Текст книги "Поломанные (СИ)"

Автор книги: Ores

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

========== Часть 1 ==========

Я никогда не понимал их дружбы.

Ни-ког-да.

Каждый раз, видя их вместе, все внутри замирало, начинало мелко трястись, а во рту появлялся стойкий привкус гнили.

Слишком непохожие. Слишком несовместимые. Слишком разные. Да все в них было слишком!

Артур – бойкий, активный, жизнерадостный, как лучик света в каждом углу комнаты. Вечно молодой, вечно пьяный, вечно живущий на полную катушку и ценящий каждый прожитый миг!

Адриан – полная его противоположность. Замкнутый, закрытый, холодный, непрошибаемый, как скала, отталкивающий одним своим выражением лица, когда смотрит на тебя, как на кусок дерьма, хотя ты до последнего пытаешься быть вежливым и хотя бы с ним здороваться. Никогда не подаст руки, никогда не проявит эмоций, и только раз, ворвавшись в комнату к брату без стука, я видел, как он смеется! Всего раз за долгие годы знакомства! Это было так неожиданно, так дико, как гром среди ясного неба, я, оцепенев, даже забыл, что минуту назад хотел придушить Артура.

Их дружба всегда была для меня загадкой. Их невозможно было оттащить друг от друга: Адриан следовал за братом по пятам, словно тень, которая достанет тебя даже в кромешной тьме. Всюду. Всегда. Одна школа, один ВУЗ, даже служить они попали вместе, и если бы не младший братишка, который был еще слишком мал, чтобы оставаться один, они бы и жить стали вместе. И это бесило неимоверно, такое чувство, что кроме друг друга вообще ничего вокруг не видели. Ах да… еще же был я.

Руслан – младший брат Артура, его радость, как он всегда говорил, и его обуза, всюду таскающаяся за ним следом, потому что больше оставить было не с кем. Семь лет разницы, а он уже с младших классов со мной за няньку: и в школу, и в больницу, и пожрать приготовит, и уроки со мной сделает, и про Адриана не забудет. Хотя как про него забыть, если он всегда за твоей спиной. Был.

Пока брат был жив.

Год прошел, а мы все еще не оправились от потери. Никто из нас. Артур оказался незаменим для всех. Он до сих пор нужен. Мне.

Наверное, поэтому сейчас во мне больше агрессии, чем раздражения.

– Руслан, нам больше не к кому обратиться, – режут тупым лезвием по только начавшим затягиваться шрамам родители Адриана.

Наверное, поэтому так сильно сейчас сжимаю руки в кулаки, ноют пальцы и разрывается сердце. Пот по спине: холодный, липкий, пропитывающий домашнюю футболку насквозь.

– Руся, сынок, они же нам как родные, – подпевает уже моя мать, решившая очередной редкий визит превратить в театр драмы.

Наверное, поэтому сейчас так паршиво, и как никогда я нуждаюсь в брате, который бы оградил от всего, который убил бы, если бы кто пальцем тронул, не допустил бы, чтобы на мою голову свалились такие проблемы, говоря мягко: «Русик, иди к себе, я сейчас», закрыл бы на кухню дверь и отчитал старших, наплевав на свой незначительный возраст.

– Его уже два раза из петли доставали! – орет во всю глотку отец Адриана, я от неожиданности и напряжения вздрагиваю, поднимается даже мой отец, вечный «да, дорогая» – и его порыв кажется нелепым. – Он же… Он… – плюется слюной, краснеет, на лице явные отеки от усталости и алкоголя, жена разревелась, размазывая по щекам недорогую тушь. – Что бы подумал о тебе брат?!

– Он мертв, – отвечаю спокойно – ораться с ними нет ни сил, ни желания. Сознание топит отвращением. – Мертвые не могут думать.

– Руслан, – шикает на меня мать, я посылаю ей не менее красноречивый взгляд и картинно складываю руки на груди.

– Что?.. – склонив голову к плечу, меняю угол обзора. – Я в няньки двадцатипятилетнему мужику не нанимался. У меня учеба и работа. А если вы действительно хотите ему помочь – сдайте его в психушку.

Поднялся оглушительный вой. Кто-то кидался, кто-то ревел, слышались ругань и брань, но весь негатив, что вылили на меня, проходил словно насквозь. Я ничего не чувствовал к этому человеку, жизнь которого пошатнулась уже второй раз. Иногда мне кажется, что окажись я рядом, когда он полез на стул, – сам подал бы ему эту веревку. И ни-че-го. Это «ничего» было одновременно неосязаемым и в то же время таким сильным, что я не мог даже начать его ненавидеть за то, что большую часть времени, пока брат был жив, он забрал себе.

А действительно, что бы сказал Артур?.. Привалившись к косяку, прикрываю глаза, запрокинув голову, медленно выдыхаю. Он бы ничего не сказал. Он вообще не разводил демагогию, а сразу брал и делал. Неважно, что задача была непосильная, неважно, что на это никогда не было времени/сил/желания – стиснув зубы, делал, вывернув себя наизнанку.

Боюсь, что могу осквернить его память своим эгоизмом. Боюсь, что не стану тем, кого он хотел во мне видеть, кого взрастил, вложив только хорошее. Боюсь, что тот, кем он дорожил… больше всех… погибнет раньше, чем хотел бы Артур.

Пока длится ссора, плавно переходящая в скандал на тему чей сын хуже, ухожу к себе. Быстро пакую вещи, все равно большая их часть в общаге, куда перебрался под предлогом, что к учебе ближе и там легче заниматься, а сюда приходил только ночевать. Старенький ноут, еще Артура, запароленный так, что не смог разблокировать даже я – это больше память, чем рабочая техника. Кое-какие диски, шмотки, средства гигиены, в коридоре обуваюсь неторопливо, вообще, чувство, что время свихнулось и теперь не идет, а легло в районе грудного сплетения и медленно колышется, оставляя меня на месте.

Задрав голову, обращаюсь к родителям Адриана:

– Где вы будете жить – меня не волнует, но чтобы вас в квартире сегодня не было, жить в коммуналке я не стану. Можете переехать в мою комнату, как раз поживете с теми, кто назвал вас близкими родственниками, – интонацию можно было выбрать и помягче, но не выходит, как ни стараюсь. – И еще, я ничего вам не гарантирую. Я не психиатр, да и психолог из меня паршивый, попробую понаблюдать. Но не уверен, что ваш сын пустит меня даже на порог. – Завязывая последний узелок на ботинке, царапаю пальцы о жесткие клепки. – Он, вообще, у вас довольно своеобразно с людьми общается.

– Руслан, – сиплым голосом позвал меня новоявленный родственник, – это он попросил нас обратиться к тебе…

========== Часть 2 ==========

Первая мысль – меня используют. Не лучшее ощущение – чувствовать себя куском использованной туалетной бумаги. Повторно. Ведь во мне, вероятно, хотят видеть Артура. Но как?! Как, бля! Если я всю жизнь старался быть на него похожим, но, кроме глаз, у нас вообще ничего общего нет. Артик, несмотря на взрывной характер, был невысокого роста, компактный, хоть и накачанный, я же выше его, стройнее, плечи шире, хотя даже мне не дотянуть до Адриановых метр восемьдесят два. Он был… другой. Совсем. Он даже на мир смотрел иначе, а я… Я – это я. И чем я могу помочь его другу – не знаю. Если только сделать хуже – это запросто, но так же сильно, как не хочу к нему идти, испытываю необходимость побыть рядом с тем, в ком еще осталась частичка брата. Это бред, маразм, признаю – я спятил, но какая-то часть меня все еще болит, да так, что, просыпаясь среди ночи, ору громко в себя, за шумом крови своих мыслей не слыша, а потом лежу до рассвета, не сомкнув глаз и обливаясь холодным потом, как после кошмара. И эту боль надо убить, умертвить, растворить в себе, чтобы вздохнуть свободно, чтобы снова начать новую жизнь.

Навигатор приводит меня на другой конец города. Эту высотку я помню, хотя бывал тут всего один раз вместе с братом. Мне было тогда лет десять, Арти не смог оставить меня одного и потащил с собой, потому что его лучший друг не брал трубку уже вторые сутки. Не помню ни этаж, ни квартиру, ни самого ее хозяина в то время, но точно помню удушающий, резкий, противный до тошноты запах медикаментов, которым пропитались даже стены. Меня оставили стоять в коридоре, Арти прошел в комнату, долго разговаривал вполголоса, а потом, когда вернулся, его глаза горели. Горели ярким, удивительным свечением, которого не мог видеть раньше. Сам хозяин так и не вышел, наверное, сильно болел. Неважно. Сейчас это все неважно.

Поднимаясь на шестой этаж, остужаю мысли. Ремень сумки неприятно давит на плечо. Скидываю его, подхватывая за маленькую ручку, и долго стою перед дверью, рассматривая темный металл с вязью разнообразных узоров.

Сердце стучит слишком сильно, грохотом отдаваясь в ушах. Пальцы вспотели от напряжения, нервы шалят, и собственная неуверенность уничтожает по крупицам веру в правильность этой затеи.

Жму на звонок слишком нервно, с психу удерживая палец на кнопке дольше, чем того следовало. Щелчок двери совпадает с ударом сердца, и тут же под плавное открытие двери оно так же плавно скатывается вниз.

Я не узнал бы его на улице. Не узнал бы в толпе и даже если бы он подошел ко мне вплотную. От прежнего красивого, действительно красивого, обладающего истинно мужественной внешностью человека остался один скелет, обглоданный болью, и большие темно-серые, сейчас сонные от неожиданного пробуждения или от таблеток, в которых ищет спасение, глаза.

– Привет… – выговариваю со второго раза и зачем-то протягиваю ему руку.

Он долго на нее смотрит, я злюсь, просто зверею нечеловечески, и близок тот миг, когда я плюну на все и свалю отсюда к чертовой матери. И всего за секунду «до» он, проигнорировав рукопожатие, тянет ко мне свои длинные холодные руки и заключает в объятья.

Выдох застревает в горле.

По телу крупная дрожь, и, словно яд, чем-то теплым потянуло по венам, постепенно обжигая все внутренности, отравляя их.

Сумка выпадает из рук и бьется о бетонный пол, разнося по подъезду гулкое эхо.

– Это лишнее, – голос позорно сорвался, дрожит так же, как и подкосившиеся колени. Хватка крепнет с каждым разом, и чем крепче сжимает руки он, тем больнее становится мне. – Адриан, – зову – не слышит, спустив руки со спины на пояс, подхватывает и отрывает от земли. Он выше меня, сейчас похудевший, но за счет размаха плеч все равно кажется крупнее на порядок, и я на фоне его мощи почему-то чувствую себя беззащитным. – Адриан! – уже громче, вцепившись ему руками в бока и сдавив проступившие ребра. – Пусти, мне больно!

Мгновенно его руки слабеют, но вместо того, чтобы отпустить, затаскивает меня в квартиру, оставляя в покое, забирает сумку и, не глядя в глаза, уходит по коридору в комнату, откуда виднеется свет.

Так и стою. Вдыхая прохладу из выстуженной ранней весной форточки, и никак не могу уловить того запоминающегося запаха. Присев на обувницу, растираю лицо ладонями. Во что же ты втянул меня, братец, со своей такой ненормальной дружбой, которая передалась по наследству мне?..

Мягкий ковер, что стелется до двери его комнаты, приятно согревает замерзшие ноги. Но когда захожу внутрь, стужа вновь возвращается в тело.

Адриан стоит посреди просторного зала над моей сумкой и глазами полными ужаса, сжав руки в кулаки, пялится на ноут брата, что виднеется в боковом незакрытом кармане.

– Ди? – зову тихонько, боясь не только спугнуть его, но и за себя – вид у парня по-настоящему пугающий, ненормальный, болезненный, припадочный! – Ди?! – погромче, делая пару осторожных шагов и тряся его за рукав водолазки. Эта его привычка вечно кутаться – Арти говорил, он все время мерзнет, ведь даже летом ходит с длинными рукавами и штанах.

– Включал его?.. – Не узнаю его голоса, сейчас дрожащего и хриплого, кажется, что повреждены связки. На меня не смотрит, все так же в одну точку.

– Нет. Разблокировать не смог. – Тяну его к себе – уж лучше пускай обнимается, чем ведет себя как псих, но теперь эффект в корне противоположный. Глянув мне в глаза и словно обжегшись, отталкивает в сторону, выдергивает ноут, путаясь в лямках сумки, и, пока я падаю на диван и подрываюсь обратно, замахивается, чтобы выкинуть его прямо в закрытое окно! И он бы это сделал, если бы во мне не взыграла кровь, если бы страх лишиться чего-то дорогого не победил. Подскочив к нему из-за спины и вырвав бук, откидываю на диван, делаю хороший замах, но в последний момент расправляю пальцы и вместо сломанного носа достается пощечина.

Горит рука, у него алым заливает лицо, глаза лихорадочно блестят, а губы, пересохшие, приоткрыты, и он даже не пытается заговорить.

– Псих! – рявкаю во всю глотку, он вздрагивает, опускает глаза и за каким-то хером складывает руки за спиной, будто я его арестовывать собрался. – Точно псих, – уже себе, подхватывая бук и пряча в сумку. Ди так и стоит неподвижно, пока я пакую вещи и вместе с ними выскакиваю в коридор.

Я почти ушел. Почти освободился. Почти вырвался из этого замкнутого круга, долбанной карусели, которая не останавливается, а только дразнит выходом в паре метров от земли. Но успел обернуться.

Ди молча стоял у косяка, спрятав руки в карманы, и смотрел на меня так… будто прощался. Человек, эмоций которого я не знаю, сейчас прощался со мной, потому что был в отчаянии! Потому что ему действительно было так паршиво, что хотелось сдохнуть, и своим визитом я все усугубил.

Он не улыбался, не пытался заговорить, а молча смотрел, спрятав подбородок в вороте растянутой водолазки.

– Еще раз тронешь мои вещи, – чем ему пригрозить – не знал, но угроза должна была быть весомой, – и я уйду.

Он молча кивнул и ушел обратно в комнату. Я, вернувшись, убрал за диван сумку и больше часа сидел на кухне, запивая горьким чаем и травя сигаретами сегодняшний день. Помогало слабо.

Он стоял за мной. Я чувствовал. Стоял словно обезумевший, потерявший душу холодный ангел с неживыми, нечеловечески красивыми, но мертвыми глазами, наблюдая, как я делаю глоток за глотком и тяну в себя дым. Это напрягало похлеще металла по стеклу, похлеще зубной боли, но выгнать его язык не поворачивался.

– Я не Артур, – зачем-то высказал вслух то, что было в мыслях с того самого разговора с его родителями сегодня.

– Я знаю, – подойдя со спины, опускает руки мне на плечи, я вздрагиваю, роняю кружку, что держал в руках, и обливаюсь с ног до головы.

Кипяток ранит пальцы, горячие струи текут к одежде. Ди оттаскивает меня назад рывком, стул с грохотом летит на пол, и вместо того чтобы взять тряпку, руками сметает кипяток на пол. И не морщится. Даже не кривится от боли, а должен бы, потому что это реально больно!

Бью его по рукам, забыв, что самому тяжко. Хватаю с батареи мягкое полотенце и закутываю его кисти, собирая с кожи обжигающие капли.

– Мазохист, что ли? – шиплю сквозь зубы, орать почему-то не получается, а очень хочется. Он отрицательно качает головой, вытягивает свои руки из плена ткани и уходит, опять бросив меня в растрепанных чувствах.

Этот день не хочет заканчиваться. Я так мечтаю заснуть, но сна ни в одном глазу. Все время кошусь на люстру, гадая: на этой хотел вздернуться Ди или была отведена другая комната…

Уже позже приезжают его родители, Ди сразу приходит ко мне, в тот зал, где я и обосновался, забивается в угол дивана, постепенно переползая ближе, и к тому моменту, когда эта шумная парочка пакуется и отъезжает, лежит вплотную, нагло глядя в мой смарт, как я веду переписку с однокурсниками. Благо сейчас практика и мне на работу только послезавтра. Но эта близость слишком напрягает, чтобы я мог сосредоточиться на диалоге.

– А у тебя своего телефона нет? – Не выдержав, поворачиваюсь к нему, он сразу опускает глаза, обнимает меня за живот и утыкается лицом в мое плечо…

Я с ним вообще разговаривать не буду – он себя неадекватно ведет!!!

– Ди? – прошу, не требую, почти что вежливо. – Адриан? – Упертый, нахальный, свихнувшийся баран. – Чтоб тебя! – Вырубив телефон, отворачиваюсь к телику, Ди крепче сжимает тиски и всем телом припадает сзади. Слишком интимно, чувствую, что начинаю потеть от волнения.

Это… оно… не поддается характеристике, я списываю все на его стресс, считаю, что ему так легче бороться с одиночеством, и на брате он вечно висел, но какая-то часть меня знает: не моей он ищет поддержки, а все еще пытается найти во мне Артура, которого там никогда и не было. Это ранит. Не острием под ребра, а скорее рукоятью, каждым ударом калеча плоть и постепенно ломая и дробя кости – невыносимо.

Перед глазами чернота, хотя знаю, все еще идет «ящик». Медленно проваливаюсь в сон, почти перешагнув за ту грань, когда в реальности растворяется сознание и ты начинаешь падать в другое измерение. Адриан медленно, очень глубоко дышит, уснув прямо так. В одежде спать душно, такое чувство, что поднимается температура, все тело ломит, и ноет нестерпимо в паху, то и дело колкой дрожью оседая в низу живота. Так и вырубаюсь, проснувшись с теми же мыслями. Ди рядом нет.

В квартире стоит абсолютная тишина, даже в ушах звенеть начинает. Со сна режет глаза, и долго растираю их руками, чтобы немного прийти в себя. Такое чувство, будто не спал сутки, хотя только проснулся.

Босыми ступнями по полу – холодно, плечи покрываются мурашками, нехорошим предчувствием сводит спазмами живот. Ди нет на кухне, нет в ванной, и только из-под двери ЕГО комнаты виднеется тонкая полоска тусклого света.

Ручка двери легко поддается давлению; толкнув, задерживаю дыхание и даже зажмуриваюсь, чтобы в следующее мгновение потеряться в ощущениях.

Первое, что чувствую – ярость, затем злость, бешенство, и все это топит острой болью, топит так сильно, что не выходит сделать полный вдох.

Обернувшись на меня, Ди испуганно озирается, подскакивает неуклюже на ноги и, подлетев вплотную, больно вцепляется в локти, выталкивая меня за дверь. Но я это видел! Видел, блядь, своими глазами! Россыпь таблеток на полу, белой горой у его ног. Видел, как в общем хаосе небольшой комнаты он прямо у меня на глазах сходит с ума или уже сошел, что вернее, потому что все свободное пространство, каждый миллиметр стены и даже потолок завешаны фотками брата! Со школы, с юности, даже детские, совсем свежие, с прошлого лета, когда они уезжали в горы. Их сотни: напечатанные на обычной бумаге, пропитанные мистической, мать ее, энергетикой, от которой становится жутко, и каждая из них смотрит тебе в душу, прямо в глаза, потому что фотографии эти делал Адриан, потому что только ему так улыбался мой брат!

Вырвав руки и дернувшись всем телом, впечатываю не сопротивляющегося Адриана в стену. Он ударяется головой о бетон, бессознательно закрывает глаза и сползает на пол.

Дверь – захлопнута, не беда, когда в тебе клокочут ярость и страх. Ударом с ноги выбиваю замок, ступня горит адски, но это ничто, по сравнению с тем пиздецом, что творится в душе.

Подскочив к стене, срываю листы, срываю их со всей злостью, с которой мог бы придушить долбанного Ди, спятившего извращенца, потому что ни одна дружба не дошла бы до подобного.

Ди очухивается раньше, чем адреналиновый отходняк переходит в стадию безразличия. Хватает поперек торса и вышвыривает из комнаты, дверь уже не закрывает – незачем. В его пустых глазах нет страха, только сожаление, и не о содеянном он сокрушается, а о том, что я стал свидетелем его паранойи!

========== Часть 3 ==========

Остаток утра проходит в полной растерянности. Спустя минут двадцать после того, как перед моим носом захлопнули дверь, Ди выходит ко мне сам, садится пить уже остывший кофе, пытаясь согреть пальцы о холодные края кружки, долго смотрит в окно, не притрагиваясь к еде. Выглядит уставшим.

– Ты же понимаешь, что убиваешь себя? – задаю вопрос в лоб. Ди медленно поворачивается ко мне, вцепляясь намертво взглядом, и я не то что отвернуться, пошевелиться не могу.

– Неудачно, как видишь, – хрипит, и каждое слово дается ему с трудом. Растирает горло, делает глоток жидкости, пытаясь промочить его, но голос остается прежним. – Как твои дела? – ни с того ни с сего задает вопрос, бултыхаясь неустойчиво между своей и моей реальностью.

– Лучше, чем у тебя, – признаюсь честно. – Намного, – добавляю, забрав руку, когда он накрывает ее своими длинными ледяными пальцами.

– Чем хочешь заняться сегодня? – Меня убивает его упертость и попытка делать вид, что все нормально – тоже. Наглухо.

– Провериться у психиатра. Пойдешь со мной?

– Нет, – пожимает плечами, смотрит в полупустую кружку, легко улыбается, и у меня мурашки по пояснице ползут от его такой улыбки. – Меня проверяли. Сказали, все в порядке.

– Серьезно? – не могу не съязвить.

– Ответить на пару несложных вопросов и вежливо попрощаться – это не так уж сложно. – Он кажется таким взрослым и таким уставшим, что просто невозможно оставаться равнодушным.

– Тебе нужна помощь.

Подняв на меня взгляд, от которого бросило в жар и разлилось по телу смущение, слишком откровенным он был, снова улыбнулся.

– Поэтому ты здесь.

– И чем я могу помочь? – почувствовав неладное, выкарабкиваюсь из-за стола, пятясь назад, Ди в свою очередь начинает наступать: медленно, плавно, почти изящно, если бы его болезненный вид мог придавать ему шарма.

– Побудь со мной, – так легко даются ему эти слова, и так больно жалит меня каждая эмоция, что откликается на них.

– Я и так здесь… Ди, твою мать, отойди! – до отвращения истерично на повышенных кричу ему в лицо, вместо ответа он, резко дернувшись, припирает меня к стене, сжимает руками шею, не дав даже шелохнуться, и прижимается к моим губам, свободной рукой проведя по векам, закрывает их, словно его бесит то, что он перед собой видит, а я его губ почти не чувствую, как и тела, только взбудораженные мысли, от которых плохо, и ранит, ранит ебучая ревность, ведь как живого на своем месте брата вижу, который, глядя на этого парня с теплом и любовью, просто не смог бы не ответить на его поцелуй.

Замираю.

Оставшись какой-то частью себя навсегда в этом моменте, остальное силком протолкнув в будущее.

Открываю глаза. Он смотрит прямо, остановившись и слегка прикусив мою нижнюю губу. Он слишком близко, почти во мне, морально. Трезвею. Резко втянув воздух носом и убедившись, что есть возможности для маневра, бью ему между ног с колена, подхватывая и усаживая на пол, и не испытываю ни грамма стыда.

Тыльной стороной ладони стираю с губ слюну. Перед глазами его перекошенное болью лицо, в них же уже мои слезы – просто нервы, и сейчас отпустит, но мне до судорог в сердце не нравится, что он продолжает спокойно наблюдать за мной, не делая попыток защититься, только смотрит так преданно, словно цепной пес, которому хозяин принес сахарную косточку. А он ведь сильнее. Намного сильнее меня.

– Что с тобой, парень? – спрашиваю скорее у себя, сползая спиной по стене напротив, и поджимаю к себе колени, укладывая на них подбородок. – Ди?

Вместо ответа, все так же прижимая руку к паху и морщась от тянущей мозгодробящей боли, ползет на коленях ко мне, и если бы я не был пьян от эмоций, не поверил бы сам себе, что он кажется мне сексуальным: с легким прищуром уставших глаз, с ямочками на щеках, которые были видны только в улыбке, а сейчас на исхудавшем небритом лице стали более выразительными… Отталкивает за плечо к стене, раздвинув мои колени, садится между них и утыкается мне в грудь, свернувшись клубком. Мотаю головой из стороны в сторону, крепко зажмурив глаза.

Руки сами к нему ложатся на дрожащую спину, спускаясь ниже по позвонкам и проступающим ребрам. Против воли. Против логики.

Что же с тобой произошло? Неужели причиной был Арти? Неужели может так ломать, когда из твоей жизни уходит кто-то близкий?.. И в то же время стало стыдно – я свою боль уже перешагнул, не принял, нет, смирился, а он все никак не может. Будто любил сильнее, хотя это и не так.

В этот момент позвонила мама, засыпав кучей вопросов, на которые я отвечал да или нет, постепенно выходя из себя и в конце сорвавшись, что если так переживают за нас, то могли бы приехать и навестить. Но они не приедут. Не станут вникать в то, что, по их мнению, от них не зависит. Арти всегда это бесило. Теперь и меня.

– Не хочешь принять ванну? – зайдя в его комнату без стука, отвлекаю Ди от бездумного пролистывания новостей в соцсетях.

В комнате больше нет фотографий, нет знакомых лиц, и она кажется пустой и безжизненной, серой, даже несмотря на ярко-синие обои, которые я даже не увидел, зайдя сюда впервые. На потолке следы от содранного вместе с побелкой скотча, окно, хоть и открытое, но наглухо задернуто шторами.

– Ты настаиваешь? – Перестав разглядывать идеально заправленную за его спиной кровать и обратив внимание, как он повернулся на офисном стуле ко мне и в ответ так же рассматривает меня, киваю ему, разворачиваясь и уходя набирать воду. И нет отвращения, что с молодым, здоровым – физически – мужчиной вожусь как с ребенком: наверное, на подсознательном уровне я настолько привык к нему, привык ассоциировать его с Арти, что не могу оставаться в стороне. Рад ли я, что меня послали сюда?.. Да. Я скучал.

В ванную Ди заходит с опаской, я отгоняю от себя мысли, сколько раз он думал здесь о способе покончить с собой и сколько раз претворял его в жизнь. Стараюсь выглядеть непринужденным, но руки дрожат, когда забираю, почти силой отдирая, от его груди полотенце и тянусь к нему, помогая раздеться.

Сначала водолазка, потом джинсы и белье, а потом я просто сползаю на колени, зажмурив глаза, и, опустив низко голову, тяжело дышу ртом, только верхней частью легких, боясь, что если вдохну полной грудью – меня просто разорвет.

Я никогда не задумывался, почему он вечно укутанный ходит – эта его очередная блажь, придурь, такая же странная, как и он сам. Я вообще не задумывался о нем, только когда он оказывался в поле моего видения, перебивая собой даже дух Артура, что в принципе казалось невозможным. Брат смеялся, говорил, что ему это нравится, так какое нам дело? Я кивал, соглашаясь, а вот сейчас, видя его исписанное шрамами вдоль и поперек тело, меня сковало ужасом, и я буквально чувствовал каждый из них. Собственное тело горело в тех местах, где ранен был он, и это добило окончательно, потому что представить сложно, что за чудовище может причинить такой вред.

От шеи, по позвонкам и ниже, продольные, рубцовые шрамы, на пояснице они становятся тоньше, переплетя две тонкие линии кривым крестом. На задней стороне бедра – короткие мелкие отметины, словно ожоги, хотя, может, это они и есть?.. Немыслимо.

Сжав посильнее пальцы на коленях, поднимаюсь на ноги, взяв Ди за плечо, поворачиваю не сопротивляющегося к себе, убеждаясь – грудь исполосована тоже, только меньше, всего три, но глубокие и более темные, чем те, которые уже удалось увидеть.

– Кто?.. – одними губами, голос не слушается. – Кто это сделал?

Вместо ответа он треплет меня по волосам и забирается в ванну. Спохватываюсь следом, проверяя температуру воды, и только убедившись, что, как обычно, вместо настроенной теплой не хлынул кипяток, позволяю ему сесть, спрятавшись по грудь в облаке пены.

– Чего я не знаю? – Надо говорить, надо слушать, но он молчит, опуская руки в воду. – Артур знал об этом? – Кивает, я сажусь рядом, опуская мочалку в воду и поливая его плечи. – Он хотел помочь? – Задумывается слишком долго, потом кивает, и мне становится легче. Он всегда хотел помочь. Не мог оставаться в стороне. – Хочешь об этом поговори… – Склоняется ниже, обдавая мое лицо горячим дыханием, и стирает поцелуем остатки моего вопроса, выжигая его даже из памяти. Снова закрывает мне глаза мокрой рукой, судорожно вздохнув, прижимается увереннее, и вот теперь я чувствую и тепло, и желание, и его дрожь, передающуюся мне. Особенно четко – начинаю вместе с ним сходить с ума.

– Не делай больше так, – прошу строго, отвернувшись от него. – А то ударю.

Словно провоцируя меня на жестокость, обнимает за шею, целует снова, и я чисто на инстинктах бью его по щеке, вскользь, в последний момент потеряв всю злость в вспыхнувшем и потухшем сразу адреналине.

– Мне надо покурить, – не говорю, прошу отпустить меня хотя бы на две минуты из этого ада.

– Кури здесь, – сползает вниз по лопатки, запрокинув на борт голову и закрыв глаза.

Приходится. Но вместо передышки давлюсь дымом, разглядывая голые колени Ди, острые ключицы и ямочку между ними, и только сейчас доходит…

– Почему с тобой это произошло?

– Так было нужно, – уходит от ответа.

– Кому нужно? – Обжигаюсь о фильтр и топлю его в унитазе. – Ди, я не знаю, как ты отреагируешь на мой вопрос, но…

– Наши с Артуром взаимоотношения тебя не касаются, – впервые за наше общение отвечает дерзко, даже садится ровнее, словно расслабленная в нем пружина вновь закручивается.

– Вот и Он говорил так же. А я всегда думал, будто он дружил с тобой, чтобы ты защищал его от хулиганов. Он же не мог без приключений, а у тебя рожа протокольная, и ты всегда был сильнее, ты же его физически сильнее, и так, ну, по духу… – начинаю тараторить, Ди темнеет лицом, но я уже не могу заткнуться. – Как он допустил это? Чтобы так, – пальцами провожу по толстому короткому шраму на плече, чувствуя неровности его краев.

– Он ничего не мог поделать, – останавливает мою руку, тащит к себе, я проезжаюсь коленями по кафелю; врезавшись в его грудь, промокаю насквозь и не успеваю сделать вдох, он жмется к моим губам, целует снова, так же нагло, словно имеет право, словно забыв, кто перед ним – ненавистный мальчишка, вечно путающийся у них с братом под ногами. И в то же время вместе с его теплом, с этим жаром, что идет от воды и от него самого, с влажным мягким звуком углубленного поцелуя я на своем месте вижу вовсе не себя, и это отталкивает с такой силой, что желудок сводит от боли, словно туда раскаленных углей насыпали, и начинает тошнить. Отстраняюсь, стряхивая с лица и рук воду, а с глаз пелену.

Больше он не разговаривает со мной, позволяет вымыть себя, послушно поднимая руки и выгибая спину под мочалкой, дает даже побрить его одноразовым станком, других все равно нет. Посвежевший, он кажется моложе, более нормальным, даже в глазах появляется тот знакомый, хоть сейчас и едва тлеющий огонек, с которым он взирает на этот мир. Как-то совсем по-особенному, не так, как привык я. С огнем в душе. И я бы хотел видеть его прежним – язвящим, нахальным, резким, а не обезличенным, как сейчас.

Каждую минуту проводить в напряжении – в тягость. Я не могу отвлечься в соцсетях – он всегда рядом; не могу посмотреть фильм, потому что ни черта не вижу – одно размытое пятно и шум фоном; не могу говорить с ним – он каждый раз нарывается на драку, хотя вроде бы ничего не делает, только то, чего прошу не делать я. Усталость размазывает по дивану, стоит только добраться до него. Вырубив свет и погасив ящик, утыкаюсь лицом к стене, поджав колени к груди и зарывшись носом в одеяло. Неспокойно. Я знаю, что он у себя в комнате, обещал, что ляжет спать, но страх за него не отпускает.

Словно почувствовав мои мысли, приходит сам. Почти неслышно, только атмосфера меняется, и я вместе с ней скидываю панцирь, теряя защиту. Ложится за мной, я даже смирился, пусть станет лезть с объятьями – ему это, видимо, нужно, но к тому, что произошло, я был не готов точно…