Текст книги "Радио Моржо"

Автор книги: Рассудов-Талецкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 5 страниц)

23

Частое баловство таблетками трезвости, которыми в бурную пору студенчества Количека щедро наделял его гэ-бэшный покровитель, сделало его в зрелые годы, по выражению врачей, неадекватно реактивным на алкоголь. Выражалось это, попросту говоря, в том, что после стакана Количек мог запросто потерять над собой всякий контроль, а после второго он либо падал без чувств, либо впадал в состояние совершенного помешательства рассудка. Зная такое за собой, он не бросил пить совершенно, но пил только дома и только с близкими, которые, в случае чего, всегда были готовы попросту его связать. Для того чтобы иметь вескую причину к отказу от угощения, Количек повсюду, даже на очень короткие расстояния, ездил на машине, и так привыкшие вскоре сослуживцы и родственники ему даже и не предлагали.

Однако однажды весною случилась с ним неприятная история. За какой-то надобностью отправился Количек к своему корешу Сидорову, который прославился среди друзей тем, что, торгуя подержанными автомагнитолами, которые под прикрытием какого-то гуманитарного детского фонда без пошлины ввозил прямо с германских автосвалок, одним из первых в городе купил пятисотый мерседес. Машина у Количека, как назло, была в ремонте, и, то ли расслабившись от весеннего воздуха, то ли просто по легкомыслию, на предложение Сидорова выпить он почему-то не ответил отказом. А потом поехало. После первой он позабыл, зачем приехал. После второй забыл, как его зовут, а после третьей уселся играть в карты с совершенно незнакомыми ему кооператорами.

Наутро друг Сидоров сообщил ему, то ребятам нужно отдать ять тысяч долларов. Причем, так как ребята проездом, отдать просят без задержки. А карточный долг…

Количек загрустил. Такая внезапная трата была ему совершенно некстати. Свободных денег в тумбочке у него не было, да и отказывать себе в уже запланированных на ближайшее будущее покупках новой машины и гаража страшно не хотелось.

Количек думал ровно три дня. И придумал. Вернее, думал он всего полчаса, а остальное время он лишь обдумывал детали. Решение проблеммы, как учил Игорь Игоревич, должно было быть кардинальным, неординарным и радикальным. Всем этим требованиям Количеков план добычи денег отвечал безусловно. Более того, этот план был перспективен, так как решал несколько параллельных с основной идеей задач.

Итак, во Вторник после обеда Количек объявил сослуживцам, что у него из стола пропали деньги, приготовленные на покупку гаража и стройматериалов для дачи. Зачем он припер такую сумму на работу, почему оставил ее без присмотра и вообще как с таким аккуратным и даже педантичным человеком, у которого не то что деньги, зажигалку старую, и то стырить мудрено, могла произойти подобная история – таких вопросов никто не задавал. Все были в шоке. Подозрение падало на всех сослуживцев без исключения, так как в кабинет Количека в течение дня заходили все работники радиостанции. Так проблема Количека стала проблемой коллектива. Все шло так, как и было задумано. Шин-Жин, перепуганный возможностью скандала, выписал Количеку квартальную премию в пять тысяч долларов. Сослуживцы стали коситься друг на друга и всерьез обсуждать в курилке, не тот ли да не этот ли потырил бабки. Многие из работников радиостанции были даже вынуждены отложить до поры крупные покупки, чтобы кто чего не подумал.

Под крышей собственного расследования Количек с разрешения Шин-Жина взял у начальника кадров все личные дела сотрудников, о чем давно сам мечтал и к чему его давно побуждало гэ-бэшное руководство. Только Саша Мурашов своей глупой назойливостью чуть было все не испортил. Все ходил да спрашивал всех: мол, чего милицию не вызывают, давайте, мол, вызовем?..

Едва удалось его заткнуть, через Шин-Жина опять-таки, пустив парашу, что милицию вызывать нельзя, это, де, подорвет репутацию радиостанции.

Таким образом, с одобрения Шин-Жина в жертву фетиша – репутации радио Моржо – коллектив добровольно принес доверие и уважение друг к другу.

А Количек, получив свои денежки и сняв копии с личных дел, потирал руки. По курилке он пустил слух, что ходил к экстрасенсу и что тот по коллективной фотографии работников радиостанции точно определил вора.

Сотрудники перестали делиться друг с другом.

На станции началась новая эра взаимоотношений.

Жена Саши Мурашова месяца через два после описываемых событий действительно пошла к знаменитому экстрасенсу лечить какую-то свою послеродовую болячку. Разговорившись, она поведала чародею и о краже, случившейся на работе у мужа.

– А вы принесите фотокарточку, – попросил экстрасенс. – Дело-то нетрудное.

Жена принесла на другой день групповой снимок мужниных сослуживцев.

– Вот он, кто украл! – воскликнул экстрасенс, едва взглянув на фотографию. Палец его уткнулся в небритое Количеково лицо.

24

Количек ехал с работы домой в машине и слушал радио. Размечтавшись о тех сладких днях, когда у него будет джип чероки, он слушал рассеянно, не вникая в слова диктора, а лишь подсвистывая тихонечко, если мелодия нравилась. Вдруг ему показалось, что диск-жокей сказал слово блядь. Количек остановил машину, посмотрел на часы и записал в поминальнике назавтра: Большому Вождю, блядь в 19.30.

25

В вагоне поезда Красная стрела Количек нос к носу столкнулся с подполковником Синюхиным.

– Игорь Игоревич, – в нерешительности было протянул Количек руку.

– Можно, можно, не робей, – широко улыбнулся Синюхин и пригласил в свое купе, которое занимал один, без попутчиков. – Ну, рассказывай, – предложил он, когда выпили по первой.

– А что рассказывать, Игорь Игоревич, работаю потихоньку на радио буржуинском, бизнес, так сказать…

– Знаю, знаю, все знаю, и про пять тысяч долларов, которые у тебя там якобы свистнули, и про гибкую систему скидок, и про черный нал, – похлопав Количека по плечу, сказал Синюхин и налил повторой.

– А вы все там же, в конторе? – спросил Количек, при слове контора мотнув головой куда-то вбок и вверх.

– В конторе, да уже не в той, – ответил Синюхин, улыбаясь тонкой, многозначительной улыбкой. – Дело, видишь ли, в том, дружище, что в любой системе всегда была, есть и будет своя, соответствующая сути и качеству системы контора. Был у нас СССР – была та контора, где и мы с тобой славно трудились. И выполняла та контора, с нашей с тобой помощью, главную для той системы, какой был СССР, функцию – обеспечивала ее политическую безопасность, так как для такой системы, какой был СССР, политическая безопасность была главной составляющей ее стабильного существования, – Синюхин налил еще по полстакана. – Но времена меняются, друг мой, меняются системы, меняются общественно-политические формации. Меняются и конторы.

– Так вы в ФСБ? – неуверенно спросил Количек.

– Раньше ты лучше соображал, – неодобрительно покачав головой, протянул Игорь Игоревич. – Я ж тебе объясняю: новая система – новые жизненные функции…

– Не пойму чего-то, вы уж простите, пьяный я, наверное.

– А ты сейчас все-таки у меня сам догадаешься, о чем я тебе толкую. Давай пойдем рассуждать с другого конца. Ты хочешь узнать, как теперь называется моя контора, так?

– Так.

– А что всегда вызывала контора у простых смертных?

– Страх, по-моему…

– Правильно, друг мой, правильно, страх, а теперь подумай, чего боится нынешний, новый россиянин-гражданин – ФСБ?

– Нет.

– Правильно, не боится ФСБ, а чего боится?

– Налоговой…

– Ну вот! Догадался наконец, – Синюхин схватил Количека за шею и принялся с покровительственным дружелюбием гнуть ее вправо-влево.

– Так вы в налоговой… Здорово, как же я сразу-то не догадался? Так вы, поди, и генерал?

– Ну, наверное, генерал, – улыбнулся своей тонкой улыбкой Игорь Игоревич…

Наутро, когда проводник мягкого спального вагона, уважительно тихо постучав в дверь купе, прервал похмельный Количеков сон, генерал был уже в галстуке и заканчивал водить по лицу дорогой японской электробритвой.

– Долго спишь, агент, так и радио свое проспишь, – пошутил он.

– Не просплю, будьте покойны, – ответил Количек, высвобождая ноги из-под белоснежных железнодорожных простыней.

– Не забудь детали, связь со мной держи через Олега.

– Так Олег что, разве не…

– Они теперь подотдел нашей конторы.

– Ах, как же я сразу не…

– А Моржа твоего мы для начала пугнем, уже на следующей неделе пугнем, так что готовься в ферзи, пешечка моя…

26

В канун Старого Нового года приснился Количеку сон. Будто снимают о нем документальное кино, для потомков. Чтобы увековечить значительное событие в жизни общества. Внутри Исаакиевского собора стоит большой стол президиума, накрытый красным. На столе боржом, пепси-кола – все как на совещаниях партактива. За столом сидит он, Количек, и отвечает на вопросы корреспондентов разных заграничных газет. В лицо ему светят яркие горячие лампы – идет киносъемка.

Поодаль, в глубине собора, стоят накрытые, как в ресторане, столики – на двоих, на четверых, – а за столиками все знакомые Количека, все кореша его по университету, по киностудии, по радио. Да и не только кореша.

И задают Количеку корреспонденты разные вопросы на всех языках мира: на французском – а он, Количек, силь ву пле, битте шен, отвечает свободно; на немецком спрашивают – а он – битте шен, силь ву пле… Изумляются все тут учености его. Хлопают. И спрашивают его: А правда, что у вас самая иностранная машина в нашем городе? А он отвечает: Правда, у меня американо-японская машина с финляндской предпродажной подготовкой. Два двигателя, восемь карбюраторов. Зимой в России не использовалась. Ходила только на финском масле – Уу-у-ух! – прокатилось по залу. – Завидуем! Спрашивают еще, причем по-иностранному: А правда, что у вас дача самая большая в области, и даже больше, чем у…? – Правда, – отвечает Количек скромно. – Но это не было самоцелью, это так само получилось, по заслугам, так сказать – Уу-ух, завидуем! – вновь прокатилось по залу.

А потом очень-очень миленькая такая иностраночка-корреспондентка, которая уже так многообещающе дарила ему взгляды и улыбки, что у него случилась эрекция, спрашивает: А правда, что вы настоящий владелец, президент и директор радио Моржо? И уж было открыл Количек рот для утвердительного ответа, как почувствовал спиною, что стоит кто-то сзади. Он глядь назад – а там подполковник Синюхин стоит. А изо лба у него рожки козлиные растут. И вместо кистей рук из рукавов пиджака копытца сдвоенные торчат. И смотрит на него Игорь Игоревич со своей тонкой улыбочкой и говорит: Ну что, поросенок, айда говно грузить?..

И – уу-ух! – куда-то полетел он, Количек, спиной вниз, и обидно почему-то стало очень-очень, что публика в зале совершенно не заметила его, Количека, исчезновения. И он, как будто из глубины, видел, как танцуют все, смеются и как та иностраночка-корреспондентка уже не ему, а какому-то дядьке в пиджаке строит глазки и улыбается…

27

Выйдя замуж за Моржа Павлинского, Галя Шнеерсон ни одного дня не пожелала оставаться в России и, получив в консульстве бессрочную визу как жена гражданина Франции, первым же самолетом отбыла в Париж. Морж поохал, поахал, сетуя на то, что не для того женился, чтобы девять месяцев в году заниматься онанизмом в своей московской квартире, однако, уткнувшись в железобетонное упрямство Гали, пробормотал что-то вроде же ле компранд и дал ей ключи от petit studio, которую снял накануне в десятом округе за пять тысяч франков в месяц. Проучившись до этого два года на филфаке, Галя понимала немного по-французски, и даже достаточно для того, чтобы купить пару бутылок спиртного или приобрести абонемент в салон африканского массажа. Однако лексика ее была еще недостаточно развита, чтобы объясняться с водопроводчиками, нижними соседями и полицейскими инспекторами.

Таким образом, сидя у себя в офисе в Останкино, в полдень по московскому времени Морж каждый раз с тревогой ожидал, что как раз в это время на Рю-дез-Орфан живущие под Галей Дюпоны просыпаются от капающей с потолка воды, так как накануне Галя заснула бухая в ванной. Зимой девяносто второго Моржу раз пять пришлось звонить из Москвы в ЖЭК десятого округа, то вызывая водопроводчика, то маляров для косметического ремонта. Два раза пришлось объясняться с полицейским коммиссаром. Однако кончилось все неожиданно быстро. Осенью Галя подцепила в Брассери Гиго какого-то из Техаса, страшно богатого, приехавшего в Париж потрахаться с настоящей француженкой. Этот американец был настолько потрясен любовным искусством нашей парижанки, что не принял никаких возражений, замужем она или не замужем, и увез ее за океан. Через неделю Морж получил из Лас-Вегаса сообщение, что Галя заочно взяла развод.

28

– Куда ты меня пригласишь? – спросил Синюхин, когда Количек кряхтя влез на заднее сиденье его светло-серой Волги.

– Давайте, может пивка… – неуверенно ответил Количек.

Машина тронулась

– Показывай тогда дорогу, я ведь теперь в Ленинграде вроде как гость, – улыбаясь, пророкотал Синюхин.

– Пока прямо. А машина что, все та же? – робко спросил Количек.

– Что значит – та же? – не понял генерал.

– Ну, на которой вы еще когда университет курировали…

– А-а, вспомнил! – рассмеялся Синюхин. – Не-ет, у нас в конторе машины по столько не живут… – он вздохнул тяжело. – У нас и агенты по столько, как ты, не живут… – и, выдержав паузу, вдруг расхохотался: – Ладно, не писай в галошу, студент, быть тебе президентом твоего радио Моржо, вот увидишь, и очень-очень скоро, – Синюхин откашлялся и, сделав тоненький девчачий голосок, пропел: Радио-оо Моо-ор-жооо…

Приехав в новомодную ирландскую пивную, Синюхин с Количеком взяли столик в отдельном кабинете. Официант принес по кружке черного, как битумный лак, Гиннесса и почтительно удалился. Синюхин засунул руку в портфель, который не пожелал оставить в гардеробе, и чем-то щелкнул внутри.

– Ну, теперь можно разговаривать, – облегченно сказал он. – Ни один слухач, даже на самой разъяпонской мандуле, ничего не расслышит.

– Игорь Игоревич, – начал Количек, отхлебнув пива. – Почему приостановили наезд на Моржа?

– Да, приостановили. Тебе, как будущему партнеру, скажу: у нас аппетиты выросли. Если бы мы сейчас большую мышку поймали, пускай даже самую большую, остальные бы все разбежались, нам бы их никогда не собрать, – Синюхин тоже сделал добрый глоток и, достав из внутреннего кармана пиджака сигару, продолжал: – А мы в следующий раз, чтобы за каждой такой радиостанцией не гоняться, одним наездом возьмем всех.

– Сейчас ведь так просто уже было…

– Да, конечно. Разве ты думаешь, наши люди не видели ловушку, которую сам Морж себе же и поставил в московской лицензии? Видели! Прекрасно видели. Разрешенная мощность вещания в УКВ – сто ватт, а передатчик – киловаттный. Видели, а в ФМ – там вообще разрешено один киловатт, а все пять лет работали на шести. Все видели, друг мой, все могли доказать, и уже бы твой Павлинский ехал бы тихой скоростью к себе в Марсель голый, как лох с ярмарки… Чистый был выигрыш дела, чистый. Абсолютно корректно с юридической точки зрения: незаконно заработанные деньги за все пять лет необходимо вернуть в бюджет государства.

– Ну, так, как было, теперь уже так просто не получится, – с сожалением сказал Количек.

– Это не твоя забота, получится, и еще не так получится, – Синюхин сделал успокаивающий жест открытой ладонью. – Еще твой Морж и посидит у нас, это тебе я обещаю, – генерал махнул рукой, приглашая официанта подойти. – Принесите-ка нам водочки, – он откинулся спиной на мягкую спинку кресла и, засунув руки в карманы, вытянул под столом свои длинные ноги так, что ботинки его коснулись Количековых. – Надо выпить нам за президента. За нового президента, – он сделал тоненький девчоночий голос и пропел: Радиоооо Моор-жооо.

29

Митинг и концерт, посвященные открытию лозунга на Дмитровском шоссе, решили проводить вечером, когда сгустятся сумерки, чтобы лучше смотрелись фейерверк и светомузыка. Бесплатные пригласительные билеты загодя раздавались на вещевых рынках, в пивных, а также в псих– и вендиспансерах города. Поговаривали, что на открытие лозунга приедет мэр столицы и что освящать сооружение должен будет главный раввин московской синагоги.

Несмотря на мелкий холодный дождик, публика начала собираться уже за час до объявленного времени, и, так как лотки с разливной водкой работали исправно, настроение у всех было не по погоде приподнятое.

На собранных из строительных лесов подмостках стояли динамики и микрофоны. После торжественной части для публики были обещаны живые выступления Вовы Очумелова, ансамбля Голубая бля и личного друга Моржа – Васи Буйного. Вести программу вечера должен был любимый диск-жокей радио Моржо – Птица.

Без пяти шесть подогретая спиртным толпа (около десяти тысяч, по оценкам милиции) начала скандировать: Пти-ца! Пти-ца! Пти-ца!.. Ровно в шесть на подмостках в лучах прожекторов появился Морж Павлинский в сопровождении г-жи Анисовой и диск-жокеев Маналовой и Забараловой.

– Здра-ству, Моск-ва, – на польско-французском обратился к публике президент.

В ответ раздался ликующий рев, сквозь который тонкое ухо могло разобрать выкрики вроде Попс давай! Кончай мудню! На фуй! и Ельцин – президент!. Потом Морж начал квакать по-лягушачьи, а ловкая Анисова стала тут же переводить.

– Ква-ква, – говорил Морж, шустро сверкая очками на морде.

– Я очень рад, что мы здесь сегодня собрались, – переводила Анисова.

Пти-ца! На-фуй! Гнать кончай! – ревел народ.

– А сейчас я буду рад предоставить слово младшему помощнику атташе по культуре в Москве госпоже Тратиньяк.

На-фуй! Забарали! Давай попса!..

После похожей на африканского гамадрила, если его одеть в юбку и жакет от Кардена, атташе на подиум позвали раввина Осю Шлибензона, который, едва открыв рот, получил в глаз пепси-кольной бутылкой, пушечно просвистевшей из толпы.

Кончай базар! Пти-ца, Пти-ца!.

Торжественную часть на этом срочно закончили, и Маналова с Забараловой широким жестом пригласили на помост любимца Москвы, победителя конкурса Золотой Шанкр, лауреата фестиваля Блюет Москва, завсегдатая хит-парада Абрама Суворова – Вову Очумелова.

– Й-и-иииии, – завизжали девки, писая в трусы, кто был в трусах…

– Бллляяяяяяяяя, – заорали прыщавые ценители культуры…

– Радиооо Мор– жооооооо, – взревели динамики…

– Нормально прошло, – сказал шоферу Большой Вождь, садясь в поджидавшую его студийную машину. – Давай на радио.

30

Через три с половиной года выпущенный из колонии общего режима, где он отбывал срок по приговору московского городского суда по статьям 193 и 199 УК РФ, Морж, добравшись поездом до Москвы, ждал самолета на Париж. Ожидавшие самолета дамочки из новейших русских при виде татуировок на его мозолистых руках прижимали сумочки к телу и отодвигались, брезгливо поджимая губки.

Из развешанных в зале ожидания динамиков слышалась музыка, прерываемая иногда объявлениями о начавшейся регистрации на рейс Москва – Дюссельдорф или о совершившем посадку рейсе Бомбей – Москва.

Вдруг из динамиков он услышал такую знакомую мелодию, что в горле спазмом перехватило жизненную жилку…

Мелодию эту по заказу Моржа девять лет тому назад сочинил один московский музыкант с кавказской фамилией. Музыкант, который в юности очень тяготился славой своего отца, тоже музыканта, с такой же кавказской фамилией. Только из сочиненного им осталась лишь эта мелодия на четыре ноты. А от отца осталось две сотни песен и тысяча стихов.

– Радиоооо Моор-жоооооо…