыгнуть с башни, то у тебя слишком депрессивные представления о моей жизни, – ее пальцы коснулись тыльной стороны его ладони, пуская маленький отрезвляющий разряд по венам, и Малфой грубо оттолкнул от себя Грейнджер, хмуря темные брови и стараясь придать лицу безразличное выражение лица.

– А зачем ты встала на подоконник и раскрыла окно настежь? – ему становилось не по себе от мысли, что Гермиона уже так сильно впечаталась ему в душу, расписав там все стены своими именем, раз его сердце продолжало бешено биться. Почему она вообще начала ему нравиться? Он не мог найти ответа. Просто в какой-то момент ему захотелось улыбаться в ответ на ее изогнутые тонкие губы и ямочку, появляющуюся на правой щеке. – Здесь два варианта и оба не в твою защиту: либо ты приманивала какую-то несчастную сову, что носится в такую метель вокруг Хогвартса, и желала, чтобы та тебя с размаху сбила, либо ты думала спрыгнуть.

– Мерлин, – она закатила глаза, складывая руки на груди, и села на бордовый диван, подогнув ноги в коленях. – Я просто хотела ощутить снежинки на щеках, минутное наваждение.

– Или помутнение.

– Ты чего так разволновался? Как будто не стал бы счастливее, если бы башня старост оказалась в твоем личном холостяцком распоряжении. И заглушающее заклинание на комнату не пришлось бы больше ставить, – в ее глазах замельтешила издевка, и она весело подмигнула Драко.

– Я не ставл…

Гермиона вопросительно приподняла брови, ожидая продолжения фразы, но Драко впервые не находился, что ей ответить. Он почти сказал, что вот уже несколько месяцев ни с кем не спал из-за нее, из-за ее назойливого выражения лица, веснушек, каштановых волнистых волос, прикосновений, которые она дарила ему, не задумываясь, какой эффект они имели на него. Иной раз ему казалось, что он задыхается в собственном помешательстве на ней, – так сильно ему хотелось ее, он готов был отдать все взамен возможности обладать ею. Он правда сходил с ума, и хуже всего – это осознание, что ни один колдомедик не в состоянии помочь ему. Драко обречен, а Гермиона продолжала улыбаться, вынуждая его сердце сжиматься и ныть тупой болью.

Вражда между ними исчезла еще в последние месяцы войны, но как все пришло к тому, что они стали своего рода друзьями, он не понимал. Знал лишь, что их дружба трещит так же опасно, как лед на Черном озере, и этот звук обреченности с каждым днем становился все больше и больше, стоило ему увидеть Гермиону – заспанную и в мятой пижаме, шарящую рукой по полкам в поисках пасты, склонившуюся над раскрытыми книгами в библиотеке, растрепанную на зельеварении с азартным огнем в глазах, сидящую на подоконнике и внимательно следящую за тем, как он притворяется, что читает, хотя в его голове лишь вновь и вновь взрывались ее инициалы. Он уже даже прекратил ей грубить, каждый раз ему казалось, что если он это сделает, то не сможет смотреть ей в лицо, а потерять ее расположение стало бы худшим провалом в жизни в череде неправильных решений. Драко так боялся вновь ошибиться, боялся себя, но еще сильнее ее реакции, если он предпримет хоть одну попытку признаться ей.

– Признаться в чем, Драко? – шепотом спрашивал внутренний голос. – Как ты можешь признаться в том, что даже мысленно не в состоянии произнести?

Гермиона продолжала вопросительно на него смотреть, склонив голову, и каждое движение ее глаз будто раздирало его на части, кусочек за кусочком, пока его душа и внутренности не будут вывернуты на ее обозрение.

– Скажи ей, Драко. Сейчас. Тот самый момент.

– Ты похожа на Гублибольбина, – выдал он, прислоняясь спиной к подоконнику и опираясь на него руками, мечтая о том, чтобы колючий ветер все же просочился сквозь щели оконной рамы и остудил его краснеющие щеки, которые буквально жгли кожу.

– Не это ты должен был ей сказать. Ты придурок, Драко Малфой.

– Я придурок.

– На кого? – ее брови взлетели вверх, а губы дрогнули, и появилась небольшая ямочка. Она натянула рукава свитера на кисти рук, как любила делать, и подалась вперед.

Драко, в очередной раз мысленно воткнув нож в свой больной мозг, невозмутимо ответил:

– Персонаж одной сказки. Наверное, в мире магглов такой не существует. Она о маленьком голубом носороге, а может, о слоне, он на самом деле странно выглядел, у него еще были крошечные крылышки на спине, но они не помогали ему летать. Мы с мамой так и не разобрались, какой это из видов животных… – Драко смолк, заметив широкую улыбку на лице Грейнджер, она откровенно над ним смеялась, и это вмиг заставило его чувствовать себя неуютно. – Не смейся надо мной, Грейнджер. Будто ты в детстве сказок не читала, – он осуждающе окинул ее взглядом, на что ее губы дрогнули, а глаза засверкали в свете камина.

– Я вовсе не смеюсь над тобой, Малфой, – она примирительно приподняла руки, продолжая как-то странно на него смотреть, словно боялась выпустить из виду хоть одну эмоцию на его сконфуженном лице. – Напротив, мне очень интересно послушать про эту сказку, мы же часто с тобой болтаем по вечерам, но ты никогда не рассказывал мне о детстве. Почему ты вдруг вспомнил об этом… Губебольбе?.. Чем мы с ним похожи?

– Гублибольбин, – машинально поправил он и тут же смолк, недовольно уставившись на Гермиону, что поглаживала Живоглота, пытающегося свернуться клубочком на ее ногах. Он буквально желал разбить молотком свою голову, как переполненную всяким мусором копилку, и вышвырнуть глупый мозг в окно. – Он тоже постоянно попадал во всякие неприятности. Точно как ты. А в одной главе Гублибольбин пожелал научиться летать, чтобы однажды коснуться кончика месяца, тогда он прыгнул со своей башни, надеясь, что его подхватит вихрь попутных снежинок, а после и крылья начнут работать, – Малфой зачесал платиновые волосы назад, стараясь понять, какое очередное неверное решение привело его к этому абсурдному разговору.

– У него получилось коснуться желаемого? – Гермиона подняла заинтересованный взгляд, в котором отражались золотые лампочки, развешанные над головой Драко. Кот на ее коленях недовольно заурчал, перестав ощущать ее ритмичные поглаживания между ушей.

Малфой ответил не сразу, погрузившись в свои мысли.

– Нет. У него не вышло, – он поджал тонкие губы, отсутствующе смотря на Грейнджер.

– Где же тогда сказочный сюжет? Разве сказки не должны давать надежду?

– Иногда через сказки детям нужно проливать свет на реальность, на то, как на самом деле устроен мир и что не всего на свете можно добиться, лишь захотев. Порой желания недостаточно, – на последней фразе его взгляд сконцентрировался на карих глазах Грейнджер, в которых отражался тусклый свет догорающих углей в камине.

Не прерывая зрительного контакта, она – так, словно боялась, что их могут услышать, словно ей был очень важен его ответ, словно он означал для нее нечто иное и они говорили вовсе не о детской сказке – тихо спросила:

– Тебе нравится эта история?

– Она моя любимая.

И в комнате вдруг повисла тишина, прерываемая ветром, что снежинками облизывал окно, да тихим сопением Живоглота, чей хвост изредка дергался во сне.

Впервые Малфою не хотелось видеть ее глаз, хотелось скрыться, ощущая свою беспомощность, от которой уже становилось противно. Он всегда знал, как найти подход к любому человеку, расположить его и добиться взаимности, но с Гермионой все его системы вышли из строя, и он запутался в себе. Перестал понимать ее, читать как открытую книгу, она сделалась для него самым большим знаком вопроса. Но хуже всего это страх – неведомое ему ранее чувство в призме человеческих отношений. Драко никогда не боялся того, как с ним себя поведет та или иная девушка, потому что реакция всегда оказывалась одна, и этого ему было достаточно, чтобы ощущать себя уверенным. Однако у Гермионы Грейнджер имелся целый калейдоскоп эмоций, даже радужки и зрачки меняли у нее цвет и оттенок в зависимости от настроения. Еще ужаснее, что она нравилась ему уже в любом расположении духа, будь то гнев на него за пропущенное патрулирование или безудержная радость и заливистый смех, когда она бежала от него по сугробам, стараясь увернуться от его снежков. И каждый раз он мучительно больно для своего нутра мечтал притянуть ее и поцеловать, удостовериться, что она продолжает пить шоколад по его рецепту – вместе с виски, – и узнать о том, какая на вкус ее гигиеническая помада, которую ей подарила Парвати. Но ему было страшно, и за эту слабость он себя проклинал, снова и снова убеждая, что на следующее утро все изменится.

– Забавно, – наверняка Грейнджер даже не осознала, что произнесла это вслух, так тихо звучал ее голос.

– Что именно?

– Я вспомнила детскую книгу, которую мне читал отец перед сном. Я даже не помню ее названия и о чем она…

– И правда забавно. Гермиона Грейнджер забыла, что читала, – оскалился Малфой, но она лишь отмахнулась.

– Не перебивай. – Драко показательно поднял руки в знак примирения, но так и не стер ухмылку с бледного лица. – Там был разворот с огромным количеством разных смешных животных, все они, завидев в темноте ночи луну, подумали, что это сыр и захотели достать его и разделить на дольки.

– Прослеживается характерная разница между магловской литературой для детей и волшебной…

– Да заткнешься ты наконец или нет? – вымученно закатила глаза Гермиона. – Я хочу тебе рассказать про свою любимую иллюстрацию.

– Настолько любимую, что даже не помнишь, откуда она? – не переставал нападать Драко, внутренне смеясь над разгневанными вихрями в ее глазах.

– Я сейчас встану и ударю тебя.

– Неужели и тушу эту мохнатую с себя скинешь? Не боишься, что Живоглот тебя разлюбит?

Гермиона шумно втянула носом воздух, многозначительно глядя на Малфоя, стоящего в расслабленной позе у подоконника под золотой гирляндой.

– Животные принесли огромную лестницу, настолько длинную, что та коснулась края луны, и стали по ней забираться.

– Очень поучительно, Грейнджер, – Малфой показательно похлопал и вновь засунул руки в карманы черных брюк.

Грейнджер щелкнула пальцами, изображая захлопывающийся рот, и продолжила:

– Суть даже не совсем в этом. После той картинки я правда долгое время верила, что луна – это большой сыр, до которого можно добраться, просто необходимо найти длинную лестницу. Вот только не смеяться! Я вижу, как дрожат твои губы, сколько бы ты ни прикрывал их кулаком.

Драко характерно кашлянул, стараясь вернуть лицу безразличное выражение, и взмахом руки дал ей знак продолжать. Гермиона на мгновение отвернулась, пытаясь спрятать улыбку в плече, но от Малфоя не укрылась эта мимолетная реакция на него, и ему захотелось растянуть губы в ответ.

– Отец сказал мне оставить поиски, потому что в действительности луна – это объект человеческих желаний, что-то, что только на первый взгляд кажется недосягаемым, просто, чтобы дотянуться до этого, следует приложить усилия. Он говорил, что ступеней на деле намного меньше, чем изображено в книге. Их всего пять.

– Пять? И только? Значит, на Астрономии нам врут? И до луны каких-то несколько метров? – Малфой склонил голову, и Гермиона различила издевку в его голосе.

Она наградила его тяжелым взглядом, откидываясь на спинку дивана, так что одна из веток пышной ели коснулась ее макушки, а несколько шариков зазвенели, ударяясь друг о друга.

– Смотри глубже. Луна – это что-то, чего отчаянно желает человек, для каждого оно имеет свою форму. Первая ступень – это осознание того, что, только достигнув этого чего-то невозможного, ты начнешь чувствовать себя полноценным; вторая ступень – борьба с самим с собой, со своим страхом, с мыслью, что недостоин. Например, после войны я считала себя недостойной всех почестей и наград, места в Аврорате после восьмого курса, просто потому что стала якобы героиней, хотя я грезила об этом вместе с Гарри с четвертного курса. Но я не смогла спасти всех, потому что беспомощна перед смертью. Сколько раз я смотрела на то, как зрачки моего товарища мутнели, а я продолжала дышать? Но потом я приняла это, ведь я не Мерлин и не могу никого вырвать из объятий смерти, когда та уже коснулась его губ. Некоторые вещи происходят, и я не в силах на них повлиять. Вот что означает вторая ступень, понимаешь?