Текст книги "Ноты в венах"

Автор книги: Olivia Patterson

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Глава 2

В горле комом стояла сухость. Я открыл глаза, не ожидая увидеть ничего хорошего.

Наверно так бы выглядел постапокалипсис. Люди, не живые не мертвые, лежали обездвиженные и почти бездыханные. Все без исключения: парни, девушки, подростки… И абсолютно все с бесцветными волосами. Внутренности скрутило от ужаса, я долго не решался сдвинуться с места. Во время нашего выступления что-то произошло, и такое точно не могло произойти из-за меня. Некоторые лампы в помещении лопнули, их свет растекался по стенам, словно кровавые следы. Я пригляделся к телам, из ушей всякого, к кому я присматривался, текла кровь.

Может я и сам мёртв, и моя душа скоро вспорхнет в небеса? Я ощупал свои уши, и крови не обнаружилось. Я перевел взгляд на сцену. Эмили также не двигалась, но её дыхание было заметнее, чем у остальных людей, волосы не потеряли цвет и её уши были целы. Одно имя заставило меня содрогнуться, когда всплыло в сонном сознании. Джек. Где же он? Я быстро дошагал до того места, где мы стояли. Его не было. Я продолжил перешагивать через людей, не обращая внимания на внутренние замечания о какой-нибудь невзначай появившейся плохой примете. Всё было напрасно ни одежды, ни силуэта Джека я не увидел. И после того, как грудь начала стесняться пассивной паникой, я вдруг понял, что он, может быть уже на ногах, присоединился к серой армии ни живых и даже не мертвых людей, которых я, поднимая голову, видел в фойе, которые апатично бродили в поисках звуков.

Взглядом я нашел уборную и вскоре стоял перед зеркалом в комнате, с резкими и кислотными граффити. Приглушенный свет выделял переливающиеся прядками атласно синие волосы. Я помню, каким цветом назвала их моя мама. Цветом океана. Растительность на лице, в отличие от волос на голове была неприметной и только чуть отдавала синим.

Переносица выглядела потрепанно, низко сидящие брови смотрелись сердито или устало , под желто-песчаными глазами сидели синяки, и больше ничего. Почему меня не покалечило? Ответ я наверняка успею найти позже. Я направился к выходу.

Перешагивая через людей, будто не желая разбудить несколько десятков детей в сонный час, я не хотел смириться с тем, что они тяжело пострадали. Через 14 перешагиваний я обнаружил чьи-то наушники и плеер. Раз волосы их обладателя не горят, то ,значит, он перестал слышать. Следовательно, они ему ни к чему. Я подобрал находку.

– Так, хорошо, подписка на ITems,– я выключил их и засунул в карман толстовки, положив деньги в карман предполагаемого владельца.

Несмотря на то, что по ощущениям я спал долго, на улице было примерно около 3 часов. Везде было тихо. Я, как будто, сам оглох, и силы стремительно покидали меня. К дому пришлось добираться пешком.

Было рано думать о том, как хоть кому-то помочь, было поздно думать о том ,мог бы я вообще кому-то помочь. Я дошел до своего магазина. Холодные фонари освещали путь. Беспробудно спали покинутые машины. На дорогах, в парках, в окнах домов никого не было. Я видел силуэты, которые бесцельно куда-то шли, потерянные в тишине. Я зашел в магазин и меня колотило от страха.

Дверь магазина была открыта, инструменты раскиданы. Сэм должен был успеть …Он не успел. Я ринулся назад на улицу, осматриваясь вокруг, его не было.

Я опасался шуметь, но что было делать без сил. Заперев дверь, опустив рольставни, я подошел к фортепиано, поднял крышку и положил руки на клавиши. Во время некоторых уроков по заучиванию партии, я от скуки пытался жать на клавиши таким образом, чтобы они не издали звука. Это получалось если нажимать медленно и плавно. Блики, проходящие через тонкую щель между стеной и жалюзи, падали на лакированные клавиши. Я все не решался, и лишь тихонько давил.

Приняв успокоительные, я сыграл пару этюдов и одну прелюдию. Позже я включил новости. На экране, не исчезая, горела инструкция, и, облокотившись на колени, я стал читать:

– На город был совершен теракт. По всем данным, группировка, совершившая его – организация по нелегальным музыкальным боям «Чёрная филармония»,– в легкие порывисто ворвался воздух. Я обхватил руки и продолжил читать.– Теракт был совершён одним из запрещенных сочетаний звуков, на критической частоте. По предположениям, пострадали все жители и туристы города. Если среди выживших есть те, кто не потерял слух. Внимание! Не выходите на улицу. Как вы знаете, в телах глухих людей образуется диссонанс, который при выходе из носителя, отравляет организмы слышащих людей. Вооруженные силы с других регионов уже в пути. Берегите себя!

Несколько секунд я чувствовал, как холодеют пальцы, и цепенеет тело. Необходим был сон. Встав, я доплел до дивана и, наконец, прикрыл падающие от опустевшего взгляда веки. В двери кто-то резко стал колотить.

– Кто-нибудь! Мама! Открой! Впусти!– прокричали тонко и визгливо.

Я шарахнулся к двери и осторожно её отпер.

– Нельзя просто так колотить двери магазинов . Ты знаешь об этом?– Я протер глаза рукавом толстовки.– Если ты так хочешь, я могу тебя впустить.

–Да, пожалуйста.

Девочка выдохлась и теперь ,как ни в чём не бывало, сидела в кресле. Она была ростом с пол моего и имела компактное хрупкое тельце. На вид ей было около десяти. Её глаза были очень мне знакомы, но я не помнил, где их мог видеть. Они были цвета рассветной травы, как будто капля росы светилась прозрачная роговица. Её волосы напоминали кору вишневого дерева с отливом сиреневого. Как огонёк она светилась, тогда, как тысячи людей потеряли этот свет. Она словно только что родилась – такими светящимися могли быть люди сразу после своего рождения.

– Ты обессилена? Можешь поиграть на любом инструменте, на котором умеешь – непреодолимая забота вдруг охватила меня. Моё взвинченное сознание захотело занять себя, и я не только решил впустить её, но и помочь ей. Так, хотя бы на время, я забуду, каким стал город и люди в нём.

– Это зачем?

Я непонимающе на неё покосился, она, в свою очередь, так же косилась на меня.

– Чтобы восстановить силы.

– У тебя нет еды? И ты можешь сказать, где сейчас мама?

Я тяжелыми движениями направился к ней и сел на корточки. Эти два вопроса заставили меня опешить.

– Еды тут нет. Еда не нужна никому из таких, как мы. Смотри, – я неуклюже встал и пошел за миниатюрным зеркалом. Поднеся его к лицу девочки, я указал:

– У тебя светятся волосы. Это значит, что для тебя музыка заменяет еду – я обратил взгляд на улицу, когда осознал, что если ей для чего-то все же понадобиться еда, её невозможно будет достать – магазины только с напитками, лишь в аптеках есть жидкое питание. В самом деле, у неё могла быть болезнь закупоривающая слуховые нервы или музыкальные нейронные узлы.

– Я видела такое, но мама давала мне еду. Как так вышло, что она больше мне не нужна?

– Я не знаю, но могу проверить.

Я взял скрипку и поставил на струны смычок. Затянулась протяжная и тревожная баллада. Некоторые куски мелодии оставались на сердце солнечным обжигающим лучом, а некоторые острыми иглами. После событий, нагнавших на меня ужас, я играл более дергано, отчего мелодия получилась черезчур резкой. Но к концу я успокоился и водил смычком, будто кистью по холсту. Смотрел на девочку и буря стихала. Она восторженно переводила взгляд с одной своей руки на другую, и смотрела, не отрываясь, как я играю. Её глаза наполнились слезами, и сквозь них она, хлопая ресницами, защебетала.

– Спасибо! Я всегда мечтала, чтобы линии на теле горели такие же, как у мамы.– она, улыбаясь, отвечала на мой взгляд, с надеждой вновь спросила.– Где мама? Отведи меня к ней, пожалуйста.

Я заметно медлил с ответом. Горькая правда никогда не принимается без слез, и я уже готовился к истерике.

– Как тебя зовут?

– Аиша Лекран.

– Меня зовут Винсент. Можешь звать меня Винс. Видишь ли,– заглянув в зеленый омут глаз, я придвинулся ближе к креслу,– Твоя мама теперь ни меня, ни тебя не сможет услышать. Произошел теракт, и она возможно сильно пострадала.

Взгляд девочки наполнился буйством непонимания. Она заметалась, её дыхание с каждой секундой учащалось.

–Я тебя не верю! Отведи! Пожалуйста, отведи меня к ней!– Аиша заплакала, вжавшись в кресло, мотая головой, судорожно упираясь пальцами в колени.

– Не веришь, но это так. Ты можешь уйти, однако снаружи опасно,– я пропустил вздох и встал, чувствуя себя виновником боли этого маленького существа. Я протянул к ней руку, но быстро осознал, что доверять Аиша мне не станет. Она проследила за моим движением и начала всхлипывать в чужом для неё магазине с теплым освещением, среди невыносимо чужих ей инструментов и нового мира.

– Отведи! Прошу – я повернулся в момент когда направлялся из магазина в свою комнату. Аиша протягивала руки ко мне и бесконечно просила. Умоляла. – Она где-то здесь, я уверена.

Я предлагал ей много вариантов решения проблемы, а она все плакала, не слушала меня.

Мои рёбра, словно тёрки, окружали ноющее и хрупкое сердце. Я не мог помочь ей. Не мог выпустить. Я подошел к Аише и схватил холодные пальцы. Она всё умоляла меня, и я, неожиданно для себя, начал петь. Хриплым и грубым голосом я начал петь колыбельную, которую вдруг достал из глубин сознания. Аиша плакала, закрыв глаза, и открывая их только для того, чтобы убедиться, что я все еще пою.

–…Теперь, сверкай сотнями. Пройди через темный лес и дотронься до небес…

Я давно потерял свою маму. Вспомнилось как , не говоря не единого слова, она выражала свою любовь. Мама была немой, и, когда диссонанс в её теле достиг пика, она потеряла слух, неприспособленная к обычной пище, она, у меня на глазах, медленно угасала. Мне было шестнадцать.

Аиша заснула, и я положил её на диван. Накрыв её пледом, я задумался о том, что ночами этим летом холодает.

В четыре часа в дверь снова постучали. Крепкий имбирный чай медленно был поставлен на стол. Я предположил, кем может быть гость, кроме таскающегося по городу оглохшего человека.

– Кто вы и что вам нужно?

Через дверь мне ответили:

– Мы встречались в «Чёрной филармонии». Я Эмили. Можешь открыть?– дверь передавала мне уверенный и красивый голос девушки, стоящей за ней.

Открыв, я увидел оценивающе пронзительный взгляд. Эмили вздрогнула от тепла, повеявшего из помещения, и, на удивление уверенно держалась после такого рода событий. Я видел людей , в которых ужас отпирает смелость. Когда становится страшно, они могут ополчиться на всех, однако не стоит забывать что, также как и остальных, цепи ужаса затягивают на их шеях петли.

Она прекрасно меня слышала и переживала весь этот кошмар вместе со мной. Я пригласил её войти. Эмили молча разглядывала товары, протягивала руки к налакированным инструментам: арфа, скрипки, виолончели, клавесины за грудой другого антиквариата, пока я наливал вторую чашку уже обыкновенного чёрного чая.

– Мы знакомы всего ничего. Как ты узнала мой адрес? И что тебе от меня понадобилось?– я сочился подозрением, однако не упускал возможности смотреть на её профиль.

– Тебе вкратце рассказать?

– Я бы предпочёл со всеми подробностями.

– На ресепшене в филармонии я нашла информацию о зрителях, побывавших на сегодняшних боях. Я услышала о теракте сразу после пробуждения. Дома меня ждали живые, но такие же глухие родители. Мне пришлось бежать – её тон понизился и растворился в шорохах за окном. Её переполняла обида, за то, что её близкие не услышали как она прощалась, либо за то, что она не смогла остаться с ними. – Я была уверена что человек, стоящий со мной на одной сцене не лишился слуха, поэтому заранее нашла информацию о тебе.

Я понимающе хмыкнул и замолчал, а она, как будто для себя или, рассуждая вслух, сказала:

– Да, люди обычно… – она помедлила,– начинают доверять тебе после того, как расскажешь длинную историю.

–Ты не думала о том, что это подозрительно, видеть знакомое тебе буквально сегодня лицо перед своим домом?

– Сейчас не приходится думать – только действовать,– она резко поморщилась, как будто осознала, что разговор стал слишком отвлеченным, и я тут же спросил:

– Почему ты была уверена, что я не пострадал?

– Потому что, эта одна из немногочисленных сцен по всему миру, способная полностью изолировать от входящих звуков. Разве ты не почувствовал?

–Да, будто в коробке.

– И ты пришла сюда чтобы?

– Я просто знала, что человек, к которому я иду, не лишился слуха,– она резко осела на пол и опустила голову.

– Чт..что ты тут будешь делать?– неожиданно для себя я заикнулся, задавая наиглупейший вопрос.

–Искать выход, переждать…подождать. А что ты или я можем сделать?

Мы сидели напротив друг друга по разным сторонам комнаты, облокотившись на товар, и смотрели, как тает ночь. Сегодня небо было первый раз в моей жизни таким звездным, даже через щель жалюзи. Я наблюдал за ним. Обычно оно было заслонено светом наших тел, прожекторов и вывесок.

–Что нам делать?

Я уже не помню, кто это спросил: я или она. Погружаясь в сон, я тревожился одной мыслью « А что если я останусь один?».

Утро пахло зеленью и чем-то терпким, заставляющим проснуться и медленно моргать, разгоняя сонную пелену. Я проснулся рано. Укрыл Аишу и переложил Эмили с арфы на нормальную кровать. Девять часов. В это время приходил Сэм. Даже если бы захотел, я не узнал бы, что с ним стало. Приготовив кофе в кофемашине, стоящей на стойке, рядом с которой стоял старенький джукбокс, ещё не потерявший сноровку скрести по винилу, я поставил на стойку три чашки. Я не знал, будут ли они кофе, останутся ли тут или нет, но мне хотелось верить, что это место сможет укрыть их обеих от зрелища за окном. Первой проснулась Эмили.

– Никогда моё утро ещё не было таким поганым – она поплелась из моей комнаты, не успевая осознать, что не находится в привычной для себя обстановке. Уставившись на меня, она все же обернулась, осмотреть место, где очнулась.

– Доброе утро.

– Доброе утро, – её взгляд погрустнел, она прислонилась к стойке. Была все ещё в кожаной куртке и майке, в леггинсах с полупрозрачной лёгкой юбкой, открывающей перед и удлиняющейся сзади. Все ещё бесподобна. Я даже её имени настоящего не знал.

– Эмили это псевдоним?

– Нет. Меня зовут Эмили Васкес, – она ответила, и я невольно улыбнулся, на что она вопросительно подняла бровь.

– Винсент Эдер.

– А кто эта девочка? Твоя дочь?– она вопросительно на меня взглянула.

– Я её не знаю. Она пришла попросить помощи. Странно, у неё как будто только недавно проснулась восприимчивость к музыке.– Аиша обнимала во сне толстую ручку кресла. Её волосы мешали ей спать своим светом. И правда, будто она ощущала это впервые.

– Ладно, сейчас стоит подумать о главном. Как продвигаться вперед?

– Что?

– Для меня твой магазин – временное убежище. Я не собираюсь оставаться здесь надолго – она прищурилась на свет солнца, который ворвался в комнату, лишь я поднял жалюзи.– Думаю узнать о том, какие поганцы на самом деле это сделали.

– Чёрную филармонию подставили? Но не зря же эта организация так долго скрывалась и оседала в обществе. Наверняка, захотели что-то изменить и легализовать бои через теракт.

Она посмотрела на меня как на предателя. Но потом, как будто мысленный голос в её голове заговорил и, немного погодя, она ответила:

– Я не смогу переубедить тебя в обратном, даже так, не смогу попытаться. Я не верю, что это могли быть они.

– Наверно запудрили мозги правительству, занимаясь коррупцией.

– А мне вот кажется, ты единственный, кому запудрили мозги.

Она схватила чашку и налила себе кофе.

Я был удивлен. В это время упрямство кого-либо найти или выйти на улицу не сыграет на руку владельцу этого упрямства.

–Пока что мы обязаны оставаться тут,– моё внимание привлекли двое типов, слонявшихся на другой стороне улицы. Безжизненные глаза, тусклые волосы и изогнутые силуэты. Сами по себе они не представляли опасности, однако их звуковой потенциал бросал в ужас.

– Где?– Аиша открыла глаза и осмотрела помещения, цепляясь взглядом то за меня, то за Эмили.– Винсент, её нет? Она не приходила за мной?

– Извини,– сказав это, я выжидающе на неё уставился.

– Даже если она меня не услышит, ты её найдешь?

– Я постараюсь, но этого нельзя сделать сейчас – я старался ответить как можно мягче. Меня сковала неуверенность в собственных усилиях, я не мог гарантировать ей абсолютно ничего.– Будешь кофе?

Аиша кивнула и через силу улыбнулась.

Днем над городом нависла чахоточно жёлтая дымка. Морщась от горечи, мы наблюдали за тенями на пустом переулке. Лучи сочащиеся из окна давили на голову: хотелось спать ещё больше, руки таяли от слабости, тень напряженно контрастировала со светом. Мысли склонялись к тому, что это очередной совершенно обычный сон, просто поднявший планку реалистичности.

Немного погодя, Аиша и Эмили обменялись приветствиями. Эмили заметила, что у девочки невероятные глаза, в ответ та смущённо поблагодарила её. Их знакомство было необычным: они не знали как относится друг к другу. И после моей оговорки о том, что я и Эмили познакомились вчера, Аиша расслабилась.

– Так нас просто свела судьба – было видно, что Аиша рада перспективе с кем-то знакомится, её улыбка была омрачена лишь обстоятельствами этого знакомства.

– Я тут ненадолго, – как будто невзначай сказала Эмили.

– Неважно. Сейчас нам стоит подумать опаснее оставаться тут или перемещаться по улицам?

– Диссонанс с людей в округе, по сути, скапливается и оседает. Мы не можем быть уверены, что он не откладывается тут – тон, с которым говорила Эмили отозвался во мне электрическим напряжением.

– Если ты собираешься идти, мы можем пойти вместе. Аиша, так ведь?

– Да, я пойду,– она бодро вынырнула из своих размышлений.

– Нам нужно подготовиться. Мы так или иначе выйдем, но куда мы пойдем и с какой целью?– я обратился к Эмили. Игнорирование моего прямого вопроса будет подозрительным, так я пойму, если у неё есть скрытые мотивы куда-то идти.

Она ответила открыто.

– Атаки ,такие как эта , совершаются на месте. Я могу вспомнить как в школе на уроках ОБЖ, нам говорили, что если совершена музыкальная атака, то рядом с эпицентром находится террористическая группировка. А такая масштабная, как эта, наверняка готовилась долго.

– Думаешь, они еще не смылись?

– Говорить наверняка нельзя.

– Вот именно, даже если ты найдешь тех, кто это сделал, что ты собираешься делать?– я скептично поджал губы. Разве не безопаснее просто выехать за город и ждать вооруженных сил?

– Найти доказательства вины тех, кто на самом деле это сделал и сдать их властям – она поддалась вперед и исступленно посмотрела на пейзаж за окном.

– А зачем нам, тогда полиция?

– Если ты так печешься о своей безопасности, я тебя разочарую. Они, я уверена, даже не попытаются сунуться в город сейчас .Ты знаешь, как в этом мире поступают с глухими.

– Мы имеем не слишком хороший исход дел. Ладно, – сдался я,– Надо подготовиться к тому, что нас ждет снаружи.

Аиша все это время спокойно наблюдала за нитью разговора. Наверно, она успела испугаться, расстроиться и успокоиться, за всё время, что мы говорили. Я обратился к ней:

– Что ты на данный момент знаешь и умеешь? Тебя учили играть на инструментах или петь?– я понадеялся на то, что она знает хотя бы базу.

Пришлось забыть разногласия и сосредоточиться на обучении Аиши. Она почти ничего не знала. Казалось, она из другого мира, и там музыка никак не сопряжена с выживанием.

– Ты знаешь ноты? Назови мне их.

– До, Ре, Ми, Фа, Соль, Ля, Си, Нель, Ли, Яр, Де, Ро, Им и В…Ве…

– Векта – я угрюмо покачал головой, исправив её в, казалось бы, элементарном знании. Каждый в нашем мире выучил это, подобно тому, как дышать.

Дальше – больше. Петь каждый ребенок учился с 2-3-х лет.

– Я сыграю ноту, а ты попытаешься повторить, хорошо? – садясь за фортепиано, Эмили непрофессионально откинула подол юбки, будто воображаемый фрак.

– Ля –ааа, – за звучанием клавиши последовал неровный вопль.

Мы пытались поставить ей голос, а бедная девочка не понимала к чему такая срочность, почему мы на неё кричим и почему у неё появилось желание сбежать из магазина с инструментами, с проклятым фортепиано, которое она уже видеть не могла. После двух дней усиленной работы мы убеждались в прогрессе и валились с ног. Параллельно с обучением пению я вспоминал и рассказывал теорию.

– Итак,– мешая моим мыслям, на фоне моего рассказа начала играть скрипка. Эмили небрежно водила смычком, чтобы успокоиться и восстановить силы.– Не могла бы ты?

– У нас тут одно просторное помещение на троих, собери мысли в кучу и рассказывай – она нетерпеливо высказалась.

–Каждый звук обладает потенциально ощутимой энергией. Есть звуки, которые положительно влияют на организм человека, а есть те, которые опасно слышать даже в течение нескольких секунд. Поэтому на всякий случай нужно носить с собой звукоизолирующие наушники. Всё в мире издает звуки. С ними можно резонировать. Голос человека на определенном этапе, эм… развития может резонировать с любой материей, изменяя и преобразуя её – я посмотрел на ученицу, которая, в свою очередь впила в меня любопытный взгляд. Мне было привычно что-то говорить, однако я не был уверен, так ли формулирую то, что происходило со мной на протяжении всей жизни. – Есть два пути преобразования: физический и волновой. Во время физического энергия направляется внутрь, сила человека возрастает, и появляются… можно сказать, сверхспособности. Скорость, гибкость, механическая сила и их вариации.

Я встал, чтобы наглядно продемонстрировать свои слова. Решив, что нужно показать что-то простое, я попросил Эмили сыграть припев песни скрипача, который 8 лет назад победил на международном конкурсе «Vastevision». Начался прерывистый проигрыш. Будто нож струны рвали воздух, полости внутри лакированного инструмента завизжали, будто в них рождался ураган. Я сосредоточил взгляд на обжигающих лимоновых линиях на ногах.

Тут же, несмотря на робость, начав свою часть, я пробовал мышцы ног и рук на готовность. Бросив волну по телу, я вырывал её из себя же. Я протянул несколько нот, разнесшихся по комнате со скоростью, с которой я готовился начать представление. И крутанулся на месте, закончив тяжелым звуком. Для меня, может быть, прошло полминуты, но крутился я около 2 секунд.

– Глазам не могу поверить,– Аиша вскрикнула и принялась усиленно нам хлопать.

Я посмотрел на Эмили и благодарно ей кивнул, после чего она фыркнула, а её глаза говорили примерно: « Что и это всё? Неужели ребёнку нельзя показать чего-нибудь поэффектнее?». Мне захотелось под землю провалиться, в глазах Аиши я, может быть, выглядел как супергерой, но для неё, излучающей профессионализм, наработанный десятками музыкальных боев, это был обычный неуверенно сделанный трюк. Я продолжил:

– А также волновой, то есть звуковые волны направлены не на себя,– я показал на свою неровно дышащую грудь,– а на среду, которая способна меняться под действием резонатора – я обвел руками пространство, думая какой пример будет наглядным.

– Давай теперь я – Эмили подошла к стойке и взяла мой стакан. – Время дебильных фокусов.

Я не успел среагировать, как она коснулась тускло и боязливо звенящего стакана, подобрала ноту и, весело выдыхая, снесла стакан звуковой волной, отчего тот, колеблющийсяв её руке, протяжно треснул. Подбежав к ней, я с грустью осмотрел больного: трещина распростронялась ровно по цилиндру. И, пока Аиша звонко выражала свои впечатления, я поднял тяжелый взгляд на Эмили, после которого, она поджала непослушные губы, и невинно оправдалась:

– Извини, попался под руку – она как-то нервно отвернулась и направилась к ученице, и где-то в периферии послышалось:

–Волновой путь преобразования требует больше энергии и опыта.

Пока мы практиковались, я успел её возненавидеть. Когда она начинала объяснять что-то или показывать, это выглядело намного лучше и фееричнее моего. Её грация походила на высокомерие, открытость – на лицемерие. И к тому же, пока кто-то говорил вместо меня, мне тяжело было не поддаваться раздражению и оставаться безучастным. Укол гордости вонзался все глубже.

– …Если звуки направлены на определённый орган, конечность, часть тела под управлением человека, это может привести к травмам. Наушники не смогут спасти от такой направленной атаки. Музыкальные бои тем и опасны, что противник может воздействовать на организм: лишая способности связно мыслить, способности двигаться, либо причиняя боль или ещё как либо…– рассказывала Эмили

– Ну, пора бы нам проверить теорию, – я изучающе посмотрел на прерванного мной оратора.

Я подвел Аишу к фортепиано – инструменту, на котором легче всего учиться, и попросил рассказать несколько теорий по гармонии. Несмело она начала рассказывать, опираясь то на одну ногу, то на другую, гладя клавиши.

– Что такое тон и полутон?

– Полутон это расстояние между белой и чёрной клавишей, а тон, это два полутона– с улыбкой ответила Аиша, чем заставила переглянуться её учителей.

– Мажор и минор?

– Мажор – это, когда весело, минор– это, когда грустно …А ещё… ещё есть диез и бе…моль . Диез– это вправо, бемоль– это влево.

–Право и Лево? Как это?

Она замялась и на клавиатуре провела пальцем от белой клавиши к правой чёрной и от белой клавиши к левой чёрной.

– Ну, главное интуитивно знать, теория не всем дается…

– Окей, можешь показать нам интервалы.

Среди многочисленных названий она запомнила Приму, Секунду, Септиму, Нону и Дециму. А показала все интервалы, так или иначе простой алгоритм она угадала. Если смотреть на то, как она упорно старалась все запомнить, то в этом она была если не лучше нас обоих, то точно лучше меня.

Когда я вспоминал, как меня учили всему этому, я невольно радовался, что у Аиши есть такие бездарные учителя как мы. Мы не объясняли длинными непонятными словами, простые понятия, такие как интервал– любое расстояние между двумя нотами.

– Как думаешь, есть смысл учить лады?– я обратился к Эмили, надеясь на отрицание, так как сам я, вряд ли, что-то бы вспомнил.

– Нет времени – она покачала головой и, не задерживая внимание на мне, напомнила:

– Аиша, ты ещё должна постараться, чтобы удивить нас. Вместо фальши, мы хотим услышать сегодня нормальный звук – деловито сообщила вылитая преподавательница.

– Нельзя ли как-нибудь иначе, без всей этой теории, научиться резо… ма…на…ции, резонации, резонировать? – она распробовала это слово, и вкус ей, очевидно не понравился.

– Есть, – выжидающе по-учительски коварно отчеканила Эмили, выпрямляясь, выставляя несуществующий статус на показ. – Как только появляешься в этом мире, тебя отдают либо в музыкальную школу, либо в танцевальную. Последний вариант нечасто выбирают – мало, кто талантлив. Легче научиться пению. Я, лично, принадлежу к музыкальной школе.

Мы увидели плоды недельного труда. Голос нашей ученицы еле-еле походил на среднестатистический, тот который долгими месяцами шлифовали в школах. Все ещё нужно было работать, звук был словно у кривой толстоватой флейты с двумя отверстиями. Ноты были пресными, строгими и бесцветными и мы решили добавить в них жизни.

– У тебя есть любимые песни?– спросила Эмили.

– Нет – ответила Аиша, после чего я уставился на неё задумчиво, а Эмили крайне смущённо. Достав свой плеер, Эмили передала его Аише.

– Полистай, может что-нибудь понравится. А потом мы что-нибудь из этого споём.

Видя, как они сдружились, я начинал чувствовать себя бесполезным. А моё отношение к Эмили стояло на грани неприязни.

– Извини за кружку – пока я наблюдал, как холоднеет небо после дня, ко мне подошла Эмили, спровадившая ученицу прослушивать песни. Испытывающие взгляды Эмили подавали на меня апелляцию. Её действия теперь стали двусмысленными.

– Я уже и забыл про это.

– Мы не можем больше тут оставаться – она придвинулась ко мне, опершись руками на вторую выдвижную клавиатуру фортепиано.

– Я знаю.

В какой-то момент все вопросы, что у меня были, потухли. Молчать рядом с ней оказалось не так смущающее, как я представлял.

– Почему ты выбрал меня?

В потемках она не увидела моего ошарашенного взгляда. Я начал мыслительную работу, но после она добавила:

– В Чёрной филармонии, почему ты выбрал меня соперницей?

– Это был мой первый поход на музыкальные бои…,– Я рассказал, как был впечатлен всеми участниками, как подумал, что будет разумно выбрать не слишком сильного соперника. Я рассказывал, а она слушала. Может она умеет видеть сквозь людей, или это было очевидно, что мне нужно её внимание?

– Кого ты назвал не слишком сильным?

– Я не в обиду. К тому же, там были группа, замораживающая соперника на месте, парень, управляющий огнём , и клоун вертящийся словно чёрт.

– Лестные комплементы. Как увижу, обязательно им передам. Хотя сейчас, уже нельзя говорить точно увижу ли я кого-нибудь.

– Можешь подробнее рассказать о своём приеме?

– Фокусники не раскрывают своих секретов, – ответила Эмили с загадочно освещённой половиной лица, к которой красные локоны были ближе.

–Знаешь, а мне нужна компенсация за порчу имущества – на эти слова Эмили закатила глаза и приготовилась рассказывать.

– Для меня сейчас это не кажется сложным. Но, чтоб уметь так я затратила немало сил. Сосредотачивая волны, нужно попасть по сонной артерии, чтобы на полминуты перекрыть кровоток. Так я вызываю смутность сознания. Однако, бывает и такое, когда я не могу сделать это напрямую. С тобой было сложнее, ты действовал напролом, мне приходилось отбиваться, ведь твои удары хоть и косые, но достаточно мощные.

– Спасибо на добром слове.

– Иногда мне приходится изловчаться, чтобы попасть. Когда я выйду на улицу, вряд ли одного этого приема будет хватать.

– Наверно, мы должны выйти завтра в сумерках,– обозначил я, после небольшой паузы в нашем разговоре.

– Почему в сумерках?

– Около 9 начинают загораться вывески баров и клубов. Нам нужно где-то останавливаться. И мы можем понадеяться, что там остались люди, не лишенные слуха, или хотя бы инструменты, для восстановления сил.