Текст книги "Воины Света (СИ)"

Автор книги: Полиночка666

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

В голосе Стаса явственно прозвучала неприязнь, но он продолжил:

– Не думаю, что мама любила отца, что его вообще можно было любить, но все же, она оставалась с ним, не нарушая данного слова.

До моего восьмилетия мы жили с ней в женском крыле замка, как было заведено в клане еще три века назад. Граф Пототский никогда не заботился моим существованием. До достижения сакрального возраста сын не представлял для него ни малейшего интереса.

На миг взгляд Тотского стал холодным как лед, казалось очевидным, что отношения с отцом у него были совсем не простые.

Сергей даже хотел напомнить вампиру, на чем тот остановился, но Стас уже вновь принял задумчивый вид и продолжил:

– В то время я лишь играл и бегал в саду, не зная никаких забот, а няни и служанки матери ласково звали меня aniołek – ангелочек.

Других детей моего возраста в замке не имелось, и единственным с кем я смог подружиться был двенадцатилетний Алекс – брат по отцу, чья мать погибла вскоре после его рождения.

– Муж Ольги? – С любопытством спросил Сергей, – Тот самый «Ангел Смерти»?

– Да. – Спокойно ответил Стас. – Алекс казался мне угрюмым молчуном, он сильно любил животных и все свободное время возился с собаками и лошадьми. Но он был добрым, и вскоре стал моим единственным другом.

Мама дарила мне много ярких игрушек, а у брата их не было вовсе. Однажды Алекс увидел, как я играю с йо-йо, и я отдал ему пеструю безделушку, даже не представляя, чем это могло обернуться.

Взгляд Тотского вновь помрачнел, но в нем уже не было холодности.

– До того дня я не видел жестокости. – С горькой иронией продолжил он, – Мама никогда не повышала голос даже на слуг, не говоря уже обо мне. Алекс обещал показать самых красивых лошадей, и я убежал на конюшню, хотя знал, что мне нельзя покидать сад.

Насколько я понял позже, отец застал брата за игрой с йо-йо, в то время как он должен был разучивать какую-то дисциплину.

Когда я вошел в полутемное помещение, Алекс стоял на коленях, без рубашки, опустив голову и опершись руками на грязную солому, а Казимир Пототский сек его по спине лошадиным хлыстом.

Стас замолчал и опустил взгляд.

Сергей вспомнил высокого мрачного мужчину со светлыми волосами и пронзительным взглядом, теперь он понимал, что причиной безумия Александра могла быть не только потеря клана.

Помолчав минуту, Тотский продолжил рассказ:

– Потрясенный, я убежал из конюшни в слезах. Меня сильно трясло, я рыдал в объятьях матери, и она нескоро смогла меня успокоить. Возможно, именно это событие окончательно подтолкнуло ее к решительному поступку.

Элен д’ Морне была верна клятве перед мужем, но она связывала только ее одну.

Тем летом, за несколько дней до моего восьмилетия мама навсегда увезла меня из фамильного замка.

На губах Стаса возникла легкая улыбка, он явно вспоминал о поступке матери с искренней благодарностью.

– С тех пор я жил недалеко от Варшавы, в большом, светлом доме с розовым садом. В окружении роскоши, приветливых слуг, нянечек и гувернеров. – Мягко продолжил он, – Для варшавского общества я был представлен, как сирота из древнего знатного рода – Станислав Казимир Тотский – граф д’ Морне.

Мама навещала меня, так часто, как только могла, всегда с подарками, веселая нежная и ласковая. Она ни в чем не могла мне отказать.

Лишь спустя годы я осознал, насколько мужественной она была. Ведь мама осмелилась пойти против обычаев чужого клана, в чужой стране, дабы уберечь сына от горькой участи.

Она дала мне все: блистательное образование, счастье, заботу, понимание и главное любовь.

Я обязан ей тем, кем я стал. Во всех смыслах этого определения. – Тотский в последний раз с нежностью взглянул на портрет и, захлопнув крышку, убрал медальон обратно в карман.

– А твой отец и брат, ты больше их не видел? – Задумчиво глядя на угли, спросил Сергей.

– Видел. Алекс был единственный из всего клана, кто позволял себе общаться со мной. Уже взрослым юношей я часто приезжал к родовому замку повидать брата. Он учил меня охоте на уток, мы ездили верхом по окрестным полям. Алекс так забавно смущался, если я заговаривал с какой-нибудь молодой селянкой.

Мы принадлежали разным мирам, он не мог понять меня, а я его, но он любил меня. В этом я убежден.

– А отец? – Сергей уже снял мясо с углей и выкладывал на большое блюдо, – Как он к тебе относился?

Стас иронически улыбнулся.

– Никак. Думаю, я умер для него в тот день, когда мама увезла меня из замка. Если отец и встречал меня, то обращался к Алексу со словами: «Передай брату, чтобы убирался с моей земли».

Лишь один раз он удостоил меня вниманием.

Шел тысяча девятьсот второй год, я специально приехал из Варшавы на автомобиле «Кадиллак», чтобы показать брату чудо современной техники. Он был поражен и начал переживать за своих любимых лошадей, которые могут вскоре стать не нужны людям.

Я смеялся над его реакцией, гудел клаксоном, нам было весело. И тут появился отец. Я не видел его целых три года.

Тотский помрачнел, его взгляд снова стал ледяным, губы на миг плотно сжались.

– Казимир Пототский пришел в ярость, не знаю от чего именно, от моего автомобиля или от того, что я уже не был смертным. В гневе он занес хлыст, чтобы ударить меня по лицу, но Алекс неожиданно перехватил его руку.

Стас опустил взгляд.

– Не знаю, что потом произошло между ними, но отец не стал сопротивляться, он лишь одарил меня ледяным призрением и произнес: «Ты бесполезен и ничтожен, как и твои игрушки. Убирайся прочь с моих глаз!»

Первые несколько слов в адрес сына за всю жизнь. По иронии они оказались последними. Больше я уже не видел, ни отца, ни мать, ни брата.

Это был роковой год для клана Пототских. Я вернулся в Варшаву и вскоре узнал, что весь клан уничтожили, а замок сожгли дотла.

– Мне очень жаль. – Немного помолчав, искренне произнес Донцов.

– Все давно в прошлом. – Стас вдруг оживился, и на его губах вновь возникла беспечная улыбка. – Кстати, мы с тобой скоро станем родственниками. Ты ведь женишься на сестре жены моего брата.

Сергей не знал, что на это ответить, а потому просто предложил сесть за стол. Ведь свежайшее, сочное мясо, уже начинало остывать.

Он отнес блюдо в дом, достал тарелки и приборы, но его мысли были заняты воспоминаниями о событиях трехмесячной давности. В памяти всплывали слова Александра Пототского однажды спасшего ему жизнь: «Ты должен жить долго, твое время еще не пришло».

И если раньше Сергей еще мог сомневаться в выборе, который сделал этим летом, теперь он был убежден, что поступил единственно верно. Брат Стаса заслуживал право на жизнь, нисколько не меньше тех, кто уничтожил его семью.

Солнце клонилось к закату, окрашивая небо на горизонте в оттенки красного, бордового и фиолетового. Вечер был не по-сентябрьски теплым и тихим.

После славного ужина настроение Сергея поневоле сделалось умиротворенным и даже благодушным. Он продолжал неспешно посасывать пиво, любуясь закатом и стараясь не думать о предстоящем мытье посуды.

Тотский отошел к машине и, вернувшись пару минут спустя, сел напротив напарника.

– Хочу кое-что тебе показать, сотрудник. – С довольной улыбкой сообщил он, и поставил на стол маленькую бархатную коробочку. – Вот, смотри.

Стас осторожно ее открыл: внутри лежало изящное золотое кольцо с крупным брильянтом.

– Это для Киры. Когда мы вернемся в Москву, я сделаю ей официальное предложение, и если она его примет мы вместе уедем из страны.

Сергей задумчиво взглянул на брильянт, красиво искрящийся в лучах заходящего солнца, и отодвинул в сторону недопитую бутылку пива.

– Скажи, Стас, а сколько всего раз ты был женат? – Невесело улыбнувшись, спросил он. Тотский рассеяно пожал плечами и тоже слегка улыбнулся.

– Ты, наверное, удивишься, но это будет мой первый брак. – Неожиданно признался он. – То есть, конечно, и раньше случались моменты, когда я серьезно хотел связать с кем-то свою судьбу, но каждый раз что-то мешало. Скорее всего, я просто выбирал не тех женщин, как, например, в случае с Юлией.

Сергей помрачнел и скептически сдвинул брови.

– Значит, ты считаешь, что Кира именно та женщина, которая тебе подходит? – С сомнением спросил он. – Но ведь она совсем как ребенок.

– Она меня любит. Любит столь глубоко, что, не задумываясь, пожертвовала бы ради меня жизнью. – С искренним восхищением произнес Стас. – Каждый раз, когда я смотрю в ее глаза, они светятся этой любовью, и я знаю, что так будет всегда. Поверь, сотрудник, чувства подобной силы встречаются совсем не часто, возможно, всего раз или два в столетие.

Сергей вздохнул и покачал головой.

– Ну, а сам-то ты, ее любишь?

– Я? – Удивленно переспросил Тотский. Казалось, он никак не ожидал такого вопроса. – Разумеется. Ведь Кира удивительной красоты девушка, практически совершенство, тонко сочетающая в себе изысканность Азии и европейскую грацию. С ней я всегда чувствую себя юным, мир обретает новые краски, ароматы кажутся слаще, и я острее ощущаю вкус самой жизни.

– Но ты-то ее любишь? – Настойчиво повторил Сергей свой вопрос, пристально глядя в холодные голубые глаза вампира. Тотский отвел взгляд, а его голос стал немного жестче.

– Она счастлива со мной. Я исполнил все ее самые смелые мечты и подарил веру в любовь. Полагаю этого вполне достаточно. Разозлившись, Донцов встал из-за стола и вышел на террасу.

Солнце уже почти село и небо на горизонте украшали причудливые всполохи огненно-красных облаков. И хотя Сергей отлично сознавал, что если бы Кира не встретила Тотского, она могла бы уже погибнуть. Стать жертвой произвола одного из клиентов или попасть под случайную пулю. Все же ему было очень обидно за эту милую живую девчушку. Обидно, что Стас так расчетливо использует ее юную горячую душу, чтобы удержаться на гребне стремительно летящего времени.

Но что станет с ней потом, когда через пару десятилетий она больше уже не будет олицетворять для него современность? Что будет, когда ее вечно-юному возлюбленному понадобиться новый стимул, чтобы продолжать свою бесконечно долгую жизнь?

Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, Донцов вышел на улицу и, закурив, обошел свои владения по периметру. Состояние забора говорило о том, что все ближайшие выходные ему придется проводить в компании пилы, гвоздей и молотка.

Когда Сергей вернулся в дом, то буквально застыл от удивления.

Комнату слабо освещала масляная лампа и несколько свечей, все подушки с дивана почему-то валялись на полу, а на мамином любимом низком журнальном столике стоял золотой поднос с кучей непонятных предметов. Но и это было еще не самое странное….

– В знак признательности за гостеприимство я решил приготовить тебе сюрприз. – С дружелюбной улыбкой пояснил Тотский, облаченный в длинное шелковое одеяние, – Тем более, обстоятельства как раз располагают.

Сергей невольно напрягся.

– Что за фигня? – Мрачно буркнул он, стараясь не смотреть в глаза вампиру.

Стас неожиданно рассмеялся.

– Боже, сотрудник, видел бы ты сейчас свое лицо! – Он ловко опустился на подушки, подогнув под себя ноги, и потянулся к подносу, – Не стой там, проходи и садись.

– Зачем? – Сергей нервно сглотнул: – И почему ты в платье?

– Это не «платье», а ханьфу – парадное китайское одеяние. Я перфекционист, люблю, чтобы все было идеально. – Вновь усмехнувшись, пояснил Тотский, а затем добавил: – И да, вынужден разочаровать, ты абсолютно не в моем вкусе.

Донцов почувствовал, что краснеет, он переступил с ноги на ногу, но войти в комнату так и не решился. Все же он не мог с уверенностью доверять мужчине в платье, пусть даже оно китайское.

Заметив его сомнения, Стас обреченно вздохнул.

– Ты серьезно счел, что таким образом я пытаюсь тебя соблазнить? – С ноткой сарказма спросил он.

– Ну, а кто тебя знает? – Мрачно хмыкнув, пробормотал Сергей. – Разве поймешь, что у вас – вампиров на уме?

Тотский зажег на подносе изящную масляную лампу и, достав какой-то мешочек, высыпал из него содержимое в золоченую миску. Затем вновь взглянул на собеседника и ободряюще улыбнулся.

– Садись уже к столу, не бойся. – С дружеской иронией предложил он, и добавил почти серьезно: – Если тебе станет от этого легче, признаюсь: я никогда не испытывал влечения к своему полу. К слову, некоторые выдающиеся личности считали это моим единственным, но значительным недостатком.

Поверив этому заверению, Сергей все же решился принять приглашение и, подойдя к столику, осторожно опустился на подушки рядом с вампиром.

– А что ты вообще такое делаешь? – С любопытством глядя, как Стас перемешивает в мисочке какое-то вещество, спросил он.

– Готовлю чанду – специальную курительную смесь, – Не отрываясь от своего занятия, пояснил Тотский. – Этому искусству меня обучила обворожительная китайская куртизанка из Варшавского борделя, еще в тысяча девятисотом году. Ее звали Джу – Хризантема, и она в совершенстве владела не только приготовлением смеси опиума.

Сергей нахмурился.

– Опиума? – Настороженно переспросил он, – Ты хочешь сказать, что привез в мой дом наркотики?

Стас внимательно взглянул ему в глаза, и тут же осуждающе покачал головой.

– Брось, сотрудник, не претворяйся ханжой. – Он язвительно усмехнулся, – Неужели забыл, как прошлым летом курил здесь травку вместе с армейскими друзьями?

– Не смей лезть в мою голову! – Покраснев от возмущения, огрызнулся Сергей, – И потом, то была всего лишь обычная конопля, а не эта отрава.

– Просто не затягивайся слишком сильно, и все время держи чанду над огнем лампы, – С улыбкой, посоветовал Тотский, набивая смесь в резную трубку из слоновой кости, – Продукт наивысшего качества, это я гарантирую. И потом, я же вижу, что тебе любопытно попробовать.

Внезапно подумав о том, чтобы сказала мама, узнай она чему «питерский пианист» учит ее сына, Сергей усмехнулся, но все же принял трубку из рук вампира.

После первой затяжки он ничего не почувствовал, лишь горьковатый вкус на губах, но после третий в голове приятно зашумело. Перед глазами поплыл легкий туман. Тело постепенно становилось легче. Мысли светлее.

Донцов сидел, наблюдая, как голубоватые клубы дыма от трубки вампира поднимаются к потолку. Тотский затягивался глубоко, и так часто, что даже в дурмане Сергей понимал – человек бы такого не выдержал.

– А тебе не может стать плохо? – Наконец, все же спросил он.

– Плохо? Нет. – Стас улыбнулся. – Только не от опиума. В худшем случае, это будет похоже на крепкий сон, все погрузится во тьму, а затем я проснусь, испытывая лишь легкую слабость.

– А алкоголь? – С любопытством глядя на собеседника, поинтересовался Сергей. – Что ты чувствуешь, когда выпьешь слишком много?

Стас вальяжно откинулся на подушки, на его губах играла самая довольная улыбка.

– Алкоголь действует слишком медленно и слишком слабо, чтобы я мог испытать дискомфорт. Моя кровь растворяет его быстрее, чем он успевает в нее поступать. Гораздо интереснее, те ощущения, которые дарит глоток вина или абсента. Я уже говорил, что мы чувствуем мир много острее. Я ощущаю все: тончайшие градации вкуса, неуловимые оттенки аромата, как приятное тепло разливается по всем капиллярам, заставляя сердце постепенно учащать ритм. Это очень сложно передать словами, нечто вроде совершенной гармонии с самой сутью вина.

Вампир опустил длинные ресницы, с явным удовольствием растягивая каждое слово:

– Тоже касается наслаждения вкусом пищи, обонянием, и всеми другими чувствами. Тепло душистой воды, мягкая прохлада пены в полной ванне. Сладость нежнейшего суфле или горьковатый дым сигареты: все это дарит моменты ни с чем несравнимого наслаждения. Гуляя летом по улице, я замираю, попав в облако аромата цветущей липы или сирени. Испытываю восторг от созерцания золотистой пыльцы на тончайших тычинках в яблоневом цветке. Закрывая глаза, чувствую ласковые блики солнца на своих веках. В такие мгновения время для меня замирает, и нет ничего прекраснее. Понять это, можно лишь ощутив.

Не поднимаясь с подушек, Стас сделал очередную затяжку и блаженно улыбнулся.

– Когда женщина ласкает мою кожу, я ощущаю ее прикосновения каждой клеточкой тела, слышу ускоряющееся биение ее сердца, малейшие перемены в дыхании, запахе, улавливаю неощутимые людям вибрации. Потому любовное наслаждение также острее и глубже в десятки раз.

Донцов даже сглотнул. Все это казалось каким-то уж слишком странным. Решив, что можно позволить себе еще затяжку, он приник к своей трубке. Теперь Сергей хорошо понимал, почему Тотский так ценит женское общество.

– Значит, секс, наркотики и рок-н-ролл? – Усмехнувшись, подытожил он. – И как часто ты куришь опиум?

– Когда хочу немного расслабиться, – Мягко ответил Стас.

– Как прошлой ночью? – Донцов испытующе взглянул ему в глаза.

Тотский улыбнулся.

– Нет, прошлой ночью были куда более тяжелые вещества, я никогда не предложил бы тебе такого, как и Кире.., пока. – Он присел на подушках и добавил: – Но совсем скоро она сможет испробовать все, и мы разделим с ней наслаждение.

Сергей нахмурился и покачал головой.

– Выходит, все пагубные привычки, вредные удовольствия и никаких последствий? Нет ни запретов, ни рамок?

– Только те, что я устанавливаю себе сам. – С беспечной улыбкой уточнил Стас.

Сергей помрачнел еще больше и внимательно взглянул на собеседника, стараясь понять как такое вообще возможно.

– Но это, как-то неправильно. – Наконец, твердо заявил он.

– Это – прекрасно! – Широко улыбнувшись, возразил Тотский.

Донцов выпрямил спину и отложил подальше трубку из слоновой кости. Затем вновь испытующе взглянул в ярко-голубые глаза вампира, зрачки которых были уже заметно расширены.

– И что же в итоге? Вечная жизнь ради бесконечной череды коротких моментов наслаждения?

– Почему бы и нет? – Все также беспечно парировал Стас.

Сергей отвел взгляд и удрученно уставился на изящную опиумную курильницу.

– Жить сотни лет без цели, без идеалов, без любви? Разве не это самая горькая участь? – Задумчиво спросил он.

Тотский тоже присел на подушках, он вдруг стал заметно серьезнее, казалось, о чем-то задумался.

– Никто не живет без цели, сотрудник, – С легкой иронией возразил Стас, – Просто у каждого она своя.

– И какая же у тебя цель? Какое предназначение? – Внимательно наблюдая за реакцией вампира, спросил Донцов.

Стас вновь мечтательно улыбнулся и прикрыл глаза.

– Я попробую объяснить, хотя человеку, возможно, не просто будет это понять. – Он устроился поудобнее и поднял свою трубку, изящно зажав ее между пальцев, – Много лет назад в моей жизни произошел переломный момент, именно после него я и осознал свое высшее предназначение.

Это случилось в самом конце мая тысяча девятьсот пятнадцатого. Я жил под Варшавой, в особняке своего детства, в который вернулся спустя тринадцать лет. Никто не задавал вопросов, ведь юного графа д’ Морне уже мало кто помнил.

Стас задумчиво улыбнулся, сделал очередную затяжку и продолжил:

– Моей спутницей тогда была юная Ивона Войцеховская, девушка, обладающая редким даром творца.

Я встретил ее в Варшаве на поэтическом вечере: по-детски угловатая фигурка, слишком острые плечи и короткие темные волосы. Она не была красавицей. Но как только Ивона начала читать первое четверостишье, весь ее образ преобразился. Я никогда не слышал ничего подобного, в ее поэзии был скрыт огонь, способный растопить даже самое ледяное сердце. Спустя пару дней она уже переехала в мой дом.

Как драгоценному камню, ей требовалась достойная оправа и вскоре почти все мужчины находили, что в ней есть особая грация и неповторимый шарм. Я наслаждался ее поэзией, в ней чувствовалась энергия и природная сила, которую ничем нельзя укротить.

Иной раз я сам пробовал писать сонеты, но, не смотря на правильную рифму и грамотный слог в них никогда не было самого главного – души. Перечитав написанное, я просто кидал листы в камин без малейшего сожаления.

Откинувшись на подушки, Тотский меланхолично вздохнул и вновь поднес трубку к губам.

– Пойми, сотрудник, можно научиться рифмовать слова, играть на фортепьяно и писать сносные акварели, но научиться создавать шедевры невозможно. Однако я мог удовлетворить тягу к прекрасному, тем, что создавали другие.

По этой причине мы с Ивоной часто собирали в особняке свет творческой элиты. Молодые художники, писатели, поэты и музыканты проводили долгие вечера в нашем доме, творя свое волшебство.

Опиум, кокаин, абсент: у них было все, что могло дать толчок вдохновению, чтобы затем я насладился их творениями. Все были счастливы, и каждый получал желаемое.

Но для Восточной Европы наступили трудные времена, совсем близко уже гремели взрывы Первой мировой войны, и мы были вынуждены принять решение покинуть Польшу.

Стас снова вздохнул, но скорее мечтательно, чем печально, его взгляд помутнел от наркотического опьянения, но он продолжал рассказ:

– Наступило время для прощального раута и наши друзья приняли приглашение.

Теплой ночью, все окна в особняке были открыты. Мы слушали трели соловьев и вдыхали аромат сирени вместе с дорожками кокаина. Кто-то читал стихи, в другом конце зала печально играла скрипка. Мы лежали на шелковых подушках прямо на полу, опьяненные опиумом и абсентом. Дым в зале начал сгущаться все сильнее, но я не предал этому значения, пока Ивона не уронила голову мне на грудь. Когда удушье начало ощущаться даже сквозь дурман, было уже слишком поздно, и весь мир для меня погрузился во тьму.

Я проснулся, когда ядовитое облако газа, принесенное ветром с поля битвы, уже рассеялось, а на горизонте золотился рассвет.

Ивона по-прежнему лежала у меня на груди, такая тихая и спокойная. Ее тело еще хранило тепло, но тонкие бледные пальцы уже похолодели. Она была мертва.

Все в гостиной были мертвы. Все, кроме меня.

В глазах Тотского вдруг промелькнуло нечто похожее на восхищение или даже восторг. А голос стал более возбужденным:

– К тому времени я прожил всего тридцать пять лет, и это была моя первая смерть. Я медленно ходил по комнате, глядя на безжизненные тела людей. Сначала меня охватило смятение. Хрупкие человеческие жизни, так внезапно прерванные роковым стечением обстоятельств, сколько еще прекрасного могли принести они в этот мир. Написать симфонии, гениальные холсты или поэмы. Но уже не смогут, никогда. На смену смятению пришло разочарование.

Я снова взглянул на тела погибших людей, которые уже начали застывать. И тут я заметил, что они словно пусты. Холодные, грубые, искаженные предсмертной судорогой. В них уже не было той искры, которая придавала им уникальность. Мертвая плоть и ничего более.

Ветер, залетевший в окно вместе с пленительным ароматом роз, закружил разбросанные по полу листки бумаги. Строки стихов, ноты и карандашные наброски. Все что осталось от моих покойных гостей. Сад продолжал цвести, птицы пели, и солнце дарило тепло, но они уже не могли этим насладиться, а я мог. Только я один.

Тотский вдруг откинул в сторону трубку и, усевшись вертикально, заглянул Сергею в лицо, в его голубых глазах вспыхнул настоящий восторг.

– И в эту минуту я вдруг осознал, в чем заключается мой дар! – Вновь возбужденно заговорил он: – Да, я не смогу написать симфонию, создать вторую «Джоконду» или вдохнуть искру в слова, но я могу понять и оценить красоту созданную смертными. В превосходной степени. Так, как никто другой!

Могу насладиться стихами и картинами, когда их авторы уже превратятся в прах. И сравнить их с новыми шедеврами будущего.

Я рожден быть ценителем всего, что даруют зрение, слух, вкус, обоняние и осязание. Всех граней прекрасного, что есть и будет в этом мире.

Когда-то мой отец сказал, что я бесполезен, ибо не прошел жестокий обряд инициации, как было положено в моем клане, но он ошибся. Он мертв. И многие из нашего вида давно погибли лишь потому, что не нашли себе места в новом мире. А я живу, и наслаждаюсь каждым мгновением своей жизни, потому что умею понимать и ценить, то, что они просто не замечали.

Завтра я подарю Кире бессмертие, научу ее также понимать и ценить красоту, все достижения, созданные для нас людьми. Мы будем идти вместе, по бесконечной дороге в будущее, двое совершенных, прекрасных созданий и она будет любить меня вечно.

К концу этой пламенной речи, голос Стаса уже начал сбиваться, взгляд окончательно помутнел. Закончив фразу, он устало опустился на подушки и прикрыл глаза.

Сергей чувствовал, что у него самого уже шумит в голове, он с трудом доплелся до кровати и рухнул в одежде, прямо поверх одеяла. Но и сквозь дурман Донцов понимал, что в рассказе Тотского было что-то неправильное. Он даже не мог точно отдать себе отчет, что именно вызывало у него неприятие. Вроде бы зла Стас никому не причинял и не желал, но все же было в этой истории нечто бесчеловечное.

Ведь окажись сам Сергей в подобной ситуации он был уверен, что первая мысль, которая пришла бы ему в голову среди погибших друзей, была бы: «Почему не я?»

Следящим утром Донцов проснулся очень рано, разбуженный громкими звуками, доносящимся со двора. Это было похоже на грохот падающих досок и стук молотков, время от времени перемежаемый грубой матерной бранью. Сергей открыл глаза: после вчерашнего страшно гудела голова. Он прислушался к звукам с улицы, в надежде, что ему просто приснилось, но они не прекратились.

Чертыхнувшись, Донцов встал, жадно хлебнул воды из остывшего чайника, и выглянул в окно.

Во дворе активно суетились несколько здоровых мужиков. Они споро выгружали, новенькие доски из кузова грузовика стоящего возле ворот.

«Ну вот, этого мне только не хватало!» – Сердито подумал Сергей, – «Наверное, участок перепутали, идиоты! Все мамины кабачки сейчас потопчут».

Наспех натянув свитер и кроссовки, Донцов выскочил во двор.

– Эй, мужики! Что вы тут делаете? – Грубо обратился он к первому попавшемуся рабочему.

– Как это «что»? – Искренне удивился тот. – Что заказано то и делаем.

– Может, вы участок перепутали? – Уже скорее растерянно предположил Сергей.

– Не шути так, парень. Мы ничего не перепутали! – Мрачно ответил мужик. – Нам за срочность такие бабки отвалили, каких я сроду не видал.

Он сунул руку в карман штанов и достал помятый листок бумаги.

– Вот здесь черным по белому написано: улица «Сиреневая», дом восемнадцать «а».

Донцов нахмурился, постепенно начиная понимать происходящее. И тут заметил, как пара рабочих врывает столб, топчась прямо на грядке маминых кабачков. С ужасом, представив себе предстающий скандал, он поморщился и поспешил обратно в дом.

Когда Сергей вошел в комнату Тотский крепко спал на диване, широко раскинув руки и слегка приоткрыв рот. Его волосы растрепались, а глаза прикрывала специальная мягкая светозащитная повязка, какую Сергею доводилось видеть прежде лишь в зарубежном кино. Решительно подойдя к спящему вампиру, он принялся трясти его за плечо.

– Что все это значит?! Отвечай! – Сердито потребовал он.

– Ты о чем? – Сквозь сон, сипло, прошептал Тотский.

– Как, это «о чем»?! – Возмущенно воскликнул Сергей. – Что эти бугаи делают в моем огороде, и кто дал тебе право тут распоряжаться?!

– Что, что… Забор строят. Ты же сам вчера просил меня помочь. А теперь еще и будишь в такую рань, садист. – Обиженно проворчал Стас и натянул на голову покрывало.

Создавалось впечатление, что даже для него вчерашняя доза опиума оказалась слишком велика, хотя человека она бы точно прикончила.

Минуту Сергей простоял, оторопело глядя на своего непрошеного помощника, затем пожал плечами и, оставив вампира спать дальше, вышел во двор.

Спустя примерно три часа Сергей успел переделать все, что считал нужным. Он перемыл всю посуду, подмел пол, выкинул мусор и бутылки, дал ценные указания нежданным работникам и даже приготовил яичницу с ветчиной. Подав все на стол, он пошел, наконец, будить Стаса, который за это время не подавал никаких признаков жизни.

Когда Донцов заглянул в комнату, вампир еще спал. Он лежал, слегка запрокинув голову, повязки на глазах уже не было, волосы окончательно спутались, а левая рука свисала с дивана.

Сергей невольно отметил, что сейчас Стас ничем не отличается от простого смертного паренька. Без привычного лоска, пафоса и надменности. Просто заспанный смазливый юнец, ничего примечательного.

– Вставай, боец, вся рота уже на плацу! – Усмехнувшись, скомандовал Донцов.

Тотский зашевелился и неохотно открыл глаза. Щурясь на свет, вампир посмотрел на напарника.

– Боже, как же пить хочется… – Сипло посетовал он.

– Вот, держи! – Сергей кинул ему бутылку холодного пива, – Лечись, морфинист.

Стас ловко поймал бутылку и подарил ему благодарный взгляд.

Пять минут спустя они уже ели свой завтрак, причем аппетиту Тотского мог бы позавидовать даже боец сумо.

– И как в тебя – такого тощего, столько влезает? – Сергей не смог удержаться от комментария.

– Ускоренный метаболизм, – Откусывая кусок бутерброда с толстым ломтем ветчины, пояснил Стас, – Клетки восстанавливаются очень быстро, необходимо много энергии.

– Ясно, тебя легче убить, чем прокормить. – Усмехнувшись, пошутил Сергей, он припоминал, что Юлия Григорьевна когда-то рассказывала ему нечто подобное.

Наблюдая за поедающим завтрак напарником, Донцов вдруг понял, что больше не испытывает к этим странным созданиям того чувства отвращения, которое было прежде. Что-то изменилось в его сознании за последние несколько дней. Теперь он оценивал вампиров не как изначально враждебный людям вид, а лишь относительно их личных качеств и поступков. И сейчас, если бы Сергей был уверен, что Тотский действительно искренне любит Киру, он уже не был бы против их союза длиной в бесконечность.

Но Стас ее не любил, и более всего Донцов боялся, что это однажды разобьет Кире сердце, она потеряет контроль, лишится рассудка и ему придется ее остановить.

Через четверть часа серебристый «VOLVO» уже летел по направлению к Москве, вновь безбожно превышая скоростной режим. Тотский включил авто магнитолу и поставил диск группы «Пикник», которую, очевидно очень любил.

Сергей молча смотрел в затемненное окно, нехотя прислушиваясь к словам песни:

Я следом за тобой пойду,

Меня не отличишь от тени.

А спрячешься в траву,

Я притворюсь растением.

Это я незаметно крадусь,

В час, когда ты отходишь ко сну.

Твое сердце должно быть моим,

Твое сердце вернет мне весну.

Да, ты можешь отдать свою душу оранжевым демонам страсти,

И смотреть, замирая, как она превращается в дым.

Что душа мне твоя? Этот легкий затерянный ветер.

Нет, должно быть моим твое сердце, твое сердце должно быть моим.

Да, ты можешь отдать свое тело восьми носорогам,

И одев себя в пену и дрожь, в раскаленную падать волну.

Что до этого мне? И какое мне дело.

Нет, должно быть моим твое сердце, твое сердце вернет мне весну.

И тут Донцов неожиданно осознал, что Кира является для Тотского не просто очередной частицей нового времени, ее искренняя любовь, горячие сердце, ее жизнелюбие, все это нужно ему, чтобы удержать ускользающую весну. Она необходима Стасу рядам, как наркотик, как ежедневная доза человеческой крови. Он может без всего этого обойтись, но жизнь уже не будет казаться такой яркой и насыщенной. А жить вполсилы он не привык.