Текст книги "9 причин почему (СИ)"

Автор книги: Oh panic

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

========== Кассета 1. ==========

12:15

Я смотрю на стопку кассет и не понимаю, откуда она взялась. Еще утром этот угол был занят разве что стопкой книг, которые теперь куда-то пропали, а их место занимали вещи, которые я видел впервые – коробки, заполненные женскими и детскими вещами, запечатанными конвертами, счетами за квартиру или же статуэтками. Подхожу ближе и опускаюсь на корточки, чтобы прочитать названия хотя бы кассет, но на них ничего кроме цифр. Я бы назвал это датами, если бы их странная последовательность не шла вверх.

2014-1. 2014-2. И так по нарастающей. Последняя кассета, прямо на полу под всей стопкой, была обозначена самой крайней датой – 2014-9. Оглядываю комнату, стараясь понять, как же все это добро здесь очутилось, но не могу даже представить, кому понадобилось это оставлять.

Беру в руки первую кассету – 2014-1, и рассматриваю ее со всех сторон, пытаясь понять, в чем же подвох. Любопытство пересиливает осторожность, от того я бегу к телевизору, только на пол пути вспоминая, что уже давно выбросил старый видеомагнитофон, заменив его на DVD-проигрыватель. Резко останавливаюсь и возвращаюсь к коробкам, надеясь, что владелец оставил не только кассеты, но и устройство, с которых их можно было бы посмотреть. И вот он! Прямо под мягким белым пледом с вышитым именем «Лукас» в углу голубыми нитками.

Подсоединяю видеомагнитофон к телевизору и сажусь на диван, сам не зная чего ожидая. Вот она моя участь, как путешественника во времени – никогда не знать, что же ждет меня за следующим углом, оставаясь лишь в догадках и предположениях. Зачем я вообще взял эти кассеты в руки?

Все проясняется, когда я вижу ее. Она улыбается мне с экрана, и я замираю, как замираю всегда, когда эти потрясающие голубые глаза смотрят на меня сквозь пелену этого мира. Делая меня живым настолько, что эта энергия переполняет все мое естество. Но что-то в ней не так, что-то изменилось, стало неуловимым. У ее глаз залегли едва заметные морщинки, и в глубине ее взгляда читалась тоска, которая была мне совершенно непонятна.

– Привет, – слышится из динамиков.

По моему телу чествуют мурашки, ведь ее голос полон любви, которую я совершенно не заслуживал. Это голос моего ангела и он доносится до меня сквозь целые эпохи.

– Привет, – отвечаю ей я.

Я не знаю, получится ли у меня провернуть все это, но я надеюсь, что ты смотришь эти записи и искренне не понимаешь, что происходит.

Я ухмыляюсь и киваю ей, будто она и вправду видит меня. Все же искренне не понимая, как она и сказала. Что ты хочешь донести до меня кассетами, когда ты просто можешь сказать мне все в лицо? Мы были вместе вчера и собирались встретиться вечером, чтобы обсудить летние каникулы, которые мы планировали провести с моей семьей во Франции.

Не пугайся, мало ли странностей произошло с нами за все эти годы? Воспринимай это как еще один кувырок судьбы, которую ни я, ни ты, не способны принять в свою жизнь, от того она и пинает нас периодически, не давая привыкнуть к сладкой участи.

Действительно, как много произошло всего лишь за три недели в самом странном октябре, который выпал на мою и ее судьбу. Но я не знал о тех годах, о которых она говорила. Это невозможно: дата, что написана на корке кассеты вяжется с моей реальностью, ведь на дворе еще только май 2014ого, безумно холодный и пасмурный, но все же очень счастливый, ведь мы идем с ней рука об руку.

Прежде, чем я объясню тебе причину этой странности, я хочу, чтобы ты пообещал мне одну вещь. Ты ни за что и ни при каких обстоятельствах не покажешь эти записи мне самой. Было бы нечестно сваливать все это на ее голову, а твоя достаточно крепкая, чтобы переваривать ту историю, которую я хочу до тебя донести.

Это не фарс и шутка, это наша с тобой жизнь и я прошу тебя сделать ее искренней и важной.

Кассеты, которые ты найдешь – это не игра твоего воспаленного воображения и даже не розыгрыш, так что не жди, что из-за угла выскочит ведущий телепередачи и объявит, что ты прекрасно справился.

Но я ничего и не жду, кроме объяснений. Вот он я, нервно грызущий ногти в ожидании продолжения, пока она что-то пишет на клочке бумаги и приклеивает это к экрану компьютера, закусывая губу. Она волнуется, это видно по ее виду. За ее кутерьмой я замечаю, что у нее в кровь искусаны пальцы и сломаны ногти. Это выводит меня из себя еще сильнее, заставляя дергаться из стороны в сторону. Не уверен, что я смогу досмотреть это до конца, но любопытство пересиливает, и я продолжаю слушать ее прекрасный, но такой усталый голос.

Жизнь – это не просто взлеты и падения, но одновременно и череда вызовов и спокойствия. Наша была больше наполнена вызовами, но мы никогда не рассчитывали на что-то другое. Мы просто отдались во власть времени, тем ни менее все равно продолжая идти всем наперекор. Если я правильно рассчитала время, то именно сегодня ты проснулся с мыслью, что слушать Фалька себе дороже, от того мы полетим во Францию без него, чтобы провести там летние каникулы.

На мгновение я застываю, не веря своим ушам. Откуда она могла это знать? Именно с этой мыслью я проснулся. Именно с этой мыслью шел завтракать. На холодильнике все еще висел стикер с совершенно новым номером дяди, который я так и не успел набрать из-за внезапно замеченных кассет.

Я запомнила это, потому что именно в этот день все начало рушиться, даже если нам казалось, что впереди для нас уготованы самые лучшие моменты нашей жизни.

Она замолкает, и я замечаю в ее глазах слезы, которые она тут же смахивает рукавом своего блейзера. Что-то во мне ломается и мне хочется протянуть к ней руку и стереть с лица земли ее боль, утешить, стать опорой и защитой. Только девушка с экрана явно не ждет этого, а продолжает говорить, словно это ее последний шанс.

Это был наш вызов, после очень долгого спокойствия. Сейчас, именно в этот момент, я понимаю это больше, чем ты, смотря эти кассеты. Лето во Франции! Мы мечтали об этом весь год! Это прозвучит странно. Но если бы я знала точно, что случится, что впереди меня ждет самый прекрасный и безумный момент в моей жизни… Я бы отказалась.

Да, ты правильно расслышал. Я бы отказалась. Вновь и вновь я бы отвечала отказом, предпочитая пыльные и однообразные вечера в 1956, в подвалах Темпла. Это подтолкнуло меня на мысль… А что если бы я и вправду сказала в тот вечер нашим каникулам «нет»?

Есть очень много способов поменять свою собственную жизнь, но не каждый способен это сделать так, как это можем сделать мы. Я бы никогда не подумала, что мне придется сидеть здесь и решать, готова ли я отказаться от всего, что я знаю, от всего, что мне дорого, ради кого-то другого, ради кого-то, кто значит намного больше, чем я сама. Спросите меня об этом в шестнадцать, и я опять отвечу вам отказом. Но сегодня мне двадцать пять.

И сквозь стиснутые зубы я готова идти напролом, не сдаваться, не давая течению, что движется так же, как и всегда, сдвинуть меня с пути.

Многие назвали бы это храбростью, но это не более чем желание избавиться от будущей боли.

И в этом поступке нет ничего храброго.

Я трусиха, Гидеон.

Я хочу сказать ей, что это не так, что она самый храбрый человек, которого я когда-либо знал. Но ее вид пробуждает во мне панику, которую я ничем не могу объяснить. О чем она говорила? Откуда эти кассеты и отчего мне так страшно от того, что она может сказать дальше?

Прости, я запуталась.

Она закрывает лицо ладонями, а я мысленно умоляю их убрать, желая видеть ее бледное лицо. Теперь я понимал, что же было не так с ее изображением, что пугало и завораживало меня одновременно. И дело было даже не в морщинках у глаз или невероятной тоски в них.

Гвендолин, что сидела передо мной, запертая в четырех углах экрана, была старше.

Ей было двадцать пять.

И ей было невыносимо больно.

Мне хочется кричать, потому что я не понимаю, что происходит. Как эти кассеты отказались в моем доме, как вообще возможно, что они попали сюда из будущего, прорезали во времени черную дыру шириною в семь лет и теперь мучили меня своей правдивостью? Невозможно! Это просто невозможно…

Все возможно под этим беспощадным солнцем.

Я вздрагиваю от мысли, что она читает мой страх.

И я знаю, что возможно после просмотра этих кассет ты возненавидишь меня, но я просто не знаю, как объяснить тебе свои поступки, свидетелем которых ты, скорее всего, станешь.

Прости меня, любовь моя. Я заранее умоляю тебя простить мне эту глупость, но жизнь – это не только взлеты и падения, вызовы и спокойствие. Это боль и эта боль затухает лишь в те моменты, когда я думаю, что мне все удастся, что все пойдет не так, как пошло на сегодняшний день.

Просто знай, что моя жизнь заключена в твоей.

Видео замолкает на мгновение, становится черным, но затем резко включается и вот она сидит там же. Позади нее открытое окно, а за ним беспощадно льет дождь, ударяясь о подоконник, но она словно не замечает этого. Ее вид еще хуже, чем всего несколько кадров назад. Волосы отстрижены под каре, руки изодраны в кровь, и она постоянно чешет их, словно стараясь разорвать кожу.

Сам того не замечая, я начинаю двигаться как она. Руки чешутся, словно внутри, под кожей, разыгрывается война, словно кровь вскипает и просится наружу, врезаясь в вены.

Ты найдешь 9 кассет. Каждая кассета – это определенный промежуток нашей жизни, которую я хочу тебе рассказать. Возможно, мне удастся передать больше, и ты найдешь еще и коробку с вещами, которая поможет тебе разобраться в том, что все то, что ты услышишь и увидишь – не ложь. Хотя я и могу назвать это ложью во спасение.

Я не буду врать. Это будет сложно. Чертовски сложно, но сохрани в своем сердце каждый этот момент, потому что, если небеса существуют, я хочу знать, что моя потеря была не зря.

В какой-то момент, ты захочешь выключить все это, выбросить в мусоропровод и догнать меня на середине пути к тебе, чтобы вывести из тьмы весь мой страх, который я копила в себе, строила как замок и он возвышается над моим сердцем.

Но ты не сделаешь этого, потому что будущее уже произошло. Ты досмотришь все до конца и поймешь.

А если нет, то я уверена, что смогу вынести твою ненависть. Я стану Атлантом и пусть небо падает на мои плечи, только если ты никогда не забудешь ни мгновения.

Боже, будь милосерден.

Я буду с тобой.

Пленка останавливается, и экран становится черным.

========== Кассета 2. ==========

13:05

Переворачиваю кассету, и экран вновь загорается. На изображении Гвен выглядит точно так же, как и вчера, когда я в последний раз ее видел – она яркая и прекрасная. На ее щеках играет румянец, длинные волосы распущены, взгляд устремлен прямо на меня. Непроизвольно моя рука тянется к изображению, желая поправить выбившую прядь и заправить ее за ухо. Но я тут же одергиваю себя, понимая, как глупо выгляжу в этот момент.

Лесли! Ты не поверишь! Хотя, возможно, и поверишь, ведь именно ты прожужжала мне все уши, говоря, что по-другому и быть не может!

Она прыгает на стуле и хлопает в ладоши, как маленький ребенок, которому только что купили игрушку его мечты. И эта энергия передается мне, немного расслабляя, заставляя забыть ужасную тоску в ее глазах.

Она поднимает правую руку и смеется, и я даже не сразу понимаю, что же она пытается показать, пока не замечаю на ее безымянном пальце плетеное кольцо из белого золота.

На мгновение мне кажется, что из меня выбили весь воздух, так резко боль застигает легкие. Или это сердце сходит с ума? Нет, это вовсе не от ревности. Это первый толчок к неизвестности – тот самый акт неверия, о котором она меня предупреждала.

Я останавливаю видео и пытаюсь отдышаться, но вместо воздуха словно вдыхаю кислоту. Вскакиваю с кресла и открываю окно навзничь, чтобы стало чуть легче.

Но вопреки всему становится только хуже.

Это – то самое кольцо. Кольцо, которое я выбирал месяцами, пройдя все ювелирные в городе, доводя до истерики Рафаэля, которому приходилось бегать вместе со мной. Магазин за магазином и провалы, провалы, провалы. Я знал, что найду лучше, найду то самое, которое подойдет именно ей. И нашел.

Теперь она радостно показывала его Лесли, хотя оригинал все еще заперт на замок в кабинете.

Кнопка «проигрывать» и все по новой. Изображение рябит, теряет фокус и вот передо мной вновь Гвендолин, точно вылезшая из фильма ужасов. Только в этот раз она улыбается.

Это было странно. Тебе было всего двадцать. Оставался еще год в медицинском, а после прекрасная стажировка заграницей. Великолепное будущее, которое ты, несомненно, заслуживал после всех тягостей, которые тебе приходилось выносить будучи «мальчиком Алмазом».

Но вот ты. Стоишь передо мной на одном колене, тем самым уничтожая последнее самообладание Шарлотты. Бесконечно прекрасный, словно ангел, только что спустившийся с небес. Перед обычной восемнадцатилетней, ничем не примечательной девушкой, которая определенно тебя не заслуживала.

Я хочу ответить ей, что это тоже неправда. Ведь никогда я еще не встречал столь пламенного сердца, которое бы так манило своей неповторимостью, неколебимостью и диким упрямством. Она бомба замедленного действия, на которую я готов бросаться вновь и вновь.

Ты всегда корил меня за то, что я слишком приукрашиваю твою значимость, и приуменьшаю свою. Но будь ты тогда на моем месте, ты бы мной гордился.

Я никогда не чувствовала себя настолько значимой, как в тот момент, когда ты спросил, выйду ли я за тебя.

Кажется, я теряю последний здравый смысл, когда на экране появляемся мы. Я выгляжу чуть старше себя сегодняшнего, в идеально сидящем костюме, с бабочкой, гладко выбритый и невыносимо счастливый. Я целую ее, девушку, которая стала мне женой.

Она так прекрасна в этом платье. Белый определенно ей к лицу.

Мы поженились через несколько месяцев. Даже не знаю, удалось ли нам окончательно убедить тогда Аристу, что дело в том, что ты собираешь стажироваться в Америке и забрать меня с собой, а не в том, что я беременна и боюсь не влезть ни в одно платье.

Все верно.

Брак по любви, а не по залету или расчету.

Картинки продолжают сменять друг друга, разрушая до основания мое сознание, подводя к границе безумия и взрываясь болью в районе сердца.

Мы везде. Церемония начинается и заканчивается, оголяя правду и ту самую любовь, которую мы с ней берегли как зеницу ока.

Я надеваю ей на палец кольцо и клянусь оберегать ее во всех тягостях и радоваться вместе с ней, надеясь, что даже смерть будет не в силах нас разлучить.

Она надевает кольцо мне и клянется быть во всем мне опорой, покуда горит Солнце, деля мое горе напополам и забирая часть боли себе.

Твоя мать уговорила нас устроить свадьбу во Франции, на вилле, где твой отчим выращивал виноград. По началу ты был категорически против, ведь ты был с ним на ножах, но потом и эта вражда отошла на задний план, уступив место ожиданию события.

Это был прекрасный солнечный день, когда даже каменное сердце Шарлотты растаяло в темных уголках винных погребов, в объятиях одного из твоих друзей.

Она говорит о вещах, о которых мечтает каждый человек с интонацией самоубийцы и вопреки тому, что я вижу, мне все еще холодно от ее слов. Что не так с этими кассетами? Где и как, по ее мнению, наша жизнь начала рушиться?

Стоило понять, что это всего лишь начало очень горькой истории.

Никакие мы не камни, Гидеон.

Не Рубин и не Алмаз.

Мы – живые.

Мы действительно были счастливы.

И, наверное, именно в этот момент Вселенная нас возненавидела.

Кассета останавливается, и громкий щелчок пробуждает меня от оцепенения.

========== Кассета 3. ==========

13:37

БУМ!

Она хлопает ладонями, и я подпрыгиваю от неожиданности ее действия.

Карточный домик начинает рушиться.

Можешь поверить, как сильно меняют нашу жизнь дети? Ты больше не один. Повтори по слогам. У тебя есть твой собственный комок счастья, который требует каждую секунду твоего времени.

Мои поздравления, Гидеон де Виллер. Ты стал отцом.

Я закрываю глаза прежде, чем до меня доходит смысл ее слов. Она говорит, а я не слышу.

Это мальчик. 3,600. Совершенно здоровый, бойкий мальчуган с невероятно прекрасными глазами, как и у его отца. Никаких отклонений, повреждений или же неожиданных подарков судьбы – наш ребенок дал бы фору любому астронавту по устойчивости своего здоровья.

Сын.

Сын. Я пробую слово на вкус.

Боже, как в это поверить?

У меня будет сын.

И кажется, что мне больше не нужен воздух, чтобы жить.

Чтобы она тут же выбила из моих легких его остатки.

Но так получилось, что ты пропустил его рождение.

Какие могут у меня быть оправдания такому эгоизму?

Ты вовсе не эгоист, Гидеон. Ты человек гнева. И этот гнев требовал выхода вовсе не в больничной палате, куда тебя со временем начинали бояться пускать.

Что же я натворил?

Я не успела сказать тебе это тогда, как и в следующий день после, и через много лет спустя. Так что я хочу произнести это хотя бы сейчас, хотя и знаю, что это мне это ничем не поможет.

Я сожалею. Я так сожалею.

Сожалею о том, что ты потерял брата.

Не могу поверить. Нет, я просто не хочу в это верить. Считаю в уме и понимаю, что Рафаэлю тогда было бы 20. И этот человек, полный жизни, энергии и здоровья собирался стать прекрасным архитектором – весьма неожиданный талант в цепочке де Виллеров. Что же стало с ним, что заставляет голос Гвендолин дрожать?

В то время мы уже были в Штатах, от того тебе пришлось вылететь в Лондон незамедлительно. Да и не думаю, что ты бы смог перестать думать об этом.

Я отпустила тебя, извиняясь, что не смогу быть рядом и держать тебя за руку, когда ты будешь…

Она замолкает и хмурится.

Будешь стоять там, чтобы первым попрощаться с братом, кидая землю на его гроб. И не понимать, как же так вышло… А ведь было проще некуда.

Его сбила машина. Он переходил дорогу, совершенно обычно, на зеленый свет, по дороге, которую он переходил уже сотни раз.

Только в этот раз судьба решила сыграть свою злую шутку. Машина вылетела из-за угла и… И если и остановилась, то вскоре уехала, оставив его одного. Экспертиза показала, что если бы скорая приехала чуть раньше, его можно было бы спасти. Если бы тот водитель, не сбежал так позорно! Но он оставил человека умирать, захлебываясь собственной кровью…

В одну прекрасную теплую ночь. На пересечении Флит-Стрит и Феттер Лэйн. Совсем молодой парень, так любивший риск и экстрим… погиб под колесами нерадивого водителя, который не смог его разглядеть и вовремя остановиться.

Это привело меня к мысли, что жизнь не имеет условностей и не имеет границ. С ней невозможно играть в игру «чур не меня», даже если ты будешь сидеть взаперти, боясь лишний раз шелохнуться. Рано или поздно потолок сам рухнет на голову.

Да, жизнь определенно та еще стерва.

Я стараюсь сдержать боль, раздирающую мое горло, но не могу. Все, что я хочу – это остановить видео и выкинуть его в мусорный бак. Но вместо этого я останавливаю его и набираю номер брата.

– Привет, милый, – запредельно елейным голосом говорит Рафаэль, едва снимает трубку, – Что у тебя произошло? Убежало молоко, и ты упал, пытаясь его поймать?

Как похоже на него. Общение с Лесли и вовсе его погубит.

Только вот я вовсе не настроен шутить.

– Нет, я просто… Хотел узнать, все ли я у тебя в порядке, – произнес я, пытаясь избавиться от невыносимого чувства потери. Переносица начинает болеть от того как сильно я ее сжимаю.

– Да, все пучком, а что? – на том конце провода слышен проезжающий мимо трамвай, но затем все снова затихает.

– Просто хотел узнать.

Узнать, что ты живой. Что ты можешь ответить на мой звонок и снова произнести какую-нибудь невыносимую глупость.

– У тебя у самого-то все хорошо? Ты там что, на солнце перегрелся? – смеется он, и вопреки всему улыбаюсь, совершенно не в состоянии отвечать сарказмом или возмущаться его иронии.

– Да, что-то вроде того.

– Срочно залезай в холодильник и сиди там, пока не полегчает. А я побежал, Лесли уже на подходе!

Он бросает трубку и долгое время я смотрю на экран, где еще высвечивается его номер, но через некоторое время тухнет, оставляя меня в подвешенном состоянии.

Это правда? Вот так вот уходят из жизни дорогие тебе люди – нежданно-негаданно, оставляя тебя лишь задаваться вопросом: когда все пошло не так? Сегодня ты есть, а завтра твое тело остывает посреди темной улицы, которую ты знал с самого детства – каждый поворот, каждую трещину в стенах и каждый камень на дороге.

Это несправедливо.

Жизни плевать, что справедливо, а что нет. Так получилось, что мы умираем вовсе не от веса тяжких поступков, а от глупого случая, что свел нас со смертью. Будь то месть, болезнь или пьяный водитель. Ей плевать на средства: машина, летящая на тебя со скоростью 60 миль в час, пуля, что нашла именно тебя из миллиардов вариантов или же обычная лестница, что свернула тебе шею при падении.

Важен результат, когда она вычеркивает из списка очередное имя.

Как я могу кричать о справедливости, когда сил не хватает даже на то, чтобы самой не стать этим именем?

Боже, останови то мучение. Умоляю, прекрати.

Поэтому я звоню тебе, и ты говоришь мне, что все будет хорошо.

Все будет хорошо?

Обещай мне.

Она замолкает, а затем ее руки начинают трястись. Еще секунда и изображение гаснет.

========== Кассета 4. ==========

14:18

Мои руки тоже в панике начинают трястись, но кассета включается и экран загорается, оповещая о начале записи. Вздыхаю с облегчением и возвращаюсь на софу, ставшую мне и другом и мучителем.

Я думаю о том, что все, что я делаю – это бессмысленная трата времени.

Она выглядит еще хуже, словно кто-то выкачал из нее всю кровь. Словно она не ест и не пьет как минимум неделю, а то и больше.

Что же ты делаешь с собой, Гвенни? И где я, чтобы остановить это?

Столько много факторов и случайностей могут остановить меня и опустить на дно с весом попыток. Их множество, больше, чем ты можешь себе представить. Но вместе с этим я словно посадила саженец боли в горшок и тщательно его поливала, пока он не достиг своего апогея. Не думаю, что у меня хватит сил дождаться того момента, когда он начнет увядать.

Так что вот она я. Все еще здесь. Убитая и сломленная собственной жизнью.

Когда я пришла в магазин антиквариата и купила этот старый видеомагнитофон, мне показалось, что я еще могла бы сделать что-то хорошее. Например, Джо, пожилой владелец магазина, выглядел таким счастливым, когда я расплачивалась за эту рухлядь, что на мгновение мне даже стало совестно. Ведь он даже не подозревал, чему свидетелем этот магнитофон станет. Но он так улыбался! Так улыбаются люди, которые уверена в том, что жизнь все-таки прекрасна.

Как жаль, что я не могла бы этим похвастаться.

А история продолжается в марте 2017ого. Мы растим прекрасного сына в штате Вашингтон, в городе Нью-Йорк. Звучит как вызов общественности, и так оно и было на самом деле. Каждый, кто мог дотянуться, осуждал нашу жизнь. И хотя нам было плевать на чье-то мнение, осадок скапливался на дне и постепенно стал выглядывать наружу.

Так бывает, когда ты рождаешься в знатном роду, прорастающем сквозь многие поколения. У тебя голубая кровь – теперь ты выделен среди других красным маркером, и вряд ли сможешь стать точкой, пока сами люди не сотрут краску до основания.

Мы перевернули все их слова. Мы сделали это. Втроем.

Твоя стажировка стала превращаться в блестящее будущее, ведь кажется, именно в тот год тебе предложили должность, как только ты закончишь практику. У тебя и вправду золотые руки, и я не переставала повторять это, раз за разом, пока это не стало тебе надоедать.

Моя же жизнь превратилась в беготню за нянями и сбором документов. Я поступила в университет искусства! Естественно, на заочную форму обучения. Вопреки заверениям тети Гленды, что «иди мне на дно», я смогла вылезти из ее ямы и уверенно идти вперед.

И, конечно же, Лукас. Наш сын.

Она улыбается, и я наконец-то вижу в ее глазах хоть что-то живое. Наверное, именно так живут матери, каждый день смотря на своего ребенка.

Это их чудо.

Они сотворили его своей любовью и храбростью.

И вот Гвендолин на секунду погружается в рай воспоминаний, что делает ее абсолютно живой.

Истинная любовь без притязаний и условий.

Мальчик, что начал ходить до года, а после умудряющийся пересекать комнату в мгновения ока, снося все на своем пути, продолжая подниматься на свои некрепкие ноги и двигаться к цели. Упрямый, как его мать – говорил ты. А я отвечала, что «нет, он – твоя копия».

Он впитывал знания как губка, воспринимая новую информацию как нечто невероятно легкое. Мы знали, что уж он-то точно покажет миру, на что способен.

Но особенно он любил тебя. Так же, как и ты не чаял в нем души. Наверное, именно поэтому его первым словом стало вовсе не «мама», а вполне себе отличное для него «папа». Ты радовался как ребенок, когда кружил его по комнате, хохочущего, непонимающего.

Экран на секунду гаснет, но затем появляется другое изображение. Это незнакомая мне комната, она очень светлая и невероятно уютная. Огромная кровать, укрытая красным покрывалом мелькает в кадре, но затем исчезает и вот передо мной лицо Гвендолин. Она снимает себя на камеру, выставив руки вперед.

– Сейчас мы совершим переворот в сознании леди Аристы, что якобы наша жизнь катится в тартарары! Берегись, аллигатор, мы идем, – она смеется, и вновь отворачивают камеру, и выходит из комнаты, продолжая снимать. Проходит коридор, а впереди огромная гостиная, большую часть которого занимает белый кожаный диван, прямо напротив окна и телевизора.

На полу, на зеленом ковре стилизованным под траву, сидят двое. Это я и… двухлетний мальчик. Мы играем в машинки, и он настойчиво требует вернуть ему его джип.

– Отдай! – настаивает он. Не плача, просто требуя свое обратно.

– Сегодня вы видите, что порою, взрослые мужчины ведут себя хуже детей, а дети могут привести вам сотню причин «почему ты глупый», – шепчет Гвендолин в камеру, тихо подкрадываясь к ним сзади, и теперь я наконец-то вижу лицо Лукаса.

Если я думал, что знаю, что такое счастье, то я абсолютно ошибался. Нет ничего прекраснее твоего собственного ребенка.

Мальчик и вправду похож на меня. Его глаза такие же зеленые. Моя мать упомянула как-то, что отец каждый день повторял ей, что этот оттенок нужно называть не иначе, как «Поцелуй Бога». Я был против такой фамильярности, глаза – это всего лишь глаза.

Пока не понял, что готов тонуть в океане Гвендолин.

Но вот теперь я смотрю в свои глаза и, наконец-то, понимаю, о чем говорили люди. Этого мальчика и вправду поцеловал Бог.

– Мам! Он не вослашает, – он тычет во взрослого меня пальцем, а я лишь пожимаю плечами, улыбаясь как не пойманный преступник.

– Это мой джип.

– Нет, мой.

– Ох, мои любимые мужчины как всегда спорят. И это с разрывом в 21 год! – она оставляет все еще включенную камеру на столе и идет к нам, чтобы через секунду, отвлечь меня поцелуем и таким сладким обманом отобрать у меня джип.

– Теперь он мой.

Мы сидим там очень долго, строя площадки и автостоянки, споря, смеясь и меняясь местами. И это выглядит лучше, чем просто рай. Это вся моя жизнь. Самая прекрасная жизнь на свете.

Когда Лукас сидит у меня в ногах и перебирает детали, стараясь построить некое подобие космического корабля, а Гвендолин смеется, помогая ему в этом.

Как можно называть это разрушением?

Как можно считать, что наша жизнь превратилась в ад?

В такие моменты я понимаю, что счастье – это бабочка-однодневка. В какой-то момент, бабочкам надоедает умирать настолько, что они прекращают жить.

========== Кассета 5. ==========

15:02

Жизнь возненавидела меня за что-то? Что я сделала ей такого, что она так со мной поступает?

Стала бессмертной? Стала счастливой?

Тогда она может забрать все это себе, потому что я более не желаю этого иметь.

Я останавливаю видео на пару минут, чтобы ответить на звонок Фалька. Он говорит мне о том, что нам с Гвендолин не позволено лететь одним, как бы сильно нам не хотелось быть независимыми – мы все еще часть Ложи. Взрываясь, словно бомба, я посылаю его ко всем чертям и говорю, что мы и сами способны контролировать свою жизнь, от того, хочет он того или нет, но это будет только нашим решением и ничьим больше.

Бросаю трубку и вновь включаю видео, стараясь совладать с внезапным гневом.

Время шло, не спеша, размеренно. Со временем все новое стало изученным и привычным. Утреннее кофе, которое ты всегда брал с собой в дорогу. Газеты, всегда появляющиеся у порога, как и бутылка свежего молока. Лукас, что никогда не спал допоздна, а просыпался раньше всех, требуя внимания и ласки. Жизнь в Нью-Йорке стала похожа на благословение небес.

Смешно, но именно в тот момент я начала понимать, что у меня не было абсолютно никаких причин верить в Бога. Он предал меня столько раз, что впору было бы продать душу Дьяволу, понимая, что уж он-то позаботится о ней гораздо лучше. Бог умер во мне, и я засыпала его землей, вместе с людьми, что нам приходилось терять.

Что же стало причиной в этот раз?

Вдохни еще глубже.

Я помню заголовок той утренней газеты, что прислала мне Шарлотта, наизусть. Слово в слово. Я прочитала его как минимум тысячу раз. Каждый день, пока краска не начала стираться. Это было так просто! – ты останавливаешься на секунду, чтобы выпить чай, и в ту же секунду даже не замечаешь, как горячая жидкость разливается по твоим ногам, а чашка разбивается о кафель.

Обычный заголовок, фотография и текст, который никак не выделяется от кулинарных рецептов или спортивных новостей:

Утром 13 июня во дворе собственного загородного дома были застрелены один из крупных банкиров – Фальк де Виллер и его жена…

Она останавливается и опускает взгляд, словно теряет силы, чтобы продолжать держать голову прямо. Ее молчание забивает в мою голову гвоздь и чем дольше оно длится, тем сильнее гвоздь входит в мозг.

Забавная вещь – судьба. Никогда не знаешь, когда она решит, что ты ей надоела.

Ведь его женой оказалась моя мать – еще полная жизни Грейс.

Можешь ли ты поверить в столь глупую шутку? Потому что я не верила. Мне казалось, все это фарс, что придумали Хранители, чтобы вернуть нас в Лондон. Даже для них это было слишком.

И снова мне кажется, что я задыхаюсь. Сжимая руками голову, и пытаюсь представить, какого это, знать, что случится в будущем, и не иметь возможности это изменить? Может быть именно поэтому, может именно для этого все эти кассеты появились в моем доме? Чтобы я мог исправить все ошибки, что мы допустили.

Был бы только способ.

Теперь у меня есть время убрать палки из-под колес.

Но это было ударом в спину.

Ударом, что подарил моему сердцу первую трещину.

Боже, за что? – кричала я, когда закрывали крышку гроба, навсегда разлучая меня с ней.