Текст книги "Venenum meum (СИ)"
Автор книги: Nicoletta Flamel
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
========== Часть 1 ==========
Иногда я не различаю, где жизнь, а где сон или сон во сне.
Дж. Харрис, «Небесная подруга»
***
Древние Боги не бессмертны.
Я всегда помню об этом.
Розмарин – помогает не забывать.
Я добавляю его в пищу. Особенно вкусными получаются блюда из баранины или свинины («Ах, опять в «Трёх мётлах» подают это дивное ирландское рагу, пойдёмте быстрее, нужно успеть занять столик!»).
Я бросаю розмариновые веточки в толстостенный глиняный чайник – для любителей травяных настоев. На заднем дворе трактира у меня есть свой маленький садик с душистыми травами: шалфей, чабрец, мята, лаванда и… розмарин. Моей магии пока хватает на то, чтобы травы росли в любое время года. Даже на каменистой шотландской земле, под выцветшим бесприютным небом.
Помона, дальняя сестра моя, давно уже себя забыла. Её магия превратилась в общепринятый фарс – бесполезное махание деревяшкой и выкрикивание заклинаний. Она теперь растит травы в теплицах, и вряд ли её силы хватит на то, чтобы вдохнуть жизнь даже в яблоневое семечко. Иногда Помона приходит в «Три метлы», и я щедро сдабриваю розмарином её сливочное пиво. Тогда она становится задумчивой, выводит пальцем на столешнице обрывки древних знаков, словно силясь что-то вспомнить, – но тщетно: жизнь среди людей наложила на неё ярмо вынужденного беспамятства. Культ богини Помоны угас, ей перестали приносить жертвы. Она доживает свой век в человеческом теле.
Как и я.
Но у меня хотя бы есть – память.
И я могу вспомнить имена тех, кого поглотило забвение: Тараниса-громовержца и Эпону-лошадницу, болтуна Огмия и рогача Кернунна, а также – остальных братьев и сестёр, богов и богинь. Некоторые из них, страшась заточения в смертном теле, согласились войти в пантеон новой веры. Святая Бригитта, бывшая когда-то богиней плодородия, венценосная сестра моя, смотрит на меня с икон. Её взор обещает вечное блаженство, а скорбно сомкнутые губы её, кажется, вот-вот приоткроются в отчаянном шёпоте: «спаси!».
Сёстры мои, братья мои! Я каждое утро вплетаю в пряди своих волос веточки розмарина. Я помню о вас. Я делаю всё, что в моих силах, но чувствую, как начинаю слабеть.
Я – Росмерта, спутница сияющего Луга, сестра светоносного Белена.
Я – Розмерта, сквиб, хозяйка самого популярного в Хогсмиде паба «Три метлы».
Я – Роза-Мария, Розмари, опытная шлюха без имени и возраста, властительница запретных фантазий и повелительница поникших членов.
Я?
Я…
***
– Говоришь – два кната? – Донаган Тремлет приподнимается на локте.
Даже в полумраке видно, каким нетерпением сверкают его глаза.
– Два кната – если хочешь обычный сон, и два сикля – если хочешь, чтобы в твоём сне что-нибудь происходило, – с видом знатока вещает Мирон Вогтэйл.
– И что? – усмехается с соседней кровати Чарли Уизли. – Мадам Розмерта явится к тебе ночью обнажённой? В одном кухонном фартуке и с подносом сливочного пива? А потом будет до самого рассвета эротично кормить тебя пудингом с ложечки?
– Как знаешь, – Мирона сложно смутить. – Может, и с ложечки, если у тебя настолько бедное воображение. Но мне понравилось.
– То-то ты всю ночь стонал! – хохочет Чарли. – Да, мадам, ещё, мадам…О-О-О-О-О! Какая у вас, мадам, большая… – Он хитро прижмуривается. – Большая ложка!
Донаган швыряет в Чарли подушкой:
– Заткнись, Уизли! Что дальше, Мирон?
Мирон пожимает плечами:
– Просто два кната. Монетку – в один горшок, монетку – в другой. У мадам Розмерты на кухне целая полка таких горшков. Закопчённые до жути, даже узор на боках сложно разобрать. Но она говорит, что волшебные.
– А ты – видел? – с придыханием спрашивает Донаган. – Расскажи…
– Что надо, то и видел. Не сбудется, если рассказать.
– И голых девчонок – тоже?
– А может, даже и мальчишек! – веселится Чарли. – Кто ж нашего Мирошу знает.
– Заткнитесь все трое! – раздражённо рявкает Билл Уизли. – Мирон, я тебя предупреждал, что не нужно соглашаться на подселение пятикурсников! У нас ЖАБА на носу, а они мешают. Хотя бы ты не подливай масла в огонь.
– Братец, а я при чём? – Чарли делает виноватые глаза. – Я к ним со всей душой, а они…
– Молчи уж, подстрекатель, – почти добродушно ворчит Билл. – Нигде от тебя покоя нет, ни в школе, ни дома.
– Раскомандовался ты, Билли, – Мирон неодобрительно качает головой.
– Имею право: я – староста школы. Гасите палочки и спать.
Билл задёргивает полог.
– «Гасите палочки и спать», – шёпотом передразнивает Донаган. – Чарли, твой брат всегда такой? И дома?
– Дома он ещё хуже, – грустно вздыхает Чарли. – Это здесь он словами воздействует, а там подзатыльников надавал бы – и все дела.
– Тихо, малышня, – ворчит Мирон. – И вправду, дайте выспаться.
***
Билл вспоминает об этом разговоре только через полгода, когда дождливым сентябрьским вечером оказывается в Хогсмиде. Уже поздно напрашиваться к кому-нибудь в гости, а домой не хочется. Там будет мама, окружённая толпой малышей, и отец с его вечным сочувственным тоном: «Не переживай, сынок, не взяли в Хогвартс, возьмут в Министерство. Я договорюсь». Договорится он, как же. Сам до сих пор чуть ли не в младших клерках ходит, а туда же – договариваться.
Билл знает, что несправедлив к отцу, что обижаться нужно на себя самого, в крайнем случае – на Дамблдора, который обещал место второго учителя по нумерологии – туманно, впрочем, обещал, – но так и не уладил ничего с Попечительским советом.
Биллу хочется как можно быстрее начать самостоятельную жизнь. Он прекрасно понимает, что для матери старший сын, пусть даже любимый, – обуза. Лишний рот в семье. Непристроенные рабочие руки.
Билл бездумно бредёт по Хогсмиду, пока не натыкается на вывеску «Трёх мётел». Почему-то ему сразу вспоминается тот вечер в спальне для мальчиков, загадочный вид Мирона и нетерпение Донагана.
«Два кната – и сон. Стыдный сон, сладкий», – Билл невесело усмехается своим мыслям.
На пороге трактира толпится задержавшаяся компания посетителей. Билл роется в кармане. Что можно купить за два кната? Грошовый леденец на палочке для Джинни. «Почему бы мне не побаловать себя таким же леденцом?» – Билл решительно берётся за ручку двери.
Мадам Розмерта словно ждёт его. Несмотря на поздний час, она улыбается.
– Что угодно молодому господину? – её голос кажется тягучим, словно патока.
И от этого Билл внезапно смущается.
– Мне бы…
«Как сказать? Секс за две медные монетки? Сон о сне? Спросить, где тут у вас волшебные горшки?»
Розмерта окидывает его пристальным взглядом, кокетливо поправляет волосы и протягивает руку.
– Пойдём со мной.
Билл машинально касается кончиков её пальцев и вздрагивает, словно от удара магловским током. Его бросает в пот.
Он, как зачарованный, идёт за Розмертой на кухню. Та соблазнительно покачивается на высоких каблуках, и Билл не может отвести взгляд от её по-девичьи упругой задницы, обтянутой тонкой шерстяной юбкой.
«Неужели она сама предложит мне… – тут он запинается, даже мысленно не осмеливаясь продолжить внезапную догадку. – Хорош я буду. Сколько ей лет? Тридцать? Сорок? Сорок пять? Она мне в матери годится!» На мгновенье Биллу хочется вырвать руку и сбежать, но он преодолевает себя. «В крайнем случае, вежливо откажусь. Не станет же почтенная трактирщица набрасываться на меня… Или станет?»
В кухне ярко горит очаг. На побеленных стенах висят пучки каких-то ароматных трав. Розмерта подводит Билла поближе к огню – туда, где на деревянной полке над очагом стоят тёмные сосуды. Именно «сосуды», потому что назвать их горшками не поворачивается язык. Высокие и приземистые, но все – с выпуклыми неразборчивыми рисунками на боках, они притягивают взгляд.
Розмерта улыбается.
– Что у тебя?
– К-к-кнаты, – Билл никогда не заикался, но сейчас речь подводит его.
– Брось один в огонь, а другой – в любую из этих посудин.
– Но… я… я слышал, что оба нужно…
Розмерта проводит рукой по лицу, словно снимая с него сеть мелких морщинок или невидимую паутину.
– Обычно да. Но я сегодня очень устала. Делай, как говорю.
Билл послушно выполняет приказание. Пламя в очаге на мгновенье вспыхивает, будто принимая жертву. Вторую монетку он не глядя бросает в низкий сосуд с орнаментом из рогатых голов.
– Хороший выбор, мальчик. – Розмерта достаёт из волос сухую веточку и протягивает её Биллу. – Положи это под подушку сегодня ночью.
Билл не помнит, как Розмерта провожает его к выходу, как закрывает за ним дверь. Он приходит в себя только на пороге Норы. За его спиной медленно смыкается пространство.
«Значит, я аппарировал».
Билл прижимает к губам веточку незнакомого растения в надежде уловить его запах. И тут же отдёргивает её.
«Глупости! Не хватало ещё!» – бормочет он, тихонько поднимаясь в свою комнату. «Нужно было выбросить эту дрянь!» – говорит он, бережно засовывая веточку под подушку. «Я как маленький ребёнок, какое во всём этом может быть волшебство!» – повторяет он, при свете палочки жуя холодные пирожки, заботливо оставленные мамой возле кровати. «Ничего же ведь не приснится», – шепчет он, засыпая.
«Ничего».
***
Я выпроваживаю последнего посетителя, протираю столы, ополаскиваю под краном кружки. Я делаю это машинально – привыкла за столько лет. Точно так же машинально я делаю всё остальное.
Делала. Так будет точнее.
Прежний хозяин «Трёх мётел» немало удивился, когда увидел меня на пороге. Но мне было совсем некуда идти. Захват тела девятнадцатилетней бродяжки дался мне огромным трудом, и я боялась, что у меня не хватит сил долго удерживаться в нём. Девчонка была сумасшедшей, но это ничего не меняло.
Первое время в «Трёх мётлах» я питалась случайными крохами: волнениями собравшихся за чашкой чая домохозяек (“Боже, помоги, только бы тесто поднялось!»), ничего не значащими суевериями (“Присядем на дорожку!»), студенческими приметами («А я такой перед СОВ положил в каждый ботинок по монете, шнурки не завязывал… и получил 10 баллов, представляете!»). Я чувствовала, что вот-вот вернусь обратно в ничто, каждый вдох давался мне с большим трудом. Но мой хозяин оказался премерзким типом. Именно это меня и спасло.
Через несколько дней он предложил мне с ним переспать. Мол, кров и еда, а также доброе отношение… «Доброе отношение» – он так и сказал, прижав меня к кухонному столу и шаря волосатой ручищей у меня под юбкой.
Я легко вырвалась и улыбнулась ему самой обольстительной из своих улыбок:
– Мне не нужна доброта, я нуждаюсь в щедром мужчине.
Он ожидал от меня чего угодно: сопротивления, покорности, ненависти, – но не такого явного согласия.
– Хочешь новые бусы? Сласти? Красивое платье?
Я развязала тесёмки блузки, и льняная ткань скользнула вниз по плечам, почти обнажив грудь. Он нервно сглотнул, его небритое, дряблое лицо покраснело.
– Что ты хочешь?
– Брось в огонь деньги. Ту сумму, которой я, по твоему мнению, достойна.
Я повела плечами. Блузка скользнула мне на пояс. Внимательно глядя ему в глаза, я положила свои ладони на грудь, нежно поглаживая соски и словно играя с ними.
Хозяин порылся в кармане передника и вытащил горсть мелочи.
– Ты уверен? – Моя рука медленно скользнула вниз и слегка задержалась на животе. – Я могу быть очень сладкой девочкой.
Он зарычал. Казалось, сейчас он просто набросится на меня. Я купалась в волнах его вожделения, кожей впитывая его жадность, похоть и страх. Он боялся меня, мой хозяин, – боялся девчонки-посудомойки, из милости взятой в трактир. И одновременно он желал меня – как желают богиню.
Я чувствовала себя словно нищий, перед которым внезапно появился стол, уставленный яствами. Сотни лет на меня не смотрели – так. Даже если бы победила жадность, то полученной энергии мне хватило бы на год сносного существования. Что такое год для древних богов? Ничтожная малость в сравнении с бессмертием – и триста шестьдесят пять долгих дней отдыха от постоянного гнетущего страха. Страха сорваться в бездну забвения.
Но победила похоть. Хозяин сорвал с себя фартук, в кармане которого была вся дневная выручка, и яростно швырнул в огонь.
– Подавись, шлюха!
Пламя вспыхнуло, пожирая жертву. Завтра, выгребая золу, я не найду в ней расплавившегося металла. Всё ушло мне – без остатка. Так когда-то приносили дары Росмерте – богине плодородия и домашнего очага. До чего же сладко снова почувствовать приток силы.
Хозяин прижал Розмари к стене, больно сдавил одной рукой грудь, обслюнявил вонючим ртом шею, пока вторая рука задирала девчонке юбку.
Мне было немного жаль своё новое тело. Бедняжка Розмари к тому же была девственницей, и это сулило определённые неудобства.
Хозяина трясло от нетерпения. Его член беспорядочно тыкался ей в промежность.
– Нагнись, сука! – прошипел хозяин, бросая тело Розмари на стол под каким-то немыслимым углом.
Когда он вошёл в меня, я закричала. Всё-таки я была ещё слишком слаба, и, поддерживая власть над телом, не могла отрешиться от боли, причиняемой ему. Хозяин несколько раз судорожно дёрнулся и затих, навалившись на меня всем своим весом.
Но это было лучше, чем забвение.
По крайней мере, мне хотелось думать так.
Я усмехаюсь своим невесёлым мыслям.
Дальше было проще. Несколько месяцев хозяин трахал меня, стараясь как можно сильнее унизить. В очаг летели мелкие монеты, мусор, плевки, а однажды он даже помочился в огонь, после чего изнасиловал меня с особой жестокостью. Мне было всё равно: пламя с равным удовольствием принимало любую жертву, предложенную ему.
На заднем дворе я разбила маленький огород. В самом дальнем углу медленно тянулись к блёклому солнцу ростки белены и вороньего глаза. Слишком медленно. Должно было пройти немало времени, прежде чем они войдут в силу, тогда даже несколько капель сока будет достаточно, чтобы убить взрослого сильного мужчину.
Но судьба – счастливая судьба, ведущая меня по этому миру, та самая, что заставила безродную девчонку-сквиба заснуть на одном из древних курганов, – и в этот раз не покинула меня.
Хозяин стал много пить. Ему уже было мало того унижения, что он причинял мне, и он начал в открытую предлагать меня посетителям. «Три метлы» постепенно приходили в упадок, за ними закрепилась слава борделя. Несколько комиссий из Министерства магии и Попечительского совета Хогвартса завершили дело. Местная газета разразилась серией статей: «Оградим детей от распутства!», «Гнездо разврата под стенами Хогвартса!».
В тот день, когда «Три метлы» официально закрыли, хозяин напился сильнее обычного, не удержался на ногах и упал головой в очаг. Он умер от болевого шока. Не так медленно, как я мечтала, но всё же достаточно мучительно, чтобы даже я могла его пожалеть. Обеденный зал трактира провонял палёным мясом, прибывшие утром авроры зажимали носы. Когда тело хозяина перевернули, некоторых стошнило прямо на пол. Обугленные кости черепа с лохмотьями кожи, сохранившимися в некоторых местах, и вправду являли собой малоаппетитное зрелище. Девчонку Розмари объявили в розыск. Но так и не нашли.
Спустя полгода появилась я – мадам Розмерта, дальняя родственница хозяина. Человеческие жертвы, как бы ни были ужасны, дарят богам много сил. Этой – хватило на то, чтобы состарить принадлежащее мне тело на десяток лет и даже немного изменить внешность. Розмерта вступила в права наследования, отдраила трактир сверху донизу, зажгла в обеденном зале ароматные курительницы, чтобы выветрить вонь, казалось, въевшуюся даже в стены.
Розмерта стала добавлять в напитки настой вербены и руты, вытяжку из корней нарцисса и полынный порошок. Для забвения. Мадам Розмерта вела себя, как полагается одинокой вдове: немного кокетства, капелька юмора, декольте на дюйм глубже приличного и высокие каблуки. И всё это – щедро сдобренное порцией очаровательной беспомощности. О прежнем хозяине вскоре забыли. Мадам Розмерте приписали несколько тайных романов, но ничего предосудительного – просто поиски счастья миловидной женщиной.
А потом у меня появились сосуды. Дань памяти Эпоне, Рогатому, Светоносному Лугу, Огмию, Таранису – тем братьям и сёстрам, которым повезло меньше, чем мне.
Молва о волшебных горшках мадам Розмерты быстро разнеслась среди молодёжи. Две монетки – и любой озабоченный юнец мог видеть во сне что ему вздумается. Две монетки – и любая скромница до рассвета стонала от наслаждения под умелыми ласками воображаемого мужчины. Для кого-то волшебные горшки были всего лишь легендой – забавной побасёнкой, одной из тех, которые придают очарование любому публичному заведению. Никаких следов магии – запрещённой или разрешённой – замечено не было.
А сны – кто же может контролировать сны?
***
Она приходит за несколько часов до рассвета. Забирается под одеяло, прижимаясь к Биллу обнажённым телом.
– Согрей меня.
Билл прижимает её к себе, чувствуя, как начинает возбуждаться.
– Где я?
– А где ты хотел бы оказаться? – От её волос пахнет чем-то давно забытым, сладким и одновременно терпким. – Это твой сон, и я могу дать тебе всё, что ты пожелаешь.
Нежные руки ночной гостьи мягко гладят его плечи, потом спускаются чуть ниже. Когда она обводит пальчиком его соски, изо рта Билла вырывается хриплый стон.
– У тебя никого ещё не было – до меня? – шепчут её полуоткрытые губы. – Я буду очень нежна с тобой.
Этот шёпот обволакивает, дурманит, кружит голову. Биллу хочется забыть обо всём, отдаться во власть её голоса, её рук, запаха её тела…
Запах! Сухая веточка под подушкой! Монетка, летящая в огонь!
– Подожди! – говорит Билл. – Остановись!
– Тебе нравится по-другому? – мурлычет она. – Я могу быть жёсткой, могу быть страстной. Скажи, как ты хочешь.
– Я хочу посмотреть на тебя.
– Посмотреть? – она медлит. – Ну, что же. Какие девушки тебе нравятся? Знойные брюнетки со смуглой кожей и тёмными полукружьями сосков? Пышногрудые блондинки? Или – рыжие скромницы с маленькой грудью и узкими бёдрами, больше похожие на юношей?
Её руки спускаются ещё ниже, и на мгновенье Биллу кажется, что он не выдержит – набросится сейчас на неё, и плевать, кем она окажется. Потому что хуже всего будет извергнуться прямо в постель.
– Да, посмотреть, – с нечеловеческим усилием повторяет он, хватая её за запястья. – На тебя. На настоящую. У меня действительно первый раз, и я желаю видеть…
– Подумать только! – она хохочет злым обиженным смехом. – За одну медную монету – и такие условия!
Но тут же голос её резко меняется, в нём опять появляется хриплая страстная нота.
– Глупышка, ты можешь спать с любой из своих фантазий. Зачем тебе какая-то конкретная женщина? Позволь мне ласкать тебя. Я умею многое. Я покрою поцелуями твоё тело, и не будет уголка, который обойдут вниманием мои шаловливые губы. Ты будешь томиться от наслаждения, молить меня о пощаде. А потом, когда я наконец-то сжалюсь над тобой, ты испытаешь оргазм, которому не будет равных в реальной жизни.
Она без видимых усилий освобождает запястья. Билл в изнеможении откидывается на подушку. Хорошо, пусть так, ведь это всего лишь сон.
Она отбрасывает одеяло.
– Какой ты красивый, – шепчет она, покрывая поцелуями живот Билла.
Ниже.
Ещё ниже.
– Ещё! – стонет Билл, приподнимая бёдра навстречу её губам. – Не останавливайся, прошу тебя.
Он закидывает руки за голову, отдаваясь во власть нарастающего возбуждения. Его ладонь нащупывает у изголовья ту самую злосчастную или наоборот, счастливую веточку. Билл с раздражением сжимает её в кулаке, чтоб не мешала.
Раздаётся короткий еле слышный хруст.
Билл просыпается. Резко выныривает из сна, хватая ртом воздух. Ночное возбуждение никуда не делось, и Билл долго стоит под ледяным душем. Мысль довести себя до оргазма кажется ему чем-то невозможным и постыдным. «И что тут постыдного? – ехидничает внутренний голос. – Ты ещё скажи, что никогда не мастурбировал, и про волосы на руках вспомни». Но одно дело – обнажённые красотки со страниц журнала «Волшебство для тебя», а другое – девушка из сна. «Ты ещё скажи, что влюбился», – нового внутреннего Билла не так просто заткнуть.
– Не скажу. – Билл надевает чистый свитер и джинсы. – Во всяком случае, здесь есть какая-то тайна, и мне очень хочется её разгадать.
– Мама, – говорит он Молли за завтраком. – У тебя в школе по травологии был высший балл. Можешь мне помочь?
Молли подливает себе чай. Билл высыпает рядом с нею щепотку травяной шелухи, бережно собранной с простыни.
– Что это за растение?
Молли растирает в пальцах сухие листочки.
– Розмарин.
– Уверена?
– Конечно. У меня целая грядка с приправами в саду. Можешь посмотреть.
– Ты решил пересдать ЖАБА? – Артур поднимает взгляд от утренней газеты. – Давай я всё-таки поговорю со своим начальником. Нам в отдел как раз нужен молодой человек на должность курьера.
– Спасибо, папа. – Билл утыкается в чашку с кофе. – Я разослал своё резюме по многим компаниям и сейчас жду ответ. В крайнем случае пойду работать курьером. Раз уж у вас в отделе не хватает сов.
– Не дерзи отцу, – вмешивается Молли. – А ты тоже хорош, отстань от мальчика. Пусть до Рождества побудет дома, не настолько мы бедны, слава Мерлину.
– Вот я в твои годы, – ворчит Артур.
– В его годы ты был женат на мне, потому и пошёл работать. Или ты сейчас о чём-то жалеешь?
Билл встаёт из-за стола, чтобы не участвовать в перепалке. В последнее время родители всё чаще ссорятся. Это не может не напрягать.
В гостиной ранняя пташка Джинни уже что-то увлечённо рисует.
– Ты куда? – спрашивает она у Билла.
– Пойду прогуляюсь, – Билл целует сестру в щёку, краем глаза замечая в альбоме лохматую мальчишечью голову со шрамом на лбу.
Джинни краснеет и поспешно переворачивает страницу.
– Не подсматривай.
– Не буду.
В прошлом году Джинни опять начиталась старых газетных статей о Гарри Поттере – мальчике-который-выжил-но-остался-со-шрамом. И он сделался её воображаемым другом.
Билл усмехается. Сам-то хорош, завёл себе невидимую любовницу. Что старший, что младшая – всё едино.
На пороге Билл некоторое время медлит.
Но через мгновенье уже стоит на окраине Хогсмида.
***
Паб ещё закрыт. Ну разумеется. Билл смотрит на часы: полдевятого утра. Пронизывающий сентябрьский ветер гонит по небу редкие тучи, сквозь которые едва пробивается тусклый солнечный свет. Билл забыл накинуть ветровку и сейчас прячет руки в рукава свитера, чтобы согреться.
– Билл, ты? – окликает его кто-то.
Билл оборачивается.
– Мирон? – с удивлением спрашивает он.
С выпускного бала прошло не так уж много времени – всего лишь лето, но Мирон Вогтэйл заметно осунулся и побледнел. Под его глазами залегли тёмные круги, губы обмётаны белёсой коркой.
– Ты себя нормально чувствуешь?
– Я? Да! Я отлично! – Мирон нервно улыбается. – Занимаюсь музыкой, пишу сольный альбом, снимаю квартиру в Хогсмиде. А что, «Мётлы» закрыты? У меня закончился кофе. Умираю хочу горячего!
– Помнишь, ты весной говорил, будто с этим пабом связана любопытная легенда? – словно случайно роняет Билл. – Нёс какую-то чепуху про горшки и монеты.
– Я? Не помню, – Мирон резко отворачивается. – А, хотя припоминаю что-то. Сны! – Он вдруг резко подаётся вперёд, хватает Билла за свитер. – Только ты не верь мне, слышишь! Легенда, глупый рекламный трюк. Про «Кабанью голову» тоже много чего болтают, будто хозяин её – анимаг и по ночам оборачивается в козла…
– Забавно, – тихо говорит Билл, отцепляя от себя холодные пальцы Мирона. – А мне помнится, ты очень хвалил не только здешнюю кухню, но и здешние эротические сновидения.
– Ты! Ты! – Его взгляд вдруг вспыхивает неприкрытой ненавистью. – Не смей сюда больше ходить! Она – моя, слышишь! Моя фея, моя услада, моя нежная девочка! Только – моя!
Биллу кажется, будто ещё мгновенье – и бывший сокурсник кинется на него с кулаками. Он уже прикидывает, как по-тихому вытащить палочку, чтобы, если дело дойдёт до драки, усмирить соперника каким-нибудь заклинанием. Ну не мутузить же им друг друга, в конце концов, как каким-нибудь дошколятам!
– Мальчики, что вы тут шумите с утра пораньше?
Насмешливый голос мадам Розмерты оказывает на Мирона странное действие. Он сразу сникает, опускает голову и (Билл готов поклясться!) заливается румянцем.
– Пришли выпить вашего кофе, чтобы взбодриться после бессонной ночи! – В Билла будто вселяется язвительный чертёнок. – Не окажете ли нам любезность?
– Окажу, – мадам Розмерта понимающе улыбается. – Тем более что варить кофе – моя прямая обязанность. Проходите!
Билл берёт за рукав остолбеневшего Мирона и буквально втягивает его внутрь.
Мадам Розмерта проводит их по ещё влажному после утренней уборки полу и усаживает за небольшой столик.
– Вам только кофе?
– Да, спасибо.
Мадам Розмерта идёт к стойке. Мирон буравит её спину воспалённым взглядом.
– Угостить тебя?
Билл роется в кармане. Он летом немного подрабатывал репетитором по нумерологии, и какие-то деньги у него ещё остались.
– Что? Ах да, если тебе не сложно, спасибо, у меня как раз туго с финансами, а денежный перевод из дома не пришёл, – Мирон начинает нервно комкать в руках бумажную салфетку.
Билл с беспокойством следит за ним. Они не были близкими друзьями в Хогвартсе, но с Мироном явно творится что-то неладное, а Билл не знает, чем можно помочь.
Мадам Розмерта приносит две чашки кофе. Ставит их на стол. Билл замечает, что на блюдцах лежат веточки розмарина.
– Это ещё зачем? – Он в упор смотрит на мадам Розмерту, краем глаза замечая, как Мирон хватает одну из них и жадно прижимает к губам.
– Комплимент от заведения. Чтобы не забывали и заходили почаще.
– А если я, наоборот, хочу – забыть? – Что-то важное ускользает от понимания Билла, и он начинает злиться.
– На здоровье! – Мадам Розмерта улыбается, но в её улыбке проскальзывает какая-то фальшь. – Ходите в «Кабанью голову» или «Сладкое королевство». Говорят, там тоже неплохо готовят. Извините, мне пора на кухню.
– Мирон, кофе! – говорит Билл, когда она уходит.
– Что? Ах да! – Мирон, обжигаясь, отпивает глоток. – Горячий!
Розмарин он так и не выпустил.
Билл пытается расспросить его о творчестве, о планах на жизнь. Мирон на некоторое время оживляется, рассказывает, как мечтает создать рок-группу, даже цитирует несколько стихотворных строк. Но потом – опять угасает.
Билл уже взволнован не на шутку.
– Слушай, – небрежно произносит он. – Меня предки достали, сил нет. И малышня под ногами путается. Но я пока не устроился на постоянную работу, и денег у меня немного, сам квартиру не потяну. Можно напроситься к тебе в сожители? Ты меня знаешь: я тихий.
– Ты? Ко мне? – Лицо Мирона вспыхивает неожиданной радостью. – Конечно, можно! Я плачу восемь галлеонов в месяц, по два в неделю. Заплати один галлеон и заселяйся хоть сегодня. Только, – на его лице появляется умоляющее выражение, – знаешь, я совсем на мели, можешь отдать мне деньги прямо сейчас?
Билл задумывается. Большую часть заработка он отдавал матери, и все его накопления составляют немногим более трёх галлеонов. Но с другой стороны, найти работу в Хогсмиде во время учебного года достаточно просто: всегда хватает нерадивых учеников, готовых выложить родительские денежки за эссе или реферат. А Мирону явно нужна помощь.
– Решено! – Билл высыпает на стол пригоршню мелочи, радуясь, что перед выходом из дома захватил с собой деньги. – Здесь пятнадцать сиклей и семьдесят четыре кната. Пятнадцать кнатов я оставляю себе. Держи остальное, как раз на галлеон наберётся.
– Спасибо! – Мирон лихорадочно сгребает со стола монеты.
– Не хочешь пересчитать?
– Нет, у тебя по нумерологии всегда была высшая оценка. Кому верить, как не тебе?
– Тогда за свой кофе заплатишь сам. – Билл демонстративно звенит оставшейся мелочью. – Я и за себя еле-еле сейчас рассчитаюсь.
– Что? Да, хорошо, – Мирон оставляет на блюдце серебряную монету. – Подождёшь меня на улице? Я быстро.
Билл аккуратно выкладывает на стол стопку монет. Отчего-то он знает, куда убежал Мирон, и от этого ему становится не по себе.
Билл подбрасывает две оставшиеся монетки в воздух, затем ловит их. Его розмарин по-прежнему лежит на блюдце.
Чтобы не забывали…
Ночной сон отдаётся в теле сладкой истомой. Биллу становится страшно. Он резко встаёт и выходит на улицу.
Мирон появляется почти сразу же. Его бледное лицо покрыто лихорадочным румянцем.
– Пошли? – спрашивает он.
Билл демонстративно хлопает себя по карманам.
– Погоди, я, кажется, забыл часы. Пока тебя ждал, вынул из кармана, и – вот. Ты подожди меня, я недолго.
Мирон недоверчиво смотрит на него, но кивает головой.
– Иди, я пока покурю.
Билл возвращается в паб и, небрежно насвистывая, отправляется прямиком на кухню.
Мадам Розмерта помешивает в большом котле суп. На столе высятся горки нарезанных овощей, и стоит большая квашня с поднявшимся тестом.
– Молодой господин что-то забыл?
– Да. Забыл бросить монетки в ваши магические сосуды. Одну – в огонь, другую – в любой из них? Я правильно помню? – Билл напускает на себя заинтересованный вид.
– Сегодня в огонь не обязательно.
– Но если я сам этого хочу?
Мадам Розмерта опять улыбается.
– Тогда конечно. Кто я такая, чтобы запретить молодому господину распоряжаться своими деньгами?
– Я могу быть уверен, что сегодня опять увижу свой сон? – Билл изо всех сил старается выглядеть как можно более жалким. – Дело в том, что у меня только два кната, но я не хотел бы, чтобы кто-то меня обошёл в очереди.
В голосе мадам Розмерты слышатся издевательские интонации – из сна.
– За одну медную монетку вы опять ставите условия? Не бойтесь, – говорит она уже своим обычным голосом. – Никто не запретит вам увидеть то, что вы пожелаете.
– И вправду, чего я беспокоюсь? – Билл опускает один кнат в первый попавшийся сосуд, а другой, как и вчера, – бросает в огонь. – Ведь дело-то не в цене?
Мадам Розмерта что-то бормочет себе под нос.
Билл пытается расслышать, но пожимает плечами и быстро выходит.
Нельзя, чтобы Мирон заподозрил, где он только что был.
***
В цене, мой мальчик, всё дело именно в цене. Думаешь, мне так нужны ваши жалкие деньги? Какое дело богам до затёртых жадными пальцами кругляшков?
Я смеюсь.
Я всё ещё умею смеяться. Но этот смех страшит даже меня саму.
Боги должны быть бесстрастными. Они не могут позволить себе вступить на сторону добра или зла. На то они и боги, чтобы оставаться – вовне.
Но я однажды уже сделала свой выбор.
Помона, дальняя сестра моя, предпочла сама сотворить смертное тело, чтобы доживать свой век в нём. Возможно, все они, мои братья и сёстры, поступили именно так, поплатившись памятью за короткий срок человеческой жизни. И теперь я не смогу узнать их иначе, чем заглянув им в лицо.
Розмари, святая бродяжка моя, моя сумасшедшая глупышка, поняла ли ты, каким щедрым даром явилось для меня твоё тело? Успела ли ты, разморённая полуденным июньским солнцем, сообразить хоть что-то, когда я вошла в тебя, стала – тобой?
Жили-были эльфы на холме,
