Текст книги "Потерянный мальчик"
Автор книги: Омар Саид
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
Омар Саид
Потерянный мальчик
Все персонажи и события являются вымышленными, и любое совпадение с реально живущими или когда-либо жившими людьми случайно.
Где-то в параллельной вселенной, если кто не понял.
Глава 1. Али
Али проснулся от пронзительного звука будильника, который оповестил о начале нового рабочего дня. Будильник стоял на тумбочке у изголовья кровати и яростно трещал, и Али с трудом удержался, чтобы не выбросить его в открытое окно.
Он приподнялся и сел на кровати, облокотившись на изголовье. Новый день своим безоблачным небом приглашал Али погрузиться с головой в бурные и вязкие потоки суеты.
Утро рвалось в спальню, ослепляя редкими лучами солнца, просочившимися сквозь неплотно зашторенное окно. Голова гудела от количества выпитого вчера алкоголя и от диалога, который то ли случился наяву, то ли привиделся в пьяном угаре.
Несмотря на головную боль, Али помнил, что сегодня был особенный день. Теперь всё будет по-другому и начнется новая глава в книге его жизни. Глава, в которой он будет автором и рассказчиком, но никак не второсортным актеришкой, исполняющим отведенные для него роли и выдающим всеми ожидаемые реплики. Нет, теперь эта страница была перевернута навсегда.
*Начало*
Али посмотрел на красный будильник, на этого бесстрастного разрушителя своих грёз, и стукнул по нему, прервав его писклявый вой. Али никак не мог привыкнуть к той какофонии, что исполнялась этим аппаратом каждое утро и была призвана будить Али.
Это было издевательски ужасное устройство, подаренное одним из бесчисленных родственников его жены. Разрушитель грёз был кроваво-красного цвета с колокольчиками наверху, служившими верно только одной цели – прерывать заслуженный сон несчастного Али. Стрелки его с острыми как бритва краями, словно опытный мясник, отсекали от бесконечного потока времени равные куски в виде секунд, минут и часов и внушали неподдельное отвращение.
Если бы такую штуковину подарил кто-нибудь из подчиненных Али, то он, без малейшего угрызения совести, выбросил бы этот чертов аппарат в мусорное ведро, но сие убожество было презентом самого дяди Гасана, а потому не подлежало утилизации ни в коем случае!
Каким-то неведомым образом этот будильник сконцентрировал на себе всю ненависть Али, которая крылась в его душе, к своей жизни и к своей судьбе. Возможно, разрушитель грёз был выбран на эту роль подсознанием Али потому, что именно это чудо науки и техники больше всего остального напоминало ему о том, что в той квартире, где он живет, нет ничего, что бы принадлежало Али по-настоящему.
В тот злополучный день, когда Али стал обладателем столь непревзойденного хай-тек устройства, дядюшка Гасан – смуглый низкорослый мужчина с пышной монобровью – впопыхах ворвался в ресторан, где отмечался день рождения Али, обнял именинника, прижался к его щеке своей гладко выбритой и обильно вспотевшей щекой, поднял тост за молодых, забыв, что он на дне рождения, а не на свадьбе, вручил Али красиво упакованную коробочку и поспешно удалился.
Напоследок он широко улыбнулся, предъявив всем присутствовавшим свои золотые зубы, которые, по его разумению, безусловно, как ничто иное, наиболее явно подчеркивали его высокий статус в обществе.
– Дядя Гасан – обладатель крупных плантаций цитрусовых на юге и многого другого, что он экспортирует за границу, – шепнула на ухо Али его жена Сугра, когда тот, с нескрываемой брезгливостью, вытирал салфеткой свою щеку, пытаясь избавиться от пота дяди Гасана до того, как он стал причиной сыпи на лице.
Новости о финансовом благополучии этого дядюшки не сильно смягчили недовольство Али, и ему захотелось вскочить из-за стола и оказаться поскорее под душем, натирая своё лицо, а вернее левую щеку, всеми имеющимися в наличии моющими средствами.
– Судя по количеству золота в его ротовой полости, бизнес идет в гору. – Али убрал руку от лица и взглянул на мокрую салфетку. «Прыщи – уже свершившийся факт. Спасибо, Гасан!» – подумал он про себя. – И, кстати говоря, чувствую, что последнюю пару зубов он приобрел на деньги, которые сэкономил на моем подарке, – язвительно заметил Али и протянул Сугре коробку, в которой лежал злосчастный красный будильник.
Сугра, обидевшись на справедливое, по мнению Али, замечание и в знак протеста, тем же вечером, когда гости уже разошлись, водрузила будильник на тумбочку у изголовья их кровати, прямо перед носом Али, от чего тот пришел в ярость, но, как это уже повелось в их семье, приглушил в себе желание возразить что-либо на эту вопиющую наглость со стороны молодой жены.
Каждый раз, когда он мысленно собирался, чтобы опротестовать какой-либо поступок супруги или очередную её глупую реплику, его останавливал лишь страх, страх услышать правду, ту самую, которая витала в воздухе, но которую они оба якобы не замечают, а незамеченная, она могла оставаться не озвученной.
Правда эта заключалась в том, что всё, буквально всё, что было у Али в данный отрезок времени, напрямую или косвенно принадлежало Сугре, так как было непосредственно или опосредованно приобретено на её средства.
Эта квартира, в которую Али не хотелось возвращаться, эта кровать, на которой он сейчас лежал, сопротивляясь началу нового дня, шкаф и вся одежда в нем, кухня и вся тамошняя утварь, и даже этот чертов будильник, перешли в собственность Али только благодаря тому, что он женился на Сугре. Такова была незавидная судьба бедного Али.
Без Сугры и её связей, а вернее без связей её папаши, Али так и оставался бы голодранцем. Единственная перспектива – прожить жизнь мальчика на побегушках, то есть стать или остаться никем.
Жизнь у него была одна, и прожить её, будучи никем, было нельзя. И он не допустил этого, по крайней мере, Али так думал. Все его друзья и знакомые стали «кем-то», нельзя было позволить им насмехаться над собой или, что хуже, жалеть его. Нет, Али отнял у них эту возможность, вырвал из последних сил. Он пресек гипотетические насмешки на корню, сделав единственно верный выбор – женившись на Сугре.
Его не мучают угрызения совести, он женился не для того, чтобы искупить свой грех перед ней или кем-нибудь другим и спасти свою душу. В существование души, да и в существование греха Али не особенно верил. Он судил просто: что грешно у одних народов – норма у других, так как же понять, какой из этих народов действительно придерживается Божьего замысла? Нет, в эти сказки Али больше не верил.
Али точно знал, что эти сказки придуманы одними людьми, чтобы руководить другими, но он выше этих глупых предрассудков, и им не удастся управлять им и его жизнью. Нет, он сам властелин своей судьбы. Все эти «предначертания», «предназначения» и прочие «пред» служат для одной цели, чтобы пролы11
Про́лы (англ. Proles) – беспартийный пролетариат в романе «1984» Джорджа Оруэлла.
[Закрыть] думали и поступали «правильно» во имя спасения своей «душеньки», в то время как узкая прослойка посвященных получает от жизни всё. Надежда в пролах? Конечно, в них, вернее, в том, чтобы они, не просыпаясь, отдавали всех себя «праведной жизни».
Али знал всё это, а ещё он знал, что главное в этой жизни – то, из какой машины ты выходишь, насколько дороги твои костюм и часы, а всё остальное – блеф, созданный, чтобы отвлечь внимание черни от их никчемного существования.
Все эти «он не богат, но он человек с глубоким внутренним миром» и «он бедный, но зато доброй души человек» – это казуистика, призванная назвать человека оборванцем, но при этом не оскорбить и показать ему, что он вроде тоже чего-то в жизни достиг, и конечно же, все вокруг безмерно его за это «уважают». «Уважение» – валюта, которой можно расплатиться с добрыми душой и внутренне глубокими пролами, чтобы не мешали спокойно доесть фуа-гра.
Необходимо, чтобы челядь не мешала тем, кто понял жизнь и суть вещей. А суть эта заключалась в том, чтобы было «хорошо» здесь и сейчас, а не в том, чтобы, намучившись вдоволь в этой жизни, потом вкушать «райские плоды» в мире ином. А что, если их нет? Ни плодов, ни иного мира? Нет, это всё – вилами по воде, главное – «хорошо» здесь и сейчас.
Поэтому-то, здесь и сейчас, Али – директор в своей собственной конторе. Поэтому после ужина с друзьями в ресторане он может встать из-за столика и сказать: «Я заплачу́». Вот что важно. «Я заплачу́» – это та свобода, которую он купил, женившись на Сугре. Свобода быть не собой, а кем-то лучше, кем-то богаче, не только и не столько внутренне.
Голодранство больше не угрожало и не висело дамокловым мечом над его светлой головой со времени прихода в его жизнь влиятельного и богатого тестя, который подарил двоюродному племяннику жизнь на вершине, до которой сам Али не добрался бы никогда, будь у него на это даже девять жизней, и это был неоспоримый факт.
Достойно ли Али заплатил за возможность жить на вершине? Он старался об этом не думать, но, скорее всего, переплатил, или ему только так казалось, он этого точно знал и старался не думать об этом, как и о многом в своей жизни.
Именно поэтому, вспомнив и вновь испугавшись участи прожить жизнь «как все», Али проглотил свои возражения, касавшиеся будильника, который жена поставила на его тумбочку, и промолчал, как уже неоднократно приходилось за неполный год их совместной с Сугрой жизни.
При желании выразить свой протест Али представлял, как его законная супруга напоминает ему о том, что он – всего лишь содержанка в этом доме, и не более того. Такого унижения, ему казалось, он не переживет.
Но пока этот скверный факт не был озвучен, с ним можно было как-то уживаться, вернее, не замечать его, или делать вид, что не замечаешь, или ещё как-нибудь отодвинуть его глубоко, на задворки сознания, к таким же нелицеприятным и неумолимым фактам, как необратимость смерти и налогов.
Глава 2. Черствость
Али встал с кровати и пошел в ванную, оставив мысли о том, чтобы выброситься из окна и, наверно, в последний раз в жизни совершить поистине мужской поступок. «Когда во сне умираешь, то просыпаешься наяву. Может, я проснусь где-нибудь в другом месте, и всё это окажется лишь дурным сном?» – подумал он.
После незамысловатых процедур по самогигиене он вышел из ванной и направился на кухню, где его, как и каждое утро до сегодняшнего дня, в течение уже почти года, ждали прекрасная супруга и вкусный завтрак.
Сугра сидела на стуле, облокотившись на спинку, положив ногу на ногу и просунув кисть левой руки между бедрами, как если бы она хотела согреть свои руки теплом своих худых бедер.
Она сидела за островом, находившимся в середине кухни. На столешнице острова, дожидаясь Али, стояли чашка с черным чаем и, заботливо разложенные, вазочка с инжировым вареньем, два блюдца и две чайные ложки.
В правой руке Сугра держала чашку с чаем, которая казалась огромной в её маленькой тоненькой ручонке. Её длинные, черные и волнистые волосы нежно спадали на худенькие плечи. В это августовское утро на ней были серая маечка и розовые трусики.
Минимализм в одежде Сугры открыл взору Али её стройные, загорелые ножки, и он остановился, чтобы вдоволь насладиться представшей картиной, перед тем как он приблизится к жене и проснувшаяся в нём нежность улетучится, не оставив следа.
С алых губ Сугры, ни секунды не нуждавшихся в помаде, тихо слетали слова какой-то песни, она напевала её своим бархатным голоском. Али сел на стул рядом с ней, и Сугра перестала петь. Повернув голову, она посмотрела на него своими темно-карими глазами.
Нежность, окутавшая Али и навеянная окружающей обстановкой: сладким запахом Сугры и мелодией, которая лилась из её уст, вмиг рассеялась, когда он вспомнил о своем положении в этом доме, а Сугра снова превратилась в законную хозяйку всего «тутошнего» имущества, а он – в пригретую собачонку, которую она подобрала на улице из жалости.
– Доброе утро, – сказал Али и поцеловал её в губы.
– Доброе. Как спалось? Что снилось?
– Я не запоминаю сны, ты же знаешь. – Али сел на свободный стул рядом с ней и придвинул к себе чашку с чаем и вазу с инжировым вареньем. – А как называлась песня, которую ты напевала?
– Если честно, я забыла название, только слова помню. – Сделав глоток чая, Сугра добавила: – Мой дедушка очень любил её напевать.
– А мой любил петь другую – «Ярче звёзд очей твоих краса». Но я тоже не могу вспомнить названия. – Али взял чайную ложку, и вазочка с инжировым вареньем быстро опустела.
– «Любимые глаза»22
Рашид Бейбутов «Любимые глаза».
[Закрыть] – вот как она называется, – сказала Сугра и мечтательно посмотрела в окно. – М-да… какие слова! Раньше мужчины умели признаваться в любви, – она игриво посмотрела на Али.
– Чего только не скажешь и не сделаешь, чтобы углубиться в теплое и влажное женское сознание.
– У меня просто нет слов, чтобы описать, как это пошло и ужасно звучит, Али. Не всё в жизни сводится к животным инстинктам. Есть и возвышенные вещи! – Сугра встала из-за стола и направилась в комнату. Али улыбнулся её словам, как взрослые улыбаются наивности маленьких детей. Дойдя до двери, она повернулась к Али и добавила: – Если ты так хочешь, то мы можем не завтракать вместе – раз это тебя так сильно раздражает, – не обязательно начинать утро с грубости. Допивай свой чай и одевайся. Тебе на работу пора.
После того как Сугра вышла с кухни, Али продолжал сидеть за столом, глядя в окно, за которым шумела уже давно проснувшаяся деревушка.
*Прибрежный бульвар*
За окном квартиры, в которой жили Али и Сугра, красовался во всей своей нынешней безвкусице прибрежный бульвар, омываемый водами озера, которое местные называли морем. Иностранцы уже успели удалиться после утренней пробежки, теперь по бульвару сплошь и рядом были рассыпаны школьники и студенты, прогуливавшие уроки и пары.
Некоторые, собравшись в кучки, что-то напевали под гитару, кто-то, в одиночестве, с догорающей сигаретой в руке, сидел у самого моря, на серой плитке, наблюдая за волнами, пытаясь таким образом вызвать хоть какой-то интерес к своей «страдающей» персоне.
Были среди них и те, кто выбрался сюда ради бесцельной прогулки и возможного знакомства с противоположным полом, в ущерб такому глупому и никому не нужному времяпрепровождению, как просиживание штанов в школе или вузе. Так в своё время поступал и Али.
«О чем же потом вспоминать в старости? – думал он. – О том, как сидел на уроках? Или как зубрил предметы? Или лучше вспоминать, как зажимал очередную якобы недотрогу на лестничной площадке между этажами в школе? Глупо даже вдаваться в такие рассуждения – тангенс, котангенс всегда проиграют в молодом теле гормонам, льющимся через край».
Кроме школьников и студентов, были на улицах и люди, которые случайным образом давно сменили парты в классах на рабочие столы в офисах. Они, получив долгожданный отпуск, толпились у машин, укладывая в багажник пакеты с купальниками, питьевой водой и провиантом, чтобы через пару часов или же раньше оказаться на берегу бескрайнего озера-моря.
В этот день, как и всегда, дул ветер, и каждое его дуновение несло за собой на берег свежесть моря вперемешку с мерзостью сливаемых в него нечистот. Лаская море своими сильными порывами, ветер поднимал волны, кружил их в страстном танце, а когда они ему надоедали, он, без капли сожаления, разбивал их о камни на берегу: такова была природа этих страстных отношений.
Глава 3. Легкая интрижка
Али, в сером костюме и белой рубашке, сидел на заднем сиденье автомобиля премиального класса, который был подарен ему тестем в день их свадьбы с Сугрой. За рулем автомобиля был его личный водитель, в котором не было никакой нужды, что понимали как сам водитель, так и Али.
Водитель нажал на педаль газа, и машина плавно тронулась с места, а за окном побежали прочь дома, деревья, фонарные столбы, прохожие и прочие случайные свидетели триумфального шествия Али на работу. Ни у кого из его друзей и знакомых не было личного водителя, а у Али он был!
Был, потому что то ли тратить деньги Сугры было не жалко, то ли деньги Сугры сами собой как-то легко тратились; ответить однозначно Али не мог: он не приложил усилий и труда, чтобы их заработать; не пришлось голодать, чтобы их отложить и скопить; не пришлось ради них спать с богатой старухой – нет, всего этого он избежал, благодаря своему правильному «выбору». Вместо богатой старухи каждую ночь в постели его ждала молодая и очаровательная Сугра.
Но каждый её косвенный намек на то, что он неразумно расходует полученные средства, был как пощечина по его мужскому самолюбию, а каждая неоправданная трата была пощечиной в ответ. И именно так виделась Али сложившаяся в его доме обстановка.
Водитель нажал на педаль тормоза, и машина, плавно сбавляя скорость, остановилась у высотного офисного здания, в котором располагалась контора, где Али хотя и числился генеральным директором, но появлялся на работе редко, предпочитая проводить время более продуктивно.
Под более продуктивным времяпрепровождением Али понимал занятие сексом со своей секретаршей – Тути. Оба они именовали свои отношения «легкой интрижкой», потому что Тути, как и Али, была семейным человеком, и «легкость» этой «интрижки» позволяла им обоим не задумываться над серьезностью их деяния. Совершая поступки, люди соглашаются нести ответственность за их последствия, но это было не про Тути и Али.
Контора, в которой Али числился генеральным директором, была дочерней от холдинга его тестя и, так же как и машина, была подарком ко дню свадьбы.
В целом свою свадьбу Али величал не иначе как «долгожданное вознаграждение», и ему очень нравилось именно это определение случившего в тот день события. По его мнению, само вручение ему всех этих «благ», включавших в себя не только машину и должность генерального директора, но и квартиру в центре, и домик у моря, прошло «излишне пафосно и чересчур напоказ», но Али не сильно сопротивлялся, когда ему всё это вручали.
*Свадьба*
После того как музыка смолкла и гости расселись за столами, на середину зала в ресторане, где проходило сие торжественное событие, вышел отец Сугры – Рауф-муаллим33
Муаллим и ханум прибавляется к имени в знак уважения, как господин или мистер. Муаллим – к мужчине, ханум – к женщине.
[Закрыть], держа в руке микрофон. Он начал свою речь с того, что они с Анаром – отцом Али, хоть и были только двоюродными братьями, дружили с самого детства как родные, и вспомнил пару былых передряг, в которые они вместе попадали и также вместе благополучно выбирались.
– И когда я услышал, что у Анара и Самиры будет мальчик, – сказал он, смотря на родителей Али, – я подумал, что двое столь сильно уважаемых мною и близких моему сердцу людей воспитают лучшего друга для моего будущего сына или лучшего мужа для моей будущей дочери. Спустя два года Всевышний подарил мне Сугру. И сегодня, на её двадцать первый день рождения, моя мечта сбылась, и мы собрались здесь, чтобы отметить союз двух прекрасных сердец, – он повернулся лицом к столу, где вдвоем сидели Сугра в роскошном белом платье с глубоким декольте и Али в белом костюме. – Я поднимаю этот бокал за вас, дети мои, и желаю вам счастья и семейного благополучия. А это, – он вынул из кармана ключи от автомобиля, – небольшой подарок от меня, – он подошел к их столу, остановился перед Али и протянул ему ключи. Пребывавший в приятном смятении Али встал из-за стола, взял ключи и, расплывшись в довольной улыбке, пожал обеими руками руку Рауф-муаллима, наклонившись чуть вперед. Рауф тоже наклонился вперед и прошептал Али на ухо: «Слышал, у тебя нелады с трудоустройством, надеюсь увидеть тебя после медового месяца в офисе твоей конторы, Али-муаллим», – многозначительно моргнув левым глазом, он ушел прочь от стола, раздались аплодисменты, после чего снова заиграла музыка.
Гостей на свадьбе было всего лишь сто человек, что, по меркам маленькой деревушки, в которой обитали наши герои, было немного. Из всех присутствовавших, кроме своих родителей, отца Сугры и двух своих друзей – Мурада и Заура, Али мог опознать человек двадцать, не больше, остальных же он видел в первый, и скорее всего, последний раз в своей жизни.
Когда свадьба была в самом разгаре, Али с друзьями отлучились на перекур. В кабинке туалета Али забил косяк травы, после чего они втроем скурили его в ближайшем укромном месте.
– Кажется, я продал душу дьяволу, даже не прочитав, что было написано внизу контракта мелким шрифтом, – Али вдруг разоткровенничался и признался друзьям.
– Не беспокойся, – отозвался Мурад, – там было написано «с сего дня Али, зять Рауф-муаллима, назначается королем нашей маленькой деревушки и наследником многомиллионного состояния Рауфчика».
– Вот именно, теперь я не Али, а – зять Рауфчика, – грустно заметил Али. – И с каких пор ты называешь моего тестя Рауфчиком? Это прозвище отдает голубизной. – Несмотря на явное отсутствие шуток в их разговоре, все трое засмеялись – видимо, трава начала действовать. На их громком смехе воспоминания о свадьбе заканчивались, так как уж слишком много чего Али смешал и употребил в этот вечер, чтобы поскорее забыться.
