Текст книги "Фарфоровый чайник в небе"

Автор книги: Олег СУХОНИН

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Решив начать издалека, для начала я вспомнил историю времён бывшего губернатора Нижегородской области, ныне покойного Ивана Склярова.

Известно, что в период каждой перевыборной кампании любой губернатор активно объезжает все районы своего региона, встречаясь с избирателями. Иван Петрович Скляров не был в этом плане исключением. И вот как-то в очередной раз с этой целью он направился на юго-запад области в славный город Кулебаки – это 187 километров от Нижнего. Так как губернаторы передвигаются по дорогам на иномарках в сопровождении машин с мигалками, а нас, журналистов, его пресс-служба доставляла к месту действия на простой «газельке», то выезжали на мероприятия мы всегда изрядно загодя. Но в тот раз и это не помогло: мы ещё и до Кулебак-то доехать не успели, а кортеж Склярова с ревущими сиренами обогнал нас – только мы его и видели. Сопровождавший нас пресс-службист Олег Гамов сильно занервничал – в Кулебаках до этого он ни разу не бывал, знал только, что встреча с избирателями состоится в местном доме культуры, но как до него доехать ни он, ни шофёр «Газели» не знали. Мы уже сильно опаздывали и, чтобы не гадать и не плутать по городу, Гамов решил обратиться к первой же встречной группе прохожих. Как назло, в Кулебаках в этот день было подчёркнуто немноголюдно, и первыми, кого мы увидели, была группа из трёх человек: одинаково одетые в телогрейки и резиновые сапоги мужчина в кепке и две женщины в платках не спеша шли по обочине, катя перед собой свои велосипеды. Нагнав их, Гамов высунулся из окна машины и истошно возопил: «Скажите, где у вас тут дом культуры?» Кулебачане ошарашенно задумались, и было видно, что этот вопрос поставил их в тупик. «Губернатор к вам приехал, встречается сегодня с вами в доме культуры, как туда проехать?» – повторил вопрос пресс-службист. «А-а, – зашевелилась мысль в глазах мужика. – А вам в какой дом культуры-то надо – в старый или новый?» Теперь уже настал черёд призадуматься Гамову. Резонно решив, что в старый дом культуры губернатора вряд ли повезут, Олег твёрдо ответил: «В новый!» Кулебачане снова начали совещаться. Время неумолимо текло. «Так, а у нас нового-то дома культуры и нет», – наконец пожал плечами мужик. «Так чего же ты мне тут мозги столько времени …!!!», – не сдержался Гамов. Дорогу они всё же показали – дом культуры оказался за поворотом, буквально в минуте езды.

К чему это я? Да к тому, что от простых кулебачан и не стоит требовать знания или ответов по каждой жизненной ситуации. Они не являются представителями власти, каждый из них не обязан знать, где в городе находится дом культуры, так как сферами их интересов вполне могут быть лишь рюмочная и огород или райпо и баня. А вот губернатор – другое дело, он лицо публичное, носитель власти, и уж если пускается в рассуждения по каким-либо вопросам, то обязательно должен быть в них компетентен и эрудирован.

Тот же покойный и всеми чтимый Иван Петрович Скляров, которого я уже упомянул, как и его более молодой коллега Потомский, неоднократно попадал впросак в присутствии многочисленной прессы, когда брался рассуждать на темы, плохо ему знакомые. Однажды во время международной выставки моды на Нижегородской ярмарке молодая журналистка на телекамеру поинтересовалась у губернатора Склярова, как он относится к Синди Кроуфорд и Клаудии Шиффер, кого из них он предпочитает? Иван Петрович, глубокомысленно закатив глаза и пытаясь напустить на себя вид полнейшей осведомлённости в данном вопросе, на полном серьёзе ответил: «Обе эти фирмы очень солидные, и мы будем сотрудничать с обеими компаниями!» Потом эту плёнку в течении года крутили по многим телеканалам на потеху недоброжелателям Склярова.

Или другой пример. Ещё в бытность Ивана Склярова мэром Нижнего Новгорода он как-то в присутствии прессы принимал у себя в кабинете побратимскую делегацию из Ломбардии, в состав которой входил и художественный руководитель театра Ла Скала Массимо Боджанкино. Приближалась очередная годовщина Александра Сергеевича Пушкина, и итальянцы в рамках культурного сотрудничества предложили поставить у себя на родине с участием артистов нижегородского театра оперу Даргомыжского «Каменный гость» из пушкинского цикла «Маленькие трагедии». «Идея хорошая, – одобрил Скляров. – Но только, когда я видел в прошлый раз эту оперу, там все ходят в камзолах, латах, как лыцари. А это же – Пушкин! Нужно, чтобы артисты были в русских одеждах, чтобы у вас в Италии видели наши рубахи, сарафаны». Итальянский худрук сначала подумал, что его разыгрывают и, вопросительно глядя на сидевшего рядом нижегородского вице-мэра Бориса Духана, промолвил: «Но там же действие происходит в Испании, там Дон Жуан, Донна Анна, Командор, Лепорелло. И – русские костюмы?» – «Да. Пушкин же русский поэт, значит и костюмы должны быть русскими, а иначе зачем?» – настаивал Иван Петрович. Духан, находясь под прицелом телекамер, обхватил голову руками. А Массимо Боджанкино, решив, что ему что-то неправильно перевели, либо нижегородский мэр не читал «Каменного гостя» Пушкина, вышел из кабинета озадаченным. Впрочем, гений Александра Сергеевича всё-таки возобладал для постановщиков над мнением Ивана Петровича, и в итоге Дон Жуан с Командором не поменяли на сцене в Италии шпаги на топоры.

Впрочем, случается, что поверхностное отношение к существу предмета иногда способно приносить сиюминутные выгоды.

Во время губернаторства того же Склярова кто-то из его советников решил, что ежегодный праздник народного промысла «Золотая хохлома» совершенно поблёк красками, превратившись в будничную рутину. Тогда Иван Петрович «вдруг откуда ни возьмись» объявил в 1999 году праздник «Тысячелетия русской ложки», решив отметить его с особенным шиком. Областные историки были сильно озадачены хотя бы уже тем, что самого понятия «русская ложка» вообще не существует в природе. Общее недоумение вылилось в прессу, местные газеты стали писать, что «даже сами чиновники, рьяно поддержавшие губернаторское начинание, не уверены, существовала ли тысячу лет назад Нижегородская губерния, и точно ли этой самой ложке именно тысяча лет. В раскопках ложки встречаются со времен каменного века. Так что предположить, будто наши предки прежде хлебали щи лаптем – никак нельзя. А расписные ложки появились примерно в XIII веке. И эта дата тоже не тянет на тысячелетие». А так как на территории области выпускают еще ножи и вилки, то раздались предложения отпраздновать и юбилей русской вилки, и дорогого сердцу каждого россиянина гранёного стакана. Всего лишь одна из многих губернаторских идей, а сколько здорового смеха для окружающих!

Я и сам тогда в одном из фельетонов с ехидством отреагировал на попытку на пороге третьего тысячелетия ввести летоисчисление по Склярову, когда чуть ли не четверть населения области по-прежнему ходят в нужники во двор:

Безотлагательно пора

Предать традиции огласке:

Здесь варят щи из топора,

А ложки покрывают краской.

И не накрыться медным тазом

Народу, чей менталитет –

Менять на дню всё по три раза

И ложки красить тыщу лет!

А покрывая краску лаком,

Мечтают до седых волос –

Дожить, когда бежать покакать

Не нужно будет на мороз.

Раз уж на панельной дискуссии возникла тема формулы доверия к власти, то в своём выступлении я припомнил и нашумевшую в своё время в Нижегородской области историю с мэром посёлка Дальнее Константиново. Как-то, напившись пьяным в честь очередного праздника, он не дошёл до рабочего места и справил малую нужду на клумбу перед родной мэрией. А местные папарацци не спали. В другой раз он сделал то же самое, но уже возле почты. А когда его застукали за этим делом в третий раз, то сначала оппозиционная пресса, а затем уже и все жители Дальнего Константинова стали звать его не иначе как «наш вездесущий мэр». Стоит ли говорить, что следующие выборы он проиграл.

– Так что прежде, чем обвинять в необъективности средства массовой информации и журналистов, представителям власти не мешало бы поискать бревно в своём глазу, повторить школьный курс отечественной истории и литературы или хотя бы не ссать на клумбы. Тогда и жители даже самых окраинных Кулебак, может быть, потянутся к очагам культуры, – резюмировал я.

В этот момент, полностью полагаясь на профессиональную солидарность, я искренне был уверен в том, что коллеги поддержат мою точку зрения, и потому заранее благодарно посмотрел на Влада Покрова, взглядом как бы передавая ему эстафету развить мои тезисы.

– Власть очень много делает у нас на Чукотке для того, чтобы люди тянулись к очагам культуры, – начал человек, выбившийся в большие чукотские журналистские начальники. – У нас традиционно отмечаются праздник кита, день охоты на моржа, праздники молодого оленёнка Кильвей и «Встреча солнца», проводятся различные литературные конкурсы и выставки. И всё это благодаря всемерной поддержке администрации Чукотского автономного округа и лично…

Дальше слушать я не мог, со всей очевидностью убедившись в том, что народы Севера и не собираются разделять мою точку зрения, потому что приехали сюда публично льстить своему начальству, используя всероссийскую трибуну.

Ещё раз пристально посмотрев на Покрова, я вспомнил, что, будучи втянут им в панельную дискуссию, до сих пор так и не решил свои личные проблемы – с пропавшими документами, неопределённостью с ночлегом и так и не приступил к обещанным Матрёновой репетициям к завтрашней музыкальной презентации на фестивале. Под монотонный бубнёж Покрова ничего путного мне в голову не приходило, а потому я взял свою сумку и немедленно вышел из аудитории. Для себя я решил, что поступил по-английски, но Тараканов посмотрел мне вслед недобро.

А МОГ БЫ РАБОТАТЬ КОНДУКТОРОМ…

День выдался очень тяжёлым, и, выйдя из конференц-зала, я сразу почувствовал, как сильно устал. Но приткнуться отдохнуть было негде, поэтому я решил вернуться на вокзал, чтобы узнать, не нашлись ли мои документы и другие вещи, а если нет – написать в полицию заявление о пропаже.

Спустившись на ресепшн, я снова увидел симпатичную худенькую девушку, которая помогала мне утром.

– Ну что, разыскали своих земляков? – приветливо обратилась она ко мне.

В суете я забыл её имя, поэтому посмотрел на грудь, где был приколот бейдж. Грудь была очень как хороша, выпукло приближая карточку к моим глазам, так что одно удовольствие было прочесть: «Эльвира Улябина, дежурный администратор».

– О! Мы с вами где-то встречались?! – невольно вырвалось у меня, но я поначалу не понял, откуда мне знакомо её имя.

– Да всего-то пару-тройку часов назад! – кокетливо ответила она. – Решили вопрос с ночлегом?

– Эльвира, коллеги мне посоветовали ещё раз съездить на вокзал: там могли найти мои документы и отнести их в стол находок или в полицию. Могу я оставить у вас на ресепшн сумку, чтобы не возить её с собой? И как отсюда ходит транспорт до вокзала?

– Конечно, оставляйте, – она взяла мою сумку и положила её под стойку. – А шаттлы ходят от отеля каждый час или два по расписанию. С бейджем – проезд бесплатный.

– Спасибо, Эльвира, вы мне очень помогли, – поблагодарил я.

– Зовите меня просто Эля. Мне не нравится, когда ко мне обращаются официально, – приветливо сказала она. – Удачи вам в поисках, и смотрите ещё что-нибудь не потеряйте!

– Что же я ещё могу потерять? У меня больше ничего и нет.

– Голову, например, – снова улыбнулась она.

– С вами это сделать будет очень непросто, – теперь уже начал было кокетничать я. Но тут же поймал себя на мысли, что с моей стороны – это верх наглости: мало того, что я человек без документов, так здесь в Ульяновске – ещё и без определенного места жительства, то есть практически бомж. – Поеду идентифицироваться.

Шаттл стоял у отеля, и минут через десять я был уже в пути. Эля мне очень понравилась и мне показалось, что это было взаимно. Всю дорогу я никак не мог вспомнить, где раньше слышал эту фамилию – Улябина?

Автобус сделал одну остановку на набережной Ульяновска, и вскоре я уже был на вокзале. Второй раз за день.

В бюро находок, куда я сначала обратился, ничем мне помочь не смогли – ни одну из моих пропаж сюда не приносили. В местном отделении полиции – то же самое. В течение дня уверенность в том, что меня обокрали именно блатные попутчики в поезде, у меня как-то рассосалась, и поэтому заявление о краже я писать не стал.

– А в случае потери документов, – терпеливо разъяснил мне дежурный, – заявление об их пропаже нужно писать по месту прописки, то есть в Нижнем Новгороде, где их и будут восстанавливать.

Здесь всё равно ничего не добьёшься, подумал я и решил вернуться в «Древо Хитрово».

Тут я вовремя вспомнил, что в отеле очень кусаются цены на еду, и все там расплачиваются халявными спонсорскими картами, каковой у меня нет. Так как мой бюджет был довольно скромен, а застрять в Ульяновске мне предстояло ещё на несколько дней, я решил перекусить в кафе у вокзала. Благо здесь было намного дешевле, и до конца дня оставались ещё несколько бесплатных шаттлов до отеля.

Заказав плотный обед, я попытался сосредоточиться и понять: откуда же мне знакома фамилия дежурного администратора отеля Эльвиры? И уже когда допивал чай, то́ркнуло: «Маша Улябина из Ульяновска», – так, кажется, говорила, направляя меня в командировку, директриса Чулкова о какой-то своей однокурснице с журфака МГУ. «Может, родственница? – подумал я. – Нужно будет узнать».

Выйдя из кафе, я увидел, что на том месте, где утром пел Пашка План, какие-то новые парни играют полублатной шансон. Я поинтересовался у них: где утренний певец?

– Если не напился к этому времени, то перебрался на набережную. Там туристы с теплоходов выгуливаются – бабла можно больше срубить. А мы поём здесь для тех, кто ждёт поездов. Поддержите музыкантов, чем можете.

Я положил им в шапку полтинник, прыгнул в шаттл и поехал назад в отель.

РЕПЕТИЦИЯ С ОРКЕСТРОМ

Возвратившись в «Древо Хитрово», я сразу прошёл на ресепшн, попросил у Эли свою сумку, расстроено сообщив ей, что документы мои не нашлись. Между делом спросил:

– У вас кто-нибудь из родственников случайно не учился на журфаке МГУ?

– Откуда вы знаете? – удивлённо посмотрела она на меня.

– Начальница, посылая меня сюда в командировку, обмолвилась, что училась в Москве с подружкой из Ульяновска с такой же фамилией, как у вас.

– Моя тётя, сестра отца, закончила МГУ. Но она там же в Москве вышла замуж за иностранца, так что видимся мы нечасто.

– Всё равно удивительное совпадение. Как тесен мир.

– Вы определились с ночлегом? – спросила Эля.

– Пока нет, но выбор невелик: или снять комнату где-то поблизости, или может найдётся всё-таки какой-нибудь вариант здесь в отеле?

– В принципе я могла бы вам найти комнату в городе у своих знакомых, возьмут недорого, – начала она. – Я освобожусь вечером, хотите позвоню и узнаю?

Я так намотался за день, что совсем не хотелось тащиться куда-то ещё на ночь глядя. И тут мне пришла в голову хорошая, как мне показалось, мысль:

– Послушайте, Эля, вы утром говорили, что здесь в отеле можно поставить раскладушку. Мы, журналисты – люди, совершенно не избалованные комфортом, к полевым условиям привычные. В отеле же есть различные подсобные помещения, пункт проката музыкальных инструментов, например. Всё равно он закрыт ночью, а мне перекантоваться ночь-другую вполне хватило бы. А я вам – или кому тут – за это немного приплачу. А завтра, глядишь – кто-нибудь да съедет, и могут появиться места в номерах. Как вам такая идея?

– Ну, не знаю… – покачала она головой. – Прокат закрывается поздно – после девяти вечера, да и вряд ли они пойдут навстречу – там же материальные ценности. А отель – вы сами видите – битком набит…

– Неужели никак?

Эля прикусила губу, прищурилась и, пристально посмотрев на меня, сказала:

– Есть одна мысль… За пять тысяч я, пожалуй, смогу вас пристроить, но это строго между нами!

– Пять – дорого. Может, за три?

– Ну хорошо, – подумав, ответила она. – Подходите в девять вечера на ресепшн, может быть, решим. Только – никому! Не подведите меня.

– Могила! – кивнул я. – Спасибо заранее. Тогда я опять оставлю сумку здесь, а сам пойду прогуляюсь на банкет – скоротаю время.

Влад Покров предлагал мне встретиться вечером на торжественном приёме по случаю открытия фестиваля. И хотя мне не понравилось его выступление на сегодняшней панельной дискуссии о горизонтах доверия власти и прессы, я всё же пошёл его искать.

К банкету подтянулась вся журналистская тусовка независимо от политических взглядов и жанровых предпочтений – желание выпить и закусить на халяву сближало и объединяло всех. Фуршет – со шведским столом, зал был набит до отказа, спонсоры не поскупились – вино лилось рекой. Музыканты на сцене играли лёгкую музыку, официальные тосты сменялись экспромтами, плавно перетекавшими в шутки и каламбуры.

Сначала журналисты кустились за столами по региональному принципу, потом потихоньку начали брататься со своими соседями. Тут я встретил и всех своих земляков – и Евгения Витольдовича Тараканова с помощницей, одетой в вечернее платье, и Валентину Ивановну Матрёнову с подружками из районных газет и геями-информационщиками.

Подсчитав, сколько наличных у меня осталось из занятых поутру, я было с претензией посмотрел на Тараканова, но, вспомнив о продемонстрированных мной на панельной дискуссии английских манерах и его недобром взгляде, решил с вопросом о деньгах к нему не обращаться.

Мы быстро выпили несколько тостов и стали обмениваться впечатлениями: кто и кого здесь встретил из давних знакомых, на каких круглых столах побывал, и в котором часу на этот раз набрался Поддонов.

Я поведал Матрёновой о том, как безрезультатно съездил днём на вокзал и в полицию, как до сих пор ещё окончательно не определился с ночлегом, но вроде как всё на мази́…

– А порепетировать не забыли? – перебила она меня. – Вы обещали! Смотрите, не подведите нас завтра…

Все уже находились в изрядном подпитии, ребята из информагентств достали из карманов губные гармошки и, дурачась, стали подыгрывать музыкантам из оркестра. У Тараканова беспричинно текли слюни.

Хотя очень скоро я понял, что был неправ – причина была: за одним из столов в зале выделялась эффектная блондинка, как две капли воды похожая на известную супермодель Наталью Водянову, и Тараканов похотливым глазом косил в её сторону. Но «Водянова» была занята – она сопровождала важного брюхастого дядьку в дорогих часах и золотых кольцах чуть ли не на каждом пальце. Тараканов сильно выпятил нижнюю губу и пускал пузыри.

И тут Матрёнова сказала:

– Мальчики, а пойдёмте танцевать – какая музыка хорошая играет!

Действительно, со сцены лился шансон «Под небом Парижа». Я насколько мог галантно пригласил на танец саму Валентину Ивановну, геи хороводом закружились с редакторшами районных газет, помощницу Тараканова увлёк на танцпол молодой кавказец с соседнего стола.

Тогда сам Тараканов, вконец осмелев и распоясавшись, вызвал на танец «Водянову». Рядом с нами вальсировал и Влад Покров со своей эффектной коллегой и другими не менее колоритными представителями народов Севера. Ликованье и веселье были всеобщими, выплёскиваясь через край. Под чувственный мотив со сцены мы с Валентиной Матрёновой самозабвенно кружились в вальсе.

Sous le ciel de Paris

S'envole une chanson

Elle est née d'aujourd'hui

Dans le cœur d'un garçon

Sous le ciel de Paris

Marchent les amoureux

Leur bonheur se construit

Sur une air fait pour eux,

– пел бархатный баритон, а я, всё теснее прижимаясь к Валентине, жарко переводил в её раскрасневшееся ухо:

Под небом Парижа

взлетает песня

Она родилась сегодня

в сердце мальчишки

Под небом Парижа

прогуливаются влюблённые

Их счастье возникает на мотив

созданный для них.

– А вы озорник, Игорь, – кокетливо отвечала она мне. – Но не забудьте, что и нам с вами придётся завтра петь, а мы ещё даже не репетировали, – тут же остудила она меня (вот что делают с людьми руководящие должности!).

В этом момент мы буквально столкнулись спинами с Таракановым и «Водяновой». Я обратил внимание на то, что Евгений Витольдович ведёт себя чересчур нескромно: он не просто тесно прижался к красивой блондинке, но и откровенно запускал свою пятерню в те места, за которые обычно любит трогать дам Слуцкий (не футбольный тренер, а депутат). «Да, руководящие должности разлагают всех по-разному», – афористично подумал я.

Пока мы вальсировали до конца шансона, мне в голову пришла идея, навеянная Парижем, выпитым вином, а также расчётливым поведением Валентины Ивановны Матрёновой.

Дело в том, что про Париж у меня был вальс собственного сочинения. Спеть его под влиянием алкоголя я был не прочь хоть сейчас, а раз меня укоряли в уклонении от обещанных репетиций, то, резонно решив не откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня, я несколько расхлябанным шагом решительно направился на сцену. Попросив у музыкантов микрофон и гитару, я обратился к публике:

– Дамы и господа! От лица нижегородского журналистского сообщества рад приветствовать вас в первый день фестиваля на гостеприимной ульяновской земле! И раз уж здесь прозвучала песня о Париже, объединившая всех нас в этом вальсе, то со своей стороны я предлагаю вам продолжить вальсировать и под нижегородский вариант песни про Париж, написанный мною в далёком 1996 году – в то время, когда этот чудесный город содрогался от наплыва арабских террористов, так что даже мусорные урны на улицах в те дни там были заварены, ибо туда прятали бомбы. Вальс называется «Рождество в Париже». Попрошу вас разбиться на пары, а ответственным работникам засчитать моё выступление как репетицию с оркестром.

Пальцы сразу вспомнили струны, и вальс полился сам собой.

Да, и ещё спасибо музыкантам оркестра – они быстро подстроились под нехитрые аккорды, и пел я не под одну только гитару, но и под аккомпанемент гармоники, клавишных и ударных:

Игорь (Гоша) СКРОМНЫЙ исполняет свою песню «РОЖДЕСТВО В ПАРИЖЕ»

Когда я в Париже на крышу Собора

Забрался окинуть Парижа просторы,

Услышать, чем дышит, что думает город,

То я не увидел красоты Парижа:

Туман-передвижник и ветер-сквалыжник

Задёрнули штору, дождь лижет булыжник

И статуи лижет.

В Париже на лыжах не ходит никто.

Все только и носят бомбы в метро,

Пьют кофе в бистро, не снимая пальто,

Да греют нутро, попивая «бордо».

У Гранд-Опера́ взрывают с утра

И у «Лафайета» – бомбы в пакетах,

У башни Эйфеля дым всю неделю,

А у Нотр-Дам – в основном по средам.

У Сент-Эста́ша и Сен-Сюльпи́са

Нету прохода от террористов,

А вот на Монмартре и на Пигали

Мы бомб не видали,

И на Сен-Дени в редкость они:

У местных парней нет критических дней,

И нет им покоя в Булонском лесу:

«Ну, месье, что такое?»

Очень уютно зато у Родена –

Тихо, спокойно, не воют сирены.

Но за стеною, у дома Делона –

Прежний сценарий, те же законы:

Ступаешь на мост Александр Труазье́м

Снова под вой полицейских сирен.

В Париже на лыжах не ходит никто.

Все только и носят бомбы в метро,

Пьют кофе в бистро, не снимая пальто,

Да греют нутро, попивая «бордо».

…В Париже о Нижнем не знает никто…

Но если вы всё же окажетесь в Нижнем,

То вспомните тех, кто скучает в Париже:

О наших девчатах, что в Мулен Руже –

О Вере, Наташе, Оксане и Груше;

О моднике Славе, о дворнике Сене,

Что с мыслью о Волге томятся на Сене,

О воре Петре, сутенёре Антоне,

Что с мыслью о доме пьют на Вандоме.

И вспомнив их всех – лысых, светлых и рыжих,

Скатитесь разочек с горки на лыжах.

В Париже на лыжах не ходит никто…

Все только и носят бомбы в метро,

Пьют кофе в бистро, не снимая пальто,

Да греют нутро, попивая «бордо».

На лыжах в Париже не ходит никто!

Вальс мой восприняли доброжелательно – хлопали от души. А главное – я положил почин: как только закончил петь, на сцену потянулись стройные ряды нетрезвых вокалистов из других регионов.

Первыми вышли краснодарцы – буквально вырвав у меня микрофон, они хором грянули казачью песню. За ними образовалась целая очередь желающих выступить, словно на Евровидении. Стоит ли говорить, что среди них я увидел и представителей народов Севера во главе с Владом Покровом.

– Что собираетесь петь? – спросил я его.

– «А олени лучше», – флегматично ответил он.

Матрёнова вся светилась от радости:

– Вы хорошо поёте, Игорь. Пожалуй, я спокойна за завтрашний день.

Тут я увидел администратора Эльвиру: она стояла у дверей на входе в зал и жестами показывала мне на часы – было уже полдесятого. Я направился к ней.

– Моя смена закончилась, а вас всё нет. Хорошо, что знала, где искать, – сказала она и польстила: – Классно поёте! На вашем месте я бы задумалась о смене профессии.

– Хотите, «я вам спою ещё на бис»? – раздухарился я.

– Как-нибудь в другой раз, – негромко сказала она, озираясь. – Кажется, я придумала вам вариант с ночёвкой. Три тысячи за ночь, как договаривались?

– По рукам! Только я возьму в баре что-нибудь выпить на ночь.

Бар был напротив – я купил там бутылку коньяка, минеральной воды, немного фруктов и увидел, что денег у меня после этого осталось всего ничего – тысячи четыре. Погрустнев, я протянул Эльвире три «штуки». Она нервно взяла деньги и, быстро сунув их в карман, прошептала мне:

– Идём за мной!

Взяв сумку, я покорно поплёлся за Эльвирой в недра «Древа Хитрово».

Я так вымотался за этот бесконечный шебутной день, что мне как можно скорее хотелось принять горизонтальное положение – плюхнуться на любой лежак и забыться мертвецким сном.

– Куда мы идём? – спросил я её по мере того, как мы углублялись в чрево отеля по длинному нескончаемому коридору.

– Сейчас увидишь, – как-то вдруг перешла она на «ты».

– Мы вроде не пили на брудершафт, – уже заплетающимся языком отвечал я.

– Ещё не вечер, – не оборачиваясь, нервно отвечала Эльвира.

– Это мне тоже будет стоить денег? – пытался шутить я.

– А они есть? – обидно подколола она.

IGOR GOES TO HOLLYWOOD

– Так куда мы идём? К тебе в номер? – продолжал допытываться я.

– У меня нет здесь номера: на всех дежурных в отеле всего одно общее помещение, – ответила моя спутница. – Но вариант я нашла.

Пока мы шли по длинному коридору вглубь «Древа Хитрово», образно говоря от основания ствола дерева к его макушке, она объяснила, куда решила определить меня на ночлег.

Оказалось, что в отеле давно живёт один из приятелей-компаньонов его владельца, занимая здесь чуть ли не целый отсек. Он находился в самом конце этого огромного разветвлённого комплекса – практически в тупике, резко уходящем от центрального коридора вправо. Чтобы попасть туда, нужно было спуститься со второго этажа по лестнице на полуторный уровень: там за одной большой дверью и находился весь этот блок.

Пока мы шли туда, Эля вкратце рассказала, что этот друг хозяина отеля был важным учёным, работавшим то ли по линии «Роснано» у Чубайса, то ли при каком-то крупном институте. Финансирование у него было солидное, жил он тут довольно замкнуто уже больше года.

– А зачем ему было нужно селиться в этом отеле? – удивился я. – Что за странная прихоть?

– Понимаешь, он человек скрытный, – объяснила мне Эльвира, – но мы с ним сдружились. Он сказал, что занимается здесь научными исследованиями, чтобы не светиться в головной конторе. Что-то вроде индивидуального предпринимателя под частные заказы. Он живёт тут практически затворником, выходит только поесть. Хозяин отеля, по-моему, с ним в доле в его проектах, поэтому и разрешил ему занять весь отсек. Он целый год сидел здесь безвылазно. А теперь сказал, что съездит в Москву недели на две за каким-то очередным грантом и отвезёт готовые изделия.

– Что за изделия? – поинтересовался я.

– Сейчас увидишь, тебе понравятся, – ответила она. – Меня он попросил в его отсутствие последить за его апартаментами по мелочам – цветы полить, пыль вытирать, за электроприборами посмотреть. Вот там я тебя и размещу. И немного денег подзаработаю. Только не удивляйся: это не гостиничный номер, а по сути большая лаборатория. Он там жил почти безвылазно – и спал, и работал. Но тебе ночь-другую перекантоваться – сойдёт, раз согласен. Но за каждую последующую ночь – ещё по три тыщи! – снова напомнила она.

– Ja, ja, natürlich, – ответил я, прикинув, что мне опять где-то нужно будет раздобыть денег («Займу у Покрова?»). – А чем этот учёный занимается? В какой сфере работает?

– Мне он сказал, что разрабатывает биороботов – мужчин в качестве «двойников» для крупных политиков и бизнесменов, а женщин – вместо резиновых кукол и на замену проституткам, чтобы, говорит, удержать женщин от падения. Да ты сейчас сам всё увидишь – там у него должны быть образцы типа манекенов. Только ты их не трогай, чтобы он ничего не заподозрил, когда вернётся. Переночуешь и всё! – строго добавила она. – А я потом приберу, надеюсь, он ничего и не заметит. Он богатый – а скупердяй! – в сердцах воскликнула Эльвира. – Просил присмотреть на две недели, а дал мне за это всего червонец!

– Такое бывает. А я, видишь – бедный, а плачу три косаря за ночь. Спасибо тебе! – поблагодарил я свою спасительницу.

За время беседы мы дошли практически до самого конца длиннющего коридора, повернув вправо спустились на половину пролёта вниз по лестнице и упёрлись в серебристую металлическую дверь. Эльвира достала ключ, вставила его в замочную скважину, повернула – и мы вошли.

СНЫ О ЧЁМ-ТО БОЛЬШЕМ

Помещение сразу поражало своими размерами. От двери до единственного большого окна напротив было метров тридцать. В ширину – метров восемь. Перегородок не было – всё пространство делилось на секции мебелью.

Справа и слева от входной двери стояли два больших гардеробных шкафа. Далее по левой стороне шли туалетный и душевой отсеки, за ними – кухонное пространство с мойкой, шкафчиками, встроенными плитами и барными стойками, после них – большой шкаф с книгами, у окна – огромный угловой диван цвета слоновой кости.

По правой стене за гардеробом шла зона всевозможных приборов, станков, медицинских и каких-то иных неведомых мне барокамер, центрифуг, электроприборов и другой различной аппаратуры, а пространство у самого окна справа от дивана было затянуто цветными шторками и ширмочками.

Я поставил бутылку коньяка и фрукты на барную стойку, оглядел комнату и сказал Эльвире:

– Действительно: ощущение, что попал в какую-то научно-производственную лабораторию. Примерно в такой я работал недолгое время после университета на авиационном заводе в Нижнем. Только там было больше железяк, а тут в основном – пластик да кожа, что ли, какая?

Подойдя к окну, я провёл ладонью по коже дивана – она была гладкой до изумления.

– Спать буду здесь? – спросил я свою спутницу.

– Да, – ответила она. – Бельё – в шкафу. Сам постелешь или тебе постелить?