Текст книги "Нам нельзя"
Автор книги: Оливия Лейк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)
Оливия Лейк
Нам нельзя
Глава 1
Кайла
– Привет, Бука! – поздоровалась я, взлохматив рыжие волосы брата.
– Привет, – буркнул он, продолжая рубиться в какую-то стрелялку. У нас не гостиная, а поле боя, только вместо поверженных врагов обертки от сникерсов и грязные стаканы с пепси. В школе каникулы, дома бардак – какое время года? Правильно, лето. – И не называй меня так! – добавил, наградив меня враждебным взглядом.
Так, когда там начинается переходный возраст? Неужели в восемь лет?! В общем-то, реакция понятна: моего брата звали Ричард (не Львиное сердце вообще!), но все сокращали до милого Риччи, а я называла Букой. Он так часто и до колик смешно выпячивал нижнюю губу, когда обижался, что я не устояла и дала ему прозвище. Возможно, я забыла бы об этом – брат уже подрос! – но после того, как он украл у меня пачку прокладок и с такими же мелкими поганцами приклеил их на школьный забор – от меня меня снисхождения можно не ждать! К директору вызвали маму. Бука получил по шее. Ну а опозоренная я убирала следы его проказ! Я убирала! Пострадавшая сторона вообще-то!
– Приберись здесь, – пригрозила, прихватив из холодильника сэндвич. – Скоро мама с Дэвидом приедут.
– Отвали, – отмахнулся Бука. Я же говорила, засранец.
– Окей, – согласно пожала плечами. – Тогда скажу маме, что ты мучил соседскую кошку и тебя нужно оставить на перевоспитание со мной, – даже помотала пальцем перед испуганным лицом. Как хорошо быть старшей сестрой. – Никакого тебе Диснейленда!
– Ладно, – он отложил джойстик и взял одним пальцем обвертку с растаявшими остатками шоколада. – А ты почему не поедешь?
– Взрослые дела, – бросила, поднимаясь к себе.
– Ой-ой-ой! – передразнил Бука.
Я не стала реагировать. Еще на всякую мелюзгу энергию тратить. Я давно познала дзен в общении с мужским полом (с теми, у кого мозгов, как у страуса) – не замечать! Самая лучшая тактика. Увы, мой брат относился к таким. Надеюсь, это пока, но не исключаю и худший исход.
Когда дверь спальни оказалась плотно закрытой, я переоделась и, включив ноутбук, задумалась над пустым листом. Каникулы начались у всех, только нам, студентам третьего курса, нужно было за лето подготовить проект мини-расследование и к началу учебного года поделиться результатами. Я не против поработать – знала на что иду, выбирая журналистику, – но что расследовать-то?! Монтерей – самый благополучный город. По всем фронтам просто! Это только в фильмах у богатых и респектабельных куча тайн и скелетов в шкафу. Нет, может и есть у кого офшоры на Кайманах, но я не налоговая служба! Сейчас парой незадекларированных миллионов никого не удивить. Мне нужна сенсация! Хотя бы местного разлива.
– Здесь же ни черта не происходит! – в сердцах хлопнула по столу я. Капитан Вольц об этом позаботился.
Правда, мистер Саммерс, мой научный руководитель, справедливо заметил, что хороший журналист везде найдет сенсацию. Окей, будем искать.
Я поднялась, взяла бинокль и подошла к окну – буду материал собирать. Нет, я не вуайерист какой-нибудь, просто мне нравится наблюдать за людьми.
Так, что тут у нас: домработница миссис Дарст поливает розовые клумбы, а сама хозяйка наблюдает. Она что, считает?! Девушка в садовых перчатках и переднике прошла с лейкой сначала по часовой стрелке, затем против. Это что еще за техника? Может, ритуал какой-нибудь? М-да, так себе сенсация. У богатой домохозяйки крыша от безделья поехала. Боюсь, в колледже не оценят.
О, наш химик домой приехал. С соседями мы жили на приличном расстоянии – заборами не терлись, – но обзор из моего окна прекрасный. Машину не стал загонять в гараж, только пакет с продуктами взял. Химия у меня была на первом курсе, но мистера Росса нельзя просто взять и забыть. Во-первых, мы соседи, во-вторых, мужчина он видный: холостой, молодой, привлекательный и обходительный. Одевался не хуже калифорнийских модников, а дизайнерские очки только подчеркивали, что он на голову выше местных казанов с не обсохшим молоком на губах. В общем, девчонки пищат. Мне лично он напоминал Профессора из «Бумажного дома» – с интеллектом полный порядок.
От разглядывания филейной части нашего химика отвлек мобильный. Марсия. Нам с ней на пару искать материал для расследования.
– Привет, – поздоровалась я, принимая видеозвонок.
– Как дела на фронте?
– У меня только симпатичная задница мистера Росса и странный способ полива цветов.
– Не густо.
– Угу.
Мы поболтали с полчаса, потом вернулись родители и нужно было спускаться к ужину. За столом обсуждали будущий трехнедельный отпуск: Дэвид много работал, ему катастрофически необходима перезагрузка, желательно подальше от Монтерея. В охапку семейство и вперед, кричать «Алоха!». Это первые две недели, потом обещанный младшему Диснейленд. Меня отчим не уговаривал поехать, знает, что это бесполезно. Пусть чета Лавалей с отпрыском повеселятся, а я, брошенная и несчастная, останусь одна. В шикарном доме с бассейном, хамамом и холодильником, набитым деликатесами – ой, да я так плакать буду! Обрыдаюсь просто! Ага, конечно!
– День первый, – включила диктофон. – Мыслей ноль, но я работаю над тем, чтобы их стало хотя бы на одну больше.
– Тук-тук, можно? – заглянула в дверь мама.
– Отбой, – сказала диктофону и махнула рукой, приглашая войти.
Она присела на кровать, любовно разгладила невидимые складки одеяла.
– Мама-а-а, – протянула я. Обычно так начинались не очень приятные разговоры.
– Ты точно не можешь поехать с нами? Найдешь сенсацию на Гавайях.
– Мам, мистеру Саммерсу нужен материал отсюда, а не оттуда, – выразительно показала пальцем я.
– Эрик, приезжает, – тихо сказала она. – Будет присматривать за тобой.
Я на мгновение замерла. Что? Что?!
– Мама, мне двадцать лет и нянька мне не нужна!
– Он не нянька, – мягко попеняла она. – Это и его дом тоже.
Я нарочито небрежно фыркнула, скрывая за легкой нетерпимостью страх. Я не хотела жить с Эриком Лавалем под одной крышей. Я не могла жить с ним один на один три недели! Боже, за что ты так наказываешь меня?!
– Дэвид приглашал его с нами – Эрику же без разницы откуда работать, но он не захотел, сказал: зачем ехать к океану, если мы живем возле него.
Я закатила глаза, представляя, как он это сказал, а еще почему он не хочет ехать – из-за двух чужеродных элементов: меня и мамы. Риччи отчего-то он считал своим. Но они действительно родные по крови.
– Так что можешь рвануть с нами, – мягко настаивала мама. Она не знала основной причины нашей взаимной неприязни, но поскольку и сама не раз сталкивалась с надменным пренебрежением пасынка, понимала мою позицию. Но не разделяла, конечно. Ей бы хотелось, чтобы в семье Лавалей царил мир да согласие, вот только я не Лаваль. Я Кайла Хьюз! С Дэвидом у меня были хорошие отношения, но угождать кому-то и отказываться от своих корней я не собиралась.
– Не получится, – накуксилась я. – А он знает?
– Думаю, Дэвид сказал ему.
Странно. Почему тогда Эрик решил приехать? Мы упорно избегали друг друга на протяжении последних двух лет. Так что же изменилось?
Наши отношения были сложными. Сложными с первого взгляда. Только не любовь. Ненависть. Его ненависть.
Мне было двенадцать, когда мама ласковым шепотом объявила, что беременна. Что она выходит замуж, и мы переезжаем в Монтерей. Я была в шоке, но не против. Отец ушел в магазин за молоком, когда я была маленькой, да так и не вернулся. Покупает, наверное. До сих пор. Мы долго жили одни, потом появился мужчина. Это было непривычно. Дэвида Лаваля я просто не могла считать отцом – слишком большая уже была, но и в штыки не воспринимала – понимала все, да и в школе половое воспитание уже началось.
Мама говорила, что у него сын всего на четыре года старше меня. Я думала, что у меня будет старший брат. Как же я тогда ошибалась!
Эрику было шестнадцать, и он возненавидел нас с мамой с первого взгляда и даже не пытался скрыть своих чувств. Сложный возраст в самом своем неприглядном свете. Поначалу я не понимала, откуда столько агрессии и ненависти. Они с Дэвидом тогда постоянно ругались, кричали друг на друга, маме доставалось и мне прицепом. Нет, до рукоприкладства не доходило, но заносчивые выпады, уничтожающие замечания и полный игнор на людях подпортили мою адаптацию в новом городе.
Уже позже, когда я попыталась разобраться в тонкостях отношений матери и отчима, узнала, что познакомились они, когда Дэвид был в командировке в нашем родном Сан-Франциско. Он повредил руку – чем адвокат может пораниться я так и не поняла – и мама, тогда еще работавшая медсестрой, помогла ему. Роман закрутился стремительно. Вот только Дэвид был женат, хоть и на грани развода. Когда мама забеременела – развод стал неминуем.
Эрик, естественно, считал мою мать разлучницей. Выросший в семье преуспевающего адвоката, полной и благополучной, с детства имевший все, что нужно и даже не нужно – да, его мир рухнул! Появление чужой женщины, которая, по его мнению, и в подметки не годилась родной матери, было расценено, как личное оскорбление. Откуда я это знала? Потому что Эрик об этом кричал!
Я не представляла, каким он был до нашего появления, но после – стал последней сволочью. Мы были триггером, а от них избавляются. Эрик наотрез отказался поддерживать отношения с новой семьей отца. Они с матерью собирались уехать в Лос-Анджелес. Элеонору Лаваль я так и не увидела – она не справилась с управлением и попала в аварию. Погибла на месте. Ее сын, естественно, остался с отцом. Ему просто некуда было деваться до совершеннолетия.
Думаю, не нужно говорить, что взросление у меня было тяжелым. Жить под одной крышей было невыносимо. Именно поэтому мне очень сложно было прижиться в Монтерее.
Меня не принял сводный брат. Не принял он, а за ним и свита. Эрик был неизменным королем школы, и это не фигура речи. Свою корону он все-таки получил на выпускном балу. Еще одно доказательство своей крутости. По нему с ума сходили все мои одноклассницы! Хотелось бы сказать: «Да что вы в нем нашли?!» Но даже мне понятно что… Эрик и в шестнадцать был выше отца ростом, по-мальчишески худыми, но уже с широкими плечами и дьявольски обаятельной улыбкой. Да, я видела ее иногда, но мне ни одна не предназначалась. Мне доставался только презрительный прищур ледяных голубых глаз и надменно вздернутый подбородок. С возрастом Эрик не подурнел, не обзавелся прыщами и не отрастил пузо – ну какое пузо в двадцать четыре! Увы. А вот характер остался прежним – козел, в общем, мой сводный брат.
Конечно, со временем жгучая ненависть сменилась глухим раздражением, и работало оно почему-то только в отношении меня. С отцом у него постепенно нормализовалось все, Риччи Эрик даже полюбил, с присутствием мамы свыкся, а меня терпел, иногда казалось, что из последних сил. Когда он поступил в Беркли и уехал – мне стало легче дышать.
Домой приезжал редко: на Рождество и иногда на каникулы, но ненадолго и в основном зависал с друзьями.
– Рождество… – проговорила вслух, когда мама ушла. Самое паршивое Рождество. Да, я больше не любила этот праздник, как и свой день рождения. И во всем виноват Эрик. Прошло два года, а я помнила все, словно вчера было…
Сочельник, два года назад
Мама настояла на покупке нового платья – Рождество ведь! Ну и мой день рождения, конечно. Повезло же родиться в самый главный праздник в году! Увы, я всегда буду на втором месте, здесь без вариантов вообще.
– Тебе нравится? – с надеждой спросила она, а сама расплакаться готова. Я кивнула. Даже если бы на мне был мешок надет, все равно сказала бы, что это самая потрясающая мешковина. Когда на тебя так смотрят – по-другому нельзя. Хотя платье действительно роскошное.
Мама считала, что в восемнадцать девушка становится молодой женщиной, значит, выглядеть и вести себя должна соответствующе. Поэтому наряд был подобран утонченный, элегантный, в меру откровенный. Черное бархатное платье обволакивало мою по-девичьи стройную фигуру, как ласковый футляр: руки до самых запястий, грудь, которая могла быть и побольше, но зато высокая и крепкая, бедра, подчеркивая крутой изгиб.
– Какая ты красивая, – всхлипнула мама, усадив меня на низкий пуф перед туалетным столиком. Мы с ней были похожи: те же пушистые рыжие волосы, карие глаза, тонкие черты лица. Лично я маму считала красавицей, даже в сорок она могла похвастаться стройными ногами и свежестью, свойственной юности. А вот я: рот великоват, нос длинноват и эти веснушки на плечах. Скорее бы лето. Загорю, так, что ничего видно не будет!
Она до блеска расчесала длинные волосы и собрала в небрежный низкий пучок.
– Готово!
Пока мама накрывала на стол, а отчим ей помогал, я, отогнав Риччи, осторожно пошла на поиски Эрика. Я слышала, что они с Картером собирались на какую-то вечеринку после ужина. Дэвид с его отцом были дружны, и чета Трэвер должна прибыть к восьми часам, а вот сын уже приехал. Я хотела поговорить с Эриком до прихода гостей. Кто-то из нас должен начать вести себя по-взрослому – я решила примерить эту роль на себя и положить конец нашей затяжной холодной войне.
Он приехал только вчера и вел себя до крайности пренебрежительно. Шесть лет мы с матерью живем в этом доме, и если с ней он смирился и даже перестал делать вид, что она пустое место, то меня либо игнорировал, либо обижал. Сволочь он, и мне это надоело! Какие вообще у него проблемы?! Я в чем виновата перед ним?!
Приоткрыла дверь в бильярдную – нос тут же пощекотал запах вишневого кальяна. Свет приглушен, парни неспешно катают шары, прикладываясь к бокалам с янтарной жидкостью. Они совершеннолетние, им можно, а вот мне до двадцати одного даже шампанское только по праздникам и под присмотром матери. Да ради бога, не очень-то и хотелось!
Я уже приготовилась постучать, как услышала ленивый голос Картера:
– Слышишь, а твоя сестренка похорошела.
Они вместе учились в Беркли, только Эрик изучал информационные технологии, а его товарищ по песочнице – финансы. В общем, виделись мы с ним так же редко, как с самим Эриком. Я почувствовала себя польщенной. Картер был симпатичным, хотя тем еще говнюком. Но, конечно, до статуса главного козла не дотягивал, да и занят титул. Моим сводным братом занят.
– Какая она мне к черту сестра, – сухо отозвался Эрик.
Я упрямо сжала губы. Со мной родниться он ни в коем случае не желал – недостаточно хороша для него!
Эрик взял бокал и взглянул в зеркало, направленное на дверь. Наши взгляды схлестнулись, как два безжалостных клинка. Он всегда на меня так смотрел, остро, с надменным прищуром, словно душу заживо вспарывал. В холодных голубых глазах блеснул яростный огонек, я приготовилась к очередному болезненному выпаду – привыкла уже.
– Знаешь, – расслабленно начал Эрик, – как по мне – она страшненькая. Хоть лицо подушкой накрывай.
Картер рассмеялся, а я сглотнула горькую слюну. Эрик знал, что я слышу, специально сказал, чтобы обидеть меня, и удар достиг цели. Рождество, как и мой день рождения, безнадежно испорчены…
Три часа ночи. Все спали. Кроме меня, естественно. Я пугала Санта-Клауса. Сидела в гостиной и смотрела, как неспешно загораются огоньки, затем так же медленно умирают, чтобы возродиться через мгновение. Камин мерно потрескивал, догорая; в носки мама щедро насыпала сладостей – вот Риччи обрадуется, потом, конечно, обязательно сляжет с острым дерматитом. Под огромной елкой гора подарков. Мне сегодня досталось больше всех, по двойному тарифу. Я механически улыбалась и благодарила родителей и гостей, а в душе чувствовала себя оплеванной. Эрику удалось изгадить даже любимый праздник. Это я про Рождество, к дню рождения в принципе равнодушна. Хорошо еще, что не подарил какую-нибудь отвратительную гадость. Он вообще никогда ничего мне не дарил. Никогда.
– Сволочь, – тихо выругалась и пошла на кухню. Заем свою печаль шоколадным тортом, а потом забуду все. И планы по примирению тоже забуду! Пусть идет туда, куда положено всяким козлам!
Ночь была темной и безлунной. Тучи набежали неожиданно, и даже запахло дождем. Я распахнула стеклянную дверь, впуская свежий океанский бриз. Мы жили не у воды, но и сюда долетал соленый аромат. Глубоко вдохнула, ощущая мурашки на руках и ногах. Или это не от холода?
– Не спится? – услышала и резко обернулась.
Эрик стоял, лениво прислонившись к косяку. Темные волосы, еще вечером уложенные идеально, взлохмачены, взгляд с туманной поволокой, мутной, безумной. Эрик скинул джемпер, оставаясь в одной футболке и джинсах, бросил на стул и подошел ближе.
– Празднуешь? – облокотился на стол сильными руками, сверкая мудреной татуировкой, покрывавшей всю правую руку. Я машинально отодвинулась дальше – нам рядом всегда невыносимо тесно. Лучше в разных комнатах, городах или вообще планетах. – Отвечай, – вяло скомандовал он.
– Не твое дело! – воинственно вскинула голову. Командир нашелся!
Эрик тихо рассмеялся, скользнув тяжелым взглядом по моим голым ногам и, взяв (мою!) ложку, положил в рот кусочек шоколадного бисквита. Он пьяный, что ли? С чего это решил снизойти до разговора со мной?
– Херня, а не торт, – брезгливо поморщился. Кто бы сомневался! От мистера «Сволочного козла» другого ожидать нельзя было.
Я обошла стол, чтобы наши траектории с опасно притихшей версией Эрика Лаваля не пересеклись – у него слишком странное настроение, биполярочкой попахивает.
Он оттолкнулся от опоры, пошатнувшись неслабо. Никогда его таким не видела. Но мы в принципе редко встречались, хоть и состояли в одной семье. Я поймала его за руку – не хватало утром объяснять родителям погром на кухне.
Эрик навалился на меня, обжигающими ладонями стискивая талию, обжигая терпким дыханием висок. Меня током прошибло от его близости. Кровь к лицу прилила. Странное чувство забилось в животе, словно бабочки наружу выбраться хотели. Такое разве бывает?! Я ведь терпеть его не могу?! Тогда почему поток эндорфинов смел без остатка серое вещество, которым бог меня наградил?
Горячие руки неспешно скользнули вниз, касаясь ягодиц, забираясь под короткие шорты. Я часто задышала, упираясь в широкие плечи. Где-то на задворках сознания мелькнула мысль, что все это неправильно, противоестественно. Он же мой брат! Да, не по крови, но мы жили много лет в этом статусе, пусть ненавидели друг друга, но терпели, понимая, что теперь наши жизни навсегда пересеклись. Почему же я тогда взгляд не могу отвезти от ледяных глаз?
– Эрик… – выдохнула с мольбой, только о чем просила: чтобы отпустил, или, наоборот? Он резко подхватил меня и усадил на стол. Руки по обе стороны положил, смотрел, не моргая даже. Все, не убежать от него, если сам не отпустит. Не сжалится.
– Я не поздравил тебя, – хрипло произнес, блуждая взглядом по моему лицу, изучая, словно и незнакомы мы, будто видит впервые. До волос дотронулся: сначала осторожно, затем зарываясь полностью, шею оттягивая. Я машинально губы облизнула, застыв перед ним, как добыча перед хищником. – Да или нет? – спросил, не объясняя.
Конечно, нет!
– Да, – несмело шепнула, и он обрушился на меня. Как смерч опасный завертел и закружил. У Эрика были мягкие губы, а поцелуи жесткие, властные, запретные. С терпким привкусом дорогого виски и бесшабашной молодости. Меня никогда так не целовали. Слюнявые потуги моих сверстников ни в какое сравнение не шли. Тот опыт повторять не хотелось, а этот, как запретный плод, слишком сладок. Значит, грядет расплата. Перворожденная грешница Ева всем это доказала.
Эрик оттянул мою губу, прикусывая, и я вернула ему ласку: за шею обняла, в волосы темные зарылась, густые и мягкие, с запахом чего-то горького и сладкого. Я рвано вздохнула после жарких поцелуев, когда он в шею впился, метки свои оставляя, до боли, странной, незнакомой истомой низ живота прошивая.
Бретелька пижамной майки соскользнула, вторую сам Эрик стянул, медленно, неспешно, взглядом меня гипнотизируя, не давая сомнениям в разум пробиться. Соски тут же затвердели, почувствовав прохладу рождественской ночи, а в душе жарко, в сердце жарко и между ног жарко. Непривычно и пугающе. Он потянул меня на себя, теснее прижимаясь, чтобы ничего не мешало ощутить тело его каменное. Эрик бедрами повел, потерся об меня с хриплым стоном. Мы были в одежде, но я остро ощущала давление между ног, было приятно. Очень.
Я шумно втянула воздух, когда он коснулся меня: сдвинул на бок тонкую ткань шорт вместе с кружевной полоской трусиков. Погладил, с напором раздвигая нежные складочки, надавил на вход, пробивая путь внутрь.
– Нет! – испуганно свела ноги, только сейчас осознав, что мы собирались сделать. Нам нельзя! А если увидят, узнают?! – Нам нельзя…
Моим первым мужчиной не может стать сводный брат! Это противоестественно!
Эрик моргнул несколько раз, даже головой тряхнул, словно ото сна избавляясь, затем на меня посмотрел, презрительно, надменно, как только он умел.
– Мамаша на отца запрыгнула, а ты на меня решила?
Я тихо ахнула. О чем он?!
Эрик приблизил свое лицо к моему, но во взгляде не было больше мутной поволоки. Страсти не было.
– Когда я буду здесь – беги, поняла? Сваливай, куда хочешь. Чтобы не видел тебя больше. Ясно?
– Да иди.
– Ясно? – встряхнул меня грубо.
– Ясно! – крикнула и оттолкнула его, спрыгивая со стола, придерживая сползший на талию топ, губы кусая, чтобы слезы не брызнули. Какая же он сволочь! Сам полез, а меня обвиняет.
– Ненавижу тебя, – выдавила и бросилась прочь. С этого дня я ненавидела Рождество и свой день рождения. Мерзавец Эрик Лаваль и их у меня отнял.
Я отогнала наваждение. Нет, этих демонов я победила. Та ночь больше не отзывалась стыдом и тупой болью в груди. И встречи с Эриком больше не страшили. Да, поначалу я избегала его с утроенным рвением, да и он стал приезжать домой еще реже. Но сейчас я готова встретиться с призраками прошлого лицом к лицу.
Я спрыгнула с кровати, подошла к большому зеркалу, разглядывая свое отражение. Нет больше наивной дурочки с острыми коленками и глупым желанием стать ближе к нему, Эрику. Меня теперь нелегко соблазнить, запугать и даже обидеть. Взгляд упал на голые ноги: черт, а коленки до сих пор острые, но желания сблизиться со сводным братом точно нет!
Я взяла диктофон и сделала запись:
– Впереди полный капец!
