Текст книги "Тебя никогда здесь не было (СИ)"

Автор книги: Penelope Foucault

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Так теперь было каждое утро: тщетная попытка удержать потерянные воспоминания.

– Давай, Пятый, просыпайся. Ты должен встать.

Его всегда будила Ваня. Приносила ему обезболивающее и стакан воды, и оставалась рядом, пока у него не получалось встать. Ради этого ей пришлось пересмотреть свое расписание и расстаться с несколькими учениками, а некоторых передвинуть на другое время, но она никогда не жаловалась.

И Пятый был ей за это благодарен.

– Я так устал, – Пятый поднялся на кровати и потер лоб. Он будто вообще не спал.

– Снилось сегодня что-нибудь? – Ваня погладила его по плечу.

– Не помню.

Ваня кивнула. В полумраке было почти не видно, как она натянуто улыбнулась.

– Голова болит? – спросила она. Пятый кивнул. Ваня потянулась к блистеру с таблетками, протянула ему сразу две, и следом стакан воды. Пятый закинул обезболивающее в рот и запил несколькими глотками жидкости, потом вытер губы запястьем и замер, глядя перед собой. Ваня погладила его по волосам.

Обычно они молчали несколько минут, пока боль не начнет уходить. Иногда он мог нащупать руку Вани на одеяле и держаться за неё, пока не полегчает. С ней он мог позволить себе слабости.

– Эй, Пятый? – Ваня говорила едва слышно, но ему это никогда не мешало. Он бы и неразборчивый шёпот понял, если бы он был её. – Можно задать тебе вопрос? Он может показаться неуместным и глупым, но…

– Задавай любой, Ваня, – Пятый повернул голову в её стороны. – Я отвечу честно, пока ещё могу.

– Почему… Почему ты рассказал Эллисон первой?

Пятый знал, что рано или поздно она об этом спросит. В семье они были друг другу ближе всего, и правильнее всего казалось рассказать ей первой.

– Я не хотел тебя задеть. Но причина, почему Эллисон узнала первой, была исключительно… прагматичной. Обе причины.

Ваня склонила голову набок.

– Во-первых, на тогда моим последним воспоминанием был день, когда ты взорвала Луну. Мне нужен был кто-то, кто помнил всё, что случилось, и мог подтвердить, что я всё верно записал. Прости меня, но ты была не в себе.

Ваня поджала губы, сделала короткую паузу, а потом выдохнула:

– Логично.

– Я мог попросить об этом только Эллисон. Лютер начал бы обвинять во всём себя, Диего наверняка половину уже и не вспомнит, Клаус ненадежный рассказчик. Оставалась только она.

– Хорошо, – Ваня кивнула и взглянула на него исподлобья. – А во-вторых?

– Она мать, – Пятый сжал одеяло в кулаках. Головная боль постепенно отступала, но вставать всё равно не хотелось. – Я стану ребенком, Ваня. Мальчиком, который оказался в мире, где все его братья и сестры внезапно сильно старше его. И которые не смогут принять его сразу. Но Эллисон – мама. Она поможет вам сориентироваться. Найти подход. Вот и всё.

Ваня молчала минуту. Долгую, почти бесконечную минуту. Потом сказала:

– Это мудрое решение, Пятый.

Её голос дрогнул, и теперь уже Пятый сжимал её плечо.

– Ты же знаешь, что ближе тебя у меня всё равно никого нет. И это по-прежнему так, – Пятый выдавил улыбку. – И у него тоже никого ближе не будет.

Почему-то он не мог заставить себя говорить о себе будущем, о себе юном и хрупком в первом лице. Он отделял его от себя, и всегда вместо «мне будет сложно» говорил «ему будет сложно».

Наверное, пора было переучивать себя.

Наверное, пора было дать понять своим братьям и сёстрам, что он всё ещё будет собой.

Он всё ещё будет Пятым.

– Ты нужна мне сейчас. И ты нужна будешь мне тогда.

– Хорошо, – Ваня потрепала его по волосам. Глаза у неё блестели.

Пятый хотел что-то добавить, но не успел. Раздался стук и в комнату заглянул Лютер.

– Он всё ещё спит?

– Нет, я не сплю.

– Хорошо, – Лютер открыл дверь пошире. – Я привёл кое-кого, кто очень хочет тебя видеть.

Он отступил в сторону, и на пороге показался девичий силуэт. Ваня поднялась и осторожно открыла шторы. Обезболивающее как раз отогнало утреннюю боль, и когда свет залил комнату, Пятый даже не поморщился.

Но он замер. С трудом вспомнил, как дышать.

В дверях его комнаты стояла девушка с каштановыми кудрями, ярко-голубыми глазами и самой яркой улыбкой в мире.

Долорес.

========== 14:50:05:05:3 ==========

Клаус остановил запись и посмотрел на Пятого из-за камеры.

– Ты просил быть честным.

Пятый нахмурился.

– Просил.

– Ты запинаешься чаще, – Клаус надел крышку на объектив, вытер руки о брюки и шагнул к Пятому. – И с каждым днём всё сильнее. Паузы долгие.

– Очевидно, – Пятый отвёл взгляд. – Сколько нам ещё осталось?

– Парочка лекций, – Клаус сверился с расписанием в блокноте. Пятый никогда не видел его таким серьёзным и собранным. Даже не ожидал его таким увидеть. – Справишься?

Пятый подобрал тетрадь с конспектами для двух последних лекций и пролистал их, пробегая взглядом по схемам. Он и правда всё хуже и хуже помнил, что должен был сказать. Понимал, но не мог подобрать нужные слова или примеры. Формулы вылетали из головы. Хорошо хотя бы конспекты они действительно составили хорошо, и он мог то и дело с ними сверяться.

– Справлюсь, – он потёр лоб. – Не то, чтобы у меня был выбор.

Клаус улыбнулся, глядя на него с невыразимой печалью, и погладил по плечу.

– Я в тебе и не сомневался.

Дверь приоткрылась, слабо скрипнули петли и показалась Эллисон. Она заговорила только удостоверившись, что съёмка закончена:

– Мы с Ваней хотим вам кое-что показать.

Клаус склонил голову набок, разглядывая Пятого. Пятый бросил конспекты обратно на кресло, сделал глубокий вдох и кивнул. Сунул руки в карманы и, не произнося ни слова, вышел из комнаты.

Кухня, которая когда-то называлась «детским пространством» и до сих пор оставалась хранилищем их настольных игр, ручного футбола и других кооперативных игр, была раньше разделена на две части. Вторая давно выполняла роль прихожей. Иногда бильярда. Но теперь там не было ни зелёного стола, ни старой витрины, в которой уже больше тридцати лет не выставлялись десерты.

Только в одном из углов осталось старое кресло, и теперь в нём сидела Долорес, сложив руки на коленях и рассматривая свисающие с потолка фотографии.

Множество их.

– Мы сначала хотели сделать доску, – Ваня переступила с ноги на ногу и слабо улыбнулась.

– Но всё не поместилось, – добавил Лютер. Он как раз заканчивал крепить одну из верёвок под потолком. Диего рядом дожидался, пока он закончит, сжимая в руках ещё стопку фотографий.

– Что это? – Пятый шагнул ближе к загадочной инсталляции, и только теперь заметил, что некоторые из фотографий соединяют натянутые разноцветные шнурки.

– Карта связей, – пояснила Эллисон. – Смотри, – она шагнула к Пятому и поймала одну из фотографий. С неё улыбался маленький Бен, на обороте нашлись важные факты о нём в детстве. От фотографии тянулся синий шнурок к фотографии, на которой он был старше, а от той к ещё одной – последней. Ещё один– зелёный – шёл к карточке, на которой был маленький Клаус.

И так было со всеми. Бесконечный лабиринт нитей. Разноцветная паутина.

Вся их жизнь.

– Ты никогда не пробовал, – Пятый посмотрел на фотографию Бена у Эллисон в руках, а потом развернулся и посмотрел на Клауса. – Никогда не пробовал его призвать?

Клаус обречённо выдохнул и прижал руки ко рту. Пятый моргнул.

– Ты пытался?

– И преуспел, – тихо сказал Клаус. – И он был со мной рядом долгие годы, а потом пожертвовал собой, чтобы спасти Ваню и весь мир.

Пятый сглотнул.

– Прости.

– Ничего, – Клаус улыбнулся. – Лучше скажи, как тебе наша карта.

– Она… превосходная. Уверен, она мне сильно поможет, – а потом сделал шаг назад. Один, другой.

И исчез.

========== 41:05:14:10:2 ==========

Лайла развернулась и ударила его в живот, отправляя в полёт к стене. Пятый исчез и появился у неё за спиной, только чтобы она тут же перехватила его кулак.

– Хорошо, – сказал он. – Больше я тебя середнячком бы не назвал.

– У меня был хороший учитель, – Лайла разжала пальцы. – Кроме того, ты сдаёшь позиции, сопля.

Пятый поджал губы и улыбнулся. Поспорить было сложно. Они тренировались вместе каждый день, и в то время, как Лайла становилась всё лучше, он всё чаще действовал просто по наитию, но не потому, что действительно знал, что делать.

– И в очередной раз замечу, что я никогда никого не учила драться.

Лайла устроила локоть у него на плече и сцепила руки в замок. Посмотрела на него с широкой улыбкой.

– Особенно детей. Моя-то мамаша меня учила, стреляя в меня из автомата, чтобы умения усваивались быстрее.

– Будет просто. Потому что моё тело будет помнить больше, чем голова, и тебе достаточно будет пару раз мне показать, и я всё вспомню.

– Так ли мы хотим, чтобы ты снова мог убивать с помощью тупых ножниц и куска изоленты?

– Это полезный навык.

– Не для тринадцатилетнего же пацана.

– Но рано или поздно пригодится.

Пятый всё-таки стряхнул её локоть со своего плеча и зашагал на выход.

– Как насчёт чашечки кофе, пока твой попугай-неразлучник не вернулся с патруля?

– Звучит заманчиво. Я только всё-таки переоденусь. Ты там пока иди… кофеварку включи, или как ты там обычно кофе делаешь, – Лайла крутанула рукой и исчезла.

Пятый только пожал плечами, глядя ей вслед, и тоже исчез, только чтобы появиться в коридоре. Пара шагов, и вот он в дверях кухни. Достаточно, чтобы заметить, сидящих плечом к плечу и спиной к нему Диего с Лютером.

Пятый хотел их окликнуть, но осёкся, стоило Диего заговорить.

– Ещё в детстве подозревал, что взрослая жизнь отстой, но не представлял, что настолько отстой.

Лютер рядом с ним кивнул и сделал глоток чая.

– Так странно наблюдать за тем, как он меняется. Я даже про отца никогда не думал, что из всемогущего он превратится в беспомощного старика.

– А тут Пятый.

Лютер согласно замычал.

– Меня всё это время так бесила его манера поведения. Как будто мы все тупые неудачники и он один нормальный, – продолжил Диего.

– Ну, зато, когда он просил о помощи, всегда было ясно, что он реально признаёт, что не справляется, – поправил его Лютер. – Но смотреть на него такого… Не знаю, я будто буддист, которому сказали, что Будды – нет.

– Странная ассоциация. Буддистам похер на чужое мнение, – Диего рассмеялся. – Но ты прав. Вчера он не смог вспомнить, кто такая Куратор. Представляешь, ненавидеть кого-то так долго, чтобы просто… забыть о ней за одну ночь.

– Как что-то такое живучее и смертоносное, как он, может быть таким хрупким?

Не стоило Пятому здесь оставаться. Он и так уже услышал больше, чем стоило. Он сделал шаг назад и тут же в кого-то врезался.

– Что за нерешительность, шмакодявка? – Лайла подтолкнула его в спину. Она единственная не ходила вокруг него на цыпочках. Рядом с ней он чувствовал, что он правда по-прежнему он. – Я ожидала, что кофе уже готов, а ты тут на пороге ошиваешься?

Лютер и Диего обернулись, и увидев Пятого переглянулись между собой. Лайла хлопнула его по плечу, обошла и приземлилась Диего на колени, и повторила:

– Ну? Ты тут так на пороге и стоял, что ли?

Пятый облизнул губы.

– Нет. Я немного заблудился, – он почесал затылок и виновато пожал плечами. – Ну, понимаете, – он присвистнул и покрутил пальцем у виска, потом перенёсся к кофеварке и начал менять фильтр, будто ничего не слышал.

В конце концов, скоро он этого и не вспомнит. Какая разница, насколько тяжело ему это всё слышать сейчас.

– Давайте угадаю, – вдруг прервала неловкое молчание Лайла. – Вы тут на кухне устроили грустные беседы, как вам тяжело, что Пятый стал не такой, к какому вы привыкли, да или да?

Пятый долил воду, вернул кофейник на место и только теперь обернулся.

Лютер и Диего молчали.

– Лайла, оставь напуганных цыплят в покое.

– Нет уж, – Лайла схватила Диего за бородку. – Вы же понимаете, что вы ему не помогаете, когда носитесь с ним как с хрустальной вазой.

– А эту мысль им будет нужно обдумать, – Пятый взглянул на кофеварку. Кофейник ещё и на половину не был заполнен. – Можно тебя на пару слов? – он кивнул в сторону карты связей. Лайла пожала плечами, соскользнула с коленей Диего и пошла за Пятым.

Пятый взял её за локоть и провёл дальше, мимо всех фотографий и шнурков, и у самой двери, не особенно церемонясь, сказал:

– Думаю, что достаточно очевидно, что, когда я забуду вообще всё, эти придурки не смирятся с этим так легко, хотя за все эти месяцы можно было бы и привыкнуть.

– Я в этом более чем уверена, да, – Лайла скривилась. – А от меня-то ты что хочешь?

– Чтоб ты выступила голосом разума. Диего к тебе точно прислушается, а дальше и Лютер подтянется. Я почти уверен, что остальные перенесут перемены во мне стоически, но с этими двоими… – Пятый сморщил нос и покачал головой. – Сможешь сделать это ради меня?

– Никогда в жизни бы не подумала, что буду делать что-то ради тебя, но, конечно. Можешь на меня положиться.

– Спасибо.

Пятый поджал губы, и они ещё пару мгновений молчали, потом Лила не выдержала и спросила:

– Как ты это терпишь вообще? Их жалость… Я имею в виду… Это же ты. Всегда весь такой «я великолепен», и даёшь по зубам любому, кто пытается доказать, что это не так. Но…

– Постоянно думаю, что вам всем тяжелее, чем мне. Меня, конечно, сводит с ума мысль о том, сколько я знал, и сколько ещё забуду, и что я никогда собой таким, каким был не стану. Но я забуду об этом. А вы останетесь жить со мной новым и воспоминаниями обо мне старом, – Пятый пожал плечами. – К тому же, у меня уже нет сил на то, чтобы пытаться откусить кому-то лицо за то, что он меня пожалел.

Лайла помолчала.

– Логично.

– Я знал, что ты поймёшь.

Лайла снова натянула улыбку и сказала уже громче:

– Ладно, хоббит, идём уже кофе пить.

========== 50:41:23:01:1 ==========

Время текло чем дальше, тем медленнее. Они перестали записывать видео, закончились и тренировки с Лайлой. Всё вернулось в исходную точку: утром Пятый с трудом просыпался и за утренним кофе слушал, как Ваня играет на скрипке. В его памяти почти ничего не осталось – жалкие осколки Комиссии и Апокалипсиса, Долорес и воспоминания о здесь и сейчас. Но и в этом он всё чаще путался. Не всегда узнавал Лайлу, иногда часами бродил среди фотографий в карте связей, пытаясь запомнить какие-то мелочи.

Он и самому себе теперь казался бледной тенью.

Он мог поддержать диалог, мог даже едва пошутить, напомнить «Кто здесь папочка», но оставшись один он тонул в бездне небытия. Он существовал и не существовал одновременно.

И каждую ночь он засыпал, чтобы очутиться в обломках собственной жизни. Каждый раз новых.

Он побывал в Комиссии. Рабочие столы стремились вдаль. Их было бесконечно много, и за всеми сидели безликие, одинаковые люди. Одинаковые люди ходили между рядами, одинаковые люди стояли вдоль стен, повторяя монотонные слова:

– Комиссия работает только когда работаешь ты.

Снова и снова, в едином хоре. И Пятый бежал от них. Долго, задыхаясь от ужаса. Бежал и бежал, пока его не выдернула из этого кошмара Долорес и не попросила проснуться.

Он проснулся без единой крупицы памяти о Комиссии.

В следующие ночи он проваливался в Апокалипсис. Бродил среди гигантских банок томатного супа Кэмпбелл, копался в обломках зданий, сделанных из бисквитного теста. Он даже не помнил уже, что именно ищет.

И никогда ничего не находил.

Апокалипсис был одним и тем же и разным каждый раз. Однажды он был как снежный куб, который кто-то постоянно трясёт, но вместо искусственного снега на Пятого сыпался пепел и строительная пыль. Однажды Пятый шёл через песчаную бурю, а вокруг были огромные, гигантские бюсты его братьев и сестёр, и стоило ему пройти мимо них, они осыпались, превращаясь в прах.

Но он всегда приходил к Долорес. Она встречала его с раскинутыми руками. Каштановые кудри были спутанными, а на щеках всегда были влажные дорожки слёз, размывающих пыль и грязь.

С каждым утром он помнил всё меньше.

Не помнил тот злосчастный твинки, которым когда-то отравился.

Не помнил подвал с запасами Бордо.

Не помнил, как Долорес помогала ему с расчётами, потому от расчётов в его голове не осталось ничего.

Шаг за шагом он приближался к полному забвению.

========== 50:41:23:25:0 ==========

Когда от него прежнего остались только воспоминания о Долорес, Пятый почти перестал выходить из комнаты. Братья и сёстры по очереди навещали его, и иногда он их не узнавал. В голове были только их юные лица, только детские, смешные голоса. Он окончательно забыл, кто такая Лайла и каждый раз спрашивал, как Лютер так раскачался.

У него не осталось едких комментариев, потому что каждый день он начинал с чистого листа.

Его единственным якорем, единственным, что объединяло его с ним прежним была Долорес.

И она была с ним рядом постоянно. Она обнимала его во сне, и держала его за руку, когда он часами сидел в кресле в полумраке.

Она всегда улыбалась ему, искренне и открыто, а он никогда не спрашивал, кто она такая.

Он всё ещё помнил её. Девочку в тележке, его вечную спутницу сквозь пустоту. Он помнил вкус её губ – он был как консервированные персики, и помнил её улыбку. Помнил, что небо казалось ярче, когда отражалось в её глаза, и помнил, как они лежали под звёздами рука в руке.

Он не помнил, где, он не помнил когда.

Но он помнил с кем.

– Долорес, кто-то плачет за дверью. Что-то случилось? – спрашивал он.

Не осталось ничего от его гонора и сарказма, которыми можно было убивать.

– Всё в порядке, Номер Пять. Твои братья и сёстры скорбят. Ты же помнишь?

– А, – Пятый облизывал губы. – Точно.

Теперь, когда от его яркого, чистого разума ничего не осталось, он не понимал, что потерял. Но чувство тягучей тоски и постоянная ноющая боль, будто бы в груди у него образовалась чёрная дыра, никуда не уходили.

И мигрени, конечно же. Они стали легче, но зато не уходили даже с обезболивающим.

И если он покидал свою комнату, становилось больнее. Причин он не знал.

– Долорес, – снова и снова спрашивал он. – Почему всё время так больно?

– Потому что ты теряешь память, дорогой, – Долорес подавалась вперёд, пересаживалась к нему и крепко его обнимала. – Скоро ты и меня забудешь.

– Нет, – отвечал Пятый. – Я тебя никогда не забуду. В этом я точно уверен.

Это повторялось снова и снова, каждый день.

Он держался за Долорес как за спасительную соломинку, и это было единственным, что не позволяло ему провалиться окончательно.

Будь он собой прежним, он обязательно бы её отпустил. Чувство стагнации сводило бы его с ума, и он отпустил бы её, чтобы наконец-то начать всё сначала.

Но не сейчас. Он не мог её отпустить, он жил любовью к ней и любовь эта была слишком крепкой.

Поэтому вместо того, чтобы начать сначала, он жил в дне сурка.

Будто пластинку заело, и никто не мог поправить иголку.

========== 32:23:05:07:0 ==========

Мир был беспощаден. Как бы ни хотелось Пятому сохранить себя, как бы он ни мечтал оказаться в тангенциальной вселенной, в которой его существование возможно, это было невозможно.

И как бы он не цеплялся за Долорес, он постепенно терял связь и с ней.

Долорес по-прежнему была настоящей. Они всё ещё проводили вместе всё время. Даже когда Ваня приходила поиграть ему на скрипке или когда Клаус приходил потрепаться о совершенно безумных баснях, которые сам и выдумал, Пятый по-прежнему не выпускал руки Долорес из своей.

Но он забывал и её. Просто не замечал беспокойные взгляд, которыми обменивались его братья и сёстры, когда он смотрел Долорес в глаза и не мог вспомнить её имя.

– Я забыл, – Пятый поморщился.

– Опять? – Долорес слабо улыбнулась.

– Опять, – Пятый потёр лоб. – Не помню.

Чем упорнее он пытался вспомнить, тем сильнее у него болела голова.

– Не могу…

– Ты сможешь, Номер Пять, – Долорес гладила его руки и глаза её были полны надежды. – Пожалуйста. Вспомни, как меня зовут.

Долорес, в отличие от него, прекрасно понимала, что раз он уже не помнит её имени, то совсем скоро забудет и её саму.

И она не хотела уходить так просто.

– Вспомни, как меня зовут.

– Не могу, – повторил Пятый. Растерянно обернулся и посмотрел на Клауса. С Клаусом они в очередной раз познакомились пару часов назад, и Клауса он забудет, как только тот покинет комнату.

Клаус опустился на кровать рядом и обнял его за плечи. Сдержанно улыбнулся, а потом сказал:

– Ты забыл её имя, да?

Пятый кивнул.

– Не могу поверить, что не помню её имени.

Он ведь сам его выбрал. По крайней мере сейчас ему казалось, что он выбрал его сам. В его воспоминаниях не осталось дня, когда она его назвала.

– Её зовут Долорес, Пятый, – мягко сказал Клаус. – Может, запишем это на доске?

– Нет, нет, я запомню, – Пятый сердито нахмурился и мотнул головой. – Я должен запомнить.

– Конечно. Конечно, – выдохнул Клаус.

Пятый притих, снова глядя на Долорес. Он помнил, что её имя – Долорес. Повторил его про себя несколько раз, но как только захотел назвать вслух, оно снова от него ускользнуло.

– Снова забыл.

– Долорес, – терпеливо повторил Клаус.

– Долорес, – Пятый смотрел Долорес в глаза, и видел, что они полны слёз. Ещё немного, и она расплачется. – Долорес, как мы познакомились?

– Ты совсем не помнишь? – Долорес сморгнула слезинку. Брови её поползли вверх. – Ты спас мне жизнь. И мы состарились вместе, – целую жизнь назад.

Пятый зажмурился, пытаясь вспомнить их первую встречу, но вместо этих воспоминаний нашёл только пустоту.

Бездну, которая всматривалась в него. Которая выискивала, чтобы ещё у него украсть.

Бездна, в которую ему хотелось упасть, в которую он должен был упасть, чтобы прекратить собственные в мучения, но которая пугала его до дрожи.

– Я не хочу терять тебя, Дорис.

– Долорес, – повторил Клаус рядом. – Её имя Долорес, Пятый.

– Долорес.

Он даже не мог оценить терпение и жертвенность Клауса. Он не помнил толком, каким дерзким и умным был, и не представлял, как его состояние разбивает сердца братьям и сёстрам, вынужденным каждый день напоминать ему, кто они такие.

Вынужденным напоминать ему, кто такая Долорес.

Потому что для него ничего не менялось. Он просто существовал. День за днём.

Неделя за неделей.

Существовал и ждал, пока Бездна его не поглотит.

========== 05:05:06:00:0 ==========

Он и сам не заметил, как уснул. Вот они с Долорес держались за руки и смотрели друг другу в глаза, а вот он уже на берегу океана в умирающем мире. Мёртвые киты и касатки, крабы, растёкшиеся в жижу медузы.

Пятый снял шарф с лица, и в нос тут же ударил запах гнилой рыбы.

– Если ты меня не спрячешь, Номер Пять, мы больше никогда не увидимся.

Долорес обняла его со спины и ткнулась носом ему в шею.

– Я живу только пока ты меня помнишь, Пятый. И я не хочу уходить.

Пятый развернулся и встретился с Долорес взглядом. Она плакала. Прижалась к нему всем телом, спрятала лицо в воротнике его куртки.

– Пожалуйста, Пятый. Не забывай меня.

– Никогда, – Пятый погладил её по спине. – Я никогда тебя не забуду, Долорес. Я спрячу тебя, и никогда не забуду.

– Где-нибудь, где меня не найти. Где-нибудь, где меня не сотрут, – Долорес отстранилась, и вместо объятий теперь вцепилась в его руку.

– Но я не могу вспомнить ничего с тобой. И без тебя…

– Попробуй, – Долорес коснулась его лица, погладила его щеке. – Вспомни детство. Оно точно где-то осталось.

Пятый зажмурился, изо всех сил пытаясь вспомнить детство. Что-нибудь из самых ранних воспоминаний.

И когда он открыл глаза, оказалось, что ему снова четыре. Грейс, их мама, убрала печенье с шоколадной крошкой и арахисом на верхнюю полку, чтобы дети не могли до него дотянуться. Но Пятый – смог.

Это был первый раз, когда он телепортировался. Ему ужасно хотелось печенья и ужасно не хотелось ждать. Он надорвал ткань реальности, остановил время и перенёсся на шкаф. Потянулся за банкой с печеньем, свесил ножки со шкафа и начал хрустеть.

Тогда он ел его и ел, пока ему не стало плохо, а сейчас его поймала за руку Долорес. Такая же крохотная и неловкая, как и он.

– Работает, Пятый! – она забрала у него печенье, чтобы тоже надкусить. Пятый удивлённо охнул, как настоящий четырёхлетний малыш, потянулся за печеньем, собираясь его отнять, и тут же завалился набок.

Прямо со шкафа.

Пятый исчез, чтобы появиться снова на стуле рядом, но вместо этого вынырнул совсем в другой день и в другое время.

Ему было десять, и они с Ваней только что закончили занятия танцами. Она поклонилась, расправив клетчатую юбку, и убежала на занятия музыкой, а ему предстояло отправиться тренировать прыжки в пространстве.

Долорес перехватила его в коридоре. С аккуратными хвостиками, в форме Академии Амбрелла. Она схватила его за руку и втянула в его комнату.

– Здесь меня точно не найдут, – зашептала она, влезая под кровать. Пятый устремился следом. Они прижимались друг к другу и дышали пылью, пока Пятый не чихнул и не телепортировался случайно.

Прямо на дождливый Монмартр. Ваня смеялась, стоя в нескольких шагах от него, крутила зонтик в руках. Им было по тринадцать. Считанные недели оставались до его исчезновения.

Пятый рванул к ней и остановился, когда его подхватила под руку Долорес. Теперь они шли вместе, сквозь ливень, прямо к его любимой сестре. Аккуратное каре Долорес растрепалось от влаги, но глаза по-прежнему сияли ярко.

– Пятый, мы должны остаться здесь, – шептала она, то ли на английском, то ли на французском – было не разобрать, её голос просто звучал в его голове.

Шаг, ещё шаг, они были всё ближе к Ване и Пятый поскользнулся.

Он начал падать, всё ещё крепко держась за Долорес, но всё равно снова перенёсся.

Прямо в день, когда он исчез.

– Пятый, – Долорес положила руку ему на плечо. – Пятый не делай этого. Не выходи из этого зала.

Но это воспоминание он не мог изменить, как не мог изменить предыдущие. Он должен был повторить их, его единственные сохранившиеся воспоминания, и повторил.

Сбежав.

Прыгнув раз, другой, третий и оказавшись на руинах.

Вместе с Долорес они сидели в красной тележке, соприкасаясь коленями. Рука в руке, лоб ко лбу.

– Прости, – шепнул Пятый.

– Слишком поздно, – ответила Долорес. Она снова коснулась его щеки свободной рукой. Слёзы текли по её лицу. – Слишком поздно. Но я всегда буду тебя любить.

– И я. И я тебя… – начал Пятый, но закончить не успел.

Мир Долорес взорвался и разлетелся на осколки.

========== 00:00:00:00:0 ==========

Пятый проснулся резко, будто выскочил из своего собственного портала. В комнате было темно и душно, под боком что-то мешалось. Вся пижама была мокрой от пота, и Пятый раздражённо отбросил одеяло. Попытался отодвинуть то, что мешало и оно свалилось с громким стуком.

Он сел и осмотрелся, и только теперь заметил силуэт в кресле – кто-то невысокий со склонённой набок головой.

– Эй, – громко сказал Пятый и пощёлкал пальцами. – Эй, ты, там. Ты кто?

Человек в кресле вздрогнул пробуждаясь.

– Пятый? – голос был женский. И фигура тоже. Незнакомка поднялась и направилась к Пятому, а он сам нащупал в темноте ночник. Щёлкнула кнопка, свет залил комнату и теперь он рассмотрел свою комнату, манекен на полу и женщину из кресла. Низкая, с печатью усталости на лице и небрежным пучком. Ей было лет тридцать, может самую малость больше, и что-то в её взгляде и чертах лица казалось Пятому знакомым.

– Ты в порядке? – женщина коснулась его плеча и Пятый тут же перехватил её руку. – Пятый?

Пятый нахмурился. Последнее, что он помнил – это побег из дома. Потом два прыжка и пустота.

Ничего больше.

– Кто ты такая? – процедил он. Кивнул на манекен на полу: – И почему у меня в кровати кусок пластика?