Текст книги "Сравню ли с летним днем твои черты?..(СИ)"
Автор книги: Nathalie Descrieres
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
***
Пронзительные женские крики, заглушенные массивными дубовыми дверьми спальни, рассекали тишину особняка мучительным хлыстом. Давно уже февральские вельветовые сумерки неприветливой чернотой сгустились над Англией, но в нескольких окнах поместья все еще горел свет.
На столе в кабинете мистера Дарси уныло мерцал огарок парафиновой свечи, и тусклый отблеск пламени мрачно подрагивал на бледном лице хозяина. Темные широкие брови его были сведены к переносице в выражении тягостных дум, в отстраненных глазах, казалось, разрастался обжигающий голубой лед, а тонкие губы были сжаты в практически незаметную суровую линию. Черный фрак был небрежно брошен на софу, от лоска, присущего мистеру Дарси, осталось лишь слабое напоминание – так вымучен был молодой мужчина, осунувшийся и необычайно бледный. Под скулами залегли серые тени, на лбу пульсировала жилка, а руки, изрытые набухшими венами, подрагивали. Ни чтение, ни просмотр документов, ни созерцание зимнего пейзажа были не в силах отвлечь нервное внимание Дарси от отдаленных криков, доносящихся со второго этажа. Крылья длинного носа трепетали, свинцовые веки прикрывали холодные безразличные глаза, а в опухшем мозгу пульсировало лишь: «Элизабет, Элизабет…».
На протяжении полутора суток Дарси не может успокоиться ни на секунду. Малейшая тень мысли о том, что Лиз сейчас невыносимо страдает, доставляла ни с чем не сравнимую боль, словно сердце пронзали раскаленным железом и тут же посыпали солью. Все месяцы, которые они с Элизабет ждали появления на свет первенца, протекали безмятежно, покойно и счастливо. Вчера на рассвете, едва только Лиз почувствовала себя плохо, к ней сбежались личные служанки и старая целительница Пемберли, которая хлопотала еще над мальчишкой Фицуильямом. Дарси был вежливо, но настойчиво выпровожен, и потекли часы мучительного ожидания. Спустя почти сутки криков, терзающих бессильного Дарси, прибежала бестолковая горничная, дрожащим голосом сообщившая, что происходит что-то неясное и требуется врач из города. Побелевший от гнева и душевной боли хозяин сию же секунду послал за опытным лекарем из Уинстоуна, едва не срываясь на ругань. Через три четверти часа, пробившись через безжалостные снежные заносы и колючую пургу, прибыл сухой мрачный старик, без лишних слов поспешивший к пациентке. После короткого осмотра он вышел к Дарси, хмуро буркнул, что все очень плохо, и, пообещав сделать все, что в его силах, вернулся в спальню. Так прошло еще несколько часов.
Дарси подумал, что его начинает сковывать тяжелая дремота, когда крики медленно утихали, а вскоре и вовсе прекратились. Раздался беспокойный топот, радостный говор и новые, более пронзительные и незнакомые рыдания. Дарси подорвался с места, едва не смахнув рукой затухающую свечу, и через секунду после короткого стука дверь его кабинета открылась. Старая целительница, изнуренная, в грязном переднике, беззубо улыбалась своему господину.
– Сэр, – прошамкала она, поблескивая бесцветными глазами, – Поздравляю, у вас…
Дарси, не дослушав, выскочил из кабинета и, перескакивая через ступеньку, взбежал на второй этаж. Внутри все полыхало безумным огнем.
– Сын! – долетело вдогонку старушечье кряхтение, и Дарси побледнел еще сильнее.
У дверей спальни Элизабет он едва не натолкнулся на уставших, но радостно щебечущих служанок, которые, улыбаясь, смотрели на непривычно оживленного мистера Дарси. Он, совершенно забыв про свой помятый вид и отсутствие фрака поверх белой рубахи, переступил порог спальни и тихо притворил за собой тяжелую дверь.
В комнате царил мягкий бархатный сумрак, который, казалось, можно было ощупать пальцами. Тихо потрескивали угли в растопленном камине, и рыжие блики мерцали на стенах, обитых медовым деревом, и плотно задернутых шторах. В стекла яростно бился ледяной ветер, бросающий пригорошни колючего снега и злобно завывающий подобно голодному волку. В теплом воздухе пахло влагой, витал резкий неприятный запах лекарств, ощущался знакомый привкус травяных настоек. У двери копошился старик-лекарь, упаковывающий свой чемоданчик, он поднял голову и улыбнулся Дарси искренней, по-старчески добродушной улыбкой.
– Примите мои поздравления, сэр. Опасения не подтвердились, ребенок родился совершенно здоровым, сейчас миссис Хадсон его моет и пеленает, – лекарь заметил, что взгляд Дарси приковался к фигуре, бессильно распластанной на постели, и хмыкнул в кустистую серебристую бороду. – Пообщайтесь с миссис Дарси, только не утомляйте ее. Она крайне тяжело перенесла роды. Я пойду к миссис Хадсон, позже мы с вами увидимся.
Дарси молча склонил голову, и старик, покряхтывая, вышел в коридор, оставив все такого же бледного хозяина дома наедине с супругой. Та, похоже, очнулась от тяжелого забытья и в этот миг рассеянно осматривала полумрак спальни. Мутный взгляд Элизабет натолкнулся на замершего, будто мраморное изваяние Дарси, и ее болезненное изнуренное лицо просияло. Молодая женщина попыталась протянуть руки к мужу, и через пару мгновений он рухнул на колени у изголовья Элизабет, целуя ее необычайно холодные ладони. Ласковый и теплый, словно густое какао взгляд невесомо касался лица Дарси, молодая женщина с грустной улыбкой отметила и синие подпалины под глазами мужа, и хмурую складку между его бровей, и сероватую бледность неровной кожи.
– Не припомню, когда ты в последний раз так плохо выглядел, – ее тонкие пальцы за неимением сил едва ощутимо коснулись щеки Дарси, а знакомая насмешливая улыбка тенью скользнула по ее губам.
Дарси не мог даже ответить на шутку – слабый, едва слышный голос Элизабет болезненно отозвался в его душе, и он выпрямился, чуть возвышаясь над молодой женщиной. Она, устало выдохнув, прильнула к его широкому плечу, и пальцы Дарси, приятно холодящие разгоряченный лоб, нежно касались влажных от пота волос. Ему было больно смотреть на ее бледное лицо, на котором горели лихорадочные алые пятна, на искусанные в кровь губы, на оттиск недавних страданий в глазах. Элизабет с наслаждением прижималась к Дарси, чувствуя хрустящий запах чистоты от его рубахи, она ощущала блаженную легкость во всем теле, оказавшись в кольце теплых рук, нежно покачивающих ее.
– Вы видели его? – сердце Дарси пропустило удар, когда чуткие большие глаза Элизабет заглянули в самое нутро его души; он обнял ее чуть крепче и коснулся носом влажного виска.
– Нет, – он покачал головой, – Я поспешил к вам.
– Я тоже не видела. Точнее, не разглядела, – как-то виновато произнесла Элизабет, и Дарси ласково поцеловал ее в щеку.
– У нас с вами будут годы, чтобы насмотреться, уверяю вас, – молодая женщина слабо улыбнулась, удобнее устраиваясь в объятиях супруга.
Он прислушивался к ее глубокому, чуть хриплому дыханию, с всеобъемлющей нежностью и ощущением бездонного счастья смотрел на подрагивающие ресницы, на губы, складывающиеся во сне в едва заметную полуулыбку, на изящные пальцы, продолжающие держать его руку.
В кустах жимолости раздался странный шорох, и Дарси рассеянно посмотрел на проснувшегося Мэйсона, который начал радостно скулить и дрыгать всеми четырьмя лапами, силясь подняться. Со второго раза старому псу это удалось без особенных потерь: он сломал всего лишь один стебель ириса и истоптал душистые фиалки, ковром стелющиеся под цветущей липой. Внимание Мэйсона привлекла хозяйка, которая вынесла миску с куриными вырезками, и пес поковылял к небольшой площадке, увитой дикими виноградом, куда Элизабет всегда приносила еду для питомцев. Дарси задумчиво смотрел на жену: на то, как она с обыкновенной веселостью потрепала собаку по голове и, поправив на плечах тонкую шелковую шаль, направилась к пруду, гладь которого сверкала позолотой в лучах заката. Теперь Дарси видел только тонкий светлый силуэт и темную изящную головку, только то, как Элиза пробиралась через цветущие дикие травы, срывая по пути пушистые фиолетовые колоски вербены и малиновые цветки клевера. Она остановилась почти у самой воды, забравшись на крупные валуны, лежащие у корней раскидистой ивы. Плакучая зелень, отливающая золотом, скрыла хрупкую фигуру, но Дарси видел, как легкий ветер треплет выбившиеся вьющиеся каштановые прядки, как солнце греет тонкий профиль. Он знал, что сейчас Элизабет смотрит на серебристые струи волы, с хрустальным шелестом бьющиеся о прибрежные камни, и на прекрасные белые кувшинки, цветущие в густой тени старого дерева, нависающего над водной гладью роскошной изумрудной кроной. Знал, что, сжимая в руках охапку цветов, она вдыхает вязкое благоухание лип и с наслаждением слушает деловитое жужжание бархатных черно-золотых шмелей, кружащихся над деревьями и кустами старых белых акаций. Он знал каждый взмах бровей, каждую лукавую искорку в глазах и трепет темных ресниц, манеру наклонять голову и мягко сжимать губы, до мельчайших подробностей помнил мягкие переливы смеха и ямочки на щеках при улыбке.
Дарси поднялся и вплотную подошел к окну, опираясь о гладкое прохладное дерево подоконника, на который ложились роскошные бордовые бутоны сладко пахнущих роз. Он опустил глаза, чувствуя, как разум вновь застилает пелена воспоминаний.
– Вы никогда не жалели, что женились на мне?
Этот поражающий своей странностью вопрос вынудил Дарси вскинуть брови и удивленно посмотреть на жену, которая вроде бы и шутила, но в то же время выглядела серьезной.
– Моя милая, мне порой вас очень сложно понять, – Дарси мягко пожал ее руку, которой она опиралась об его локоть, и окинул умиротворенным взглядом безмятежие осеннего сада.
Сентябрь укутал деревья в пышные уборы багрянца, меди и янтаря, а ушедшее лето оставило после себя лишь отголоски тепла и роскошь солнечных дней. Цветные листья летящим вальсом кружились по дорожкам сада, простирающиеся на много миль луга и поля Пемберли пожелтели, и в прохладном воздухе разливался тонкий грустный аромат осени. Терпко пахли травы, еще виднелись розовые соцветия вереска, и руки Элизабет теперь источали запах медовых яблок.
– Вы не ответили, – упрямо сказала молодая женщина, и между каштановых бровей наметилась хмурая морщинка. Ее давно волновал этот вопрос: их браку уже одиннадцать лет, и неужели она ни разу не давала повода для серьезных огорчений?
Дарси на секунду вскинул голову, но тут же опустил ее и внезапно остановился прямо посреди аллеи. Элизабет недоуменно посмотрела на мужа, который, возвышаясь над ней на целую голову, своим величественным видом и благородным спокойствием вынуждал ее чувствовать себя слишком любопытной неопытной девчонкой. Дарси выглядел необычайно серьезным, и Элизабет успела похолодеть от страха, пока он не взял ее за руку и не привлек к себе почти вплотную. Она робела перед супругом, слегка краснела, когда он говорил ей множество приятных вещей, в любых мелочах выражал свою безграничную любовь и пользовался любой возможностью, чтобы провести время с ней. Элизабет обжег мучительный стыд. Лучше бы он сейчас нахмурился и сурово замолчал, чем смотрел на нее с неизменной лаской и нежностью, какие плескались в его глазах и когда он признавался в своих чувствах во второй раз, и на венчании, и во все годы брака. Как она только посмела усомниться? Усомниться в человеке, которого она боготворила, и который боготворил ее? Который для нее был самым главным в жизни?.. Элизабет, пристыженная, опустила голову, не смея посмотреть на супруга.
– Элиза, мой нежный друг, – он прижался своим лбом к ее, молодая женщина смутилась еще сильнее, но Дарси, продолжая держать ее руки, смотрел на нее с таким невыразимым чувством, что Элизабет все же подняла глаза, – Я дал вам повод усомниться в своей любви? Ответьте мне, прошу вас.
– Ни разу, – прошептала молодая женщина, вдыхая терпкий запах мускуса и осенней горечи. – Простите меня, простите…
– Вы – моя супруга, мой друг, мать наших детей. Даже если бы вы очень постарались разочаровать меня, у вас бы не получилось вызвать мой гнев такой силы, чтобы я пожалел о своем выборе. Вы все так же прекрасны, очаровательно упрямы и насмешливы, и это лишь укрепляет мои чувства к вам, Элиза. Я никогда не сомневался в вашей любви ко мне, ощущая ваше тепло, заботу и нежность, даже когда не мог видеть вас, слышать ваш голос и прикасаться к вам. И вы не сомневайтесь, дорогая.
– Вы не сердитесь на меня? – Элизабет, сгорая от стыда и блаженства, подняла на мягко улыбающегося супруга робкий взгляд.
– Я не смею, даже если мне очень захочется, – Дарси поцеловал ее в лоб и обнял за плечи, мягко увлекая вглубь липовой аллеи. – Пойдемте, мне хочется показать вам последние ирисы возле пруда, они, несомненно, произведут на вас впечатление…
***
За окном лил освежающий ливень весенней ночи, напитывающий молодую зелень животворной влагой, и в приоткрытое окно вливался тонкий запах мокрой листвы, и цветущих жемчужных магнолий, растущих вокруг особняка. Восхитительные сапфировые сумерки окутали Пемберли нежным струящимся шелком, укрывали тишиной, завораживали тихим шумом дождя. С кустов благоухающего белого шиповника, на котором кое-где уже раскрылись изящные махровые цветки, бесконечно слетали хрустальные водяные капли.
В мягком мерцании тающих свеч таилось неведомое сладостное ожидание, будоражащее сознание молодой девушки. Элизабет сидела на подоконнике, забравшись на него с ногами, и с мечтательной сдержанной улыбкой смотрела на букет нарциссов в граненой вазе. Такие хрупкие и изящные, с бархатно-акварельными лепестками и восхитительным тонким ароматом. Блики свечного пламени скользили по сливочно-абрикосовым и персиково-розовым цветкам, по разобранной постели и темной палисандровой мебели. Элизабет улыбнулась шире и, с наслаждением вдохнув ночную прохладу, коснулась виском холодного стекла. Почти два года назад она вышла замуж, и в это верилось с огромным трудом. Время летело слишком быстро. Впрочем, ей иногда кажется, что и жизни не хватит, чтобы вдоволь насладиться обществом ее супруга.
Дверь, соединяющая супружеские спальни, едва слышно скрипнула, и в струящемся сумраке комнаты возникла фигура Дарси, уже приготовившегося ко сну и по обыкновению зашедшего к жене перед сном для долгой беседы до рассвета или чего-то иного, но не менее приятного. Элизабет повернула голову, и на ее ясном лице расцвела светлая улыбка. Дарси улыбнулся в ответ, протягивая к жене руки, и молодая девушка, легко соскочив с подоконника, через несколько мгновений оказалась в ласковых теплых объятиях, обвивая хрупкими руками широкую спину Дарси. В ее нежных темных глазах, казалось, мерцали бриллианты, и сама Элизабет казалась своему супругу прекраснее весны. Длинные загнутые ресницы щекотали его щеку, прохладное дыхание невесомо опаляло шею молодого мужчины, а аромат зеленой прохладной свежести и нарциссов кружил голову.
– Я никогда не устану восхищаться красотами Пемберли, – с лукавой улыбкой, которую скрыл ночной мрак, проговорила Элизабет.
– Сердце мое, вы кажетесь чуточку меркантильной, – с ласковой укоризной молвил Дарси, покачивая девушку в кольце рук и с безграничной любовью рассматривая точеное тонкое лицо, обрамленное шелковистыми завитками темно-ореховых душистых волос и окутанное весенним полумраком.
– Я разве не говорила вам, что именно ваше поместье поспособствовало перемене моего мнения о вас, Фицуильям? – смешливый блеск в карих глазах не укрылся от Дарси, и он подавил желание поднять глаза к небу.
– Даже в такие моменты, – тихо прошептал он, наклоняясь к ее уху, и Элизабет поежилась от знакомой волны обжигающего восторга, растекшегося по венам насыщенным нектаром, – Вы умудряетесь насмешничать, Элиза.
Дарси казался ей изысканной статуей из белоснежного мрамора, его пронзительные светло-голубые глаза пускали ток по всем струнам ее сердца. Теперь он смотрел иначе, чем днем: во взгляде была пламенная властность и что-то такое, от чего Элизабет мгновенно вспыхивала.
Дарси поцеловал ее, и радостная вспышка в сердце не заставила себя ждать ни секунды. Элизабет ответила со всем чувством, которое пламенело в ней, и батистовая ночная сорочка медленно заскользила вниз по ее плечам. Дарси целовал родинку на шее, вздымающиеся хрупкие ключицы, тонкие запястья, и его захлестывала волна блаженного экстаза. Элизабет сама целовала его, и нежность губ пьянила обжигающей страстью; это был глоток упоения в море наслаждения.
Льняные выглаженные простыни пахли ландышевой прохладой и луговыми травами, холодили спину, тонкий луч жемчужного лунного света скользнул по постели. Элизабет была невозможно красивой в благоухающем шелке ночи, ее мягкие ладони скользили по его плечам, блестящие густые волосы, рассыпавшиеся по подушкам, прохладным шелком просачивались под пальцами. Воздух, казалось, раскалился и стал тягучим, словно мед. Дарси затуманенным пьянительной страстью взглядом скользил по воздушной хрупкой наготе, в чарующих глазах Элизабет мерцали отблески догорающих свечей. Выдохи восторга дрожали на губах обоих, и обостренные до невозможности чувства разливались в блаженной бархатной неге. Цветочные акварельные запахи смешались с упоительной ночной тишиной, и ласковый шелестящий бред казался дивной музыкой, тающей в шуме весеннего дождя. Оба с жадностью погружались в сладкий дурман, пропитанный пылкостью искреннего чувства и бешеным стуком сердец, плененных желанной взаимностью.
Робко зарождалась заря. Акварельно-голубое, промытое до блеска небо пронзила вспышка, и через несколько мгновений полились струи золотисто-алого света. На облака словно кто-то брызнул красками, и нежная дымка стала переливаться янтарным, перламутрово-розовым и кремовым сиянием. Волшебный свет рассвета пролился на постель, и Дарси, окутанный мягкой негой упоенья и вслушивающийся в серебристое пение птиц в саду, увидел, как невообразимо прекрасна Элизабет в этот тихий час рассвета, когда они принадлежат исключительно друг другу.
Она лежала на животе, опираясь на согнутые локти, прикрыла глаза подрагивающими ресницами, ощущая на щеке трепетную шероховатость длинных пальцев Дарси. Простыня, небрежно прикрывающая нижнюю часть поясницы, позволяла видеть хрустальное изящество тонкого тела: изогнутую талию, ямочки на спине, острые лопатки и точеную шею. Шоколадно-ореховые волосы, кое-где освещаемые рассветным солнцем, струились по плечам и груди блестящим пышным каскадом, оттеняли полупрозрачную нежность женского лица, на котором разлилась акварельная краска персикового румянца. Элизабет приоткрыла глаза, с легкой улыбкой на налитых клубничным соком губах смотря на супруга, взирающего на нее с неизъяснимой любовью. Глаза у нее темные – горячий горький шоколад – согревающие своей чуткостью, отражающие малейшее колебание души, оттененные линией бархатных черных ресниц. Каждый казался друг другу особенно любимым в зачарованной сияющей дымке рассвета и мягкой безбрежной безмятежности, которая была так необходима в такие моменты, когда каждая грань чувств становится острее. Элизабет уткнулась в раскрытую ладонь мужа, чувствуя себя непозволительно счастливой.
Природа, разбуженная поцелуями солнца, оживала и была необычайно прелестна в эти минуты хрустальной тишины. Все было залито светом, словно медовым сиропом, тягуче стекающим по юной листве, по корявым стволам и шепчущейся в поле траве. Гасли последние звезды, струящийся воздух наполнялся прохладой свежей зелени, звенящим ароматом ландышей и дождя. С бутонов шиповника слетали сверкающие водяные искры, на крупных благоухающих бутонах азалий и магнолий мерцали капли росы, а умытая влагой листва деревьев таинственно перешептывалась с ветром и радостно звенящими птицами.
Тихие шаги, разрушившие воспоминания Дарси, заставили его обернуться через плечо и ощутить, как сладостно екает влюбленное сердце. Элизабет опиралась плечом о дверной косяк, будто не решаясь переступить порог кабинета. Дарси, как всегда, протянул к ней руки, а она, как всегда, радостно улыбнулась и через мгновение прильнула к плечу супруга. Он ласково обнимал ее, чувствуя поразительную ясность ума.
– Вы были так задумчивы. Я прервала ход ваших мыслей? – Элизабет подняла глаза, слегка улыбаясь и с неизменным теплым светом всматриваясь в лицо Дарси.
Ей было чуть больше сорока, но эта цифра никак не вязалась с обликом Элизабет. Все та же изящная фигура, хотя и чуть изменившаяся после рождения детей. Все то же точеное нежное лицо с милыми чертами, хотя и с тонкими лучиками морщинок около глаз. Все те же чудесные темные волосы, хотя и с парой седых волосков у лба. Но неизменными оставались добрые и чуть лукавые карие глаза, румяные мягкие губы и ямочки на щеках. Дарси улыбнулся и поцеловал Элизабет в висок.
– Ничуть, моя милая. Вы сделали их еще более приятными.
Женщина, чувствуя, как трепещет сердце, отвела глаза и прижалась щекой к широкому плечу. Дарси крепче ее обнял и тихо выдохнул, с чистой радостью осознавая, что двадцать лет назад сделал самый правильный выбор в своей жизни. Ветер, напоенный ароматами лета, скользнул по щекам, подул на ресницы и овеял душу ласковым светом.
