Текст книги "Белладонна (СИ)"

Автор книги: Paulinet

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

========== D ==========

– Назовите ваше полное имя.

Ее голос растворяется в пустом мраке комнаты, отражаясь о стены. Кажется, она разговаривает сама с собой. Пациент лыбится.

Не прекращая. Растягивает свои щеки в шрамах во все стороны, ведь вблизи без грима, он еще страшнее. Они дарят ему бесконечно зловещее выражение сухой улыбки, перетянутой к вискам ржавым скальпелем неумелого хирурга. Гермиона знает, что любая другая девушка уже давно бы швырнула проклятые записи об пол белоснежными листами и выбежала из этого проклятого места.

Но она рядом. Подле него. Подле этого проклятого уродца. Шута. Клоуна. Да таких выставляли на показы за деньги в Средневековье, чтобы повеселить публику, а сейчас она сама является предметом его насмешек. Гермиона сидит прямо. Как-будто ее за нити марионетки держат наверху.

Лицо к лицу.

Он широко улыбается, чуть подергивая краями своих порванных углов губ, правая немного разбита. Руки его за спиной стянуты широким ворсистым канатом, который не оставляет и надежды на то, что он выберется, но Гермиона боится. Она чуть загораживается от него красной папкой с именным золотым гербом психиатрической лечебницы тюрьмы Азкабана. Только бы он не распробовал на вкус ее страх, ее профессиональный страх, смешанный с желанием перехитрить его, едко привязывающего ее ко стулу крепче, чем его веревками к железному сиделищу.

Он скалится, чуть проводя языком по белым зубам обветренной язвы рта.

– А зачем вам, док? – он оглядывает ее с интересом из-под спутанных выцветших зеленых косм, падающих на лоб. Огромные синячины под глазами не скрыты гримом, он зияет своими серыми радужками. Гермиона опускает папку и натыкается на этот взгляд, прожирающий внутренности. Мерлин.

Джокер скалит свои ядовито-белые зубы сильнее, оскалом прорезая их на обветренном лице.

Неожиданно он закидывает голову к черной дыре потолка, которая загорожена прутьями черной решетки, и чуть поддергивает плечом в тюремной робе. Он мелодично вторит плеску волн соленого моря, которое бьет в стены лечебницы-клетки.

– …ты ждешь, маленькая девочка на пустой сцене, пока судьба зажжет огни. Тебе нужен кто-то постарше и умнее, чтобы говорить, что делать. Мне семнадцать, почти восемнадцать. Я позабочусь о тебе… – он тянет последнюю ноту мелодично, словно настоящий исполнитель заезженного мюзикла, из которого вытягивает эти строчки. Его разорванные раны-губы дергаются в такт песни, которую он мурлычет себе под нос.

– Док, а давайте о вас! – неожиданно он прерывается и переводит мертвые глазницы в Гермиону. Серые радужки подрагивают, растворяясь смертельными каплями в ее фигуре. Гермиона мнет губу и пытается сделать пометку в графе листа “предпочтения”, ее мутит, серые глазницы дергают ее руку за ниточку, пальцы спотыкаются, и перо вываливается из них, царапнув кляксой о пергамент.

Джокер тихо посмеивается.

– Я б поднял. Да руки заняты. – шелестит он, снова обмокая зубы, незащищенные тканью губ. У Гермионы сосет под ложечкой ядом, она не решается опускаться перед ним на колени – перо приземлилось белоснежным мякишем у его ступней.

Она сглатывает, чувствуя вязкий комок слюны, и чуть качает головой.

– Если вам это неприятно, то мы можем побеседовать без записей, мистер Джокер.

Его сожженые брови дергаются, он кривится в попытке опустить кровавые разводы книзу.

– Нет-нет, – ласково и тягуче напевает он. – вы путаете, моя дорогая мисс Грейнджер, мистера Джокера не бывает: либо… мистер Ди, либо Джокер. – язык красной змеей пробегает по шрамам, затянутым к ушам. – Иному не бывать.

Гермиона мысленно хвалит себя, она чувствует некоторое продвижение и записывает к его портрету, к дикому шутовскому зеленому портрету, новую черточку словно внимательный художник. Гермиона ощущает себя на йоту расслабленней. Она мягко улыбается, делая попытку узнать еще что-то о нем. Ее тактика – потакать. Словно общаясь с малышом в детском доме.

– Хорошо, мистер Ди.

Джокер смотрит в потолок, снова напевая под нос. Он не слушает ее, потеряв всякий интерес, и качается в своих путах словно на качелях.

– …милая, пора подумать. Холостяки и денди, любители бренди, ты что-то знаешь о них? – он поет очень плохо, выхаркивая и сипя ноты. Неожиданно все прерывается. – Док, вы пытаетесь заговорить мне зубы. – лыбится сильнее, чтобы она ослепла от его вытравленного химикатами цвета челюсти. – Я хотел поговорить о вас. Как вы докатились до такой жизни? Вероятно у вас есть темные тайны? Вы не старше двадцати лет, а уже допущены к такому психопату как я. Тоже находите это убийственно смешным? – он запрокидывает голову и начинает хохотать, продирая подземелья Азкабана и рыб на дне моря гоготом.

Гермиона дергается и краснеет.

– Мистер Ди, вы не правы, мне двадцать четыре года, а сюда попала я лишь благодаря своему трудолюбию. – Гермиона поправляет огромные очки, сваливавшиеся на ее нос. Губы Джокера дрожат.

– Это совсем скучная версия, доктор. – он мотает головой во все стороны, потрясая полувыцветшими прядями зелени. – Мне несмешно! Давайте я предложу вам другую шутку. – он заговорщически наклоняется к ней, свешиваясь на своих вывернутых руках до предела. – Ну же, док.

Он нетерпеливо подрагивает губами.

– Наклонитесь, я раскрою вам секрет. – как завороженная Гермиона прогибает спину. Беспорядочные каштановые пряди спадают через плечи, электризуясь и дотягиваясь до блондинистых отросших грязных корней Джокера. Он хихикает. – Тут у вас есть один придурок, звать его Гарри Поттер. Он всем заправляет в этом проклятом тухлом местечке. И вы, мисс Грейнджер, идете к нему, наклоняетесь промеж его ног и получаете доступ ко всему на свете, хоть ко мне, хоть к губам дементора, будь вам даже десять лет.

Гермиона с отвращением отшатывается, впиваясь в папку до посинения. Ее губы смыкаются в тонкую линию, раздирая лицо надвое. Он замирает, а потом тоже откидывается на расшатанных веревках к спинке железного стула и хохочет. Хохочет лающим смехом, запрокидывая голову к решетке на потолке. Гермиона морщится.

– Вы до мерзости безнравственны. – шепчет она сквозь плотно сжатые зубы.

Джокер затихает и делает попытку опустить шрамы вниз. Их подергивает кривой судорогой.

– Я и есть безнравственность, док. – он делает попытку пнуть ногой перо, упавшее к его ступням. – Запишите это к характеристике, моя дорогая. С вами я постараюсь быть хорошим.

Гермиона мнет подол платья, но перо не поднимает. Джокер дергается в путах, а потом замирает, она ощущает его горячее дыхание, вырывающиеся из-под зубов.

– Ну же, док, задавайте ваши вопросики. Я клянусь, что буду скучным. Я привык не веселиться, пока нахожусь тут.

Гермиона качает головой и пытается стряхнуть с себя поволоку бешенства. Джокер снова мурлычет под нос.

– Хорошо, начнем сначала. – выдыхает она. – Ваше настоящее имя, мистер Ди.

Комментарий к D

маленькая вводная часть? и мы начинаем…

Приготовьтесь, будет убийственно смешно :)

–

телеграм-канал:

https://t.me/lustforpauli

========== + ==========

– Дорогой, я дома. – ее рука тянется к включателю света. – Мерлин, я же не замужем.

Квартира Гермионы похожа на розовый рай: стены, выкрашенные в пепельный цвет, неоновые светильники горят едким фиолетовым оттенком, на розовых полочках валяются книги и выписки. Олдскульный карамельный телефон стоит на хлипком столике на тонких ножках, тоже розовом. Гермиона прислоняется к стене, пытаясь закрыть дверь, она чертовски вытрахана жизнью, из пальцев вываливается сумка, банка молока для кота стукается об пол.

Живоглот бежит и трется об ноги, оставляя рыжий ворсистый след ниток своей шерсти на ее ногах. Гермиона качает головой.

– Глот, сейчас. Я разденусь и налью. – она стягивает пальто и остается в костюме, который носит на работе под халатом. Гермиона покупала его прям перед первой сессией с ним, и тогда пиджак с юбкой из ворсистой мягкой ткани сидели на ней как влитые, но теперь костюм просто висит на ней, болтаясь на талии и в плечах. – Глот, сейчас. – повторяет Гермиона.

Она кидает папку с вензелем Азкабана на шатающийся козоногий столик, и розовый телефон чуть пошатывается, быстрыми движениями сухих пальцев Гермиона отворачивает крышку на прозрачной молочной банке и наливает коту. Он жадно лижет белую жидкость, наклонившись над своей миской. Гермиона тоже делает глоток оставшегося из банки. Молоко расплескивается и заливает ее воротник, ручьями стекая по ткани.

– Проклятье.

– Окей, я соврал. – шрамированные скальпелем щеки дергает улыбка. Гермиона уверена, он бы поднял руки вверх в шутливом жесте, не будь привязан к стулу. – Но как-будто бы ты не врешь мне а, док?

Гермиона делает попытку поправить огромные очки, но ее рука сталкивается с пустотой. Она неловко ловит воздух, а потом заправляет прядь волос за ухо. Джокер сжирает это движение, скалясь сильнее.

– Док, тебе идет вот так. Не надевай никогда эти проклятые стекла больше, они напоминают мне мерзавца Поттера. – Гермиона хмурится, поднимая глаза на безумный блестящий взгляд, ей немного сложно сфокусироваться на его лице: в подземелье сумрак, а его темные тени сливаются черными дырами вместо глаз. Джокер чуть покачивается.

– Мистер Ди, я бы хотела вернуться к вам. Наша беседа не должна все время обращаться ко мне. – Гермиона пытается звучать строго. Джокер пытается крутить головой, видимо разминая хрустящие кости шеи, его выцветшие пряди болтаются в воздухе.

– Доктор, ну вы же сами все знаете. Это чертовски скучно, Мерлин бы повесился от такой шутки. Психоз, шизофрения, постравматический синдром, садизм, мудизм… Мерлин! – его язык проходится по зубам блестящей пленкой. – Ваша жизнь гораздо смешнее моего диагноза.

Гермиона хмурится, кусает губу, и делает пометки в своих бумагах. Джокер хмыкает.

– Если вам хочется поговорить обо мне, то я согласна. – он повторно довольно хмыкает, словно мачо из старшей школы, который смог уломать девчонку на свидание. Гермиона строго продолжает. – Но прежде вы ответите на мои вопросы.

– Один.

Джокер ухмыляется, изгибая выцветшую белую бровь. Его шрамы поддергивает болезненная нить. Гермиона подавляет в себе волну негодования, ее пальцы впиваются в перо, чуть белея. Она продавливает острие в пергамент, нацарпывая незамысловатую надпись. Клоун. Ее отпускает.

– Хорошо. Но я первая.

Джокер качает головой, облизывая оскал. Черные глазницы гипнотизируют ее, сжирая каждое движение, он, кажется, сумел прочитать новую черту своей характеристики, и она радует его.

– Дамы вперед. – кивает он. Гермиона сглатывает и пробегается по списку методички. Все не то, все кажется совсем глупым, неподходящим для драгоценного вопроса.

– Откуда у вас эти шрамы? – слова вырываются сами собой, как-будто бы говорит не Гермиона.

Джокер запрокидывает голову, и его раздирает смех. Хрипящий надрывной смех идет вверх к решетке на потолке, ударяясь о пустое пространство и теряясь в качке его голоса. Гермиона сжимается, словно ее расплющило, он дышит тяжело, грудь ходит ходуном в путах.

– Ты такая смешная, ей-Мерлин. Наконец смогла повеселить меня в этом проклятом месте! – он поддергивает шрамами, высоко задирая голову. – Видишь, я был прав, когда говорил, что нам следует общаться на равных.

Телефон надрывается. Карамельный аппарат раздирает во все стороны противным звоном, Гермиона вздрагивает. Она замерла, упав в кроличью нору воспоминаний, в тупой позе. Ее рука все также запрокинута с бутылкой молока, в которой уже ничего не осталось, а пиджак насквозь залит противной жидкостью. Гермиона в замедленной реакции идет к столу.

Пальцы поднимают трубку, и доносится крикливый голос мамы на взводе.

– Гермиона, почему ты не позвонила мне?! Я просила тебя делать это всякий раз, когда ты приходишь домой! – рука тянется к глазам в попытке помассировать уставшие веки. Голова раскалывается орехом, но почему-то ее тревожит все на свете кроме визга мамы.

– Мам… я действительно только что вернулась. – она что-то бормочет, понимая насколько глупо это звучит. Гермиона видела людей в самых мерзких их проявлениях и извращенных сущностях, но мама все еще от чего-то пытается ее уберечь своим контролем. Это глупо. И эгоистично. – Я устала.

– Я волновалась! Мало ли что, могло приключиться с тобой в этом проклятом месте!

Гермиона тихо стонет, сминая краешек своей юбки, запачканной молоком.

– Мам, это моя работа, я могу постоять сама за себя, тем более ты же знаешь, пациент, с которым я сейчас работаю, очень интересен для моей научной деятельности. Я уже делаю первые наметки по книге, которую выпущу совсем скоро. – и ты сможешь показывать подругам фамилию своей дочери на полках в магазине. Это Гермиона добавляет уже про себя.

Голос на конце трубки снова продолжает надрывно.

– Но это не должно тебе мешать помнить о том, что твоя мать волнуется! Что скажет…

Гермиона отрывает трубку от уха. Невозможно. Она прикладывает ее к юбке, чтобы не слышать воплей, от которых все внутри сжимается. Сил нет. Говорить, улыбаться, смеяться. Как проклятый Джокер умудряется всегда быть таким веселым?

Она мысленно считает до восьми, делая потом глубокий вздох, и все накатывает по новой. Гермиона подносит трубку к уху.

– Ты слышишь меня, Гермиона?!

***

Гермиона хмурится и снова смотрит на него.

– Вы обещали ответить. – она говорит с нотой обиды, и непонятно сделанная ли для успеха ее исследования обида или действительно ее чувства. – Откуда у вас эти шрамы?

Джокер дергается и улыбается.

– Хорошо, док. Будет по-вашему. – его зияющие впадины глаз замирают на лице Гермионы. Неожиданно его прошибает волна гневной эмоции. Он начинает угрожать. – Один вопрос. А дальше – ты моя.

Гермиону прошибает. Ее затапливает странной колючей волной жара, которая скапливается в районе лба, и начинает распространятся по всему телу и лицу влажным потом. Мерлин. Ее пальцы дрожат, и с пера плюхается жирная клякса на слово клоун. Гермиона не понимает, почему так реагирует на его слова.

Она не решается поднять глаза на Джокера: как-будто зияющие дыры сами знают всю ее подноготную. Мерлин, разве можно возбудиться от одной строчки, сказанной монстром?

Гермиона смотрит на него. Взгляд невероятно чист, даже разумен. Из-за поволоки въевшегося под поры и шелуху грима проглядывает новое старое лицо, это пугает. Пугает сильнее, чем все его юродства и насмешки, Гермиона видит впервые перед собой не Джокера с его замалеванным несмываемой краской лицом, а того, чья фамилия и имя стоят на всех папках в секретных залах психушки Азкабана. Серые глаза поблескивают.

– У меня, мисс Грейнджер, все было схвачено в жизни. Знаете там, деньги, власть, величие. – он начинает издалека, даже сам тембр его голоса изменяется. Он говорит это с толикой высокомерия, Гермиона не слышала такого со времен школы. – Но мой отец, знаете, мисс Грейнджер, такой отец, который всегда отец, но никогда не папа, страсть как любил проблемы, однажды, когда еще существовал Темный Лорд, он провел мимо его носа крупную такую сделку. – он делает попытку нахмуриться, но снобское выражение не ложится на разорванный рот. – Продал десяток эльфов мимо кассы, не сказал, подонок, ничего Темного Лорду. Ни единого слова. Потом, конечно, это вскрылось, правда, ваш Робин-Поттер-Гуд убрал Лорда, и уже совсем некому было бы всадить отцу змею в спину. Но… – Гермиона вздрагивает, видя, как корчится шрам у левого уголка губы. – У Лорда были друзья. И они тоже не любили папочку.

Он запрокидывает голову вверх и начинает хохотать. Симметрично с плеском волн, которые бьются о гавань Азкабана. Когда вспыхивает молния, ударившая в воду совсем рядом, из его шрамов вырывается дикое необузданное свечение. Но Гермионе почему-то становится легче. Потому что в этом шуте больше нет ее однокурсника, просто безликий сумасшедший. Который совсем никак с ней не связан. Оторван. Отщепенец.

Он захлебывается смехом, а потом останавливается.

– Простите. – галантно говорит, все еще передергивая рваными концами. – Шутка была убийственно веселой, вам так не кажется? – Гермиона качает головой, чувствуя смертельный холодок, пробирающий жилы. – Хорошо, тогда я продолжу. В один солнечный день, когда отец уехал в банк, а я, ещё молодой и красивый, собирался к своей невесте – она, мисс Грейнджер, была возможно такой же смазливой как и вы, – отец прислал мне филина с письмом. Он умолял меня отправиться на завод. Не дергайте плечами в недоумении, док, завод это такая маггловская махина, на которой переливают из колбочки в колбу всякую дрянь. Мой крестный имел на этом заводе свою зельеварню, точнее весь завод был его персональной зельеварней. Весело, правда?

Гермиона зажмуривается, прекрасно понимая, что за этим последует. Джокер запрокидывает голову и хохочет, надрывая грудь.

– Весело, ха! – он смотрит на нее шаловливо скалясь. – Вам же смешно, мисс Грейнджер? Скажите, что вы повеселились, иначе я прервусь! – его зубы подергивает, и на мгновение Гермионе кажется, что он может исполнить свою угрозу. Она трясет головой в согласии, лишь бы он продолжал.

Но Джокер не верит.

– Мисс Грейнджер, вы обещали не лгать. Где же улыбка на вашем лице?

Гермиона следит за ним как придурочная. Ее сердце колотится в горле, смачным комком трясясь между кожей и стенками органов. Мерлин, пусть не останавливается. Она сделает сенсацию своей книгой, если это будет правдой.

Но разве сердце колотится от идеи выпустить книгу именно так?

– Док! – пациент наклоняется на веревках к ней, требовательно заглядывая в душу. Гермиона поджимает губы, которые сотрясаются между зажатыми зубами. Уголок ползет вверх. Сам по себе.

Серый взгляд следит за этим движением, контролируя полуулыбку на лице Гермионы. Он щурится, но потом откидывается назад.

– Что же, – бормочет он себе под нос. – к моему выходу ты будешь хохотать и плакать от смеха. – затем продолжает чуть громче. – Так вот, мисс Грейнджер, я конечно же поехал на этот завод, но что вы думаете! Письмо оказалось подделкой, там меня ждала засада! И какая. Знаете, что случилось дальше, мисс Грейнджер? Пиф-паф! они пристрелили меня, как маггла. Но не волнуйтесь, любовь моя, уродцы не умели стрелять, потому что всю жизнь пользовались палочками. Поэтому, когда они столкнули меня в котлы с зельями и ушли, я был жив. Вот только вся проблемка была в чем? Знаете ответ?

Его зрачки расширяются до предела, затапливая серые глаза и вытравливая из них радужку.

– Проблемка-та вся в том, мисс Грейнджер, что при себе для обороны у меня был лишь охотничий нож. А при падении с десятка футов очень сложно, док, заметить, куда направлено острие. – Гермиона чувствует как ее внутренности делают кульбит, она уже знает продолжение. – Так, мисс Грейнджер, я перестал быть молодым и красивым. Упал я в котел с жемчужным отваром белладонны прямо на свой нож. Как я люблю свои шрамы, моя прелесть, вы бы знали. Они значили только одно: я выжил! Смешно, правда? – он снова начинает смеяться.

Гермиона жмурится, но она уже совсем не боится его. И этого смеха. Страшное дело, но она привыкла. Ей становится до безумия жаль его. Гермионе представляется худой платиновый блондин, стоящий на краю пропасти над котлами с шипящими зельями белладонны, и десятки громил в масках Пожирателей Смерти, которые все наступают и наступают на него, окружая темным кольцом.

– Веселая шуточка, верно! – бодро вскрикивает он. – Они хотели убить меня, но в итоге отхватили сами. Мисс Грейнджер, только подумайте, сразу после своего воскрешения я отправился к ним и не пощадил никого. Эти ублюдины сперва убили мою мать! Растерзали отца!

Он орет надрывно, вторя свисту урагана над морем.

– Мисс Грейнджер, как вы думаете, я достоин прощения? – неожиданно серьезно говорит он, и Гермионе вновь предстоит испытание встретиться с взглядом разумного человека. Человека, которого она знала лично. – Я имел мать и отца, а потерял обоих и почти свою жизнь. Как бы вы поступили, мисс Грейнджер?

Гермиона кусает губы. Ее сердце готово разорваться в груди от боли, как-будто он только что выхаркнул из себя эту историю, переложив ее тяжесть на плечи к Гермионе.

– Убийства никогда нельзя считать выходом. – качает головой она, но про себя вспоминает странное ощущение удовлетворения, которое утопило ее, когда она увидела перекошенное в неестественном изгибе лицо Лаванды Браун, прогнувшееся от зубов Фенрира, которые разгрызли позвонки ее шеи. Это тревожит Гермиону, они уже давно не вместе с Роном, но мерзкое чувство сидит, нарываясь гангреной на душе.

Он усмехается, проходясь языком по пересохшим деснам.

– Как знать, мисс Грейнджер. – тягуче, словно ириску, тянет он. – Я не злодей, вы не должны обращаться со мной вот так.

Это режет слух неожиданно. Гермиона понимает глаза от записей, которые она смогла начеркать во время его монолога. На нее смотрит совсем старый взгляд, который запеленала маска пересмешника, но глубоко внутри сидит ее сокурсник. Тот, чье имя стоит на всех листах в ее папках. Гермиона видит, как маленькие черточки образуются на периферии серебряного взгляда. Нет, он не злодей. Он просто слишком много пережил.

– Конечно, мистер Ди. – Гермиона спотыкается об это имя. Оно не подходит человеку с такими глазами. – Вам просто выпала тяжелая судьба, я не считаю вас злодеем, Драко.

Гермиона пугается.

Это звучит так быстро, странно и неожиданно, что она подносит руки в страхе ко рту, надеясь запечатать слова у себя глубоко внутри, но выходит ничего. Его имя вылетело, его не поймать. Лицо Джокера продирает бешеный гнев, сочащийся и плюющийся из него с расстояния. Глаза Драко исчезают.

– Драко Малфой умер. Его больше нет. – шипит он, не переставая улыбаться своими шрамами надрезов. – Ты можешь звать меня Джокером.

Гермиона качает головой, чувствуя себя на страшном суде. Ей до безумия стыдно за произошедшее, он доверил ей историю, рассказал худшее, что только мог пережить, а она все испортила. Забыла, кто тут колдомедик. Мерлин! Ей хочется удариться об пол лбом, но, главное, она боится, что эта фраза, неосторожно сброшенная с губ, повредит их странному консенсусу, установившемуся во время разговоров.

– Простите. – уголки глаз чуть пощипывают из-за влаги. – Я все испортила, я забыла, кто здесь врач.

Она трет лицо правой ладонью, агрессивным движением, как-будто пытается смахнуть паутину с лица. Джокер сердито смотрит на нее, все-еще подергивая скулами.

– Ладно-ладно, – заботливо бормочет он. – не в первый раз. Доктор, мне кажется, я в праве просить у вас об одолжении.

Гермиона вздрагивает, отводя руку от лица. Миндалевидные глаза чуть ширятся, не веря его прощению.

– Вы же знает правила, мистер Ди. – шепчет она.

Он протяжно вздыхает, чуть напрягая лоб.

– Знаю, док, но попробовали бы вы хоть раз посидеть на этом стуле. Наши сессии с вами иной раз длятся по три часа, а я сижу в заломленными суставами. – его ноздри чуть дергаются. – Потом я пытаюсь размять кости, которые норовят больше никогда не двигаться, остаток вечера и всю ночь, а потом все повторяется… Это так больно, мисс Грейнджер.

Он чуть стонет. Брови Гермионы черными линиями вздрагивают и прыгают выше, она сжимается от этого укора. Как же дьявольски он прав!

– Я знаю, мистер Ди, но они вынуждены вас сажать вот так, вы же знаете правила Азкабана. – пытается промямлить Гермиона.

– Знаю, любовь моя. – вздыхает он протяжно. Гермионе кажется, что у нее перестало биться сердце. Она замечает фиолетовый подтек, выползающий из-под ворота робы. – Но мне все равно больно.

– Мы с вами найдем выход, обязательно найдем! – восклицает Гермиона. – Когда мы продвинемся в терапии, то я выпишу вам курс веществ, которые помогут повлиять на действие белладонны, и вас переведут в другое отделение, где будет человеческое обращение… – Гермиона сбивается.

Его черные веки подрагивают и закрывают серые глаза. Она роняет перо и пытается помассировать голову с двух сторон, но выходит только растрепать волосы.

– Я не имею права развязывать вас, честное слово. – взмаливается Гермиона. Его веки плотно сомкнуты, он кажется совсем покойным комедиантом. Ноль реакции. – Мерлин, прости, но это…

Она встает.

Бейджик с ее колдографией и удостоверение личности падают об пол, листы дела рассыпаются птицами на каменные плиты. Гермиона вороватыми шагами подходит к нему, пальцы тянутся к веревкам.

Она стирает ладони в кровь, когда делает попытку развязать узлы, но вместо этого все подземелье раздирает протяжный вой сирены и хлопки за коридорными дверями.

Джокер, нет, теперь Гермиона будет называть его только Драко, не подает признаков жизни.

Она тянет за узлы сильнее, в надежде, что сможет его освободить, когда дверь взламывается изнутри. Вышибающее заклинание отбрасывает железную окову с себя, и на пороге возникает отряд охраны под аккомпанемент воя сирен. Они вооружены до зубов, и все их палочки направлены на их странную пару.

Драко не дергается, все еще прикидываясь мертвым. Гермиона делает поспешную попытку отскочить, но ранее этого один из авроров кричит, сбивая ее лучом света. Все видели ее пальцы на узлах веревок.

– Пертрификус Тоталус!

***

– Гермиона, я не верю, что ты… сделала это! – Гарри мерит шагами комнату своего кабинета, белоснежные стены которого бесконечно давят на Гермиону. Она сидит на самом крае стула с идеально ровной спиной, не дергаясь.

– Ты ставишь под сомнение мой профессионализм? – ее голос звучит жестко. Гарри на мгновение замирает, чуть с сомнением оглядывая ее лицо. Гермиона молчит. Ее черные брови выделяются на белоснежной коже темными дугами. Лицо бесстрастно.

Гарри встряхивает волосами и мотает головой.

– Конечно нет, Гермиона. – он присаживается в кресло и берет именной снитч со стола, чтобы хоть чем-то занять руки во время сложной беседы. – Конечно нет… но ты должна понимать, что Азкабан это не шутка.

Гермиона взрывается, брови подпрыгивают в гневе.

– Почему ты обращаешься со мной как всезнающий мудрец, Гарри?! – она вскакивает со своего места. У нее чуть-чуть трясутся губы от обиды, на лице проявляется поволока злости. – Не надо лезть в мою сферу деятельности. – Гермиона говорит быстро и сквозь зубы. – Даже герои могут знать не все на свете, особенно в тех сферах, которые связаны с человеческой и волшебной психикой!

Гарри пытается поймать ее за руку, но она не дает. Гарри хмурится и встает.

– Ты не слышишь меня, Гермиона. – он делает попытку ослабить давящий галстук. – Я верю в то, что ты высококлассный спец, но речь сейчас о правилах Азкабана.

Гарри говорит четко, вглядываясь в ее глаза. Гермиона хмурится, пальцы барабанят по краю его стола.

– Ты нарушила их.

Обвинение повисает в воздухе сухим куском обиды. Гермиона стучит по кожаной обивке сильнее, пытаясь придумать ответ.

– Это правда, но… ты видел условия его содержания?! – она отчаянно кусает губу, вспоминая гематомы, тянущиеся из-под разорванной робы. – Почему ты, который так проталкивал конвенцию об обращении с военнопленным, сейчас обвиняешь меня в том же! Он потерял сознание, я развязала его поэтому!

Нет, он не потерял. Шепчет мозг. Он попросил.

– Ты неужели не понимаешь, что мы не можем мучить людей только потому, что они проходят тут лечение. Ты бесчувственный сухарь, Гарри!

Гарри произносит грязное ругательство и стряхивает с себя очки, бросая их на стол широким движением. Он подходит к своему шкафу с архивами и погружается в него. Видно, что Гарри хочет отвернуться от Гермиона, чтобы успокоиться и не сорваться на нее.

Гермиона сдвигается еще сильнее на кончик стула.

– Знаешь, – Гарри тяжело дышит, когда разворачивается к ней, сжимая пальцами ядовито-белую папку. – была бы здесь не ты, у меня закрались бы подозрения. Гермиона. – он качает головой и в два шага приближается к ней, кидая папку на стол. В ней характеристика Малфоя.

Невероятно хитер и упрям. Всегда имеет план побега. Следует держать под постоянным контролем.

Гарри чуть подсвечивает палочкой именно эти строчки, написанные рукой Гермионы месяц назад. Она вытягивается еще сильнее, исподлобья глядя на него снизу вверх. Зеленые глаза волнуются.

– Я верю, что ты лучший специалист Азкабана с самым большим сердцем, но… Мерлин, не позволяй Малфою брать вверх тобой.

Кончик его палочки опускается ниже, окутывая свечением другие буквы.

Убил тридцать волшебников и гоблинов при взломе сейфа Министра Магии в Гринготтсе.

– Он правда опасен. – теплая рука Гарри опускается на ее плечо в утешающем жесте. – Гермиона, это Драко Малфой. А объяснять тебе, как сильно поврежден его мозг, я не буду, ты знаешь это сама. Его приспешники все еще на свободе, они только ждут от тебя неверного движения, чтобы освободить его и сеять хаус дальше. Поверь, жизнь на привязи для него слишком милосердная участь.

Гермиону начинает бесить теплая ладонь Гарри с большими пальцами, на одном из которых виднеется ободок обручального кольца. Он пытается успокаивающе помассировать ее плечи, но выходит наоборот прилив раздражения с ее стороны. Гермионе хочется вскочить и заорать, взобравшись на стол, что она нехорошая девочка, и ее бесит абсолютно каждый человек на этой бесполезной земле.

– Ты прав, он опасен. – Гермиона пытается выдавить компромиссную фразу. – Но, Гарри, он не виноват в этом, его сделали таким.

Гарри глухо смеется, скидывая руки со ее плеч.

– Да-да, слышали: белладонна. – он взлохмачивает волосы, оборачиваясь к ней холодным взглядом. – Я не верю ни единой версии из всех историй, которые он насочинял. Не знаю, что свихнуло его: белладонна или что-то другое, но мне ясно лишь то, что шрамы он порезал себе сам. В отчаянной попытке привлечь внимание к своей полоумной персоне.

Гермиону потряхивает от накатившей злости, губы чуть дрожат. Она вскакивает, чтобы излить на него новую волну своей ярости.

– Зачем ты говоришь такое! Ты обещал не лезть в сферу психологических травм и расстройств, в которых абсолютно ничего не соображаешь, но вместо этого говоришь ужасные вещи.

Она отбегает к двери, берясь за ручку. Яд летит из нее громкими словами.

– Просто дай мне выполнить мою работу, без твоей псевдопомощи…

– Гермиона, я вынужден объявить тебе выговор. – Гарри проговаривает эти слова очень твердо, но через силу. Гермиона замолкает. Ее глаза сужаются, а потом начинают темнеть.

Два выговора – отстранение от пациента.

Гарри становится не по себе от черного взгляда обычно теплых медовых глаз подруги. Но он полон решимости сделать пометку в ее личном деле, обмакивая перо в чернильницу с красной пастой. Гермиона щурится и сводит худенькие лопатки. Она устала, но она сильная.

– Как угодно.

Дверь громко хлопает.

***

– Вам не подходит имя Гермиона Грейнджер.