Текст книги "Замки из снега (СИ)"

Автор книги: RomKole

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

========== Сигареты ==========

Ей шестнадцать. В голове гуляет ветер, медь темнит волосы, а в пальцах толстая дешевая сигарета, тайком пронесенная в приют. Когда Петир проходит мимо, то слышит «снова эти папики никак не угомонятся», и оборачивается. Хватает трёх секунд, чтобы понять – это оно. То самое мгновение, в которое четко осознаешь, что этот человек неразрывно связан с твоим будущим.

Она ребенок. Обиженный и одинокий, заброшенный за черту.

– Что смотришь?

– Такая юная дама, а уже с сигаретой.

– Сдашь меня? Шёл бы ты отсюда. Знаем мы таких добродетелей. Отвесил приюту пару лямов и думаешь, что купил индульгенцию? Грехи не исправить нулями в чековой книжке.

Выпускает дым у его лица, а у самой взгляд – в пустоту. В кристальных глазах сквозь дымку почти живая боль и тяжелая грусть. Ей бы выбирать платья с подружками и сплетничать о мальчиках, но вот она здесь – как Гумбертова Лолита, не женщина, но уже не совсем дитя.

– Мудрая мысль, милая. Но с такими дерьмовыми папиросами ты прожжешь легкие ещё до двадцати пяти.

– Ну, может, оно и к лучшему, а?

***

Ей нет месяца до восемнадцати.

Конечно, он навёл справки, стоило лишь выехать за ворота приюта. Выпил стакан виски перед сном, глядя на панораму города из своей квартиры, и думал о мальчике, выросшем в чужом доме, о мальчике, у которого не было н и к о г о.

Он следил за её жизнью, получая вести от подкупленных работников приюта, постукивал пальцами по стеклянному столу и выписывал суммы на её счёт в банке. Иногда подъезжал и выкуривал сигарету, глядя на рыжую макушку через ограду.

Варис назвал бы его больным. Или ещё как похуже.

Петиру тридцать два, а он караулит у ворот приюта восемнадцатилетнюю пигалицу, пытавшуюся читать ему мораль. Смешно, почти иронично. От одной встречи с ней всколыхнулось что-то забытое, словно кто-то потянул за галстук, указывая на собственное прошлое. Смотри на эту девочку, она – это ты, такая же потерянная, заблудившаяся, способная на многое.

Ей бы расправить крылья. Нужен только толчок в нужную сторону.

Посмотрите, Петир Бейлиш думает о добродетели и ком-то кроме самого себя.

– Я тебя помню, – щурит глаза она, застывая у его машины. Запускает свободную руку в карман, а другой с силой сжимает лямку спортивной сумки. Всё те же поводки волчонка, недоверие в голосе, спрятанное за деланным равнодушием и легкой издевкой. – Ты нехилую сумму перевёл тогда. Успокоил совесть?

– Этот разговор начинает устаревать, – Петир тянет уголки губ в усмешку и распахивает перед ней дверь авто. – Садись.

– Я не шлюха какая-то, чтобы подбирать меня на трассе. Думаешь, есть бабки…

– Тск, не устраивай истерику на пустом месте. Я бы предпочел поговорить с тобой где-нибудь в тепле за чашкой чая, а не на дороге. И ничего непристойного, милая, я же не извращенец.

– Ну-ну, все вы не извращенцы, – бормочет она, с минуту смотрит в его лицо, пару раз оборачивается, а после всё-таки залезает в салон.

Это его первая победа.

Вот только понять бы самому, что им движет. Отчего в груди расцветает столь сильное желание опекать её.

***

Ей девятнадцать, и она единственная, кому позволительно врываться в его кабинет без стука или вламываться в квартиру без приглашения. Санса всё с тем же налетом меланхолии во взгляде, с той же яростной преданностью собственным идеалам и нахальностью, покорившей его в первую встречу.

Она срывает его свидания, каждый раз лениво замечая «ну, она же на троечку», «ты видел её руки? Боже, никогда ещё не видела таких ужасных больших пальцев!» или «серьёзно? Она с тобой ради бабла». Наивная милая девочка совсем не знает истины, так восхитительно верит его нарочитой небрежности по отношению к ней.

Она отличная студентка, если не прогуливает пары, и сущий кошмар, если удается дорваться до тусовок. Петир скрипит зубами, вытаскивая её из чьего-то пентхауса, применяет новую технику дыхания, если рука случайно касается голой кожи под коротким топом, и иногда спрашивает у богов, зачем они послали ему это ходячее искушение.

Совсем не тот нескладный подросток с дешевыми сигаретами и бесконечной обреченностью в глазах. Уже не Лолита, но всё так же мучительно не его. Порой Петир ловит эти взгляды юной девушки, заинтересовавшейся вдруг мужчиной старше; это любопытство и интерес, и каждый раз приходится стряхивать липкую надежду.

– А что это за парнишка был с тобой сегодня? – пузырь жвачки хлопает секундами позже, а ноги в тяжелых ботинках небрежно закинуты на его стол. Все подчиненные замучились гадать, кто она ему: любовница? внебрачная дочь? потерянная сестра?

– Рамси? Сын партнера по бизнесу. Отвратительный маленький ублюдок. Держись от него подальше.

***

Ей три дня до двадцати, а у него в офисе лежат билеты на две недели на дорогой курорт в качестве подарка. Она приходит поздно ночью, тушь черными подтеками растеклась по щекам, а руки зябко дрожат, и Петир обеспокоенно отрывается от документов.

– Санса?

Она дергается от его голоса, как от пощечины. На губе алеет кровь, а у шеи красным пятном отпечаток чужих пальцев, и Петир сглатывает ком в горле и мысленно уничтожает Рамси десятью способами.

– Мне так жаль, я так облажалась, – тихо шепчет она, и голос трескается, как перед истерикой.

Он аккуратно берет её за руки, смотрит в лицо, стараясь, чтобы тон не выдавал злости на Болтона:

– Тише, милая. Расскажешь, что случилось?

Она яростно трясет головой, то сжимая, то разжимая пальцы у кромки платья, и послушно садится рядом с ним на диван. Запах её сладких духов мешается с его одеколоном.

– Я всего лишь хотела обратить на себя твоё внимание. Рамси казался нормальным. Со своими причудами, но они же у всех есть, да? Это… было весело сначала, а потом… Он говорил такие вещи! Про тебя, про меня, про… Блядь, я такая тупая, да? – она горько улыбается своими разбитыми губами.

Рыжие волосы распались по светлому платью, а по белкам глаз бежит красная сеточка. Петир ладонью гладит её спину, как маленького котенка, и вздыхает.

– Он заплатит за это, милая. А тебе нужно отдохнуть.

– Ты всегда будешь считать меня малолетней дурой? – по-детски прикушенная губа и взгляд прямо в глаза, доверчивый.

– Я всегда буду считать тебя своей маленькой пташкой.

Санса утыкается в плечо и пару раз всхлипывает, прежде чем привести в норму дыхание и прошептать куда-то в ткань рубашки, пачкая её тушью и кровью с губы:

– Спасибо.

***

Ей двадцать и три месяца, когда они впервые просыпаются вместе в одной кровати. Санса улыбается, склонив голову набок, и наблюдает, даже не пытаясь этого скрывать.

– Таким взглядом ты кого угодно разбудишь, милая.

– Каким «таким»?

Петир сонно щурится, ощущая по всему телу приятную негу. Проходится пальцами по её голому бедру, не скрытому одеялом, и гнет губы в улыбку.

– Внимательным.

– А ты против?

– Ничуть.

Она хмыкает, продолжая подпирать голову рукой, и завесой волос прикрывая наготу. Его девочка совсем взрослая, совсем не тот гадкий утенок, что хамил каждому встречному. Она дома. В его квартире, в его объятиях. Это её дом. Она по-прежнему ему дерзит, как в первую встречу, но, если нужно, превращается в прекрасную воспитанную леди (пришлось дать ей пару уроков, но они сполна окупились).

– Это так странно, – задумчиво тянет она. – Я тебя так боялась первое время. Пыталась храбриться, обзывала по-разному, но боялась жутко. Этот твой взгляд, знаешь ли…

– И что же изменилось? Или ты все ещё боишься?

Санса фыркает.

– Ещё чего. Просто потом поняла, что ты не такой мерзавец, каким хочешь казаться. И вообще ты душка. Хотя я все равно обижаюсь на тебя. Ты говорил, что относишься ко мне, как к дочери! Нельзя поступать так с девичьим сердцем.

– Я хороший лжец. Ну-ну, иди ко мне, не хмурь брови. Твоё сердце теперь в надежных руках.

В этот раз он не лжет.

========== Знакомый сюжет ==========

Комментарий к Знакомый сюжет

Упс, вк было выложено ещё в октябре, а про фикбук я совсем забыла. Исправляюсь.

Петир знает, невозможно – всего лишь оценочная характеристика чего-либо как необыкновенного, чрезвычайного, исключительного по силе проявления. Он не верит в мистику, в гадалок, в просыпанную соль. Обладатель пулитцеровской премии, автор нескольких изданных и переведенных на несколько языков романов, финансист по образованию, писатель по призванию, стоит, глядя на точную копию героини своей книги. Рыжие волосы, кристально-голубые глаза, улыбка на нежных губах, глубокий, слегка гнусавый голос.

– Мистер? Мистер, с вами всё в порядке?

Её ладонь ложится на его локоть, вырывая из транса, и Бейлиш рассеянно бормочет:

– Да, да, в полном.

– Вам стоит присесть.

Он послушно садится за столик, продолжая откровенно пялиться на неё, ничуть не встревоженный её смущенным видом. На бейджике написано «Сара», и Петир сглатывает:

– Сара…

– Санса, на самом деле.

Санса робко заправляет прядь волос за ухо и смотрит из-под опущенных ресниц. Её движения и взгляд – со страниц его романа о скромной официантке, чьи родители погибли в аварии, оставив на её плечах заботу о двух младших братьях и сестре. Семейная драма о попытках смириться со смертью, о сложностях в отношениях сестёр, о раннем взрослении…

– Санса, – приходится взять себя в руки, стряхнуть наваждение и дипломатично коротко улыбнуться. – Можете принести что-нибудь на ваш вкус?

Если она принесет булочки с ванильным кремом и облепиховый чай (он его ненавидит), то ошибки быть не может – Бейлишу пора вызывать психушку или экзорциста.

Он не понимает, как она может существовать в самом деле.

***

Конечно, он возвращается. Садится у окна, заказывает нелюбимый облепиховый чай и наблюдает за ней. Отмечает каждый жест, каждую случайную улыбку.

– Вы к нам зачастили, – замечает Санса с улыбкой, ставя перед ним тарелку с пирогом.

– Меня покорила ваша выпечка.

Она улыбается шире и слегка дергается, когда ощущает прикосновение к своей руке.

– У вас там остатки краски.

Румянец восхитительно заливает бледные щеки, и она судорожно протирает запястье, бормоча:

– Помогала брату с рисунком.

На лице Бейлиша не дергается не единый мускул, он только старается, чтобы голос не звучал слишком нетерпеливо и навязчиво:

– Ваши родители, должно быть, вами гордятся.

– Наверное, гордились бы, будь они живы. Простите, мне нужно идти принимать другие заказы.

Петир не верит в судьбу. Жизнь заставляет его сломать свои установки, смеётся, в лицо бросая страницы его же рукописей.

Санса реальна. Та же, что была в одной из его книг (не самой лучшей, признаться честно), в той, что из раннего. Он мог бы забыть о ней, если бы когда-то не прописывал её героиню до мельчайших подробностей. Этой Сансе тогда, должно быть, было не больше десяти лет.

Петир впервые за свои тридцать семь лет не понимает, что делать, – уйти и забыть, или продолжить наблюдение за этим призраком, сошедшим из мира иллюзий.

Хуже всего – он знает, что на последних страницах она умрёт.

***

Ему кажется, он сам выносит ей приговор. Приставляет нож к горлу, дуло пистолета к виску и кинжал к сердцу. Отсчитывает её последние минуты буквами – клац, клац, клавишами клавиатуры.

– Петир? Вы снова витаете в облаках.

В её глазах – добрая насмешка, а губы подрагивают в норовящей пробиться улыбке. Петир делает глоток из своей чашки.

– Писателям это свойственно. Мне кажется, я выпил здесь столько чая, что ты можешь называть меня на «ты».

Через пару минут её перерыв закончится, а ему хочется задать ей кучу вопросов. От любимого цвета до детских воспоминаний. Какой автор устоит перед возможностью пообщаться со своим героем.

– Ладно.

– Расскажи мне о своих братьях.

– Они очень помогают мне. Не доставляют хлопот, убирают квартиру, делают домашнее задание, ну, почти всегда, а вот сестра…

–… сущее наказание.

– Вы… ты прямо с языка снял. Мне иногда кажется, ты знаешь меня лучше меня самой, – смеётся Санса, и Петир хмурит брови, не в силах выдавить улыбку.

В день, когда она погибнет, будет идти дождь.

Петир помнит, как писал резкий контраст её крови с серым асфальтом. Он думает, что на дворе август, и солнце вот-вот сменится пасмурным небом. Впервые он желает, чтобы этого не случилось.

Этой ночью он жалеет, что никогда не писал фэнтези, где героя можно оживить при помощи магии.

***

Часто Бейлиш думает, что ему кажется. Он сам придумал, что Санса похожа на персонажа, сам приписал ей эти качества. Она не умрет в конце книги, её история длиннее, чем сотня страниц.

Он становится более настойчивым в своих ухаживаниях, водит её в кино вечерами и с приближением октября становится всё тревожнее.

– Ты сам не свой, – хмурит она брови, сжимая его ладонь. От неё чудесно пахнет лавандой, а на плечах легкая блуза пастельного цвета.

– Ты не хочешь уехать куда-нибудь в теплые страны? Возьмем твоих братьев и сестру, рванем погреться на солнце.

Целует тыльную сторону её ладони, заглядывает в глаза в надежде и думает, что вот она – его расплата за гордыню и тщеславие. Годы, проведенные в свете славы, светские рауты и улыбки во время автограф-сессий, вдруг стали неважными.

– У меня работа, а у них школа, Петир. Может, летом?

– И всё-таки подумай, милая. Говорят, этот октябрь будет промозглым.

– Значит, будет больше поводов заходить сюда на чай, да?

***

Петиру кажется, что кто-то поставил ему шах и мат и смеется в лицо. Смотри, писака, ты – убийца. Забавно, верно?

Глядите все, он убил невинную девочку. Не мог ты написать ей счастливый финал?

Бейлиш пишет альтернативный конец, строчит ночами, заливая в себя энергетик, и утром приходит в кофейню, чтобы Санса только покачала головой, ворча о том, что его вдохновение могло бы подождать до утра.

– Ты сбрендил, Мизинец, – закатывает глаза Варис, когда слышит его рассказ. – Натурально поехал головой.

В общем, спорить с этим бесполезно.

Петир ненавидит наступивший октябрь, нехотя выпускает Сансу из объятий и старается не оставлять её одну.

– Обещай, что завтра никуда не выйдешь. Мне нужно встретиться с издателем на пару часов.

– Да что с тобой? Ты меня пугаешь.

– Пообещай.

– Обещаю, обещаю. Но Петир…

Он целует её так, будто этот раз последний, судорожно, на надрыве. Почти что умоляет её поехать с ним завтра, чтобы ни на минуту не была вне его поля зрения.

Завтра обещали дождь.

***

Судьба́ —предопределённость событий, поступков. Бейлиш столько раз доказывал, что с ней спорить бесполезно. Сколько лет он смеялся над теми, кто пытался.

Когда Санса не берет трубку, он заметно напрягается.

Когда она не принимает его звонок в третий раз, Петир переносит встречу, вслед услышав что-то про «зазвездившегося писаря».

Ему всё равно. Он смотрит, как по асфальту бьют капли, и дышит этим мокрыс воздухом, доставая сигарету. Зажечь получается не с первой попытки.

– Возьми же трубку, давай.

Из детства он помнит, как отец сел перед ним на корточки и сказал, что теперь они будут вдвоем. Что мама смотрит сверху, потому что ангелы забрали её к себе. Он не помнит своих чувств, только заплаканные глаза отца и то, что в этот день в Перстах светило редкое солнце.

Когда ему говорят о смерти Сансы, идёт дождь.