Текст книги "Покров земного чувства (СИ)"

Автор книги: Pale Fire

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

========== 1. ==========

Джек устало смотрел на себя в зеркало в ванной. Пластиковое, оно немного искажало черты, и все же он отчетливо видел, насколько у него запали щеки и обрисовались скулы и нижняя челюсть, побледнели губы, на лбу проступили длинные морщины, между бровей образовалась складочка.

Тридцать лет. Сегодня Джеку исполнилось тридцать лет. Он сидел в заточении уже три долбаных года. Три года, за которые ничто, вот вообще ничто не поменялось.

Люсинда так и не забеременела, но по-прежнему оставалась здесь. Джек не понимал, зачем Сайлас мучает ее. Хочет измываться над сыном – это Джек еще мог понять. Но Лу-Лу-то за что? Если бы она могла забеременеть от Джека, забеременела бы еще в первый же год. Видит Бог, Джек старался.

То ли Люсинда была бесплодна, то ли сам Джек – непонятно. Врач их не осматривал.

Джек оскалился на свое отражение. Он так и умрет здесь, но перед этим Люсинда, у которой давно уже поехала крыша, вынесет ему весь мозг.

Внезапно нахлынули злость и отчаяние. Джек и сам сходил с ума от однообразной обстановки, от отсутствия солнца, от того, что день за днем шли, не принося совершенно никаких перемен. Он ударил кулаком в зеркало раз, другой, и бил, бил, бил, пока не разбил руку в кровь, пока пластик не потрескался и не раскрошился на длинные узкие полоски.

Только когда от зеркала ничего не осталось, Джек обессиленно уронил руку. А потом медленно, словно в забытьи, закатал рукава, взял из раковины пластиковый осколок и провел по предплечью – прямо по старым шрамам, похожим на изысканные вензеля.

Пластик резал кожу плохо, но Джек мучил и мучил собственные руки – обе – пока не понял, что перерезать вены таким образом он не сможет. Жаль.

Он так устал.

Из разрезов сочилась кровь, капала в раковину, пачкала одежду и пол. Старые шрамы под новыми. Если новые шрамы вообще останутся. Мелкие царапины у Джека всегда заживали без следов.

Он провел по лицу окровавленной рукой, оставляя на лбу и щеках красные полосы. Потом включил воду и принялся смывать с себя кровь.

В аптечке была перекись водорода. Он залил ею порезы. Они были довольно глубокими, но все же недостаточно глубокими. Он не смог разрезать ни одной крупной вены.

Кое-как залепив руки пластырями, Джек оглядел разгромленную ванную, подумал, что Томасина снова укоризненно подожмет губы, устраняя бардак, а Люсинда устроит истерику из-за зеркала.

В груди что-то болезненно сжималось. Пораненные руки пульсировали.

Джек опустил рукава и вернулся в комнату. Люсинда, сидящая в кресле, взглянула на него с испугом. Наверняка все слышала.

Джек, не обращая на нее внимания, упал на кровать прямо поверх покрывала, свернулся клубком и закрыл глаза. Короткая вспышка вымотала его, и очень скоро Джек задремал.

***

Баки просыпался с трудом. Никак не получалось поднять тяжёлую голову от подушки, разлепить глаза, а запястье левой руки, руки, которой у него не было вот уже много десятилетий, горело огнём. Кое-как сев, он потёр плечо, провёл ладонью по шрамам, по металлу предплечья, спустился к локтю. У него не могла болеть рука, но болела.

Он где-то слышал или читал про фантомные боли, смотрел передачу про мужика, потерявшего на войне ноги, но утверждавшего, что по ночам не может спать, потому что щекотно пяткам, долго ухмылялся, пересказывая эти истории потом Броку в тренировочном зале СТРАЙКа, а вот сейчас сам сидел на постели, подскочив невероятно рано, и тёр металлическое запястье.

Брок спал рядом, обняв подушку. Баки не понимал, что происходит, но будить не стал, поднялся и побрёл в ванную, зависнув перед зеркалом, тут же вспоминая отрывок из странного сна о самом себе.

Впалые щёки, заострившиеся, слишком резкие скулы, потухший взгляд и кривая улыбка на сухих губах. Резкий замах, удары по точно такому же зеркалу, только мутному, расплывчато-серому, искажающему черты. Блёклые тупые осколки и кровь на обеих живых руках, попытка закончить, освободиться хоть так из этого плена, вырваться, наконец, не смотреть в лицо, которое даже возненавидеть не получается, ведь и она не виновата.

Она?

Баки потряс головой. Не то чтобы у него не было знакомых дамочек, но такой странной мешанины чувств: злости, жалости, тупой усталости и в то же время безразличия – он не испытывал ни к кому. Может, это, конечно, было что-то из прошлого, которое если и возвращалось, то обрывками, не желая складываться во что-то понятное, но Баки этого не знал, не мог знать.

Снова глянув в зеркало и увидев привычного себя, Баки потёр грудь, там, где находилось сердце, удивляясь нудной тупой боли, тянущей, зудящей, явно застарелой. С чего бы это? На здоровье модификанту грех жаловаться, даже пулевые зарастали за неполную неделю, оставляя лишь блёклый шрам, сходивший бесследно к концу месяца. Значит, это что-то другое. Может, тоже фантомное? Но Стив не рассказывал ничего такого, да и в личном деле Джеймса Бьюкенена Барнса значилось – полностью здоров и годен к несению военной службы.

Выкрутив горячую воду на максимум, он шагнул под упругие струи, пытаясь отогнать от себя это странное состояние беспросветного одиночества. Он ведь был счастлив почти полностью, хотя так и не мог объяснить сам себе, что именно его не устраивало.

После реабилитации, когда Стив, чуть ли не порвав на груди свой звёздно-полосатый костюм, вытащил его из небытия, вернул в общество, позаботился о восстановлении всех прав, чуть ли не на блюдечке преподнёс Брока, Баки было бы грех жаловаться. Он потихоньку оклёмывался, приходил в относительную норму, жил, учился этой самой жизни в каких-то банальных для обычного человека мелочах, приглядывался к бывшему куратору как к человеку, его паре, второй половине, пытаясь понять природу своих ощущений, но всё равно нет-нет да дёргало в подреберье, тянуло куда-то в сторону, звало, уводило.

Спрашивать у Брока Баки определённым образом побаивался. Он ещё не до конца разобрался в том, что приключилось между ними, в этих странных метках, почти животной тяге и любви, которые он объяснить был не в силах. И вот теперь сердце, бьющееся в глотке, желание вышагнуть из окна и горечь на языке сбивали и так сбоящую через раз программу его личности. Всё было слишком, чересчур сложно.

***

Джек проснулся, когда Люсинда начала трясти его за плечо.

– Джек, я спать хочу! Вставай!

Джек зевнул и поднялся. Пересел в кресло, пока Люсинда расстилала постель. Руки тянуло и дергало, особенно правую, с разбитыми костяшками. И очень, очень сильно хотелось спать.

Ему что-то снилось…

Джек прикрыл глаза, вспоминая сон, пока Люсинда мазалась кремами, вслух сетуя на уничтоженное зеркало, переодевалась в ночную рубашку, заплетала длинные волосы в косу.

Там была металлическая рука, вспомнил Джек. Совсем как настоящая, но составленная из странной формы пластин. Еще там пахло кофе с кардамоном. Странно, раньше Джеку никогда не снились запахи. Там был странный мужчина с черными волосами, светло-карими глазами и шрамами от ожогов на лице. И был другой, так похожий на Джека. Точно, металлическая рука была у того, другого. Он брал ею с тарелки горячие блинчики и облизывал измазанные маслом пальцы, а второй, со шрамами, ругался и требовал, чтобы пользовались салфетками. А тот, который с железной рукой, только улыбался и говорил, что ему необходимо смазывать протез.

Джек точно знал, что никогда не видел ни одного из них. Если бы видел, точно бы запомнил и протез, и шрамы. Но у них там было так уютно, так спокойно и тепло. В окно светило солнце, и запах кофе, и от горячих блинчиков поднимался пар… На том, что со шрамами, был фартук с английской надписью «Поцелуй повара». Стол был светло-зеленым, пластиковым. У того, что с металлической рукой, были длинные, до плеч, темно-каштановые волосы.

Джек разделся, потрогал пластыри, поморщился, сжав в кулак правую руку, и забрался под одеяло, повернувшись к Люсинде спиной. У нее были месячные – повод не превращать в фарс очередной бесполезный акт зачатия. Все равно же бессмысленно.

– Спокойной ночи, Джек, – равнодушно сказала Люсинда.

– Спокойной ночи, Лу-Лу, – отозвался Джек.

***

Баки с равнодушным видом пролистал ещё пару страниц материалов к будущему заданию и вытянул под столом ноги, не вслушиваясь в инструктаж. Обычно он любил наблюдать за Стивом, насколько тот был собран и деловит, поясняя по десятому разу детали для особо «понятливых». Баки обычно делал зверское лицо и начинал измываться над остальными, вставляя уместные в принципе комментарии, но его юмор почему-то могли оценить только двое. И если Брок мог ржать в открытую, молотить кулаком по столу, то Стив лишь сдержанно улыбался, сжимая челюсть, играя желваками и сияя глазами.

Но в последнее время Баки не высыпался. Тревожное странное чувство, голодное, леденящее нутро, никак не отпускало, сколько бы он ни пытался отмахиваться, списывая это всё на адаптационный период. Ну не к мозгоправам же идти?

Зевнув, он зажмурился.

– Баки? – взволнованный голос вырвал его из дрёмы, где красивая женщина сидела на низкой банкетке, напевала на странно знакомо-незнакомом языке и расчёсывала волосы, а он сидел, забравшись с ногами на постель, и вновь рассматривал забинтованные запястья.

– У тебя всё хорошо?

Брок и остальные присутствующие на брифинге обернулись в его сторону. И если Брок смотрел с беспокойством, то на лицах Мстителей бегущей строкой горела общая на всех мысль о том, сколько им понадобится транквилизаторов, чтобы свалить двоих суперов, прежде чем первый озвереет, а второй открутит всем головы за попытку усмирить первого.

– Не выспался, – зевнул Баки.

Стив укоризненно глянул на Брока. Тот скорчил досадливую мину, мол, я совершенно не при чем.

Он и правда был не при чем. После того как его выписали из госпиталя, Брок стал спать дольше, чем обычно – не шесть привычных часов, а семь, восемь, в выходные даже девять. Брок отрубался уже в десять вечера, и это его страшно бесило, потому что Баки спал от силы четыре часа даже в лучшие времена, а ведь за Баки нужен был присмотр.

У них был уговор, что Баки не выходит из дома, пока Брок спит. И Баки его соблюдал. В «пустое», как он это называл, время Барнс читал, или серфил в интернете, или пялился в телевизор.

– Кэп, я тут не при чем, – покачал головой Брок.

Стив закатил глаза, обещая взглядом ещё вернуться к обсуждению и продолжил вещать.

Баки снова зевнул, покачиваясь на стуле.

До отправления на миссию оставалось ещё четыре часа, можно было бы зарулить в кабинет к Стиву, оккупировать его слишком неудобный диван и попробовать уснуть. Но если он уйдёт с разбора предстоящей миссии, придётся отвечать на вопросы, ответы на которые он не знал совершенно. Поэтому, продолжая давить зевки, Баки сидел и слушал.

Но стоило загрузиться в джет, сесть удобно, пристегнувшись ремнями, сон моментально завладел им, утягивая куда-то очень далеко.

***

Джек проснулся, только когда принесли завтрак. Томасина возилась в ванной, горничная шуршала пылесосом, у двери стоял один мордоворот, у изножья кровати – другой, и Джек просто остался в постели, хотя обычно просыпался часа за два до того, как с утра явится Томасина.

Он лежал и вспоминал сон. Сон был очень странный. Сначала тот, с железной рукой, которого все называли Баки, сидел на каком-то совещании и слушал на диво мускулистого блондина, который, кажется, чем-то там руководил. А второй, со шрамами – Брок, его звали Брок! – сидел напротив. Брок и Баки все время переглядывались и время от времени посматривали на блондина.

Там были странные полупрозрачные экраны, плававшие в воздухе, и какие-то бесплотные голоса ниоткуда, и зеленоглазая рыжая женщина, которая смотрела на Баки вроде бы равнодушно, но во сне Джек точно знал, что она скрывает опаску и недоверие. Был смешливый негр. Был парень с некрасивым мятым лицом, который качался на стуле. Были и другие люди, но их Джек, как ни старался, не смог припомнить.

Потом Баки и Брок погрузились в какой-то странный, ни на что не похожий летательный аппарат и куда-то летели, время от времени переговариваясь о каких-то мелочах – о том, как сыграют какие-то «Ред Сокс», о том, что какой-то Стив сегодня особенно суров, о том, что, если Баки опять «полезет поперек батьки в пекло», Брок ему ноги выдернет и спички вставит. Вроде бы угроза, но Джек слышал за ней столько заботы, что слезы на глаза наворачивались.

Потом было размещение по позициям, стрельба – из автомата и из снайперской винтовки, какой-то бег, сумасшедшие прыжки, а потом Джек увидел, как Баки нависает над Броком, держащимся за плечо, и орет, потрясая кулаками. Из-под пальцев Брока сочилась кровь. Баки волновался. Брок отругивался, что это просто царапина и что они не в магазине игрушек работают.

Тут-то Джек и проснулся от шума пылесоса.

Руки болели уже меньше. Он отлепил один пластырь, чтобы посмотреть, как там порезы, и без удивления увидел, что все заживает. А вот старые шрамы, которые были с Джеком столько, сколько он себя помнил – белые, сглаженные – наоборот, порозовели и, кажется, немного набухли. Странно.

***

Если бы мог, Баки бы убил Брока самолично, потом воскресил и подробно объяснил бы, за что именно.

Он рычал, шипел, ругался на всех известных ему и Зимнему языках, пока, отогнав штатного медика, самолично доставал пулю из плеча Брока.

– Идиот, кретин, – шёпотом перечислял он, вкалывая одну инъекцию за другой под насмешливым взглядом Брока. – Пиздобол!

– Баки, – шикнул Стив, показательно нахмурился, но Баки знал, что на него у Стива никогда не хватало выдержки злиться по-настоящему.

– Ты мне обещал не соваться под пули, – притянув Брока к себе ближе за ремни перевязи, рыкнул он, и жёстко поцеловал, сминая губы, прикусывая их, почти насилуя языком, и отстранился, как только почувствовал ответную дрожь, поднялся, утерев губы тыльной стороной ладони, и ушёл в кабину пилота развлекать Уилсона бородатыми русскими анекдотами.

Брок только головой покачал. Что-то Баки пошел вразнос. Нет, с тех пор, как он начал оживать, он был достаточно эмоциональным, но только наедине с Броком, а тут его просто прорвало. Что ли правда ночь не спал? А почему?

Брок дождался, пока его осмотрит штатный медик, так, для отчета, и незаметно для себя потер вторую метку. Первая, парная метке Барнса, была в порядке – выпуклый белый рисунок на левом предплечье. А вот вторая, на правом, неизвестно чья, появившаяся не в четыре-пять лет, как у нормальных людей, а только в двадцать пять, покраснела и набухла. Брок некоторое время посидел, пытаясь вспомнить, чтобы это значило, но так и не смог. Плюнул и пошел в джет. Пора было возвращаться домой.

На базе Баки упорно игнорировал Брока, понимая, что ведёт себя глупо, неправильно, но ничего не мог с собой поделать. Когда он был Зимним, такие вопросы как сохранность жизни командира группы, звучали по-другому и не имели такой первостепенной важности, пока Зимний не столкнулся со своим новым куратором и в его голове что-то не расшаталось настолько сильно, что никакие обнуления не способны были вернуть программу в привычное русло. Зимнего Солдата конкретно так заклинило на одном человеке.

Это уже немного придя в себя, осознав себя личностью, Зимний понял, что все это неспроста, выловил после миссии командира, заперся с ним в подсобке, всё вытряс про пары, метки и соулмейтов, и накрепко задумался, стараясь проанализировать информацию той частью мозга, которую попустило от кодировки.

Удачно проёбаное Гидрой «Озарение» пришлось как раз кстати.

***

Уже дома Баки молча усадил Брока за кухонный стол и поставил напротив него большую кружку с чаем и кусок пирога, переданного соседкой за починенный тостер.

– Ешь и иди спать. Набегался, поди, сегодня.

– Да муть всякая снится, – неожиданно для самого себя пожаловался Брок. – Ничего определенного, но такая тоска во сне, что хоть руки на себя наложи. А ты-то что? Вообще спать перестал?

Баки потёр правый висок большим пальцем живой руки.

– Мне снюсь я, или не совсем я, не знаю, – Баки подошёл к Броку, встал рядом, опершись бедром о край стола. – Странно снюсь, будто в клетке, в ловушке, из которой нет выхода. И руки… – Он глянул на свою левую, сжал пальцы, прислушиваясь к едва различимому гудению сервоприводов. – Они обе живые. А я, или он, или мы оба резали запястья, пилили их, потому что так больше нельзя.

Брок закатал правый рукав, показывая покрасневшую вторую метку.

– Видишь? – спросил он. – Твоя у меня была всегда. А эта появилась только после Ирака. Мне тогда двадцать пять было, что ли, не помню. Понимаешь, что это значит? – Брок коснулся металлического предплечья Баки. – Уверен, у тебя была бы такая же.

Баки глянул на левое запястье, потёр его, будто надеясь, что на металле вдруг проступит узор, и понурил плечи.

– Я не помню, – показал он головой. – Не знаю, как оно должно быть. Не помню, как твоя появилась. Но это получается, что он там и ему плохо? Где это «там»? Как вообще ищут свои пары?

– Да примерно как ты меня, – сказал Брок. – Встречаются, касаются, чуют. Я, когда был подростком, за всех подряд хватался. Да все подростки так делают. – Брок задумался. – Слушай, у тебя же метка не с детства была? Роджерс бы знал, если бы с детства, верно? Я смотрел все записи Гидры о тебе – они пишут, что метка появилась в шестьдесят девятом. Это как раз мне четыре года было. А у меня вторая метка появилась в девяносто первом. Получается, третий наш… младше, что ли?

Баки взял Брока за руки, разглядывая запястья, притянул ближе к лицу и коснулся губами обеих меток.

– Мы должны помочь, если это он нам снится, ему плохо, Брок, очень плохо, он уже пробовал умереть. Но как нам его искать, и кого его?

Резко поднявшись, Баки заходил по кухне, стараясь припомнить всё, что ему снилось.

Просторная комната, больше похожая на дорогой гостиничный номер, чем на камеру. Постоянный полумрак, наверное, из-за плотно зашторенных окон. Духота, спёртый воздух драл гортань. Он и женщина, которая, судя по бросаемым взглядам, страшно ненавидела своего «сокамерника».

– Я не знаю, что делать, – честно признался Баки, замерев посреди кухни.

Брок посмотрел на свои руки, сжатые в кулаки.

– Ты можешь заговорить с ним во сне? – спросил он. – Как-то понять, где он? На каком языке говорит? Черт, жаль, ты не рисуешь, а то можно было бы пропустить рисунок через систему распознавания лиц!

– Брок, он я, выглядит как я, другой, но похож, очень похож, я становлюсь им, понимаешь? – Баки поджал губы, нахмурился. – Но надо попробовать. Его нельзя там оставлять. Он свой.

========== 2. ==========

Люсинда перевернулась на другой бок, глядя в затылок мятежного принца. Вот что ей стоило отказаться от заманчивой перспективы стать королевой? И где оно всё? Почему вместо королевских покоев – темница? Что она-то сделала венценосному семейству? Стояла рядом с Джеком и носила обручальное кольцо?

Сон всё никак не шёл. Она поднялась, сдернула с Джека одеяло и удалилась в ванную.

Новое зеркало так и не повесили. Может, король боялся рецидива, или ему было просто наплевать, в каких условиях томится сын? Ножи-то приносили обычные железные, и никто не присматривал за ними во время принятия пищи.

Люсинда коснулась кончиками пальцев живота. Почему она никак не могла забеременеть? Что у неё со здоровьем все в порядке – это точно. Мама тщательно следила, чтобы дочь посещала всех специалистов, а когда Джек сделал ей предложение, Роза самолично отвела её к семейному врачу на обследование. Может, это Джек?

Люсинда обернулась на запертую дверь.

Иногда ее посещали страшные мысли, что все совсем не так. Никому не нужен Джек, никому не сдался их ребёнок и сама Люсинда, а всё происходящее – только ширма, чтобы скрыть настоящую причину заточения: все ждут, когда Джек Бенджамин покончит наконец с собой или окончательно сойдёт с ума.

Приняв душ и почистив зубы, она вернулась в комнату, замерла напротив кровати. Вот как он может, как смеет спать, когда ей не спится?

– Джек, – громко позволю она, села рядом, потрясла за плечо. – Сколько можно спать?

– Лу-Лу? – сонно отозвался Джек, не открывая глаз. – Что-то случилось?

Ему снова снились Брок и Баки. Они что-то взволнованно обсуждали, но Джек не запомнил ни слова.

– Утро, – буркнула Люсинда, швырнув в него одеялом. – Поднимайся. И не зови меня Лу-Лу.

Она зло глянула на Джека. Это ведь он, это только его вина, что они заперты здесь.

– Я хочу спать, – ответил Джек, сворачиваясь клубочком.

Если быть честным, он просто не хотел просыпаться. Он хотел в сон, к тем двоим. Хотел остаться с ними. Быть там. Смотреть на их обычную жизнь, совсем не обывательскую. Хоть так вырваться из своей тюрьмы.

– Ну уж нет, дорогой, – она пихнула Джека ногой. – Я не хочу одна мучиться. Поднимайся!

В комнате вспыхнули лампы. Люсинда чертыхнулась и встала напротив искусственных солнечных лучей, подставляя лицо, шею, распахнула халат.

Кого тут смущаться?

Поначалу она искала камеры, подслушивающие устройства, колотила ладонями в двери, но через три месяца смирилась и начала приспосабливаться, хоть здесь и всё было совершенно не тем, непривычным, чужим.

Джек неохотно поднялся и поплелся в ванную. Сегодня у него не было настроения «загорать» под УФ-лампой.

Зеркала не было, так что Джек на ощупь побрился, кое-как расчесал отросшие волосы – парикмахер для него приходил раз в полгода и все время, пока он стриг Джека, на Джека был направлен автомат охранника, – почистил зубы, умылся.

Бодрости не было и в помине. Но Лу-Лу, кажется, твердо решила не давать Джеку спать. Портить Джеку жизнь было любимым развлечением Люсинды, и Джек решительно не понимал, за каким чертом эта женщина все еще тут. Даже он знал, что три года неудачных попыток сделать ребенка говорят либо о бесплодии одного из партнеров, либо об их полной несовместимости.

Он вернулся в комнату, когда принесли завтрак, кое-как поел, больше размазывая еду по тарелке, чем жуя, и уселся в кресло. Взял книгу – один из любимых Люсиндой классических любовных романов, то ли Жорж Санд, то ли Маргарет Митчелл, начал листать и задремал уже на второй странице.

***

Баки провалился в сон, едва голова коснулась подушки. Поначалу он брёл какими-то коридорами, бесконечными галереями, потом его будто дернуло невидимой нитью, потащило обратно, кидая от двери к двери, впихнуло в комнату.

Оглядевшись, Баки замер. Это была она. Именно эта комната снилась ему уже столько времени. В глубоком кресле с книгой на коленях спал он сам – и в то же время совершенно другой человек.

Баки аккуратно обошёл кресло, опустился у ног спящего, тихонько тронув его за левое запястье.

– Эй, – позвал он, коснувшись большим пальцем метки. – Просыпайся.

– Я не хочу, – недовольно ответил спящий. – Я хочу быть там, где Брок и Баки.

Улыбнувшись, Баки коснулся его скулы ладонью живой руки, ласково погладил, попытался разгладить тревожную складку в уголках губ.

Пристав, Баки навис над спящим.

– Я здесь, – прошептал он. – Баки здесь. Просыпайся, хороший мой.

Джек спал, и ему снилось, что он спит. Во сне был голос – знакомый и незнакомый одновременно. Джек открыл глаза и увидел Баки. Тревожные грозовые глаза, складочка между бровями, волнистые распущенные волосы до плеч, такая знакомая ямочка на подбородке.

Джек коснулся этой ямочки, ощутил колкость щетины и тепло кожи, моргнул и огляделся. Он был все там же, в той же комнате. Во втором кресле, забравшись в него с ногами, читала Люсинда.

– Баки, – вздохнул Джек. – Ты мне снишься.

Он и правда снился – Джек видел его лицо, но не мог толком разглядеть одежду, не чувствовал запахов.

Баки снова опустился на пол на колени, взял запястья их нареченного в свои ладони, сжал их.

– Снюсь, – подтвердил он. – Я так хотел тебя увидеть наконец нормально. Ты ведь мой, ты наш, – зашептал он.

Коснулся губами сначала одной метки, потом другой, почувствовав непривычное тепло, расходящееся по бионической руке, улыбнулся.

– Почему я ваш? – удивился Джек. – Потому что вы мне снитесь? Почему вы мне снитесь?

– Вот поэтому, – закатав рукав, Баки показал ему метку на правом запястье. – Ты отмечен нами, а мы тобой. Брок долго не мог понять, почему вторая метка появилась уже в зрелом возрасте, а вот оно как. – Улыбнулся. – Ты просто моложе. Я Баки, – представился он, прекрасно зная, что наречённый в курсе. – А как тебя зовут и где ты? Где нам тебя искать?

– Я Джек. Джек Бенджамин из Гильбоа. Но это же просто шрамы. Отец говорил, я просто влетел руками в битое стекло в детстве и поранился.

Джек потрогал отметину на правой руке Баки.

– Не бывает же соулмейтов. Только в книгах и дурацких мелодрамах для нервных барышень. Ведь так? Это все выдумки? Я схожу с ума?

– Джек, тогда почему мы тебе снимся, а ты нам? – Баки смотрел открыто, стараясь взглядом, прикосновениями высказать всё, что он испытывал к этому малознакомому человеку.

Нет, там не было любви и такой бесконечной тяги, как к Броку. Баки хотелось защитить Джека, вытащить из этой дорогой темницы, дать выбор, как жить дальше, просто быть рядом, может, иногда вот так вот касаться запястья.

– Почему тогда я здесь?

– Я не знаю… – Джек прижал ладонь к глазам. – Баки, я так хочу выбраться отсюда! Но это невозможно. Отец никогда меня не выпустит. Мне кажется, он надеется, что я умру здесь или сойду с ума. – Он отнял ладонь от лица. – Баки, если это сон, почему мы говорим на английском? Ты знаешь английский? Я знаю. Учил когда-то…

Баки опёрся ладонями на его колени, подался вперёд, притираясь к груди, боднул в плечо.

– Это сон, хороший мой, – зашептал на ухо. – Наш общий сон. Мы с Броком американцы. Далеко от тебя, очень далеко, но жизнь положим, чтобы найти тебя и придумать, как вытащить отсюда! Ты только верь в нас и дождись, не губи себя.

Поддавшись мимолётному порыву, коснулся губами мочки уха.

– Ты наш. А мы твои, помни это.

Баки чувствовал, что его утягивает обратно, слышал тревожную трель служебной линии, но сопротивлялся из последних сил, чтобы хоть недолго ещё побыть с Джеком, попытаться забрать себе его горечь, тоскливое одиночество, поделиться теплом.

Джек вздрогнул от его прикосновения и проснулся. Потер глаза, огляделся, глубоко вздохнул. Мочка правого уха горела от поцелуя. Шрамы на предплечьях жарко пульсировали. Джек закатал рукава, посмотрел на них – розовые, выступающие над кожей. Странный рисунок для простых шрамов. И ведь если бы он правда влетел руками в стекло, то порезаны были бы в первую очередь пальцы и ладони, верно?

Но соулмейтов же не бывает. Это все выдумка. Сайлас всегда так говорил, и мама.

Вот только Сайлас врет как дышит. А мама во всем с ним согласна.

Юхан Свиарски показывал в академии свою метку. Говорил, что это метка соулмейта, что он обязательно встретит свою единственную. Джек смеялся над ним, но, может, Юхан и правда встретил? Сейчас ведь и не узнаешь.

***

Баки подскочил на месте, не глядя, нашарил телефон, нажал на кнопку приёма.

– Слушаю.

Стив говорил о каких-то террористах, о базе в Техасе и отравляющем газе, который, если украдут, будет всем очень и очень нехорошо. Баки кивал, хотя и знал, что лучший друг этого не видит, скорее, по привычке, а все его мысли сейчас блуждали по карте Европы, выискивая крохотное королевство Гильбоа, где был Джек, которого зачем-то заточили в комнате с женщиной, люто его ненавидящей.

– Принято, Стив. Через полчаса будем.

– Я вышлю за вами джет. У нас нет получаса.

Стоило раздаться коротким гудкам, Баки подорвался, затормошил Брока стараясь разбудить и его.

– Командир, подъём! – заорал он, прыгая сверху, наваливаясь. – Родина зовёт выносить новых идиотов! Просыпайся! И я Джека видел.

– Роллинза? – спросил Брок, открывая глаза. – Что у нас там опять за атака инопланетян?

Баки лизнул губы Брока и устроился у него на груди, подперев подбородок ладонью.

– Нет, нашего Джека. Джек Бенджамин из Гильбоа. Название знакомое, но вот даже моей памяти не хватает вспомнить, где именно Гильбоа находится.

За окнами загудело.

– О, Стив, транспорт прислал! – Баки подпрыгнул, влетев в шкаф и принялся вытаскивать форму Брока и что-то из одежды себе, надеясь, что Стив не забыл про его тактический костюм. – И не инопланетяне, а террористы в Техасе и какой-то там газ. Вставай, а то потом всю дорогу будем наблюдать гневно поджатые губы и взгляд «вместо беспокойства о благе человечества вы дрыхнете»! Оно тебе надо?

Брок потер лицо руками, быстро встал и оделся. О кофе и завтраке речи вообще не шло. Но если за ними прислали квинджет, там должны быть пайки – перекусит по дороге.

– Как пишется это клятое Гильбоа? – спросил он, устраиваясь в джете. – Дай паек, я хоть пожру по дороге.

Баки пробубнил с набитым энергетическим батончиком ртом, стараясь произнести название королевства по буквам, в то же время гугля всё, что можно о нём узнать. Открыл официальный сайт королевства, ткнул пальцем в строку «королевская семья» и закашлялся, подавившись.

– Брок, всё намного сложнее, чем нам казалось, – просипел он, кое-как продышавшись, и развернул к Броку планшет.

Джонатан Бенджамин, наследный принц, единственный сын короля Сайласа Бенджамина и Розы Бенджамин, майор разведки Гильбоа – и фотография их Джека в военной форме на половину страницы.

– Бля, – только и смог выдавить Брок. – Полистай мне. На английском есть?

Он быстро дожрал паек и взял у Баки планшет. Гелвуйского языка Брок не знал, но сосредоточенное лицо Джонатана Бенджамина было знакомо до слез. Именно этого парня – принца карликового королевства в Европе, – Брок видел во сне последние несколько дней. Именно ему принадлежали тоска, уныние, безнадежность и бессильное отчаяние.

Кажется, именно принц Джонатан Бенджамин был их соулмейтом.

Брок потер предплечье.

– Если он принц, – заметил Брок, – то почему он в тюрьме? Что ты еще узнал?

– Не знаю, он там не один, его с какой-то бабой закрыли? И не могу сказать, что там любовь и идиллия. Могли бы – поубивали бы друг друга. Надо его вытаскивать, он там загнётся.

– До зоны высадки пятиминутная готовность, – гаркнул Стив, отстегивая ремень безопасности, глянул на шушукающихся Брока с Баки. – Вас это тоже касается.

– Цель в зоне видимости, – передал по связи Сокол, заводя джет на вираж и открывая люк.

– Ну, поскакали, – отсалютовал Броку Баки, нацепил маску и тактические очки и шагнул из джета вслед за Роджерсом, которому, как известно, тоже не нужен был парашют.

***

Джек уснул под нудную ругань Люсинды в надежде снова увидеть Баки и Брока. Увидел. Очередная боевая операция.

Джек до сих пор так и не понял, кем они были – армия, спецназ? Нестандартное вооружение, нестандартное обмундирование, и командовал ими все тот же блондинистый качок в синем костюме со звездой на груди. Качок отчего-то казался смутно знакомым, словно бы Джек давным-давно видел его в новостях, но в каких?