Текст книги "Soaked in the rising sun (СИ)"

Автор книги: NUna MOon

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Возможно, это алкоголь всего лишь навсего развязал мне язык…

А возможно, это рвутся наружу те заветные слова, что я годами умалчивала внутри себя…

– Я помню твою жену, мужик…

Взгляд брата на миг останавливается на Альберто, а затем возвращается к задумчивому созерцанию содержимого стакана.

– Это так на нее не похоже. Это не она, – уверенно кивает Ваас в подтверждение своим мыслям, шмыгнув носом и делая очередную затяжку.

– А чего ты ожидал от нее? – наконец за весь вечер подаю голос я.

Сразу же чувствую на себе затуманенные взгляды присутствующих. Всех, кроме Монтенегро, который, словно будучи нисколько не удивленным моему внезапному порыву, равнодушно выпускает сигаретный дым сквозь сомкнутые губы.

– Она давно потеряла надежду что-либо изменить…

– И чего же ей, по-твоему, не хватало, Альба? А? Чего же, hermanita?

– Свободы, – уверенно отвечаю я, откидываясь на подлокотник дивана и в упор смотря на мужчину напротив. – Свободы выбора, брат.

– У этой неблагодарной суки было все. Бабки, крыша над головой, гребаная семья, – отвечает Ваас, поворачивая ко мне голову, и я различаю знакомые нотки раздражения в его голосе.

– Нихрена подобного, Ваас. Она не виделась с семьей с того самого дня, как стала его женой. Он ей запретил.

Я бросаю ненавистный взгляд в сторону Альберто, который в это время молча допивает остатки своего коньяка, предпочитая не вмешиваться в разговор.

– Эта сука должна была довольствоваться тем, что всю жизнь прожила «за каменной стеной», о которой все бабы так мечтают.

– Она прожила всю жизнь с моральным уродом и подонком, – раздраженно цежу я в ответ, ловя в толпе нечитаемый взгляд Альберто.

– Это был ее чертов выбор, Альба, – повышает голос пират, разворачиваясь ко мне в полоборота и сжимая в руке сигарету.

– Нет, он просто запудрил ей мозги. Создал иллюзию того, что у нее был этот гребаный выбор. Но на деле его ни черта не было, – быстро проговариваю я, усаживаясь по-турецки.

– Зато она прекрасно знала, что он блять никогда не бросит ее, никогда. Ни при каких, мать его, обстоятельствах, – чуть ли не рычит Монтенегро, сжимая стакан в своих забинтованных пальцах.

– Он мучил ее каждый день. Бил, унижал, – рычу я в ответ, чувствуя приступ нарастающей агресси. – Ему становилось плевать абсолютно на все, когда требовалась очередная доза!

– Да нихуя, hermana! Эта сука была ему дороже даже этой гребаной наркоты!

– И поэтому она покончила с собой?! – нервно усмехаюсь я, наклоняясь в сторону Монтенегро. – Хватит! Спустя столько лет пусть этот ублюдок наконец признается хотя бы себе, что это он довел ее до такой жизни! – повышаю я голос, кивнув на нажравшегося в хламину Альберто, сидящего в стороне. – Они оба хотели свободы, эмоций, счастья… А стали бесполезными паразитами.

– Нет, они любили!..– так же возбужденно отвечает Ваас, но даже не успевает договорить.

– Только не она… – поспешно отвечаю я, судорожно замотав головой и прикусив дрожащую губу.

В груди что-то неприятно колет, а к горлу подступает ком – непривычное чувство за столько лет подавления в себе эмоций, выдающих нашу слабость. Дыхание спирает, а мой взгляд, полный немого отчаянья, обращается к брату.

Он все понял. Сразу же, стоило мне только поддержать тот чертов разговор…

Услышав мои последние слова, Ваас замолкает – на его лице вдруг появляется искренняя улыбка, не столько разочарованная, сколько печальная и… Сожалеющая. Он внимательно смотрит на меня несколько секунд, пока с его губ не слетает смешок, и пират не опускает глаза куда-то в пол, кивая самому себе и сильно сжимая опустошенный стакан в ладонях…

– Альба, будешь еще? – спрашивает одна из танцовщиц, с опаской косясь на Монтенегро и протягивая мне открытую бутылку вина.

В ответ я лишь еле мотаю головой, смотря сквозь пирата напротив. С усталым вздохом я отставляю пустой бокал и поднимаюсь с насиженного места. Мне нужен свежий воздух…

– Ты знаешь, hermana… Любовь, она… Несовершенна.

Я замираю на месте, услышав позади себя вкрадчивый голос Вааса – я оборачиваюсь к пирату, как только чувствую на затылке его пристальный, затуманенный взгляд.

– Любовь… И есть несовершенство.

– Если это твое определение любви, тогда понятно, почему мы столько лет гнием в этой дыре, – с нескрываемой злостью и иронией еле слышно отвечаю ему я.

И, чего я вполне ожидала, это оказалась последняя капля…

В следующую секунду стакан в руке Монтенегро вдребезги разбивается о стену напротив, а пират подрывается с места – в два шага он сокращает расстояние между нами и валит меня на диван, упираясь коленом где-то возле моего бедра, после чего я встречаюсь с его неадекватным взглядом.

– ДАВАЙ, HERMANA! СКАЖИ, ЧТО ЭТО Я ВИНОВАТ! СКАЖИ ЭТО! НУ! – в ярости кричит Ваас мне в лицо, смыкая пальцы на моем горле.

– Это… Ты… – из последних остатков воздуха цежу я, впиваясь ногтями в руки пирата и смотря в его безумные глаза с ответной ненавистью.

Договорить мне не удается. Несколько пиратов уже оказываются возле нас, но не спешат отталкивать Монтенегро – всего лишь бросают еле слышные комментарии о том, чтобы Ваас так не кипятился и оставил меня, дабы не пожалеть о возможных серьезных последствиях нашей ссоры.

«Трусливые псы.»

Сквозь подступающую темноту в глазах вижу, как кто-то из присутствующих с опаской бьет Вааса по плечу, после чего тот резко отпускает меня и с яростным вскриком быстро отходит в другую часть комнаты. Сквозь звон в ушах и плывущую перед глазами картинку я жадно глотаю воздух и наблюдаю нечеткие лица столпившихся вокруг меня людей – отовсюду слышу вопрос «Альба? Ты как?», но сотня их сливается в один, заставляя трещать голову по швам. Но нет даже сил попросить их всех заткнуться. Кое-как я приподнимаюсь на локтях, мельком замечая Вааса, нервно ходящего из стороны в сторону и потирающего переносицу.

– Брось, Ваас. Все на взводе, да…

Я слышу обрывок разговора, доносящийся из другого конца комнаты, и делаю очередную попытку сфокусировать взгляд на чем-либо. До меня не сразу доходит, когда окружившие меня девушки расступаются и передо мной предстают знакомые берцы – поднимаю глаза и встречаюсь с немного взволнованным взглядом главаря пиратов.

– Окей, я виноват, hermana, – тяжело дыша, равнодушно бросает он, протягивая мне руку, чтобы помочь подняться с дивана.

С громким шлепком его ладонь отлетает обратно – преодолевая жуткую головную боль и тошноту, я сама поднимаюсь с дивана, вставая на ватные ноги. Впрочем, и сам Ваас перебрал сегодня лишнего, от чего нетвердо стоит на ногах. Он вновь ловит мой взгляд, после чего приглашающе разводит руки в стороны. Без какой-либо тени улыбки.

– Я не люблю обниматься, братец, – хмыкнув, бросаю я и обхожу Вааса, попутно задевая того плечом. Вышло случайно, но пусть думает иначе.

Я направляюсь в сторону выхода настолько быстро, насколько позволяет мое состояние. Преодолевая головокружение, спускаюсь по винтовой лестнице – в какой-то момент я оступаюсь, резко схватившись за холодные перила, после чего решаю наконец прислушаться к инстинкту самосохранения и взять себя в руки. Спускаюсь на первый этаж и прохожу мимо бара. Из колонок доносится уже другая станция, которая мне по вкусу не приходится. Все столики заняты пиратами: кто-то уже спит без задних ног, пуская слюну в согнутые локти, а кто-то – громко требует у несуществующего официанта налить ему еще. Не заостряя внимание, быстро прохожу мимо, направляясь к выходу.

Когда я оказываюсь на улице, сразу же глубоко вдыхаю тяжелый ночной воздух. Несмотря на тропический климат, ночи на острове холодные и все, что успевает нагрется под палящим солнцем, к утру остывает, как в морозильной камере. Я направляюсь к главному зданию, ежась от малейшего дуновения ветра, что не удивительно, учитывая то, что на мне только шорты и майка. Однако, стоит признать, что ночная прохлада на время привела меня в чувства и немного отрезвила.

После ссоры с Ваасом не остается никакого неприятного осадка, который обычно чувствуют люди после конфликта с их близким человеком. Эта история точно не про нас. Наоборот, я чувствовала облегчение – не полное, не значительное, но облегчение. Выпустила пар. И пусть я не решилась прямо сказать Ваасу о том, что накопилось в моей душе за столько лет, он и сам все понял.

Понял по моим намокшим глазам, полным немой просьбой и отчаяньем. Понял по тому, как я яростно отстаивала чувства той женщины, которая на самом деле была мне абсолютно безразлична. Он видел, что я даже не задумывалась над тем, что говорила – слова словно сами вылетали из меня, рвались наружу за столько лет молчания…

Да, брат все понял. Я увидела это в его взгляде и горькой усмешке.

И мы оба знаем, что те двое, которых мы так яростно защищали друг от друга в том гребаном разговоре, были вовсе не Альберто и не его чертова жена…

***

Добравшись до своей комнаты, я громко хлопаю дверью и прислоняюсь к ней спиной, устало проводя ладонью по лбу – мысли путаются, голова вновь раскалывается. Шаркающим шагом я направляюсь в душ, попутно сбрасывая с себя одежду – потом подберу. Холодная вода заставляет напрячься все мышцы, но вместе с тем приносит какое-то ментальное расслабление. Покончив с водными процедурами, я обтираюсь полотенцем и иду подбирать с пола разбросанное шмотье, из которого неохотно натягиваю только нижнее белье и шорты – майка же благополучно летит куда-то на кровать.

Шум за окном вызывает желание закрыть его и наконец-то лечь спать, но из-за стоящей в помещении духоты я быстро отмела эту идею. Я еще сильнее распахиваю окно, жадно вдыхая ночной воздух, и передо мной, как на ладони, предстает вся территория пиратского лагеря. Неоновые лампы подсвечивают каждый его угол, а на эшафотах всяко изворачиваются девушки легкого поведения…

До тех пор, пока станция не сменяется, и по всему лагерю прокатывается знакомый мотив.

The Only Way – Tricky

Блаженно прикрываю глаза. Музыка, доносящаяся с улицы, заставляет невольно постукивать тонкими пальчиками в ритм своей мелодии. Легким шагом я отхожу в глубь комнаты и оказываюсь возле настенного шкафчика, из которого достаю недопитую бутылку вина.

Боже, и тебе все еще мало?

Внутренний голос благополучно посылается нахер, как и вариант отыскать чистый бокал, и я без лишних раздумий прикладываюсь к горлышку, делая несколько глотков. Провожу языком по алым губам, чувствуя терпкий, немного кисловатый вкус, а внутри – полное удовлетворение.

Everytime you go away

(Каждый раз, когда ты уходишь)

I feel the pain

(Я чувствую боль)

I feel the same

(Я чувствую то же самое)

It’s like a rain…

(Это как гроза…)

Тело словно начинает жить отдельной жизнью – свободная рука касается бедер, скользит по оголенной талии, рельефному животику, оглаживает небольшую грудь и зарывается в растрепанные волосы. Та, что удерживает горлышко бутылки, следует за первой. Я вновь прикрываю глаза, шевеля губами в такт словам песни…

This is the only way

(Это наш единственный способ)

You go away

(Когда ты уходишь)

Be my friend

(Стань мне подругой)

Come back again

(И возвращайся)

Come back again…

(Возвращайся назад…)

Несколько тяжелых ударов во входную дверь заставляют меня немного опомнится. Но мне не нужно гадать, кто стоит за этой дверью.

Да, только один человек может осмелится помешать моему сну.

Человек, которого буквально полчаса назад я и вовсе не хотела видеть, теперь стоит за моей дверью. И, на удивление, я чувствую непреодолимое желание встретить его лицом к лицу.

С тяжелым вздохом я ставлю бутыль на подоконник и, плавно двигаясь в такт музыке, направляюсь к двери, в которую тем временем прилетает еще несколько сильных ударов…

– Что с тобой такое? – немного опешив, первым делом спрашиваю я, распахнув дверь.

На пороге, опираясь плечом о дверной косяк, стоит Монтенегро собственной персоной. С пустым, пьяным взглядом. С разбитым носом и сбитыми в кровь костяшками пальцев.

Он тяжело вздыхает.

– Подрался… – коротко отвечает Ваас, смотря куда угодно, но только не на меня.

– Зачем, Ваас? – устало вздохнув, спрашиваю я и скрещиваю руки на груди.– Почему ты такой мудак…

– Не знаю, hermana… Я блять зол, как собака… – тихо отвечает пират, пожимая плечами, и наконец поднимает на меня глаза.

Боже, этот взгляд…

Как у ребенка, которого собираются отчитывать. Таким Вааса я видела крайне редко и то, только когда тот был вусмерть пьян и рядом не было никого, кроме меня.

Взгляд Вааса скользит по моему лицу и заглядывает в комнату.

Блять…

– Можно войти? – спрашивает он, отпрянув от дверного косяка.

– Нет, – холодно отвечаю я, преграждая Ваасу путь.

Но этот жест благополучно проигнорирован.

– Спасибо… – протягивает пират и, пошатываясь, проходит мимо меня в комнату, не забыв напоследок шлепнуть меня по ягодице.

Придурок.

Мне остается лишь закатить глаза и захлопнуть входную дверь, молясь, чтобы Монтенегро как можно скорее взял курс на свою комнату и там отрубился, дабы остаток ночи я могла спокойно поспать.

Однако, вопреки моим желаниям, Ваас по-хозяйски заваливается на мою кровать, закинув руку себе за голову и уставившись в потолок. Его выражение лица задумчивое и немного отстраненное, но меня больше интересует кровь, идущая из его носа, о которой пират словно забыл. Тяжело вздохнув, я направляюсь к тумбочке, чтобы отыскать в ней некое подобие аптечки и найти бинт. Пока я отхожу в душевую, чтобы смочить бинт холодной водой, Ваас продолжает разглядывать трещины на потолке.

Когда я вновь оказываюсь в комнате, пирата привлекает шум за окном и он натыкается взглядом на недопитую бутылку вина, стоящую на подоконнике – легкая улыбка трогает его губы, а затуманенный взгляд обращается в мою сторону.

– А почему señorita бухает в одиночку? А? – усмехается Ваас, когда я встаю напротив.

– Тебе нельзя лежать, пока кровь идет. Давай, поднимайся, – со снисходительной улыбкой смотрю на брата сверху вниз.

– Какие мы заботливые, охуеть просто…

Чувствую в голосе мужчины нотки сарказма, однако он все же послушно приподнимается на локтях.

– Я не маленький мальчик, Альба. Сам справлюсь, окей?

Пират тянется к мокрому бинту в моей руке, но лишь получает по ладони смачный шлепок – я сажусь сбоку от пирата и аккуратно касаюсь его подбородка, игнорируя этот пристальный взгляд.

– Тогда пусть этот «немаленький мальчик» научится сначала хотя бы иногда держать себя в руках. Наклони голову вперед…

Холодный бинт ложится на переносицу мужчины, и тот сдавливает пальцами крылья носа, после чего я отстраняюсь.

– Ну все, сиди… И голову не запрокидывай.

– Покомандуй мне тут, niñita* (малявка*)… – беззлобно бросает Ваас, усаживаясь напротив и свешивая одну ногу с кровати.

– Зачем ты пришел? – спрашиваю я, решая не затягивать с этим вопросом.

Монтенегро вдруг меняется в лице – он удивленно смотрит на меня, и с его губ слетает тихий смешок, который вскоре перерастает в заливистый смех. Давно привыкнув к резким перепадам в настроении пирата, я лишь молча улыбаюсь, не в силах оторвать глаз от его лица, устремленного к потолку…

– Блять сказала же, не запрокидывай голову! – шикаю я, притягивая мужчину за затылок.

Наконец успокоившись, Ваас поднимает голову и вновь обращается ко мне.

– Альба, я же… Бля, я же тебе сегодня сказал, что зайду вечером за гребаным коксом, – нервно усмехаясь, отвечает пират, попутно пытаясь совладать с заплетающимся языком.

Слова пирата, словно кинжал, больно проходятся по сердцу. Непривычное чувство – будь моя воля, никогда бы его не испытывала…

Так вот, зачем он пришел. Не поговорить, не обсудить произошедшее и все то дерьмо, что мы вылили друг на друга, нет. Он пришел за ебучим, мать его, коксом…

« – Ему становилось плевать абсолютно на все, когда требовалась очередная доза!

– Эта сука была ему дороже даже этой гребаной наркоты! »

В моем сознании эхом раздаются обрывки того гребаного разговора…

– Альба? Альба, perra sorda, ты бля слышишь меня?!

Я вздрагиваю, когда Ваас повышает голос. Но страх, который привычно появляется перед закипающим главарем пиратов, сменяет обида. Обида и непонимание. Сменяет гнев, вспышки которого уж точно достались мне не от покойных родителей…

– Твою мать, только не смей говорить, что ты забыла о нем!

– Не забыла, – холодно отвечаю я, сжав в руке тонкое одеяло и кивнув на дверь. – Забирай и уходи.

Я резко поднимаюсь с насиженного места, чувствуя, как бешено колотится сердце. Подхожу к распахнутому окну, дабы свежий воздух привел меня в чувства, однако, пока Ваас находится рядом, пытаться бороться с нахлынувшими эмоциями просто бесполезно.

Это не нормально. Черт, как же это все не нормально блять…

– А ты думала, у меня должна была быть какая-то другая причина припереться сюда? – вдруг спрашивает Ваас, и в его голосе я слышу откровенную издевку.

Да, этот ублюдок все прекрасно понимает. Он всегда читал меня, как открытую книгу, всегда знал, о чем я думаю и что чувствую… И еще смел издеваться.

– ПРОВАЛИВАЙ, ВААС! – я срываюсь на крик, разворачиваясь к пирату.

Но Монтенегро словно ждал такой реакции – по его лицу расплывается широкая ухмылка, и пират неспеша поднимается с кровати. Он подходит ко мне, шумно вдыхая воздух сквозь стиснутые зубы, и буквально припечатывает поясницей к подоконнику – его рука притягивает меня за затылок, а пальцы запутываются в растрепанных волосах.

– Так значит, моя hermanita все-таки простила меня и ждала, когда же я заскочу к ней, мм? Я правильно понял, amable? – еле слышно спрашивает Ваас, когда мы касаемся друг друга лбами.

Я чувствую необъяснимое умиротворение и вместе с тем буквально слышу, как бьется мое сердце. Я заглядываю в глаза напротив, такие же пьяные и мутные, как и мои, и вижу в них то, от мыслей о чем я одергивала себя весь этот вечер…

– Как же ты бесишь.

Мельком замечаю, как уголок его тонких губ дергается вверх.

– Кто бы говорил, hermana, – все так же еле слышно произносит Ваас.

Пират отпускает мои волосы, но не отстраняется – его руки опираются о подоконник, тем самым отрезая мне путь к какому-либо отступлению.

– И да, я бухаю в одиночестве…

На моих губах появляется ответная усмешка, а глаза загораются немым вызовом, когда я нагло приближаюсь к лицу мужчины.

– Уж лучше бухать в одиночестве, чем сидеть с тобой и кучкой таких же конченых ублюдков, как и ты… – шепчу я, осторожно поднимаясь пальцами вдоль твердого торса пирата, скрытого под майкой.

«Это все чертов алкоголь. Остановись, Албанита. Немедленно!»

Но я уже не слышу ни внутренного голоса, ни музыки с улицы – слышу только размеренное дыхание мужчины, стоящего напротив. Такого властного, сильного, хладнокровного… Не такого, как другие мужчины, окружающие меня годами и по сей день.

– Я? Я – конченый ублюдок? – спрашивает Ваас.

И когда с его губ слетает очередной смешок, я чувствую его горячее дыхание, смешанное с терпким запахом крепкого алкоголя. Затуманенный взгляд пирата скользит по моему лицу и вдруг замирает на приоткрытых губах.

– Охуеть, какая же ты пьяная, querida…

И Ваас чертовски прав.

Мои пальцы с осторожностью касаются подбородка Монтенегро, зарываясь в мягкую эспаньолку – не получив от пирата никакой ответной реакции, кроме его гипнотического, давящего взгляда, провожу ладонью чуть выше, оглаживая большим пальцем скулу.

Вот он – мой единственный близкий человек. И он стоит рядом.

Почему только после испитой бутылки чего-то крепкого я наконец-то прихожу к осознанию того, насколько мой брат дорог мне…

Чувствую непреодолимое желание оказаться к Ваасу как можно ближе. Взять и не отпускать. Вторая рука по аналогии с первой ложится на скулу пирата, и я делаю неуверенный шаг навстречу, сокращая расстояние между нами до минимума – Ваас не сдвигается с места, продолжая равнодушно следить за моими действиями, однако нахлынувшие на него эмоции с потрохами выдает его сбившееся дыхание и бегающий взгляд. А я была не лучше, будучи не в силах унять волнение и бешеное сердцебиение, которое, казалось, слышала не только я…

Не решаясь заглянуть пирату в глаза, я приближаюсь к его лицу и касаюсь его губ своими, томно прикрыв глаза – сразу же чувствую горечь крепкого алкоголя и выкуренной не так давно сигареты. Несколько секунд, показавшихся мне часами, Монтенегро никак не реагирует, однако, не успеваю я отстранится, как чувствую грубые пальцы, притягивающие меня за талию. Ваас отвечает на поцелуй, что вмиг придает уверенности моему отключившемуся сознанию – я обвиваю руками шею пирата, притягивая того ближе и позволяя ему взять инициативу. Я уже не замечаю ничего вокруг: ни уличный шум, ни мелодию, играющую за окном, ни бутылку вина, от которого я так завишу…

Когда Ваас страстно кусает мои податливые губы и вдруг проникает языком в мой рот, мои ноги словно становятся ватными. Тяжело дыша от нахлынувшего возбуждения, я не могу сдержать рвущегося наружу стона и отвечаю с неменьшим напором. Главарь пиратов подхватывает меня под бедра и усаживает на подоконник – глоток свежего воздуха, и мы вновь сливаемся в жарком поцелуе. Бесцеременно развожу ноги, позволяя мужчине оказаться как можно ближе и сжать пальцами мои ягодицы. Чувствую, останутся синяки.

Но все это утром.

Твою мать, до утра меня ни черта не волнует…

Однако, не успеваю я насладиться такой желанной близостью с мужчиной, как тот резко отстраняется – его сильные руки перестают обнимать меня за талию, а горячее дыхание – опалять мои губы, и я сразу же чувствую холодный поток воздуха, проникающий в комнату через открытое окно.

Вот только физический холод нихера не идет ни в какое сравнение с тем, что мы чувствуем в этот момент, тяжело дыша и до неприличия долго не отрывая друг от друга шокированного взгляда…

Несколько томительных секунд ушло на осознание того, что только что, мать его, произошло. И если я еще могла признаться себе в том, что по-настоящему захотела этого мужчину, моего родного, мать его, брата… То Монтенегро просто отказывался принимать случившееся.

– Слушай, я… – обращаюсь я к пирату, чувствуя дрожь в своем голосе.

И у этого нареального волнения, вдруг сковавшего мое сердце в тиски, не было какой-то одной конкретной причины…

– Ни слова, Альба! – не дав договорить, Ваас прервал меня, буквально рыча эти слова мне в лицо и тыча в мою сторону пальцем.– Заткнись нахуй!

Пират словно протрезвел – его взгляд стал более осознанным и теперь источал неподдельную угрозу. В этих бездонных зрачках царила самая настоящая ярость.

И обращена эта ярость не ко мне – Ваас злится сам на себя.

Главарь пиратов отступает на несколько шагов, потирая переносицу – даже находясь близ окна, откуда доносится новая мелодия, я без труда слышу, как мужчина неровно дышит. Я еле заметно спрыгиваю с подоконника и все так же, не отрываясь, слежу за поведением пирата. Ваас что-то долго обдумывает, ходя из стороны сторону и смотря себе под ноги: все его движения пропитаны нервозностью, резкостью. Пропитаны злостью, которой пират всеми силами пытается не дать выход наружу. В один момент он все же не выдерживает и с рыком ударяет кулаком об стену, не скупясь на силу, и мне остается лишь виновато прикусить нижнюю губу, опуская глаза в пол.

Жалела ли я?

Нет.

Жалел ли Ваас?

Пожалуй, больше всего на свете.

Монтенегро тяжело вздыхает, проводя ладонью по лицу, и смотрит в потолок. Начинать разговор первой я больше не решаюсь, дабы исключить вероятность получить по лицу от закипающего главаря пиратов, поэтому терпеливо выжидаю, когда он сам обратиться ко мне. И вскоре он это делает.

– Слушай сюда, diablo maldita sea…*(черт тебя побери*) – сквозь зубы цедит пират, разворачиваясь ко мне лицом и делая шаг навстречу. – То, что произошло – нихуя не значит, окей? Мы блять просто перебухали и ни черта не соображали. Слышишь меня, hermana? Мы оба забудем об этом и больше никогда нахуй не вспомним! Ты поняла меня, amable? Я спрашиваю блять, ты меня поняла?! – на миг повышает голос пират, оказавшись напротив.

Грубые пальцы хватают мое предплечье, и я невольно сжимаюсь, чувствуя холодный взгляд и неровное дыхание на лице.

Вот и новая порция синяков…

– Поняла… – еле слышно отвечаю я из-за внезапно охрипшего голоса.

Это все гребаное волнение… Или же продутая поясница.

– НЕ СЛЫШУ БЛЯТЬ! – рявкает главарь пиратов, встряхнув меня за плечо, и это жест заставляет меня закипеть.

– Да поняла я, maldito hijo de puta! (чертов сукин сын! ) – огрызаюсь в ответ, вырывая плечо из цепкой хватки пирата, и повышаю голос. – На что ты, мать твою, злишься теперь, Ваас? А?! В чем я на этот раз виновата? В том, что напилась и полезла целоваться? Знаешь ли, ты тоже был не против.

Не в силах сдержать гнев, толкаю мужчину, получая в ответ пристальный, раздраженный взгляд, и тычу пальцем в его вздымающуюся грудь.

– И в этом весь ты, Монтенегро! ВЕСЬ ТЫ! Гребаный эгоист и невменяемый придурок! Я всегда прощала тебе все дерьмо, что ты творил! Засовывала язык в задницу, соглашалась со всем, что ты скажешь! Потому что я, черт возьми, всегда уважала тебя, всегда видела в тебе авторитет! А ЧТО ДЕЛАЛ ТЫ?! Гнобил меня за любую оплошность! Орал на меня за любое лишнее слово! Я получала по лицу каждый гребаный раз, когда ты ловил приход! И блять я все равно доверяла тебе, больной ты ублюдок! Всегда доверяла! Я знала, что ты никогда не причинишь мне боль! И это было самой страшной ошибкой, которую я допустила, Ваас. Довериться тебе, Ваас, было самой, мать ее, страшной ошибкой…

Мой озлобленный взгляд встречается с не менее раздраженным взглядом Монтенегро, сложившего руки в карманы и молча выслушавшего меня. Однако все же в этих глазах что-то промелькнуло, что-то непонятное, сложное, и так же быстро испарилось в бездонной черноте зрачков…

– Закончила истерить? – равнодушно спрашивает Ваас.

Занавес.

Разумеется, все мои слова пролетели мимо его ушей. Ему плевать. Ему просто, нахер, наплевать. На то, что я чувствую, на то, что говорю, на то, что пытаюсь донести ему и о чем прошу. На все это.

И снова этот ебучий ком в горле. Не многовато ли слез за один день? Но я не плачу – лишь холодно в упор смотрю в глаза брата, из последней надежды пытаясь отыскать в них подобие хоть каких-то эмоций. Но не нахожу. Дыхание предательски сбивается, а губы пересыхают. Я чувствую такую горечь внутри, что в голове невольно всплывают мысли о том, как этой ночью я буду отчаянно шататься по лагерю в поисках новой бутылки с чем-нибудь покрепче…

Очевидно, лицезрение бабских слез в планы главаря пиратов не входило – смерив меня беглым нечитаемым взглядом, он с усталым вздохом разворачивается ко мне спиной, чтобы направится к выходу.

В ту ночь мой брат выглядел настолько взвинченным и погруженным в себя… Словно однажды он уже оступился, допустил подобную ошибку…

Только не со мной.

И ведь я прекрасно понимала, с кем именно…

– Все это дерьмо между нами происходит потому, что… Я не она, – еле слышно, но уверенно произношу я, прожигая взглядом спину мужчины.

– Что? – раздраженно спрашивает Ваас, развернувшись ко мне в полоборота. – Альба, тебе моча в перемешку с винцом в голову ударила? Иди проспись, – с нескрываемым пренебрежением бросает он.

Но пират не сразу получает ответ. Я сглатываю ком в горле и несколько секунд решаюсь на то, чтобы спустя столько лет задать Ваасу вопрос, ответ на который я так боялась узнать.

– Скажи… Почему ты так любил Цитру?

Замечаю в полумраке, как меняется выражение лица Вааса. Задел ли его этот вопрос или же все дело в упоминании имени нашей сестры – я не знаю. Однако наконец-то я вижу жизнь в его некогда равнодушном взгляде, вижу человеческие эмоции: смятение, горечь, раздражение – все смешалось в один дерьмовый коктейль.

– Ты любил ее больше родителей. Да даже больше меня. Намно-ого больше, не так ли?

С губ срывается горькая усмешка, которая тут же пропадает.

– Ты в Цитре души не чаял. Она была всем для тебя. Ты всегда заботился о ней, как о своем сокровище, защищал от каждого прохожего, уничтожал любого, кто обидит ее. В любой ситуации ты поддерживал ее сторону. И ты даже не мог и подумать, чтобы намеренно причинить ей боль, настолько она была дорога тебе. Для тебя она всегда была правой, всегда была лучшей, всегда была любимой… А… А почему, Ваас?

Я мысленно крою себя матом за дрогнувший голос, но умом понимаю, что больше эмоции сдерживать не смогу. Да и эта натянутая усмешка, защитная реакция, выглядит так же херово.

– Мне нужно это знать, понимаешь? Просто объясни мне… Что в Цитре было такого, чего не было во мне? Почему у нее всегда был любящий брат, а у меня его не было? Почему я не была достойна хотя бы мизерной части той заботы, которой ты одаривал Цитру? Что я делала не так?

Несколько секунд я вглядываюсь в черты лица напротив, но Ваас продолжает молчать.

– Да ты ведь… Ты ведь даже не смотрел в мою сторону. Меня просто не существовало для тебя. Я всегда была в твоих глазах всего лишь ребенком. Тупым, надоедливым ребенком. Абсолютно чужим…

Я вновь замолкаю, чтобы голос перестал так предательски дрожать – уже самой от себя тошно. С каких пор алкоголь делает меня такой сентиментальной? Когда я поднимаю глаза на Вааса, то вновь встречаюсь со смесью самых разных эмоций в его взгляде – я вижу удивление на его лице, даже недоумение, вижу злость и в то же время что-то теплое, еле заметное для меня, так как глаза застилает пелена невыплаканных слез. И Ваас молчит. Однако теперь это молчание не признак равнодушия и хладнокровности – он просто не знает, что ответить, будучи совершенно не готовым к такому разговору да еще спустя столько лет, прожитых вместе в качестве пиратов и «предателей своего народа…»

– Ты знаешь, я всегда тебя любила, – немного успокоившись и выровняв дыхание, продолжаю я. – Ты для меня был кем-то очень близким и в то же время кем-то недосягаемым. Твое равнодушие учило меня и убивало одновременно. Не знаю… Возможно, поэтому я с каждый годом становилась такой же одинокой, такой же озлобленной, как и ты – подсознательно хотела угодить тебе, показать, что я чего-то да стою. Хотела доказать наконец, что я не хуже Цитры… Брат, я так хотела, чтобы ты гордился мной! Ради одной твоей похвалы я была готова вилять хвостом, как верная псина. Всего одной!

– Mejor cállate, Albanita… (Лучше бы тебе заткнуться, Албанита…*)

– За столько лет, что мы провели вместе в этом дерьме, я ни разу не пожалела, что однажды ушла с тобой и разделила ту боль, которую ты испытал от предательства нашей сестры. Я просто… Просто… Запуталась? – горько усмехнувшись, развожу руками я.

Слова путаются в голове, в то время как на очереди стоит второй вопрос, ответ на которой мне так страшно получить.

– Просто ответь. Если бы Цитра тогда согласилась уйти с тобой… Ты бы хотя бы вспомнил обо мне?