Текст книги "Приручи ворона (СИ)"

Автор книги: RoksiG

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

========== Часть 1 ==========

И, как бывает в бравурных и глупых геройских балладах, спаситель явился в последний момент.

Командор Ордена бедных рыцарей Иерусалимского храма Бриан де Буагильбер негодовал: исход поединка был очевиден. Противник был уставшим, лошадь под ним – загнанной. Все должно было решиться с одного удара. Это была бы самая никчемная победа из тех, которые одерживал Бриан. Мальчишку, называющего себя Айвенго, он даже в чем-то уважал. Бриан не предполагал, чем мальцу насолил, но тот, как назойливая оса, все время оказывался поблизости. Все бы можно свести в шутку, да только этой «осе» на турнирах не силой, а лишь волей непонятной удачи удавалось одерживать верх. Но третий раз должен был стать решающим.

Мальвуазен уже предупредил, что случится, если друг вдруг откажется от поединка. Его позорно вздернут в собственных доспехах, а еврейку безоговорочно сожгут. Ведь какие еще нужны доказательства чар?

Мальчишка был ее единственным шансом, но гордость вставала поперек страсти: как же она беспокоилась о нем: «Твои раны ещё не зажили. Не бейся с этим надменным человеком. Зачем же и тебе погибать?». Что ж… Так тому и быть. Неплохой день для доблестной смерти молодого идиота.

Бриан де Буагильбер еще раз взглянул на привязанную у позорного столба девицу: «Прости меня, любовь моя. Я пытался…». Как же она была прекрасна. Она что-то шептала, видимо, свои молитвы и вдруг оказалась совсем рядом. Или нет… Не она, а бестелесный ее призрак с глазами-безднами. Оруженосец застегнул забрало храмовнического шлема, а призрак протянул в его направлении руку. Это было похоже на сумасшествие. Никто не видел ее, кроме Бриана. Разве что верный конь Замор занервничал, попятился. И тут зазвучала труба – знак к началу поединка. Бриан пришпорил коня и ринулся навстречу противнику, а призрак был рядом, легко проник сквозь броню и плоть, дотянулся до сердца и сжал его тонкими пальчиками.

Рыцарь святого храма видел, что, как и он и ожидал, соперник не выдержал его удара и рухнул, но одновременно с тем и в его собственных глазах потемнело, а мир сжался в горошинку. У него еще оставались силы крикнуть: «Ведьма» и предупредить обманутых товарищей, но он только шепнул: «Живи, коварная» и упал, как скошенный колос. Вот и все. Конец. Глупый и бесславный… Только об этом сожалел Бриан Буагильбер, погружаясь во тьму.

Но не так просто оказалось его извести даже ведьме.

Бриан не знал, сколько находился в предательской беспомощности. Он был жив. Он дышал. Сердце билось ровно. С некоторым опасением распахнув глаза, он поначалу решил, что ослеп – такая темень была вокруг. Бриан попытался подняться, но тело почти не слушалось его, а поднятая рука наткнулась на нечто непробиваемое твердое. Жуткая догадка почти привела его в отчаяние: этот низкий свод был ничем иным как крышкой гроба. Голос еще не вернулся к нему, но воздуха, казалось, уже не хватит, чтобы наполнить грудь. Какие бы опасности ни случались, он никогда еще не был в таком ужасе и отчаянии. Бриан Буагильбер не боялся смерти, но даже в самом страшном кошмаре не мог предположить такой исход – быть погребенным заживо. В отчаянии, не смиряясь, а только все больше распаляясь от осознания собственного бессилия, Бриан снова попытался поднять свод могилы, уперевшись в него всеми членами, а потом – с силой ударив кулаком. Бесполезно…

Собрав силы для следующей атаки – ведь лучше разбиться до смерти, сражаясь, чем ждать смиренно смерть от удушья, – Бриан замер и вдруг уловил какую-то возню там, наверху. Это могло быть просто голодное животное, а могли быть и друзья, которые не поверили в нелепую гибель величайшего из воинов, мог быть, в конце концов, его чернокожий слуга Осман, с его звериным чутьем. Бриан, настолько мог, завозился так, чтобы быть услышанным. Он не ошибся! Кто-то действительно разрывал могилу. Вот уже донеслось царапанье снаружи по крышке, а потом она поднялась, открывая небо с россыпями звезд. И видит Бог, никогда Бриану раньше не доводилось видеть такой красоты! Потом он взглянул на спасителя, и радость его разом сникла. Похоже, это не было избавлением. Это было агонией и продолжением кошмара. Их было двое. И это были не люди. Над Брианом склонилось два огромных каменных истукана, с грубо вытесанными лицами. Один из них легко, словно дюжий храмовник был котенком, вытащил его за ворот рубахи и перекинул через плечо.

Был велик риск, что вздумай он воспротивиться, чудовище раскроит ему череп, как орех, потому, пока ситуация не прояснится, Бриан предпочел притвориться мертвым. Он видел, как под ногами шагающего, почти как человек, истукана мелькает земля, а затем заметил телегу. По движениям носильщика Бриан понял, что сейчас окажется там. Истукан мог бы грубо швырнуть пленника, но нет же. Он положил его почти мягко.

– Следовало бы тебя оставить там, среди мертвых, сэр рыцарь. Только если твое сердце остановится по вине моей дочери, ее собственное сердечко станет чернее уголька.

Возница телеги был явно человек, но он был последним из людей, с которым сейчас хотел бы встретиться Бриан. Он узнал этот голос – еврей Исаак, отец прекрасной колдуньи Ревекки. Бриан не особо верил в россказни о том, что евреи выкапывают трупы честных христиан, используя их в своих обрядах. Такие слухи нужны были, чтобы напугать чернь, а имеющим власть и силу спокойно разорять проклятое племя. Кто знает, может, и не все это выдумка? Дыма без огня не бывает.

Исаак что-то прошептал на своем наречии, и истукан рассыпался прахом, как и не было, а еврей тронул вожжи, цокнув языком на мула, и повозка двинулась. Что бы ни задумал старик, Бриан был еще жив, был спасен неуловимым везучим евреем. Теперь, куда бы тот ни направлялся, храмовник был уверен, если уж упомянул о дочери, то рано или поздно та должна объявиться.

Вспомнив о коварности Ревекки, Бриан к собственному удивлению почувствовал не злость, а облегчение – жива. После собственной несбывшейся смерти он мог думать только об этом. Может, именно из-за любви к ведьме Господь его не принял ни в ад, ни в рай. Однако после всего этого теперь и у Ревекки образовался огромный долг перед ним. Но оставалось лишь выжидать.

Привезли его не в какую-то тайную пещеру или склеп, а в богатый дом, видимо, принадлежавший самому Исааку. И опекали его не как врага, а как дорогого гостя. Только та, та самая, желанная, все не приходила. Терпение Бриана иссякало. Он готов уже был камня на камне не оставить от этого дома, но тут наконец вошла она. И первым почувствовало ее сердце, подскочив, как только шевельнулась расшитая восточными узорами занавеска, прикрывающая вход в покои мнимого больного. И тут же покои эти стали подобны райскому саду с единственным прекрасным цветком, пряный аромат которого он вдыхал и не мог надышаться.

На удивление молчалива, но нежна и заботлива была его еврейка. Благом, наверно, было принять из ее рук лично изготовленный напиток, даже если это был яд, но Бриан отодвинул чашу.

– Пей, сэр рыцарь, – Ревекка будто мысли его прочла. – Он не отравлен. В этом доме тебе нечего опасаться за свою жизнь.

Она слегка отпила напиток и снова поднесла чашу к его губам, но Бриан не торопился. Хоть так у него была возможность захватить своими ладонями ее ладошки, почти приласкать тонкие кисти, да и задать несколько вопросов, которые после прошедших событий уже нельзя было списать на недоразумение.

– Скажи, тот парень, что видел, как лебедь несколько раз облетела башню Торкилстона, ведь не врал? Я сам списал на волнение и яркий солнечный свет, когда стоя на парапете ты вдруг исчезла, а через миг появилась снова, и на рукаве было перышко…

Такая откровенная, гордая Ревекка не удостоила его ответом, но это и был ответ.

– Забудь об этом, сэр рыцарь. Забудь обо всем плохом, – шептала колдунья своим бесподобным журчащим говором.– Пей!

Бриан не хотел забывать, но повернул чашу так, чтобы у его губ оказалась та кромка, которую касались губы Ревекки. Он подчинился, прошептав:

– Почти как наш первый, а, может, и последний поцелуй.

Питье было вязким, слегка сладковатым. От него по телу разливалось приятное тепло и клонило в дрему.

– Спи, сэр рыцарь, – тонкие пальчики скользнули по его щеке. И несмотря на тепло питья в чаше, были такими холодными. Бриан желал бы их согреть, но голос любимой убаюкивал. – Завтра будет совсем новый день…

Когда он проснулся, сначала даже не мог вспомнить ни собственное имя, ни как он оказался в этом месте. А потом появилась она, и все разом стало на свои места…

– Ревекка! – он успел схватить ее за запястье до того, как она в ужасе отшатнулась, будто от призрака.– Не смей отталкивать меня, Ревекка! Не смей гнать! Ты видишь, Господь ли, судьба или кто-то еще ведет нас друг к другу. Ты не можешь это не видеть, Ревекка! – пока не успели прибежать ее защитники, кем бы они ни были, он продолжал ее заклинать. – Ты же сама понимаешь, что не всесильна – не остановила пожар, чуть сама не сгорела как ведьма, потом все же пошла на обман…

– Ты сам не ведаешь, что несешь в своей одержимости, – странно, что она не пыталась вырваться, но тогда бы она не была собой.

– Тебе и твоему семейству нужен защитник, сильнее, чем ваши глупые чары. Позволь мне стать твоим защитником.– Она еще раз дернулась, а он отпустил, закричав: – Ведьма! Мои ноги!

Когда он ее отпустил, она шарахнулась, как будто над ней кнутом замахнулись, но тут же кинулась к нему, откидывая покрывало, ощупывая – и это было приятно. Стоило огромных усилий не выдать себя.

– Добилась своего, – стонал Бриан. – Конечно, кому теперь нужен калека.

Она убежала. Потом явился ее отец. И его прикосновения были совсем отвратительными. Хуже того, что в какой-то момент он достал иглу длиной в ладонь и вонзил ее Бриану в ляжку.

– Ты можешь обмануть невинную деву, но не меня, Ворон, – сказал Исаак.

Мысленно Бриан пообещал со старика шкуру содрать, но ни один мускул не дрогнул на его лице.

Когда-то при Гастингсе фальшивым отступлением Вильгельм Нормандский завоевал Англию.

Когда-то молодой Бриан, обманутый женщиной, пришел в Орден защитников Соломонового храма, желая приобщиться великих тайных знаний. Все оказалось обманом. И уже с годами разочаровавшийся, переставший верить в чудеса он вдруг встретил ее…

Бриан нашел слабое место гордой еврейки – она не может устоять перед слабым. Притворяясь больным, ожидая своей участи, бывший храмовник был не менее доволен, чем его соотечественник, давая приказ к отступлению. Блуждая, он столько лет искал свою планиду. И он своего не упустит!

========== Часть 2 ==========

Создавать големов и управлять ими в роду Исаака умели все мужчины. Но настоящий дар повелевать стихиями и демонами, лечить, предсказывать, обращаться зверьем или птицей был у женщин. Исаак помнил тетушку Наву – грустную волоокую женщину, прекрасную, несмотря на преклонный возраст. Она так легко смогла оживить мертвую птичку. Потом Нава просто исчезла. Если она и умерла, никто не заботился о ее похоронах.

Позже отец объяснил, что это не дар вовсе – если для рода благословение, то для носительницы проклятие. Он с нею, пока она невинна. А без него… Ну это словно руки отнять. Так говорил отец, так внушали Наве. Так Исаак потом учил Ревекку.

Существовала еще одна опасность. Если случайно и нарочно по вине колдуньи погибнет человек, сила ее возрастет, но сама она перестанет видеть грань между добром и злом. Участь страшнее, чем одиночество…

Не Исааку грешить, что будущее покрыто тайной. Он видел вещие сны, правда, не всегда, подобно Иосифу, мог разгадать их суть. Мальчишкой ему привиделся разрушенный ураганом сад и шесть сломленных молодых фруктовых деревец, которых он сам посадил. Через многие годы он понял суть. Шестеро детей было у него. Один за другим уходили они в другой мир. Осталась лишь Ревекка, та, которой предстояло нести дар-проклятие.

А накануне Исааку снился ворон. Огромный и грозный он кружился над домом Исаака, а тот был уверен – птица желает украсть его сокровища. Смысл пророчества открылся довольно быстро, когда на турнире в Эшби Исаак увидел того самого рыцаря, что несколько дней назад пытался его убить и ограбить. На щите его красовался летящий ворон, сжимающий в когтях череп. Если бы не добрый саксонский юноша, пророческий сон уже бы стал вещим. Слегка отблагодарить спасителя и незаметно помочь ему с победой, а заодно и обезопасить себя стало долгом Исаака. Там, где есть деньги, не надо чар. Прельстившись целой пригоршней монет, жадный конюх так ловко подрезал подпругу, что ушлый рыцарь не заметил подвоха.

Храмовник проиграл поединок, но даже не покалечился. Злым роком он продолжал их преследовать. Исаак запомнил его имя – Бриан Буагильбер и кричал в ужасе, узнав, что Ревекку отдали этому человеку как награду за разбой. Вот оно – толкование пророчества! Не за золотом охотился Ворон и даже не за жизнью Исаака, а за его дочерью! Она и есть самое ценное сокровище!

Ревекка не давала о себе знать, и Исаак опасался, что с дочерью произошло самое страшное. И все-таки она выстояла. Все устроила так, чтобы наказание врагу выглядело, как возмездие его бога. Но какой ценой? Доченька была так подавлена и опустошена, а Исаак, узнав, что произошло, вдруг решил, что та перешла все же грань. И возрадовался, когда она сообщила, что храмовник лишь усыплен. Кто бы мог подумать, что он будет рад – страшный человек жив!

Конечно же Ревекка не испытывала ничего к тюремщику, кроме презрения. Она безропотно согласилась приготовить зелье для забвения. Дальше план был прост: лишенного памяти, не помнящего даже собственное имя бывшего храмовника оставят у ворот любого монастыря подальше отсюда. Там он сможет служить своему богу, не проливая кровь, а молясь и пытаясь понять, кто же он есть, или смириться. Достойное покаяние!

Какие бы злые силы ни защищали Ворона, но зелье на него не подействовало. Что-то не так было с ним? Или с Ревеккой?

Впервые Исаак строго с пристрастием допрашивал дочь.

– Почему ты не исчезла с замка? Мышонком или птичкой, но ты могла это сделать. Не говори, что надзор был слишком суров!

Она подняла на него глаза, в них было отчаяние, но не слезы. Плакать Ревекка не умела.

– Я попыталась, но вернулась…

Исаак смягчился, он дал ей путь к оправданию.

– Из-за молодого Айвенго?

Ревекка отрицательно качнула головой. По-женски она умела хитрить, таская отцовские деньги для нуждающихся и тайком приводя в дом хворых, но врать – нет. Сейчас она сама была в смятении и не могла объяснить, что же с нею твориться.

– Я пыталась… Но вернулась добровольно… Из-за… – она, склонив голову, бросила беглый взгляд в сторону стены, за которой лежал их гость.

Сердце женщины – загадка, но Исаак с высоты своего опыта и отцовской любви понимал ее лучше, чем она сама. Почему хоть самый никчемный, но не человек их веры? Почему не тот саксонец? Он бы не уронил достоинства, связавшись с еврейкой, она, не потеряв гордости, прижгла бы болезненную рану отказа.

– Храмовник должен умереть, – вынес решение Исаак. – Он вернется к своим. И как они объяснят его воскрешение? Колдовством! А как иначе? И разве они будут неправы? И кого обвинят? Даже если мы уже покинем Англию, будут убиты тысячи и тысячи из нашего народа. Королю Ричарду нужно золото для нового похода. Вот и повод добыть его, не ощипав «честных христиан».

Не Ревекке рассказывать о деяниях Юдифи и Иаили, но в своем решении она вдруг стала непреклонна.

– Я дала ему обещание, что в этом доме ему нечего опасаться. Он поклянется, что не сделает зла ни нам, ни нашему народу. Мы можем забрать его с собой, чтобы быть уверенными.

– Уже поздно, – Исаак заметил, что Ревекка потянулась к запястью. Когда она переживала или была в нетерпении, то всегда крутила браслеты на руках. Небольшая уловка, чтобы не выдать себя. Но теперь их не было, а вещи по комнате не летали, как ураганом подхваченные. Вроде бы мелочь, но она чрезвычайно обеспокоила Исаака. Уже мягче он продолжил: – Иди спать. Сегодня с твоим храмовником уже ничего не случится.

Она подчинилась. Исаак и сам собирался это сделать, ведь как никогда нуждался в предвестии, добром или худом.

Ему снился ворон. Птица не нападала, не охотилась, просто шествовала по каменному забору, прятавшему дом Исаака от чужаков, и с любопытством косила темным глазом внутрь. Когда ворон был совсем рядом, Исаак не выдержав, подняв камень, швырнул в пернатого. Совсем немного не попал. В последний момент, задорно каркнув, ворон подпрыгнул и за один взмах огромных крыльев оказался на молодой, цветущей яблоне. Казалось бы, тонкая ветка под его весом должна была сломиться, но нет – даже не прогнулась.

Долго потом не спал Исаак на своем ложе, ворочаясь и ворча. Из всего бормотания можно было только едва разобрать: «Ладно. Так и быть. Ты победил, Ворон».

Но Ворону об этом еще не было известно…

========== Часть 3 ==========

Что-то нехорошее творилось в Париже. Хоть люди там жили как люди: радовались и сердились, старались не переплатить на рынке, или же наоборот, продать подороже, торговались, просто глазели, но многие из них… Этот город Ревекке не нравился настолько, что она готова была просить отца покинуть его как можно скорее. Дело было даже не в разочаровании. Отец так расхваливал красоты города, что Ревекка поверила: здесь она сможет отвлечься от тяжких мыслей, хоть немного забудет о страшных событиях, из-за которых им пришлось покинуть Англию. Здесь она найдет способ излечить храмовника.

На рынке Ревекка собиралась найти недостающие ингредиенты для зелья, которое наконец-то поставило бы ее незадачливого поклонника на ноги, а тогда уже можно и прогнать его восвояси. Доверить такую покупку она не могла даже отцу. Кроме того, так Ревекка хотела хоть немного потешить свое любопытство и жажду познания нового, незнакомого места. Отец не мог отказать, требуя лишь, чтобы дочь была осторожна, держалось рядом. Конечно же, Ревекка заверила, что давно уже не ребенок, что не отступит от отца ни на шаг.

Все эти разговоры – отцовское беспокойство и наставления, ее обещания – были такими привычными, по-домашнему теплыми. Все было так же, как раньше, до плена, до обвинений, до встречи с Буагильбером. Жизнь постепенно налаживалась, несмотря на то, что в вынужденное путешествие Исааку и его дочери пришлось прихватить еще одного спутника. Ненадолго, Ревекка в этом была уверена и убеждала отца. Храмовник должен уйти. И уйти своими ногами. Ведь нет ничего хуже необъяснимой привязанности к человеку недостойному, человеку, презирающему клятвы и несущему беду.

И все же… Несмотря на всю решительность исполнить задуманное, Ревекке было неуютно на улицах Парижа. Город был словно пронизан нитями смерти – зацепи, и беда начнется. Нечто зловещее накладывало на людей печати скорой, страшной гибели. Глаза Ревекку подводили. Вполне здоровые тела казались ей лишь тонкими оболочками, через которые просвечивались жуткие волдыри и язвы. И тут по спине Ревекки как холодок прошелся. Это нечто опасное стало таким явным, будто сошедшимся в одну точку, в одно существо, которое находилось позади.

Она обернулась и не увидела никого подозрительного: старик молочник, девушка, отдающая ему кувшин, милый белокурый мальчуган рядом с нею, может, сын, может – младший брат. Мальчик, видимо, был очень игрив. Он чуть присел, так, чтобы голова оказалась возле ладони девушки, и вдруг укусил ее.

А парижанка и не заметила. Она обернулась, но не на него, а на пристальный взгляд Ревекки.

– Что вытаращилась? – нелюбезно окрикнула Ревекку девица. Та же попыталась скрыть выражения ужаса, когда кожа на лице парижанки вдруг стянулась, сделав ее приятное лицо похожим на череп, глаза впали, а на губах появились следы засохшей крови. Но хоть ребенок возле нее не изменился. Ревекка уже готова была крикнуть ему предупреждение спасаться, даже если бы он ее не понял, но тут мальчик скривил тонкие губы и оскалился рядом острых, как у хищных рыб, зубов, сердито фыркнул, развернулся и стремительно побежал, сверкая белыми, незапачканными уличной грязью пятками. Вот тут-то Ревекка и совершила глупость, которую не позволяла себе, наверное, лет с семи. Бросив короткий взгляд на отца и убедившись, что тот отвлекся, Ревекка кинулась за маленьким чудовищем. Раздумывать времени не было. Сколько бы людей она могла излечить? Десяток? Сотню? И то – не наверняка, раз к болезни причастен демон.

Но он бежит, а значит, боится. Если она избавится от него, то спасет всех. Раздумывать времени не было. На ходу призывая заклинанием прирученных духов, Ревекка продолжала преследование. В этот миг ей было все равно, что могут о ней подумать порядочные горожане: неистовая, что-то бормочущая на непонятном языке чужеземка в сбившейся накидке, пытающаяся поймать «невинное дитя». Узнай они еще, к какому племени она принадлежит, то никаких бы и доказательств вины не требовалось, чтобы вынести приговор. Только чудом ей еще удавалось не вызвать гнев кого-то из местных, задев во время преследования. Стоило мальчишке крикнуть о помощи, и она бы тут же поплатилась за благие намерения. Слишком поздно Ревекка задумалась о подобной опасности, как и о том, почему зловредное создание предпочло побег очевидному спасению. Что бы это не означало, его ошибка была на руку охотнице, как и то, что чудовище свернуло с площади в маленькую улочку. Послушные духи Ревекки уже окружили его и заточили в круг. Он был пойман. Осталось либо усмирить его, либо уничтожить.

Но хоть теперь и не нужно было укорачиваться от людей, Ревекке стало вдруг неуютно между стенами домов, расположенными так близко друг к другу, что вот-вот сомкнутся. Она как будто снова очутилась в Темплстоу. Да только вместо потолка над нею было небо, а значит, был прямой путь к свободе, и неважно, кто и что об этом подумает. А улочка вдруг закончилась стеной, и хотя для зловредного духа та не должна была стать преградой, он остановился.

– Погоди-погоди! – звонким, совсем не запыхавшимся голосом заговорил мальчишка. – Мы же можем договориться.

В отличие от маленького чудовища, Ревекке нужно было время, чтобы перевести дыхание, поэтому, не собираясь уступать ни йоты, она сделала вид, что готова к переговорам.

– Что ты можешь мне предложить?

Мальчишка почесал затылок:

– Хмм… Жизнь? Разве мало? – Ревекка пожала плечами. Чудовище, скривившись совсем как маленький ребенок, всхлипнуло. – Покорми меня. Я есть хочу. Я так голоден… Я буду хороший… Я буду тебя слушать…

Может быть, невинный вид и обманул бы ее, если бы духи не показали, какая же именно еда нужна адскому зверю – ведь только так Ревекка могла описать то, что ей открылось. Он не врал, что был голоден. Он был очень силен, и сила, которую мог бы дать, была огромна. Но цена ей была непомерна. Что бы он ни сулил, соглашаться Ревекка не собиралась. Отрекаясь от собственного тела, она превратилась в заклятие. С каждым ее словом чудовище повизгивало, потом начало скулить, потом скулеж превратился в вой.

– Что ты тут забыла, шлюха? Клиентов ищешь? Убирайся. Здесь порядочные люди живут.

Когда-то, жалуясь на несправедливость жизни, иомен назвавшийся Дик Самострел, говорил так: «Вот выбрал ты цель. Натянул уже тетиву, и тут кто-то раз тебя и по локтю».

Слова, звучавшие откуда-то сверху, были настолько неуместно-нелепыми, что стали как раз той рукой, толкнувшей локоть. Случайный свидетель мог оказаться рядом и пострадать – но в переулке кроме нее и чудовища никого не было. Ревекка совершила роковую ошибку, подняв голову.

Из окна выглядывала женщина. Самая обыкновенная, если не считать, что через кожу просвечивала гнойная язва, а где-то за ее спиной детский голос, не такой слышный, но отчетливый тревожно шептал: «Мам, кто там?».

Заклинание застряло в горле всего лишь на миг, но этого хватило пленным духам, чтобы выйти из-под контроля хозяйки и взбунтоваться против нее. Они хлынули на Ревекку, отшвырнули и прижали к стене, а рука-лапа преобразившегося чудовища, ухватив за шею, поволокла выше.

– Такая сильная ведьма… – шипел-шептал он. – Такая смелая… Такая глупая… Такая вкусная…

Чудовище лишило ее возможности договорить заклинание. Медленно, как будто смакуя, он высасывал из нее жизнь и силу, как паук с пойманной мухи кровь. Играя, прежде, чем сломать горло, монстр слегка разжал хватку.

– Помогите, – в отчаянии простонала она, понимая, что это конец – никто не поможет. Скользкая лапа на её горле снова стала сжиматься. В глазах потемнело. И вдруг почти рядом, всего в нескольких дюймах блеснул клинок меча в замахе. Чудовище взвыло, и Ревекка оказалась свободна. Она неловко упала на колени, от потрясения почти не почувствовав боли удара.

– Отец не учил, что порядочным женщинам не следует гулять без сопровождения? – проворчал спаситель, продолжая отбиваться от чудовища.

Никогда Ревекка не думала, что будет так рада видеть Бриана де Буагильбера, несносного храмовника. В своей стихии он был ловок и отважен, он был прекрасен как бог. Но он не был богом, не мог отбивать атаки чудовища вечно. А потому не время было любоваться. Она вскочила на ноги, и снова начала заклинание. Теперь, даже если бы с неба среди бела дня начали падать звезды как огненные камни, она бы не отвлеклась. Ведь сдерживал чудовище не бестелесный дух, а живой человек из плоти и крови.

С последними словами заклинания тварь уже не сопротивлялась, не огрызалась, наоборот пыталась отступить, сбежать, став размером не больше крысы. Буагильбер попытался раздавить ее ногой, но тварь оказалась проворнее и, прошмыгнув под подошвой, растворилась в щели стены.

– Что, к дьяволу, это было? – забыв о сане и запрете поминать нечистого, возмутился Буагильбер. В тот же миг, схватив Ревекку в охапку, он резко отшатнулся в сторону. И как раз вовремя! Иначе та оказалась бы облита содержанием ночного горшка. – Совсем ополоумела?! – гневный выкрик уже касался не Ревекки, а наглой женщины, решившей таким образом прогнать нарушителей покоя.

– Вот вам, коты блудливые! Среди бела дня, не стыдясь ни людей, ни Господа!

Из окна выглянула та самая женщина, что несправедливо обзывала Ревекку и, не ведая того, чуть не стала причиной ее гибели.

– Сейчас я поднимусь и укорочу твой язык, злобная мегера, – огрызнулся Буагильбер.

В его голосе не было злобы и желания бежать совершать возмездие над внезапным свидетелем, скорее беспокойство. В его руках был самый ценный приз, которого он мог вот-вот лишиться. Ревекку трясло как в лихорадке, и если бы не поддержка храмовника, она не устояла бы на ногах. От него не укрылась её неестественная бледность, и он подхватил девушку на руки, нервно приговаривая:

– Ревекка! Что с тобой, любовь моя?

Он нес ее куда-то прочь, и она не сопротивлялась. После всего происшедшего его руки были самым надежным, самым теплым укрытием. Ревекка успела бросить взгляд на сердитую хозяйку дома. Лицо той было чистым, и это был самый лучший знак. Все получилось! Хотя бы на время тварь исчезла.

Успокоенная малой, но тяжелой победой, Ревекка ненадолго позволила утомленному разуму немного отдохнуть. Она слышала голоса, слышала возмущение храмовника, которому в чем-то пытались отказать, видела стены дома, который точно не был домом ее дяди. Придя немного в себя, Ревекка поняла, что лежит на кровати, а вокруг суетятся несколько человек. Какая-то женщина прикладывала ей ко лбу смоченную в уксусе тряпицу, а Буагильбер пытался влить ей в рот немного вина.

– Ну что?! Где лекарь?! Уже послали за лекарем? – шумел и возмущался он. Именно это гневное требование заставило Ревекку окончательно очнуться.

– Не надо лекаря, – не узнавая собственного голоса, хрипло прошептала она.

– Прочь! – прикрикнул Буагильбер на остальных глазеющих, готовый пинками выставить их из комнаты. Хозяева подчинились его напору, и вот тогда он приступил к допросу. – Ты в порядке, Ревекка? Что за бес на тебя напал? Откуда взялся?

– Откуда ты взялся? – у Ревекки было столько вопросов, но разум еще был затуманен, чтобы суматошные мысли, от которых начинала болеть голова, призвать к порядку. Так что, внезапно став косноязычной, она только и смогла повторить вопрос внезапного спасителя, а тот не замедлил вывернуть все так, как ему было выгодно:

– Сердцем беду почувствовал.

Он придвинулся совсем близко, так, что если еще не прижимал ее своим телом к ложу, то укрывал им. Ревекка попыталась его оттолкнуть, но рука, запутавшись в тесемке ворота, только распустила его, и Буагильбер посчитал это знаком действовать напористее. Он притянул ее к себе, касаясь губами ее губ и настойчиво требуя ответного поцелуя. Следовало возмутиться и охладить его пыл, но прошлые обиды вдруг как-то сами собой отступили. Она пыталась подкрепить гнев воспоминанием о пылающем замке и грубом ответе на просьбу спасти отца. Но память, предательница, подсовывала другую картину: узкий парижский переулок и спасительный взмах меча, а после – надежные руки, не дающие упасть в грязь…

Она не верила в слова Буагильбера о судьбе. Скорее, дело было в упрямстве храмовника, его желании захватить сложную добычу. Отказ Ревекки превратил его похоть в одержимость, которую он путал с любовью, потому что никогда не знал иной любви. Ревекка не собиралась уступать, но в тот миг ей так захотелось обмануть собственное предназначение и хоть раз в жизни почувствовать себя любимой, как может быть любима жена, а не дочь…

Вывернувшись угрем, она вскочила с ложа. Нехитрый маневр, но дыхание сбилось, как будто она снова долго бежала за тварью. Только теперь ее должны преследовать. Чутье подсказывало, что еще более распаленный, храмовник не оставит ее в покое, но она не собиралась убегать, не собиралась показывать слабость. Одно лишь движение, и платье упало на пол.

========== Часть 4 ==========

Женщин понять бывает сложно, но Ревекка воистину была самой загадочной, самой непредсказуемой из всех. Она вдруг, не колеблясь, скинула платье, оставаясь совершенно обнаженной.

Удивительная девушка… Вместо того, чтобы стыдливо-кокетливо прикрывать свои прелести, она ладонями закрывала лицо.

Воспользовавшись этим, Бриан вскочил, поскорее разоблачился сам, и только потом подступил к любимой, захватывая ее ладони.

– Вот это мы, настоящие, Ревекка, – он приложил ее ладошку к своему сердцу.

Она несколько раз испуганно хлопнула ресницами. Потом осторожно, опасливо, будто кожа Бриана была скользкой кожей змеи, едва касаясь, провела пальчиками от груди до живота. Бриан не был уверен, проводит ли еврейка какой-то неведомый обряд, или же просто удовлетворяет девичье любопытство, но готов был позволить ей и большую вольность. Ревекка отступила на пару шагов, чуть склонила голову набок, окинула его взглядом. Бриан едва сдержал улыбку: хоть щеки ее пылали, вид у нее был самый что ни на есть сосредоточенный и серьезный.