Текст книги "Northern downpour (СИ)"

Автор книги: RomKole

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

На дворе весна, и солнце заливает просторную кухню светом, когда Нура достаёт торт, устанавливая на нем три свечки. Ей нравится заботиться о ком-то, словно именно для этой цели она и была создана. Она не думала о детях, когда ей было шестнадцать, главной темой для разговоров был школьный выпускной и вечеринки Пенетраторов, а в душе разгорался ярким пламенем бунт, желание изменить мир. Она не думала о детях, когда ей было двадцать, потому что жизнь, казалось, только начиналась. Мир открылся с новых сторон, старые друзья оставались на фотокарточках, а чемодан был всегда наготове. Она не была готова к материнству в двадцать три, когда узнала о беременности. Это было до Кэриты.

Она, наверное, стала спокойнее, находя умиротворение в обычных вещах, но это не значит, что жизнь стала хуже. Она продолжает течь, счастье – не только спонтанные решения и юношеский максимализм. Она старается быть хорошей матерью, помогать людям через свои статьи в одном из журналов и блог с парой тысяч подписчиков.

Взгляд цепляется за фотографии на холодильнике, они неровно прикреплены магнитами и некоторые выцвели от времени, но всё-таки каждый раз навевают нежную ностальгию по тому, чего уже не повторить. На фото у Вильяма непослушная чёлка, светлый свитер и её щека, прижатая к его плечу. Нура вспоминает, как она приехала разбитой из Лондона, склеивая прежнюю себя по обрывкам и кусочкам, клятвенно обещая не верить и не надеяться. Это было этапом, который стоило пережить, потому что потом, конечно, был милый и заботливый Пьер. Он учился по обмену в их школе, робко улыбался и слегка заикался, но это не мешало ему застенчиво ухаживать и краснеть. Они встречались до окончания школы и расстались хорошими приятелями, хотя Пьер, как полагается французу, написал ей красивое письмо-признание, затерявшееся потом в многочисленных переездах.

Потом был Джозеф, её коллега в маленьком издательстве, где она подрабатывала во время учёбы в университете. У него были пшеничные волосы, очки и мнение обо всем на свете. Они путешествовали вместе по Италии и Венгрии, смотрели на искрящиеся фонтаны и играли вечерами в скраббл. Будь она старше, то, может, согласилась бы выйти за него, но их страсть остыла, он уволился, и Нура переехала в Мадрид, решив, что устала от холода Норвегии.

Затем случился Вильям. То есть он случился на пару лет раньше в школе, но вдруг появился снова случайным днем в аэропорту. Он сменил образ плохого мальчика на самоуверенного бизнесмена, оставив только кривую улыбку и привычку преследовать её. Они начали всё заново, с чистого листа – в спешке обменялись номерами в зале аэропорта, а потом разбежались в разные стороны, потому что их жизнь давно перестала быть общей.

Вильям написал первым. (Не)привычным «Привет, красавица». Нура долго смотрела на его сообщение, пару раз откладывала телефон, прежде чем написать «Вильгельм», а после стереть и отправить «привет, Вильям». Ей казалось, так она проводит черту между тем, что было и тем что сейчас. Этим же вечером она созвонилась с Эвой по скайпу, и они проболтали пару часов, распивая вино по разные стороны экрана. У Мун был затянувшийся роман с Юнасом с чередой мимолетных интрижек с Крисом – то, что Нура могла назвать стабильностью.

Этот новый Вильям стал ей другом. Они болтали по телефону, когда она была в Лиссабоне или французском Провансе (рядом дремал Пьер, когда она выскользнула из кровати). У Вильяма была девушка. Он, вроде, встречался с ней больше года, и отец надеялся, что они поженятся, но Нура знала, что этого не случится. Что-то противное тихо шептало «он же не мог тебя забыть». У неё не было права претендовать на что-то кроме дружбы, она не была уверена, что ей было нужно что-то кроме этого – новая жизнь устраивала её полностью.

Они встретились только через год того случайного столкновения в аэропорту Мадрида, когда, наконец, ей удалось выбраться в Лондон.

– Как же я ненавижу такую погоду, – жаловалась она, когда Вильям встретил её с огромным черным зонтом. Рубашка на нём всё же слегка вымокла от моросящего дождя, но улыбка была широкой и открытой, пока они шли до такси.

– Тебе раньше нравился дождь. Старый сезон «Форс-мажоров» и горячее какао.

– Хорошо, мне не нравится Лондон, – призналась тогда она, и он замолчал на какое-то время, видимо, вспоминая их расставание.

– Я мог бы взять отпуск и прилететь к тебе. Ты же в последнее время жила в Варшаве?

Нура качала головой, ударяя отросшими влажными волосами о щеки.

– Отец бы не отпустил тебя.

– Я бы его уговорил.

А потом были прогулки, сплетенные пальцы и попытки узнать друг друга заново (Нура была уверена, что она полюбит любую из его версий). Они блуждали по Лондону, терялись на его улицах и говорили, говорили, говорили…

У него была модная квартира с неплохим видом, плазмой и удобной большой кроватью в спальне, отгороженной полупрозрачными дверьми. Он и в семнадцать создавал впечатление богатого мальчика, у которого есть всё, а теперь с часами за пару тысяч евро и своей недвижимостью в столице Великобритании, стал самым настоящим мужчиной со связями и людьми в нужным местах. И всё же… он оставался тем самым Вильямом, который просил Нуру читать ему вслух норвежскую поэзию и сдувал чёлку на один бок. Его поцелуи так и оставались обжигающими, а ладони скользили по телу, словно проверяя, реальна ли она в его руках. Нура расстегивала пуговицы на его рубашке и думала, что не стоило тогда отвечать на его смс, одновременно приходя к решению, что мимолетный роман никому не повредил. В Варшаве у неё завязывались отношения с очередным коллегой (с карими глазами, выбритыми висками и манией пить зеленый чай). Она больше не верила в сказку, где Вильям был принцем, поэтому целовать его можно было без опаски.

Как она и предполагала, их роман продолжился. Каждый раз, когда он готов был выдохнуть заветные слова, Нура заставляла его замолчать, прижимаясь губами к его рту. Они по-прежнему жили в разных мирах: он в глянце с обложки, а она в постоянных разъездах и статьях для газет/интернет-порталов/журналов. Роман с коллегой не завязался и сошёл на нет через пару свиданий.

Всё изменилось, когда она увидела на тесте две полоске. Это было ушатом ледяной воды на голову, и ей пришлось взять билет на самолет в нелюбимый Лондон, чтобы там размахивать руками перед глупо улыбающимся Вильямом, а потом едва не бросить в него стаканом.

Сейчас ей кажутся далекими те дни, когда она спорила с ним, упиралась и отказывалась принимать кольцо. Нура опускает взгляд на свои руки, хмыкает при виде привычного золотого ободка. Вильям подходит к ней со спины, утыкается лицом в плечо, и она ощущает его улыбку.

– Доброе утро.

– Вильгельм.

Он смеётся, разворачивает её к себе и целует, как множество раз до этого. Это их утренний ритуал, когда он не в Лондоне с отцом, а дома в Осло. Ему пришлось отказаться от многого, чтобы вернуться в Норвегию, оттого что Нура напрочь отказалась поселиться в Британии (в кой-то веки решила побыть эгоисткой).

– Ты как раз вовремя, она должна скоро проснуться.

Они привязывают шарики к спинке стула и пару минут смотрят на спящего ребенка: её подрагивающие во сне реснички, темные волосы и маленькие пальцы, сжимающие одеяло. У них куча фото Кэриты, но каждый раз хочется сделать новое, потому что она меняется день ото дня. Вильям Пенетратор, которого считали плохим мальчиком и главным бабником школы, совершенно не может устоять перед малышкой, которая, только разомкнув карие глаза, начинает вить из него верёвки. Он сжимает талию жены, и выглядит донельзя счастливым, когда Кэрита сонно причмокивает, глядя на родителей несфокусированным взглядом.

– С Днём Рождения, солнышко.

И Нура тоже счастлива.

========== соулмейты au ==========

С этим миром что-то было не так – как иначе объяснить то, что невозможно увидеть цвета, пока не поцелуешь своего соулмейта? У Вильяма проблем с поцелуями не было, его вполне честно считали дамским угодником и неисправимым бабником. Он презрительно хмыкал, когда речь заходила о родственных душах и разбивал сердца маленьким наивным девочкам, которые пытались соблазнить его в надежде, что он окажется их соулмейтом.

Само собой, он не хотел признавать, что и сам в тайне надеется на это.

Он старался из всех сил представить, каковы цвета, каков мир по-настоящему. Плохиш Вильям Магнуссон отчаянно желал разделить свою жизнь с кем-то.

И всё же… Сколько бы он не играл свою роль, не целовал блондинок, брюнеток, рыжих, он продолжал видеть только серый.

Когда они с Крисом и ещё парой ребят едут в Берген на уикенд, то Вильям не планирует ничего особенного – хорошо оттянуться и найти временную подружку. Берген его раздражает больше других городов: всюду цветы и море зонтов, цвета которых он различить не может. От влаги челка неприятно липнет ко лбу, а в толстовке прохладно, но он всё равно идёт с парнями на ярмарку. Там, как правило, можно найти пару прелестных девочек, которые мечтают о соулмейте (ах, как жаль, что их город слишком мал в сравнении с целым миром).

Вильям наступает в лужу, матерится под смех друзей, и, подняв взгляд, на секунду замирает. В одной из палаток сладости продает симпатичная девушка, у неё широкая улыбка и дождевик (конечно, серый). Крис ловит его взгляд и хлопает по плечу.

– Удачи, бро.

Вильям хмыкает и идёт прямо к палатке, зонт по пути задевает другие зонты, но местные к этому привыкли, поэтому даже не делают замечаний. В очереди приходится стоять дольше, чем хотелось бы, потому что пухлый мальчик впереди никак не выберет конфету, задерживая остальных покупателей. Вильям наблюдает, как двигаются тонкие запястья, насыпая горсть леденцов в пакет, а губы, довольно темные (скорее всего, помада), изгибаются в улыбку. Она ему нравится.

– Привет.

Он нацепляет выражение, на которое ведутся все девушки, а взамен получает дежурную вежливую улыбку.

– Здравствуйте, что вам?

Когда не видишь цветов, учишься понимать мир по другим признакам, и Вильям ставит ещё один плюсик напротив пункта «голос».

– Твоё имя.

– Что? – брови сходятся, но улыбка продолжает оставаться на месте.

– Как тебя зовут?

– Нура, – недоуменно отвечает она, переминаясь с ноги на ногу. Вильям кладет горсть монет и первую попавшуюся шоколадку на прилавок.

– Вильям.

Нура пробивает товар, всеми силами стараясь не смотреть на него, и Вильям ухмыляется: ему не привыкать к смущению и деланной наивности.

– Очень приятно, Вильям. Спасибо за покупку, приходи ещё.

Он перехватывает её руку, когда она протягивает чек и сдачу, и Нура вздрагивает.

– Встретимся сегодня вечером?

Она мгновенно перестаёт быть милым приветливым сотрудником, вырывает руку и произносит, глядя на него теперь уже с неприязнью.

– Найди себе кого-нибудь другого. Ты задерживаешь очередь.

– Я всё равно ещё вернусь, – зачем-то говорит он, запоздало думая, что фраза будто вырвана из дешевого ужастика. Он не собирается преследовать девчонку, но что-то в ней есть такое, отчего хочется увидеть её снова.

Вильям по-прежнему не любит Берген. И, тем не менее, город кажется ему немного уютней, когда он стоит на площади, глядя, как Нура идёт после работы. На ней всё тот же дождевик, а теперь ещё видны резиновые сапоги. Вильяму нравится её непосредственность, и он подходит к ней.

– Привет, Нура.

Она вздрагивает, едва не подпрыгнув на месте, а потом хмурит брови и скрещивает руки на груди.

– Опять ты.

– Рад тебя видеть.

– Если ты продолжишь меня преследовать, то я вызову полицию.

От неё пахнет конфетами, и ему больше всего хочется заключить её в объятия и увидеть весь калейдоскоп цветов. Он толком не может понять, что в ней особенного. Девушек с приятной внешностью полно и в Осло, однако он стоит в Бергене и не может оторвать взгляда от Нуры.

– Погуляешь со мной? Я не местный.

– Найми гида, причем тут я?

– Ты мне понравилась.

– А ты мне нет, – с этими словами она обходит его и быстро шагает прочь, словно боится, что он будет догонять. У Вильяма мелькает такая мысль, но он глядит ей вслед и достает пачку сигарет. Посмотрим, Нура, кто кого.

Он приходит на ярмарку на следующий день. Нура всё так же продает конфеты, но в этот раз он умнее: выжидает обеденного перерыва, чтобы купить кофе и прийти к ней.

– Ты маньяк, скажи честно?

– Нет, обещаю, я не маньяк, – он протягивает ей картонный стакан с черно-белой росписью. – Мне показалось, что ты любишь карамельный латте.

– Он отравлен? – она опасливо берет его в руки и вдыхает запах.

– Нет, – посмеивается Вильям, делая глоток из своего стакана.

– Ладно, но я больше люблю какао.

– Буду знать.

Уголки её губ дёргаются в улыбку, но она прячет её за своим кофе. Вильяму нравится находиться рядом с ней, он не желает думать о том, что завтра уезжать.

– Так, ты погуляешь со мной вечером? Обещаю, я не буду приставать.

Обычно он настойчивее, но в этот раз ему действительно хочется прогуляться и насладиться компанией. Узнать Берген получше. Увидеть что-то кроме зонтов и деревянных домов.

– Посмотрим.

Нура проводит ему небольшую экскурсию по городу. Она рассказывает о его истории, о многих вещах, но молчит о себе, хотя Вильям понимает, что хочет знать о ней больше имени и места работы.

– Мы с Эвой собираемся переехать в Осло после школы и поступать там. Провинциалы все так говорят, знаю, но… мы всё уже продумали.

– У тебя всё получится.

– Ага, спасибо, – она кутается в свитер, глядя перед собой. Вильям кладет руку ей на локоть, не обращая внимания на моросящий дождь и прохожих.

– Можно тебя попросить?

– Что? Мы прямо посреди улицы…

– Поцелуй меня. Всего один поцелуй.

– Боже, не говори, что ты фанатик… Все так помешаны на соулмейтах, это такая ерунда…

– Пожалуйста.

– Отпусти мой локоть, на нас уже косятся.

– Нура.

Она смотрит снизу вверх, явно сомневаясь в его нормальности, и Вильям пытается передать взглядом свои чувства. Он не может уехать, не попробовав. Никогда ещё он ничего так не желал.

Нура приподнимается на цыпочки, придерживаясь за края его толстовки, и мажет губами по его губам мимолетно и легко, но когда Вильям моргает, то видит, как изменился мир. Он ошарашено оглядывается, чтобы потом уставиться на не менее шокированную Нуру. У неё яркие губы, и красивые глаза. Голова начинает кружиться.

– Чёрт.

Вильяму нравится Берген всё больше.

========== студент/школьница au ==========

Отцу нравится показывать, кто главный в доме, кто босс, поэтому когда после очередной драки Вильяма направляют на исправительные работы в школу, он закатывает глаза и сдувает чёлку с глаз. Он уже четыре года, как студент, о какой школе может идти речь? Крис, само собой, смеется, когда слышит этот нонсенс, а вот Магнуссону не очень-то смешно. Как отец договорился с директором выше его понимания, и с понедельника он должен целый месяц убирать за подростками школьную лужайку. Слава господу, что его не заставляют чистить сортир, это было бы совсем унизительно.

Её сложно не заметить, эту девочку. Её имя перекатывается во рту, как песня с приятным мотивом. «Ну-у-у-ура», – тянется медленно, как последняя нота в куплете. Вильям не западает на школьниц, ему просто нечем занять свои мысли во время наказания.

Это оправдание держится ровно два дня и восемь с половиной часов, ровно до того момента, как он видит её на подоконнике со взглядом устремленным куда-то вдаль.

У него на каждый день недели новая красотка, и это было весело в старшей школе, когда количеством уложенных в койку девиц измерялась популярность. Сейчас же это выглядит жалким позерством. Вильям не старается следовать чужим стандартам, просто не знает, как вести себя иначе. Наблюдение за Нурой становится его маленьким хобби, которое не является тайным, как бы этого не хотелось.

– Эй, – он ощущает прикосновение к своему плечу на одной из перемен. – Почему ты постоянно пялишься? Это можно считать преследованием.

Вильям выпрямляется, тут же заметно возвышаясь над девчонкой, и тянет губы в усмешку.

– Я же не хожу за тобой.

– Неважно, – она скрещивает руки на груди, и он ждёт, что вот-вот надует губы, как ребенок. – Просто прекрати.

– Я Вильям, – вместо ответа произносит он, продолжая насмешливо глядеть на неё сверху вниз. Нура сужает глаза на долю секунды, а после гордо уходит, ни разу не обернувшись.

Невыносимая.

Он впервые не рассказывает ничего Крису, вдруг ощутив, что это слишком личное, чтобы делиться. Эта девочка слишком его, чтобы впустить ещё и Шистада. Хочется спрятать её, укрыть от мира. И это плохой знак. Вильям Магнуссон не привязывается к людям, так как ничего хорошего это не приносит.

Он закуривает после окончания работы, когда видит её – белые волосы, красная помада, серый просторный свитер. Ничего, что могло бы привлечь его внимание пару лет назад, но сейчас её невинность и острый ум играют с ним злую шутку. Нура прижимает сумку и, нахмурив брови, рассматривает парковку.

– Красавица, тебя подвезти?

Дёргается, услышав его голос, и поворачивается, сверкая глазами-льдинками. Очаровательная.

– Нет, Вильгельм, обойдусь.

– Вильям.

– Всё равно.

На кожу начинают падать холодные дождевые капли, сначала редко, а потом всё больше и сильнее, и Нура шипит себе под нос проклятья, почти фанатично высматривая кого-то на парковке.

– Не бойся, я не кусаюсь. Отвезу тебя в целости и сохранности.

Она наклоняет голову вбок, видимо, всерьёз рассматривая его предложение, чтобы спустя минуту ответить, фыркнув:

– Я тебя не боюсь.

– Как скажешь.

В машине тепло и пахнет дорогой кожей. Нура осматривает салон осторожно, словно начинает сомневаться в своём решении, и Вильям слегка гнёт губы в улыбку. У него крыша едет от её близости, и это пиздецки неправильно. Она школьница. Школьница.

– Назовешь адрес?

Нура вздыхает и послушно говорит название улицы и номер дома. Вильям почти что разочарованно цокает языком, оттого что дорога займет от силы пятнадцать минут. Чертовски мало.

Где-то в середине пути он нарушает тишину, отрывая Нуру от созерцания видов за окном. Как бы ему не нравился её профиль, голос услышать хочется больше.

– Сколько тебе? Шестнадцать?

– Почти восемнадцать.

– «Почти» не считается.

– Тебе какая разница? В универе мало девушек и ты решил переключиться на школьниц?

– Не поясничай, тебе не идёт.

– Не включай сурового взрослого, тебе не идёт.

– Ну-ура.

Остальную часть дороги они слушают музыку. Вильям разочарован и доволен в равной мере.

***

Его наказание длится до декабря, и где-то в конце октября, он обнаруживает Нуру на одной из лавочек во время учебных часов. Его не слишком утомляют работой теперь, когда он показал себя, как исполнительный мальчик, поэтому он подходит к ней и присаживается рядом.

– Прогуливаешь, значит?

– Вильгельм.

– Я могу на тебя пожаловаться.

– Ты не станешь, – тянет она, но всё равно кидает на него подозрительный взгляд, ожидая подвоха. Он улыбается и пожимает плечами, не отрывая глаз от её лица.

– Не стану, если ответишь на мой вопрос.

– Это шантаж?

– Пусть так, – Вильям сдувает челку и точно знает, что этот раунд останется за ним. Нура заметно потеплела к нему за последние две недели, хотя всеми силами старается не показывать этого.

– Хорошо, задавай. Только номера своего я тебе не дам.

Он благоразумно умалчивает, что одна из её подружек давно разболтала её номер ему. Незачем пока раскрывать все карты.

– Что читаешь?

Нура удивленно моргает, опускает взгляд на книгу в своих руках, будто видит её впервые. Щеки покрывает едва заметный румянец, и это слишком мило, чёрт подери.

– «Гордость и предубеждение».

– Школьная программа?

Она самодовольно улыбается, глядя на него с превосходством.

– Нет, дубина.

– Почитаешь мне вслух?

– Если тебе так интересно, то посмотри фильм, – фыркает она и демонстративно утыкается в книгу, давая понять, что разговор окончен.

Вильям делает заметку именно так и поступить в ближайшее время. Это кажется ему важным.

***

22:10 от «неизвестный номер»: приходи сегодня на вечеринку, я вышлю адрес.

22:11 от «малышка»: кто это?

22:11 от «неизвестный номер»: это Вильям.

22:15 от «малышка»: я даже не хочу знать, как ты достал мой номер.

22:16 от «неизвестный номер»: придешь? Обещаю, я не дам тебя в обиду.

22:50 от «малышка»: я ложусь спать, завтра в школу.

***

– Так, сегодня твой последний день? – спрашивает Нура, опираясь о забор. От неё сладко пахнет духами и жвачкой, хочется сгрести её в свои объятия на глазах у всей школы (а особенно у того парня, с которым она мило болтала на одной из перемен). Вильям ухмыляется, оглядывая её с ног до головы, замечая прикушенную губу.

– Будешь скучать?

– Ещё чего, – закатывает глаза, но улыбается. Ей идёт улыбка.

– Да брось, ты напишешь мне завтра же.

– Ничего подобного, ты невыносимый.

– Я тебе нравлюсь, Нура Амалие Сатре.

Нура склоняет голову, заслоняя слегка лицо белыми волосами, и Вильям тянется рукой, чтобы заправить прядь ей за ухо. Она чересчур довольная, и что-то ему подсказывает, что дело в почти детской любви к новогодним праздникам. Он сам давно так не радовался, но её настроение заразно.

– Может, я буду скучать по твоему вечному преследованию. Чуть-чуть.

– Я знал.

– Нет, не знал.

Она делает долгий вздох, и Вильяму кажется, что вот-вот уйдет, как всегда оставив за собой последнее слово, но вместо этого Нура удивляет его, встав на цыпочки и мимолетно поцеловав в губы. Это прикосновение длится не дольше нескольких секунд, но их достаточно, чтобы Вильям успел понять – ему просто так не отделаться от мыслей о ней.

– Не обольщайся сильно, – бормочет она и отходит на шаг, а он только глупо улыбается.

Это начало чего-то нового. Ей восемнадцать через пару месяцев, осталось совсем немного. Нужно только подождать.

20:45 от «Вильгельм»: встретить тебя завтра после школы?

21:01 от «малышка»: только не опаздывай.

Комментарий к студент/школьница au

первоначально выложено в группе another ending

========== хогвартс au ==========

О них ходят легенды.

(Не те героические и вдохновляющие, как о “мальчике, который выжил”, а грязные и мерзкие, вроде того, сколько девчонок Крис Пенетратор занесёт в свой список в этом году, или кому ещё достанется один из бесконечного количества красно-желтых галстуков Вильяма (на них инициалы, о Мерлин!))

Шепот доходит до гостиной Рейвенкло, ударяется о стены влюбленными смешками девочек, и Нура только упирается взглядом в книгу, потому что говорить что-то бесполезно.

Такие засранцы, как Пенетраторы, проникают глубоко под кожу и их (кажется) не вывести даже непростительным. Вильде до сих пор бегает мимо стола Гриффиндора влюбленным щенком, кидая тоскливые взгляды на тёмную макушку.

Эва провожает долгими взглядами Криса, упорно делая вид, что не с ним торчит почти каждый вечер в Астрономической башне, а Нуре приходится стискивать зубы, так как Вильям (бойся хищников, девочка, никакие умные словечки не спасут) пытливо наблюдает за ней, изредка перехватывая в коридорах.

Хуже прочего, Нуре его внимание чертовски нравится. Так, что колени предательски дрожат, когда он приближается (и ухмыляется, поправляя чёлку).

– Нет.

– Я ещё ничего не спросил.

Нура тяжело вздыхает. Может, слегка фальшиво, но Вильям притворяется, что её выходки его забавляют.

– Ответ всё равно «нет».

– Я зайду за тобой в одиннадцать. Будь готова. Иначе твоя маленькая подружка, Вильде, кажется, снова окажется с разбитым сердцем. Может, тогда она перестанет постоянно маячить перед глазами.

Засранец. В один момент – сладкий, как ирис в её любимой кондитерской, с улыбками и мягким тембром, которому позавидуют слизеренцы, и вдруг, бах, кидает с высоты на землю мудачеством. Нура поправляет манжеты рубашки, глядя, как Магнуссон трансгрессирует.

Это надо прекратить. Его преследования, её слабые протесты. Его шантаж, её игру в прятки.

В умных книжках из библиотеки не пишут, как вести себя в ситуациях, где задействована душа (с точки анатомии её вовсе не существует). То, чего нет, болеть не может? Тосковать, пуская в кровь что-то тяжелое, почти невыносимое, и саднить, как противная царапина от острой страницы тетради.

– Ты в порядке?

По слепяще рыжим волосам сложно не узнать Роуз, и Нура тянет уголки губ в чем-то вроде «я-так-устала-врать». Роуз слишком проницательна, чтобы задавать вопросы, но, зная её неугомонную натуру, точно не оставит в покое. Её ладошка скользит по локтю Нуры, и становится немного легче.

– Тебе, Сатре, нужно перестать всё анализировать, – она щелкает её по носу, прежде чем ненастойчиво потянуть за собой. – Девчонки уже, наверное, нас заждались. Что ты вообще забыла в этом коридоре?

***

«Прости, появились планы. Надеюсь, ты любишь сладкое. В.»

Первое желание – выбросить небольшую коробку к дьяволу, сжечь её и пепел разбросать по всей гостиной, стряхнуть в озеро, растоптать, но… Нура мнёт записку и открывает проклятую коробку, почти что ожидая, что оттуда вдруг выскочит маленькая копия Магнуссона. Но там всего лишь множество разноцветных леденцов в шуршащих обертках.

Нуру учили, что нельзя выкидывать еду, и она, перевязав запястье бархатной черной лентой (у негодяя даже обычная лента умудряется быть не такой, как у всех), разворачивает фантик и запускает одну конфету в рот.

К сожалению, попадается малиновый вкус, а его она любит.

Даже тут мерзавцу повезло.

Есть у него лимит, или ей так и придется строить из себя неприступную, холодную стерву, ожидая, когда золотой мальчик уже проколется?

Нура решает оставить его подарок без ответа и соглашается прогуляться у озера с Юсефом, с которым они когда-то помогали профессору Спраут.

Аскар притягательно милый и галантный, подает ей руку на прогулке, и они вместе балуются, запуская камни по воде и болтая о всяком. С ним легко, как с хорошим другом, и глаза у него шоколадно-мягкие в противовес почти черному прищуру Вильяма. Магнуссон вечно маячит на периферии мыслей, не даёт расслабится ни на секунду, и Нура ненавидит его с каждой минутой сильнее. Он – воришка, который утаскивает её вполне удачное свидание с Юсефом.

– Не знаешь, Сана с кем-нибудь встречается? – спрашивает Аскар вдруг, и мозаика сходится. Нура от иронии и облегчения почти смеется вслух, но глушит этот порыв закушенной губой.

Ей гриффиндорского мальчика не вытравить из мыслей даже добрыми усмешками Юсефа, который так же, как она, пытается что-то поменять.

***

Вильям не перестает её преследовать, поэтому неудивительно, что в один из дней Сатре всё-таки сдаётся (это не белый флаг, это вынужденный компромисс). Они сидят в небольшом кафе, и перед ней аккуратный кусок черничного пирога, а Вильям напротив смотрит, не отрывая глаз, и улыбается своим мыслям.

– Как твои тренировки по квиддичу, Вильгельм? – тянет Нура, лишь бы скрыть смущение и воцарившуюся тишину. Вильям сдувает чёлку и тянет рот в усмешке.

– Вильям. Ты ведь знаешь, как меня зовут.

– А ты избегаешь ответа на мой вопрос.

– Тебе, правда, интересно?

Он спокоен, потому что для него нет ничего необычного в свидании с простой девчонкой на два курса младше. У Нуры от этой несправедливости потеют ладони, и хочется притопнуть ногой.

– Нет.

– Ты невероятная, Нура.

И звук того, как он тянет её имя, слаще любимого черничного пирога. Заткнуть бы уши, сказать ему замолчать, у неё не хватает сил сопротивляться – она всего лишь живое существо, Мерлин.

Нура отворачивается к окну, пусть его голодные взгляды упираются ей в профиль.

От большого количества сладкого, в конце концов, могут заболеть зубы.

***

К приближению новогодних праздников настроение Нуры стремится к нулевой отметке. Её родителям, очевидно, снова плевать на традиционные представления о семье, и они слишком увлечены разрушением друг друга, чтобы вспомнить о дочери. Девочки разъезжаются по домам, и Роуз зовёт с собой, но Нура не слишком хочет находиться в шумном переполненном доме.

Она остаётся в Хогвартсе, помогает украшать его и, в дань своему факультету, помогает некоторым ученикам с проблемами в зельеварении (будь полезен, если можешь).

Её главная проблема тоже никуда не уезжает, невзирая на чистую кровь и замашки аристократа. От того, что Вильям где-то рядом, Нуре даже спокойнее, хотя это и противоречит всем её обещениям и принципам.

Магнуссон приносит ей в гостиную какао, распугивая всех одним своим видом, и они сидят у камина, пока он болтает что-то о детстве, о сестре, о брате, о магии, о том, как было, пока всё не стало рушиться на глазах, и о том, как никогда уже не будет.

Сатре молчит, глядя, как огонь отбрасывает причудливые тени на стену. Иногда её взгляд останавливается на губах Вильяма, словно пытается считать с них ложь.

– Ты такой упертый, – выдыхает она.

Магнуссон ведет головой, сипло отвечая:

– Если ты сейчас скажешь мне прекратить, я прекращу.

Это вроде бы именно то, чего она добивалась. Исход, при котором сердце Вильде не будет разбито из-за неё, при котором её собственное сердце останется целым. И Нура шепчет:

– Прекрати.

Вильям кивает и встаёт с дивана, без возражений выполняя её просьбу, а потом всё слишком быстро: где-то у двери она догоняет, тянет его за руку и лихорадочно целует, ощущая на губах привкус какао.

Где-то на половине пути Нура осознает важную вещь – она будет вечно жалеть, если не попробует.

К чёрту попытки быть лучше, чем ты есть. А сердце можно и склеить.

Комментарий к хогвартс au

больше – в группе another ending

========== свадьба друзей au ==========

В конце августа Нура прекрасно осознает – пора прекращать. Бежать куда-то в бешеном темпе мегаполисов, заливать в себя кофе средней паршивости и цитировать давно умерших классиков под своими фото в инстаграм. Вся её жизнь после окончания школы словно попытка доказать кому-то, что есть, смотрите, жизнь после Вильяма Магнуссона; что она не расколота на части и дышит полной грудью.

А саму душит этот мадридский август с громкими прохожими и безразличным взглядом отца. У родителей снова тот период, когда они решили разойтись, а у матери новый ухажёр в Швеции – почти что возвращение к корням.

– Нура, тебе надо больше быть на солнце.

Будто бы она не жарится на испанском солнце три месяца к ряду, строча на ноутбуке умные статьи о самоуважении и пятнадцати шагах к началу новой жизни.

Такое читают девочки вроде Вильде с наивными голубыми глазами и верой, что всё будет хорошо. Нуре кажется лицемерием каждое “нужно любить себя” и “не позволяйте другим решать за себя”. Ей бы сейчас не помешал пинок под зад и чья-то сильная рука.

Она мешает в стакане холодный чай и перечитывает письмо Евы: “Ева Квиг Мун и Кристофер Шистад приглашают вас на торжество в честь бракосочетания”, дальше приписка с адресом и милым сердечком красной гелевой ручкой.