Текст книги "9 причин почему (СИ)"

Автор книги: Oh panic

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

За что ты так со мной? Чем я заслужила ад, длиною в бесконечность?

Она замолкает, чтобы вытереть слезы, и теперь я понимаю ее горе, как никогда бы не понял раньше. Это исповедь обреченного. Ведь Грейс была единственной, кто верил в нее до конца.

Следствие утверждало, что это обычные грабители, в то время как я обвиняла Бога. В чем он провинился на этот раз? Дело в том, что к тому времени Фальк и мама уже должны были быть в Вене – это был их медовый месяц, который они так и не испробовали на вкус. Из-за жуткого тумана, все рейсы были отменены, и им пришлось вернуться домой, чтобы не сидеть в зале ожидания неизвестно сколько времени.

Грабители этого не знали.

Они просто шли на дело, как и было спланировано ранее. Хотя стоило подождать всего один вечер! Один чертов вечер, ведь туман рассеялся именно тогда, когда их тела обнаружил сосед.

Я закрываю глаза и считаю, просто считаю, чтобы не развалиться от ужасающей правды жизни. Вот он только что звонил мне на телефон, в то время как в необозримом будущем и он и его жена, прекрасная и любящая Грейс, уже будут за пределами наших судеб. Призраки людей, некогда живших вместе с тобой.

В этот раз ты стоял со мной.

Улыбаюсь, хотя не вижу ее выражение лица. Я ведь всегда рядом, Гвен. Я всегда рядом с тобой, потому что ты мое солнце и звезды. Все, что я вижу и знаю.

Держал за руку и не давал упасть в пропасть. Я так мало проводила с ней времени… Элапсации, женитьба, переезд… Она даже толком не знала Лукаса, лишь по фотографиям или же по видео-звонкам. Разве было этого достаточно?

А теперь я даже не могла что-либо исправить. Просто стояла и всем телом ощущала груз невыносимой потери. Под ней скрывалась боль невысказанных слов и несделанных дел. Все это собралось в одном гробе и стало гвоздем, что забили в крышку.

Внезапно телефон вибрирует и оповещает меня о том, что мне пора выходить из дому, но я продолжаю сидеть на месте, игнорируя писк прибора и необходимость дел. Да и были ли они так важны после увиденного? Можно ли сравнивать лодку с Титаником? Отключаю звук и смотрю на Гвен, что держит в руках помятый лист бумаги, на котором я сразу замечаю печать Скотланд-Ярда.

Угадай, что было украдено из их дома. Ни-че-го. Я повторяла это слово снова и снова, пробуя его на вкус, понимая все больше, как же противна пустота. Безвкусица в созвучии с противным запахом.

Позже выяснится, что из сейфа Фалька пропали бумаги. Что-то незначительное по мнению Скотланд-Ярда, но вполне значимое для Темпла, которые даже не догадывались о том, что очень редкие бумаги из архива хранятся вовсе не в хранилище, а в доме их руководителя. Никто так и не узнал, для чего он держал их ближе к себе, но факт оставался фактом.

Схема работы хронографа, письма Сен-Жермена и выдержки из хроники.

Все это пропало.

Одним туманным вечером, на Джастис Уолк, в Керт Хаусе, омытые кровью и болью людей, которых до сих пор ждут дома. Это наводит тебя на мысль? Потому что весь вечер после похорон я пыталась понять, почему из множества домов, куда более выгодных и в положении менее защищенных, грабители выбрали именно их?

И взяли больше, чем смогли бы унести! Ни-че-го.

Она мотает головой из стороны в стороны, убирает короткие волосы назад и закрывает глаза, словно возвращаясь в тот день. Каково это, снова и снова переживать ужас своей жизни? Будь счастливее, пожалуйста, остановись. Не разрушай меня, как сейчас, потому что я падаю за тобой в пропасть, хотя для меня все это только впереди.

Нет, пусть будет по-другому. Я успею все исправить.

Как же так получилось, что Фалька убило то, что он считал смыслом своей жизни, утащив при этом не только нас, но и дорогих нам людей? Ведь как выяснилось позже, в тот день, когда погиб Рафаэль, он нес кому-то бумаги Темпла. Обычные отчеты, ничего важного. Опять это «ничего».

Нуль.

Пустота.

Но это стоит стольких жизней!

Стоит ли пытаться понять ее, когда она сама забирает всякий смысл? Я отходила от боли, понимая, что у меня есть люди, к которым я могу возвращаться домой и знать, что этот приход будет замечен. Я не одна и это прекрасное чувство. У меня есть самый замечательный на свете муж и чудо, что стало моей жизнью – наш прекрасный сын.

Знал ли ты, что жизнь ненавидит счастливых?

Ох, я почувствовала это сполна.

========== Кассета 6. ==========

16:17

Переворачиваю кассету с вынужденным бессильем. Больше не чувствую ног и рук, но на автомате тело помнит, что нужно делать и без участия моего разума. Мне кажется, или я и вправду разваливаюсь на части, точно реагирую как спутник некой планеты? Когда атмосфера рушится там, моя делает тоже самое будто глупая фанатка. И вот мы оба разрушены до мелких частиц, что разнесет по всему космосу метеоритным дождем, попадая в атмосферу других планет.

Это неправильно. Но все же так ощутимо.

Кассета оповещает о начале записи, и я не решаюсь поднять глаза, чтобы увидеть ее измученное лицо, худое и бледное и проклинать самого себя за то, что я не рядом, что не могу исправить эту боль. Где же? Какие черти блуждают в том Гидеоне, что сейчас должен был следить без устали и без страха?

Пропал. Хотя обещал быть рядом.

А ее голос все сильнее врезается в разум.

Этот год был для нас, пожалуй, самым счастливым. Лукасу исполнилось три, и он был самым бойким мальчиком, которого когда-либо видела наша няня. По ее словам, он умудрялся оббегать всю комнату раз десять, в то время как она просто моргнула. Естественно, это было для нас поводом для гордости. Так много энергии!

Алфавит? Не беда. Фразы, достойные взрослого мужчины? Хоть ежеминутно! Однажды, он даже заявил мне, что прямо сейчас полетит в космос, нам только нужно отвезти его в «аэпот». Да, именно в аэропорт. Отчего-то он решил, что именно там находится его детская мечта.

Естественно, мы так и сделали. Какого же было наше изумление, когда он так же непринужденно заявил, что космос подождет, а мороженое – нет. Так умер космонавт! Нелепо!

Она смеется, но ее смех не весел. Это звук утопленника – он уже под водой и его тянет ко дну. Как можно говорить о счастливых моментах столь отчаянно и неизмеримо с помощью каких-либо чувств?

В этот же год Шарлотты вышла замуж за Джона, того самого, что украл ее сердце на нашей свадьбе. Весьма выдающийся молодой человек из богатой семьи – все, как моя кузина любит. Нет, не подумай не правильно. Я была невероятно счастлива.

Картинка сменяется, и вот я вижу, как Гвендолин, уже с коротко постриженными волосами, в идеальном по ее фигуре платье красного цвета, держит в руках бокал шампанского и с задором произносит:

Меня заставили выступать здесь, грозясь вытащить из моего шкафа все скелеты! Серьезно!

Шарлотта, что сидит по правую от нее руку смеется, что весьма необычно, учитывая ее вечную улыбку неприкаянной особы. Она что-то говорит, но я не слышу ее реплику, а Гвен только отмахивается и смеется в ответ.

Она снова мне угрожает! Нет, вы только представьте, на собственной свадьбе! Шарлотта Джонсон, как вам не стыдно!

Я сижу рядом и, закрыв ладонью лоб, смеюсь, глядя в свой бокал. Уверен на семьдесят процентов, что я сижу и думаю: «Боже мой, это моя жена». И я люблю эту женщину несмотря ни на что.

А если серьезно, то сегодня я хочу поблагодарить свою жизнь за то, что в ней есть такая девушка, как Шарлотта. Признаюсь честно, в молодости мы друг друга терпеть не могли. Могли разрушить квартиру и выучить пару-тройку ругательств друг от друга. Но все изменилось. И хотя нас сблизило горе, я все же рада, что могу вот так вот стоять на этом торжестве и поздравлять тебя с этим новым приобретением под названием «муж».

Она наклоняется к ней и якобы тихо говорит ей на ухо:

Беги, пока не поздно.

Я возмущенно дергаю ее за платье, пока толпа за кадром смеется, а муж Шарлотты смотрит на меня с немым шутливым вопросом. И здесь, в моем настоящем, нашем прошлом с кассеты, я улыбаюсь, глядя на эти безупречные моменты жизни. Хотя что-то внутри меня все же обрывается, когда я вижу ее снова. Уже более худую и измученную. Темные круги под глазами стали еще отчетливее.

Знаешь, Шарлотта стала мне близким другом. После смерти Рафаэля Лесли решила, что ее жизнь должна быть направлена на помощь бедным детям из стран третьего мира, чтобы отвлечься от суеты этой грубой жизни, поэтому спустя время мы и вовсе перестали созваниваться и списываться. Поначалу это огорчало, порой даже бесило, но вскоре я свыклась с этой мыслью, ведь каждый из нас переживает свое горе по-разному. Таким образом, Лесли сбрасывала с себя мантию боли, которая все еще висела на мне, грустя о потерянной подруге.

Шарлотта же всегда была рядом, порой раздражая, выводя из себя, но все же оповещая меня об успехах Ника или учебе Кэролайн. Это было равноценно пуду золота, даже дороже. Эти новости по принуждению и совести стали для нас мостом друг к другу.

Естественно, именно она стала для меня опорой в том, что произошло после…

Почему именно Шарлотта? Неужели именно сейчас я узнаю правду о том, куда запропастился я?

Что ты почувствуешь в один прекрасный день, вполне обычный, когда соседи поливают свои газоны, возможно, варят кофе или прогуливаются по заполненным улицам Нью-Йорка, сидя в почти пустом крыле больницы и слушая ненавистные слова, хотя все, что хочется – это биться головой об стену, пока не разобьешь череп, пока кровь не взорвется в мозге, оповещая о мгновенной смерти?

Я почувствовала оцепенение. Стояла там, ничего не видя и не слыша… и не ощущая. Жизнь вновь разбивала меня на части, к чему мне вообще что-то делать, если даже стоя на ровном месте, она била меня кувалдой по голове?

Доктор повторил, может быть, дважды. Или пять раз. Пока до меня наконец-то не дошел смысл его слов.

У вашего сына периферический рак лёгкого I стадии.

Слышишь ли ты это отчаяние?

Я перестаю дышать вместе с ней, когда она закрывает лицо руками и не двигается. Нас обоих настигает цунами, снося с намеченного пути. Резко, неожиданно, будто минуту назад все не было прекрасно.

Мы всего лишь проходили ежегодное исследование, чтобы отправить его в садик, но вместо этого я нашла свою смерть в самых счастливых уголках планеты. Как это возможно? Как наш мальчик, абсолютно здоровый, энергичный, умный, смог дойти до этого края? Ему всего четыре! Четыре года, как это могло произойти?

Пленка резко останавливается, но я продолжаю сидеть на месте, не желая слушать дальше. Планета моя остановилась, от того я не мог двигаться.

За окном гремит гром, а я, даже не вздрагивая, все смотрю и смотрю в одну точку.

Точку, ставшую смертью для моего еще молодого сердца.

========== Кассета 7. ==========

16:49

Вся наша жизнь стала похожа на кошмар. Какой это круг ада? Я запуталась, Дьявол, просвети же меня…

Я включаю кассету спустя долгое время. С трудом, заставляя себя перешагнуть через боль. Безжизненно смотрю на экран и не понимаю, как та Гвен все еще умудряется оставаться такой непоколебимой. Это ли отчаяние? Это ли боль в чистом виде?

А потом я понимаю, что возможно эта боль настолько срослась с ней так, что стала невидимой.

Что-то сломалось, а мы не в состоянии починить эту безумную Вселенную… К чему тебе бессмертие, когда твой ребенок медленно тает у тебя на руках? Исчезает по граммам, переставая есть, утихает, больше не находя книги интересными. Перестает бегать по комнатам, сидя в одном месте.

Пока его родители крушат мебель и стараются перевернуть всю науку, чтобы найти панацею. Возвращаясь в Лондон, путешествуя по миру, все сильнее зарываясь в вязкие пучины безжизненности. Боль, она везде, она стала частью меня, видишь ли ты это?

Безусловно. Ты подарила ее и мне. За что? Гвендолин, за что ты так со мной? К чему эти кассеты? Я не могу изменить природу, мы обречены на провал. И теперь я знаю это заранее? Как мне быть после этого?

Прекрати. Не уничтожай меня.

Говорят, что болит сердце, но это не правда. Болит абсолютно все тело, душа, разум – все-все! Это черви, что грызут мои кости, и я не смогу избавиться от них ни в одном из миров.

Врачи опускали руки, лишь выписывая таблетки и процедуры. Кабинет химиотерапии становится моим вторым домом. Мы практически живем в больницах.

А болезнь все сильнее захватывает мое чудо.

Оно разрушает его, тушит пламя в его глазах, и я более не могу терпеть это.

Мы стали так часто ругаться! Жизнь ставила нас перед обрывом. Я разбивала посуду, крушила мебель, в то время как ты все чаще оставался на работе, ночуя там гораздо чаще, чем дома. Это было твоим спасением не только от боли, но и от безумия жены, что теряла своего ребенка.

Теперь я понимаю, что мне не за что тебя винить. Ты справлялся с горем иначе, чем я. Но мы оба проваливались.

Мы оба, понимаешь?

Но тогда это было по-другому. Боже, как же глупо…

Я повторяю за ней. Меня больше ничего не тревожит, ибо в груди разрастается дыра. Эта дыра втягивает абсолютно весь мир.

В тот вечер мы сильно разругались. Обвиняли друг друга во всех грехах, что могли припомнить. Жизнь не щадила нас, а мы помогали ей в этом, не щадя друг друга. Мы не стояли рядом, мы ненавидели каждый миг, что нам приходилось делить напополам.

Нет, никогда. Никогда.

Только отчего же и сейчас я люто ненавижу ее за то, что она показывает мне эти кассеты?

Ведь так проскакивал год, врозь, в ненависти и гневе. Каждая секунда становилась хуже предыдущей. Каждый день равен прохождению через ад.

И однажды это собралось в одну кучу и взорвалось точно граната.

Ты обвинял меня во всем. Это было исповедью утопленника, собрание ненависти, что вылилась на меня точно ведро с помоями. Никто, никто не был виноват как я, но все же твои слова резали меня хуже ножа. Нет, не так. Ты рубил топором мою голову, пока она не покатилась к твоим ногам.

И я не оставалась в стороне, будя криком весь квартал. Ты был мне ненавистен. Ты был мне противен. Вся я, сосредоточенная на боли, желала тебе смерти.

Наш сын умирал!

Я стараюсь сломать себе пальцы. Извиняюсь, извиняюсь, хотя понимаю, что она ничего не услышит. Господи, прости меня, пожалуйста.

Она рыдает, и слезы ручьем стекает по ее худому лицу вниз, падая на стол. И как бы мне не хотелось их остановить, я не могу.

Ее горе стало моим горем в разы сильнее, чем ожидалось.

А ты пропадал на работе, забывая про него, словно он уже умер! Как ты мог, Гидеон? Как смог ты покинуть его в эту минуту отчаяния? Неужели твоя боль превосходила его? Неужели он не заслуживал отца, который смог бы его поддержать?

Она кричит, а я борюсь с желанием закрыть уши. Я заслужил все это. Я заслужу всю эту ругань.

Боже, как же я хотела никогда тебя не встречать! Просто жить, не зная всего этого горя. Это проще, чем ненавидеть человека, которого совсем недавно любил сильнее силы притяжения.

Говори же! Говори! Я же сдаюсь, почему ты не поднимаешь меня из могилы? Почему ты роешь свою, но не рядом со мной?

Я хочу стать глухим. Но, не так ли я поступал в нашем горе? Чем я буду лучше сейчас? Мне многое хочется сказать, но у меня нет выбора, от того я просто становлюсь слушателем. Хотя бы сейчас.

Он умер, когда ему едва исполнилось пять. Рак стал его спутником, он повел его к вратам рая, даже если мы отчаянно боролись. Все было ничтожно. Все было бесполезно.

Наш Лукас…

Мой мальчик…

Я скучаю по тебе.

Гюго как-то сказал, что матерям, что потеряли своего ребенка, время не приносит забвения. Такое горе не старится. Траурные платья изнашиваются, в сердце же остается мрак.

Я вижу мрак в глубине ее сердца. Он делает ее слабее и сильнее одновременно.

Горе и вправду не старится, но старит сердце, что его носит. Оно въедается в сосуды, не отпуская, затормаживая, заставляя сжиматься в кокон. Мы будем носить его вечно. Я и ты. Ты да я. И тире между нами и есть та самая точка скопления.

Боже, забери же меня к себе.

Я не хочу больше жить.

========== Кассета 8. ==========

17:30

Не волнуйся о боли. Похорони ее с ребенком, ложась рядом с ним. Не желая отпускать, обнимай свое горе до самого конца. Покуда крышка не закроется, разделяя тебя с самым дорогим. Вечность не кажется тебе огромной? Мне она кажется одним мигом. Вот он промелькнул у меня перед глазами и затих, как затихают волны, ударившись о скалы.

Куда же мне идти? Где искать успокоение? Где меня научат, как умирать каждый день, но не становиться ношей на плечах у этой Вселенной?

Бессмертие в тягость. Вот что нас ждет впереди? Кто из нас выдержит этот мир? Мы потеряли даже друг друга. Ненависть построила эту стену выше небес.

Это конец. Абсолютно всего, что я знала и лелеяла.

Гроб опустили, а я осталась стоять на земле, умоляя этот мир взорваться и забрать меня вместе с ним. Чтобы больше ни секунды не чувствовать эту боль за двоих. Не свою, твою и его. Я застыла, не зная, куда же мне двигаться.

Я нашла тебя у могилы уже тогда, когда церемония закончилась. Ты был вынужденно трезв – посчитал, что твой сын не должен видеть тебя пьяным в день своих похорон. Так ты объяснил мне свое поведение, прежде чем я ушла.

Ты был разбитым. Я видела это, но не хотела принимать. Мы горели в пламени вместе.

Моя ненависть к тебе затмила рассудок, от того я даже не замечала как медленно ты сползал в глубокую яму.

Я потерял ребенка, Гвендолин. Я – врач, что не смог спасти своего сына. Как я вообще могу жить?

Это бесконечная череда боли, знать, что не ты стал тем, кто изобрел панацею, чтобы спасти то дорогое, что стоило бы спасать даже ценою собственной жизни.

Мне было плевать. Так я убеждала себя.

Позже, гораздо позже, я узнала, что тебя уволили с работы. Что за хирург с трясущимися от алкоголя и боли руками? Ты не возвращался домой, ночевал у друга, а затем снимал гостиницу где-то в бедном районе. Откуда же мне было это знать?

Ты слился с алкоголем в невыносимый броманс, в то время как я медленно погибала в квартире, где каждый угол кричал мне о Лукасе. Ненависть к тебе, однако, позволяла вынести и это.

Ровно до того рокового звонка.

Останавливаю и не хочу смотреть. Не хочу знать до какого безумия я снизошел на этот раз. Было ли оправдание моему уничтожению? Да, да – кричу я, а слышу, как разум опровергает доводы сердца. Я бросил мать своего умершего ребенка одну, упиваясь своим горем, словно закоренелый наркоман.

Вместо того чтобы быть рядом с ней.

Что же теперь она хочет мне сказать? Хочу ли я это слышать?

И вопреки доводам, вновь включаю видео.

Сколько бутылок текилы нужно, чтобы убить рассудок? Сколько нужно абсента, чтобы сердце твое остановилось?

Сколько?

Знал ли ты?

Ровно столько, чтобы убить в себе боль о потерянном ребенке.

Нет. Нет. Нет. Не говори это, Гвендолин. Я не мог, не мог поступить так с тобой. Просто замолчи, не разрушай все окончательно.

Бессмертный может умереть, лишь если он того желает.

Желал ли ты?

Да.

Ты умер, оставив еще один гроб на промежутке моей жизни.

========== Кассета 9. ==========

18:04

Я бегу, что есть силы. Мышцы молят о пощаде, легкие готовы взорваться, но я не останавливаюсь, обгоняя всех незатейливых прохожих, прогуливающихся в этот погожий почти летний вечер. Ведь я бегу от жизни, что могла бы у меня быть, ровно до тех пор, пока я не включил кассеты.

Знаешь ли ты, как безразлично в одиночестве? Вечность не кажется ни утешением, ни мучением. Она есть и есть ты. Мы идеальны в созвездии своей боли.

Ты покинул меня. Заставил стоять на том же кладбище, где уже были похоронены Лукас и Грейс. Фальк и Рафаэль. Я срослась с землей, словно корень проросла вглубь.

В тишине сердца и шепоте людей.

Мой голос пропал. Я больше не могу кричать.

Чуть не врезаюсь в стоящий автобус, когда перед моими глазами вновь вспыхивает кадр, где счастливая и полная жизни Гвендолин держит на руках Лукаса и машет мне с экрана телевизора, громко смеясь, называя меня «папой». Все это тает, и я впопыхах извиняюсь перед водителем, и вновь бегу. Навстречу тебе. Навстречу той тебе, что еще рядом со мной. Что держит сердце мое близко к себе.

Чтобы пообещать тебе, что все будет исправлено. Все пойдет по-другому.

Стоит ли мне также исправить положение? Вколоть пустой шприц в вену. Съесть кучу бесполезных таблеток, что должны были спасать меня от боли. Или же застрелиться, отчаянно желая тишины.

Тебе стало легче?

Ты чувствуешь ту свободу, что была с нами раньше?

Если да, то я готова последовать за тобой.

Ведь жизнь моя – все еще твоя.

Дом Гвендолин уже за ближайшим поворотом.

Что же ты смотришь на меня, жизнь? Ненавидь меня за каждый миг, что я прожила. Вырывай сердце кусками, будто только так и можешь уничтожать человека. Самой извращенной пыткой на свете.

И знаешь… Если не я, то он все исправит.

Сердце мое, солнце и звезды.

Исправишь ли ты это?

Сделай же это. Даже, если я буду не понимать, даже если тебе будет казаться, что мы невозможны врозь или гнев будет прорастать в тебя сильнее, чем сейчас в меня.

Разве ты не видишь?

Жизнь вместе – это ад.

Вбегаю на крыльцо и отчаянно стучусь в дверь. Она открывается, и я, игнорируя дворецкого, вбегаю наверх, врываюсь в комнату Гвендолин и обхватываю ее руками, теплую, любящую, беззащитную. Она смотрит на меня шокировано, все еще держа в руках телефон, где на другом конце провода слышен голос Лесли.

Перед глазами все еще мелькают кадры. Гвендолин держит в руках цианид. Цианид готов к применению. Видео останавливается, как и мое сердце.

Обещай, что сможешь.

Не дай моей душе вместе с твоей сгнить в разных котлах преисподней.

– Я все исправлю, – шепчу я ей в ухо, – Я все исправлю.

Целую ее в макушку и стараюсь держать в объятиях, пока слезы скатываются ей на плечо.

Но мне плевать.

Дай же мне обнять тебя еще раз, пока смысл твоих слов и просьб не разбил мне сердце еще больше.

Боже, как же я люблю тебя, Гидеон де Виллер. Помни это всю жизнь.