Текст книги "Ведьма с Вишнёвой улицы (СИ)"

Автор книги: Nicoletta Flamel

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– Миссис Банкс сама их мне отдала! Леди не ест сладости! – испуганно лепечет Эллен, торопливо размазывая по щекам слёзы и шоколад. – Вы же не станете меня выдавать?

Я коршуном кружусь по её маленькой комнате, но ничего подозрительного не нахожу. Детей увела не она.

Эллен всё ещё жалобно скулит в подушку, когда я захлопываю за собой дверь.

Ну и слуг вы набрали себе в дом, почтенные господа Банксы!

***

Госпожа зовёт меня, но мне нечего принести в ответ на её зов. Мои руки пусты, сердце мертво, а в голове звучит монотонный приказ Госпожи. Она больше не обещает мне исполнения желаний. Теперь моей наградой является жизнь.

Моя жизнь – в обмен на две маленьких бестолковых жизни.

Я добуду их для тебя, Госпожа. Я принесу их к подножью твоей темницы. И ты войдёшь в их разум так же, как вошла в мой. Коснёшься их сморщенных от плача личиков своими жадными иссохшими губами. И наконец-то отпустишь меня на волю.

Сегодня – канун Белтейна. Ночь перед Рождением Солнца.

Пусть оно никогда не коснётся тебя.

***

На втором этаже темно и прохладно.

Комната миссис Банкс перевёрнута вверх дном. Видно, что собирались тут второпях. В раму зеркала криво засунута записка: «Не ищи. Уехала к маме. Забрала близнецов. Джейн и Майкла оставляю тебе».

В зеркале отражается моё искажённое отчаяньем лицо.

– Ты – дура, Мэри, – шёпотом говорю я. – Ты предусмотрела всё или почти всё. Но о том, что человек, тем более – хозяйка дома, без труда сможет пройти через все заговорённые предметы, ты попросту забыла.

Джейн и Майкл спят в своих кроватях. На всякий случай я проверяю защёлку на оконной раме и ещё раз накладываю заговор на порог. Мне боязно оставлять детей одних в доме, где беспробудным колдовским сном спит отец, а по первому этажу бродит очеловеченная, но всё ещё опасная Дженни Брилл. Но у меня нет другого выхода. К тому же вряд ли Майклу и Джейн грозит большая опасность, чем Джону и Барбаре.

Я переодеваюсь в дорожное платье. Тщательно причёсываюсь – волосок к волоску! – и особым образом втыкаю в тугой узел волос заговорённые шпильки. Надеваю шляпку. Три пёрышка – белое, чёрное и рыжее – подрагивают над её полями. Я складываю в саквояж раскладушку и пианино, ещё раз проверяю, чтобы не оставить в детской каких-нибудь вещей или следов. Потом легонько целую воздух надо лбом каждого ребёнка и тихо спускаюсь по лестнице.

Как бы ни закончилась для меня эта ночь, я сюда больше не вернусь.

***

Когда я почти обезумел от боли и отчаянья, древние боги сжалились надо мной и в утешение послали мне – её.

Одной рукой она катила коляску по тротуару Вишнёвой улицы, а в другой – несла чемодан.

– Миссис Банкс! – окликнул я. – Вам помочь?!

– Эй, Робертсон Эй! – кажется, она мне даже обрадовалась. – А в доме тебя уже все обыскались.

– Вы гуляете? Неужто наша чудесная няня Мэри уволилась? – Я подхватил чемодан и, заглянув под полог коляски, сделал малышам «козу». – Какие всё-таки у вас хорошенькие детки!

Она шмыгнула носом.

– Знаете, Робертсон, настоящая леди не должна обсуждать такие вещи с прислугой, но, кажется, я сегодня окончательно ушла от мужа. Вы проводите нас на вокзал? Я хочу успеть на ночной поезд.

***

На крыльце меня ждёт миссис Брилл.

– Прочь с дороги, – устало говорю я.

– Не серчай, ведьма, – отвечает она. – Я пару слов хочу тебе шепнуть на прощанье. За городом, говорят, стройку затеяли, машин нагнали. Ревели те машины, рылись в земле. Это если ты с местом сомневаться начнёшь. Я хозяйке нашей никогда зла не желала. И детки у неё хорошенькие, розовенькие да ладные, словно молочные поросята. Да только не чинила я им вреда. Веришь?

– Верю, Дженни. Я тебя с первого дня узнала. И следила за тобой.

– Это хорошо, – скалится, – что ты такая умная. Но дура как есть. Не того ищешь. А кого искать надобно – не скажу. Как ещё твоё дело с Госпожой повернётся. Я подожду тут, в стороночке, с краешку постою. Проснётся Госпожа, позовёт – первая побегу в ножки кланяться, да сперва наверх поднимусь, старшеньких проведаю. Ты-то мне уже помешать не сможешь.

– И этому верю.

Миссис Брилл сторонится, пропуская меня.

– Желаю удачи, ведьма. А которой из вас повезёт, тут уж не мне решать.

Я молчу.

За воротами сада мне в спину ударяет крепкий, требовательный порыв ветра. Мой зонтик дрожит, хлопает сложенным полотнищем. Ветер меняется, мы оба чувствуем это.

***

Я провожаю миссис Банкс до первого перекрёстка:

– Там легче всего поймать такси.

Потом веду дальше. Вечером таксисты в пригород соваться не любят, но откуда домашней клуше это знать?

Миссис Банкс идёт молча, несколько раз останавливается будто для того, чтобы поправить на близнецах одеяло, а на самом деле с тоской оглядывается назад.

Я боюсь, что она передумает. Похитить детей на глазах у матери и многочисленных соседей у меня не получится. А с тех пор, как голос Госпожи пробудился во мне, проникнуть в дом я не могу, хотя и пытался не раз.

Госпожа говорит, это Ветряная Ведьма во всём виновата. Натыкала повсюду заговорённых иголок, обвела круг, окурила цветущим боярышником. Я помню, что Мэри Поппинс и в самом деле приносила в дом какие-то странные букеты. Но никогда не придавал этому большого значения. В господские комнаты мне и так хода не было, моё дело маленькое: ботинки чистить.

А как первую ночь под забором провёл, продрог весь. И со злости сыпанул пригоршню сонного порошка на поленницу с дровами. Думал, заснут все в доме, так я и пролезу как-нибудь. Не вышло. Ободрался весь, изранился. Иголки заговорённые рубашку порвали, в кожу впились до крови. Боярышник разум помутил. Круг невидимым огнём обжёг. После второй ночи на порог тётка вышла. Смотрела на меня странно, но дала пару бутербродов и бутылку с водой. Я пожевал, вкуса не чувствуя, и в палисаднике у миссис Ларк спать завалился. Собачонка её меня вынюхала, лаять начала. Ну, я сгрёб животину в охапку и к Госпоже понёс.

Думал, что ей хватит.

Не хватило.

Это хорошо, что на улице темно, да к тому же куртка моя на все пуговицы застёгнута. Миссис Банкс не видит пятен крови на одежде. Вот только воняет от меня, наверное. Вон как она носом крутит. И в сторону дома всё чаще оглядываться стала. Я уж и так стараюсь, и эдак, болтаю вслух всякие глупости, чтобы только её отвлечь.

Ничего, скоро ещё один перекрёсток. Там как раз фонарь перегорел. Вот тогда и остановимся. Только бы голова перестала болеть.

***

След миссис Банкс нечёткий, прерывающийся, но я его всё равно вижу. Он пахнет детской присыпкой и застарелыми обидами.

«Что тебе пообещала моя Тёмная Сестра в обмен на жизни детей? Красоту? Вечную молодость? Любовь мистера Банкса? – шёпотом разговариваю я с её следом. – Надо было сразу заметить. Мигрени, нервозность, плаксивость… Бедная ты, бедная. Как же тебе тяжело слушать голос Тёмной сестры!»

Мне кажется, что вдалеке виднеется женская фигура с коляской. Я ускоряю шаг. Нет, не она.

В воздухе всё отчётливей пахнет другим человеком. Кровь, пот, страх, боль… Неужели я опять ошиблась?

Я нахожу миссис Банкс на обочине дороги, под неработающим фонарём. Она лежит, устроив голову на чемодане. И, кажется, даже улыбается во сне.

Принюхавшись к её дыханию, я начинаю чихать. Опять сонный порошок, только более концентрированный.

В нескольких шагах от миссис Банкс – коляска для двойни. Джон и Барбара спят сладким младенческим сном без малейшего признака колдовства.

Я облегчённо вздыхаю и наклоняюсь над коляской, чтобы убедиться, всё ли с ними в порядке.

За моей спиной раздаётся какой-то шорох. Я поворачиваюсь на звук, но мой волшебный зонт оказывается быстрее. Он расхлопывается почти мгновенно, и горсть сонного порошка, предназначенная мне, сухой пылью осыпается с его купола.

– Мисс Мэри, – заискивающе говорит Робертсон Эй. – Вы мне немного помешали.

И Тёмная Сестра протягивает ко мне бледные тонкие руки из глубины его зрачков.

***

Когда-то нас было много – Дочерей и Сыновей Воздуха: лёгких на подъём, жадных к путешествиям, весёлых и беззаботных. Мы были похожи на людей, потому что Земля дала нам тело, но кости наши были полыми внутри, словно тростниковые флейты, а души принадлежали небу.

Нас несло по свету, как пушинки. Кто-то оседал на земле, пускал корни, вступал в браки, тяжелел под грузом привязанностей. Дети их детей и их внуки постепенно теряли умение летать. Но мечта о Небе всё ещё жила в них. И они писали книги, сочиняли стихи и музыку, рисовали прекрасные картины, чтобы хоть как-то приглушить тоску о небе.

Кто-то из Детей Ветров поднимался всё дальше от земли и не хотел возвращаться. Их тела постепенно истончались, становились всё легче, пока не исчезали совсем. Что с ними теперь – никто не знает.

А кто-то жил среди людей, не смешиваясь с ними, но и не отстраняясь от них. На этих землях нас называли Детьми Богини Дану.

Я называю Её сестрой. Но я неправа. Я – правнучка Восточного ветра, одна восьмая часть небесной крови, смешанной с земной пылью.

Я – Мэри. Волшебная няня, разносчица бесплатных сказок, прожившая девять счастливых жизней из девяти, воспитанница пансиона мадам Корри.

Она – Чёрная Аннис. Одна из дочерей Северного ветра, жестокая, бессмертная, могущественная, заточённая в Холме и на долгие века ставшая страшной легендой. Даже сейчас, в теле шестнадцатилетнего мальчишки, она сильнее меня.

Не знаю, как она завладела им – смешным неловким лопоухим Робертсоном Эй, воспитанником Зеленозубой Дженни, который начинал краснеть и заикаться, видя краешек чулка из-под подола моего выходного платья. Может, он бродил по стройке, наслушавшись рассказов о кладах, что можно найти в старых холмах? Может, он и в самом деле что-нибудь нашёл – браслет, подвеску или потемневшую от времени золотую монету?

Но Аннис к тому моменту уже пробудилась от векового сна. Ей достаточно было лишь коснуться чужого разума, нашептать, соблазнить исполнением желаний.

Робкий и несчастный Робертсон Эй, что она пообещала – тебе?

Я могу сейчас отступить. Спрятаться за куполом зонта. Ветер переменился, он с радостью унесёт меня подальше от Вишнёвой улицы – к новым приключениям и к новым (живым!) воспитанникам, восторженно внимающим каждой из моих пустяковых сказок.

За моей спиной в коляске спят не-мои дети.

И я делаю шаг вперёд, в объятья Аннис.

Эпилог

Спичечник наливает в крышечку термоса чай и протягивает мне.

– Мэри, вы совершенно себя не бережёте.

Я лежу на траве, что совершенно не подобает делать воспитанной молодой леди в присутствии посторонних, и жмурюсь от солнца.

– Десятая, – говорю удивлённо.

Чай пахнет всеми травами сразу. Кроме, пожалуй, дурман-травы. Этот запах я теперь узнаю из тысячи. Кажется, на неё у меня развилась аллергия.

– Что?

– Десятая жизнь. Из девяти. – Я улыбаюсь. – Счастливое число, не правда ли?

– Восхитительное, – соглашается Спичечник. – Как вам нравится моя новая картина?

Я окидываю взглядом траву, небо, солнце и темнеющий на горизонте лес.

– Вполне подходит для того, чтобы радоваться новой жизни.

– Я торопился, – оправдывается он. – Больше ничего не успел нарисовать. Пейте чай, он по крайней мере настоящий.

– Ты следил за мной?

– Да. Пошёл на Вишнёвую улицу, встал на углу. Думал, что вам понадобится моя помощь. Видел вашу хозяйку с коляской, потом – вас. А потом вы стали обниматься с этим молодым человеком и светиться странным потусторонним светом. Я поднял камень, подошёл сзади и стукнул его по затылку. Не из ревности, вы не подумайте… Ещё чаю?

Я поднимаюсь на ноги. Голова ещё немного кружится, но я должна быть уверена, что в том мире всё обошлось благополучно.

– А потом – быстро нарисовал, что получилось, и перенёс вас сюда. Там дальше, за лесом, много всего интересного есть. Только вам туда пока нельзя.

– Спасибо. За всё.

Мне хочется плакать.

– Мэри, – Спичечник берёт меня за руку и бережно целует в ладонь. – Вы идите и обо мне не думайте. А я вас здесь подожду. У меня в термосе ещё остался чай. И книгу я с собой взял.

– Я вернусь, обещаю.

– Когда-нибудь. Непременно. Вам будет не страшно возвращаться, потому что тут буду ждать я.

Я касаюсь губами его губ.

Над нашими головами меркнет солнце.

***

Потом я разбужу миссис Банкс, придумаю историю про раскаявшегося мужа, который послал меня вслед за нею и близнецами.

Потом в майских рассветных сумерках я провожу их домой, расскажу про свою расхворавшуюся тётушку и поспешу якобы на первый поезд. (Робертсон Эй вернётся под вечер сам. Он ничего не вспомнит о последних трёх днях своей жизни, но на всякий случай пообещает себе не брать в рот ни капли спиртного).

Потом я навещу Холм. Буду долго стоять по колено в разрытой земле и вслушиваться. И ничего не услышу. А новорождённое Солнце будет сиять над моей головой.

Потом я раскрою зонт, и Западный ветер подхватит меня, унося прочь. И где-нибудь, в другой стране и в другом времени, я смогу хорошенько выплакаться.

А пока я опускаюсь на колени перед Спичечником и ладонью, ещё хранящей тепло поцелуя, закрываю его мёртвые прекрасные глаза.