Текст книги "OPIUM (СИ)"

Автор книги: natalehlektr

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

  Кейтлин курит на кухне; запивает никотин кофеином и чертит из рассыпанного на столе сахара линии, похожие на дорожки кокаина. Она втирает сахар в десны, царапая их, облизывает пальцы и думает, что пора звонить своему дилеру.

      – Хоть бы окно открыла, что ли, – ворчит Барри, морщась от запаха сигаретного дыма, который, наполнив кухню, начинает выползать в коридор. – Почему ты не можешь курить в форточку?

      – Это и мой дом тоже, Бэмби, так что могу курить хоть в кровати, – Кейтлин хрипловато смеется, но окно все же открывает; на улице сильный ветер, и он залетает в квартиру, треплет волосы. – Ты сегодня на удивление рано.

      – Только не говори, что ждала моего возвращения, – хмыкает Барри и подходит к кофеварке, чтобы налить кофе; от его взгляда не укрывается, как оголяются бедра жены, когда она тянется, вставая на носочки. Рубашка, используемая ею вместо домашней одежды, полностью оголяет ягодицы, когда она высовывается в окно, перегибаясь через подоконник.

      – Я просто никак не могла решить, из какого ресторана заказать ужин: из итальянского или китайского, – она продолжает практически висеть на подоконнике, рассматривая, как далеко внизу по улицам передвигается людское море. Барри опирается на угол кухонного стола и рассматривает открывающийся ему вид; белья на ней нет.

      – Из итальянского, но я сегодня ужинаю не дома: у меня встреча. И когда ты бросишь курить? Здесь просто невозможно находиться: все прокурено. У меня подушка табачным дымом пахнет.

      – Ты не такой частый гость, чтобы заботиться о том, чем пахнет наволочка, на которой ты толком не спишь.

      – Я забочусь о твоем здоровье. От этого зависит здоровье наших детей.

      – Прекрати этот фарс, Бэмби. Мы оба прекрасно знаем, что не от меня ты хочешь детей, – Кейтлин резко выпрямляется и с громким стуком закрывает окно. – А наш брачный контракт не содержит пункта, обязывающего меня родить тебе наследника.

      – Это не значит, что наши родители не ожидают его рождения, – Барри неспешно цедит кофе; Кейтлин поджигает новую сигарету, но не курит: просто кладет ее тлеть в пепельницу.

      – Моя мать может ждать хоть Второго Пришествия или очередного Ледникового Периода, если ей так хочется. С нее достаточно того, что удалось продать меня с аукциона, на котором твоя семья сделала самые высокие ставки, – она легонько дует на тлеющий огонек, раззадоривая его. Барри практически швыряет чашку с кофе на стол, отчего на столешнице тут же расплываются коричневые пятна. Он тушит сигарету с остервенением, вдавливает в хрусталь так, что белеют фаланги пальцев.

      – Ты что, издеваешься надо мной?

      – Не принимай на свой счет, Бэмби, – Кейтлин смеется, и ее пальцы скользят по его щеке. – Просто мне скучно.

      – Тогда странно видеть тебя здесь. Обычно подобные проблемы ты решаешь, находясь вне дома, – он перехватывает ее руку за запястье и отводит от своего лица; ее это никак не задевает. Она лишь усмехается и вливает в себя остатки кофе.

      – Как раз собиралась уходить. Передавай привет Айрис, Бэмби, – она звонко целует воздух прямо возле его уха, и Барри морщится, а после распахивает окно: от запаха табака начинает подташнивать.

#

      У Линды новое увлечение – картинные галереи, и Кейтлин вынуждена цедить выдохшееся шампанское из бокала, бродя по искривленным коридорам и рассматривая мазню, которую окружающие усиленно называют искусством. Линда куда-то пропала; наверно, ищет материал для статьи.

      Кейтлин останавливается возле картины, на которой изображен розовый куст во время грозы: лепестки падают на землю, сбиваемые крупными каплями, и ветки прижимаются вниз, пока вдалеке, среди свинцовых облаков мелькает пронзительно-голубая молния. Кейтлин чуть склоняет голову набок, создавая впечатление заинтересованности; розовые лепестки падают на землю, молния сверкает вдалеке. Если смотреть долго, не моргая, то начинает казаться, будто картинка движется.

      – Вам нравится? – основание шеи щекочет чей-то незнакомый голос, и она ежится, чуть прикусывая ободок фужера.

      – Я не разбираюсь в живописи, чтобы судить, – пожимает плечами и медленно поворачивается лицом к собеседнику. Им оказывается высокий блондин с заинтересованным взглядом темно-голубых глаз, оттенок которых чем-то напоминает небо на картине.

      – А разве нужно разбираться в живописи, чтобы судить о том, что нравится? Проблема нашего общества: все считают, что выносить вердикты могут лишь те, кто получил соответствующее образование.

      – Тогда вы считаете, что судить может любой?

      – Если речь идет об искусстве, то да. Главное – это эмоции, которые искусство вызывает у человека, а не то, какой смысл в него вкладывает критик.

      – А если речь идет не об искусстве, а, допустим, о человеке и его поведении?

      – Зависит от поведения. Если человек не опасен для общества, то какая разница, как он себя ведет? Но вы так и не ответили на мой вопрос: вам нравится картина?

      – Я отношусь к ней так же, как ко всем остальным картинам в этом помещении: мне они безразличны.

      – Или, быть может, вы просто не готовы и самой себе признаться, насколько они вас трогают на самом деле, – незнакомец улыбается и, извинившись, отходит к невысокому латиноамериканцу, активно жестикулирующему для привлечения внимания. Кейтлин хмыкает и допивает содержимое бокала одним глотком.

      – Это ты с ним сейчас разговаривала? – спрашивает подошедшая Линда, кивая в сторону блондина, который с легкой улыбкой выслушивает чересчур активный и насыщенный монолог своего собеседника.

      – Да, а что такое? – Кейтлин ловит себя на мысли о том, что придирчиво рассматривает размах плеч и задницу незнакомца, не обращая внимания на подругу. Линде приходится ущипнуть ее за предплечье. – Ауч. Что ты творишь?

      – Это автор картины, вот что, – Паркер тычет пальцем в небольшую карточку с именем, прячущуюся прямо под массивной рамой. – Джей Гаррик. Надеюсь, ты не наговорила ему гадостей. Он милый, однако не особо талантливый. Крепкий середнячок. Не поднимется выше, чем есть сейчас. Даже жалко его.

      – Джей Гаррик, говоришь… – растягивая слова, произносит Кейтлин. – Это может быть интересно.

#

      Барри любит свою жену. По-своему. Она умна, привлекательна, с ней не стыдно выйти в свет (когда она в завязке), а ее мать – владелица исследовательского биохимического института, с которым у С.Т.А.Р. Лабс многолетний контракт, что делает Кейтлин идеальной. Барри пытается снова полюбить ее как женщину, вернуть чувства, которые испытывал несколько лет назад. Получается отчего-то никак.

      Барри ненавидит свою жену, когда ее подруга звонит ему в три часа ночи, потому что у Кейтлин начисто снесло крышу (снова), потому что ему стоит приехать в ночной клуб в центре (снова), потому что он должен забрать ее домой (снова). Целуя сонно ворочающуюся Айрис в лоб, Аллен чертыхается, заводя мотор автомобиля. Он искренне скучает по тем периодам, когда жена встречается с очередным любовником: забирать ее из клуба не приходится.

      Линда сбрасывает на него Кейтлин в прямом смысле слова: она и сама-то еле держится на ногах, как еще подругу смогла удерживать. Барри сгружает жену на заднее сидение седана, аккуратно подгибая ноги, чтобы не защемить дверью, и вызывает для Линды такси.

      – Все же Кейт повезло с тобой, – заплетающимся языком говорит Паркер и оставляет на его щеке маслянистый след от помады; Аллен старается как можно быстрее закрыть за ней дверь.

      – Вот бы и мне с ней так же повезло, – отвечает он вслед отъезжающему такси, а после возвращается к своей машине.

      Кейтлин тошнит прямо в салоне, когда до дома остается полквартала.

      – Опять обдолбалась, сколько можно, – вопрос звучит как риторический, потому что Кейтлин смотрит на него расфокусированным взглядом и шмыгает покрасневшим от кокаина носом; ее снова тошнит уже в ванной, когда он пытается смыть размазанную тушь с лица мокрым полотенцем. – Какого черта ты опять творишь?!

      – Мне скучно, а муж предпочитает трахать свою сестру, а не меня, что еще остается, – невнятно бормочет она, и Барри может разобрать лишь единичные слова: «трахать», «скучно» и что-то похожее на «атаеся». Он вздыхает и скидывает ее на кровать, стаскивает туфли, путаясь в застежке на лодыжке.

      Кейтлин хватает его за руку, когда он отходит; тянет на себя, тычется губами в ширинку, пытаясь справиться с застежкой ремня. Барри решительно бьет ее по рукам.

      – Угомонись уже, а, – она смотрит на него снизу-вверх и часто моргает, округляя губы в удивленное «О». Барри кажется, что в какой-нибудь другой жизни это могло бы казаться милым, но сейчас он может думать лишь о том, как от нее пахнет алкоголем, рвотой и мешаниной из запахов чужого одеколона и табачного дыма. – Спи.

      – Ты не останешься со мной? – она почти плачет; Барри знает, чем все закончится, и ему этого больше не нужно. Барри толкает ее на кровать и закрывает дверь в комнату. Свет на кухне горит до самого утра: спать он так и не ложится.

#

      Кейтлин ходит в картинную галерею, как на работу; торчит по несколько часов в разное время суток, и Линда растерянно крутит пальцем у виска, когда ее подругу начинают узнавать охранники и работники. Кейтлин настойчивая, так что она рассматривает картины, до которых ей нет никакого дела, преследуя одну-единственную цель.

      Цель находит ее сама спустя неделю.

      – Мне казалось, вы говорили, что не любите искусство, – Гаррик опять застает ее врасплох, и Кейтлин вздрагивает, пойманная возле той же картины с грозой и розовыми кустами, только на этот раз с трудом скрывающая собственное ликование.

      – Не люблю, – соглашается она и облизывает губы, на мгновение позволяя себе самодовольную улыбку.

      – Тогда зачем вы здесь?

      – Интересуюсь художником, – ноготок с алым лаком упирается в буквы на табличке, подчеркивает имя «Джей». – Вот этим.

      – И чем же вызван ваш интерес?

      – Хочу заказать у него свой портрет, – она подходит к нему впритык; так близко, что можно почувствовать кедровые нотки одеколона и масляный привкус краски. – Так что скажете, мистер Гаррик? У меня есть шанс на его согласие? – Кейтлин обводит пальцем пуговицу на его рубашке, тычет им в грудь и смотрит исподлобья, чуть приоткрыв рот.

      – Думаю, оно у вас уже есть, миссис… – его взгляд падает на ее обручальное кольцо.

      – Просто Кейтлин. Зови меня Кейтлин, – она достает из сумочки визитку и вкладывает в его ладонь. – Позвони – договоримся о времени.

      Гаррик звонит ей тем же вечером.

      Она берет трубку во время ужина с мужем. Барри лишь выдыхает с облегчением, когда понимает, что, кажется, у его жены появилась новая жертва.

#

      – Не думаю, что моя мастерская – подходящее место, – Кейтлин не слушает его, лишь молча поднимается по старой винтовой лестнице на чердак старинного дома в историческом квартале города. Джей следует за ней и немного стесняется – лофт, служащий одновременно квартирой и студией, не то жилье, которым стоит хвастаться, однако миссис Аллен не выказывает своего пренебрежения. Наоборот, зайдя в помещение, начинает активно осматриваться. – Здесь немного грязно, прости, у меня нечасто бывают гости.

      – Нет, не извиняйся. Здесь мило, на самом деле, – она бросает сумочку прямо на пол, возле входной двери, подходит к столу, на котором разбросаны неоконченные рисунки. Гаррик вспоминает о том, что не убрал наброски, но слишком поздно: Кейтлин уже держит в руках свой портрет. Она стоит в картинной галерее с бокалом в руках, губы сомкнуты на стекле, во взгляде мечтательность. На другом наброске изображены ее руки – изящные кисти с черным ремешков часов возле выступающей на запястье косточки. Выгнутая шея, напряженные мышцы, прорисованные с тщательностью. Нога, закинутая на ногу, болтающийся на носке туфель. Мягкая волна волос, разбросанных по плечам. Множество неоконченных рисунков, разнообразие поз.

      – Не подумай ничего такого. Просто в последнее время ты часто была в галерее. На самом деле, я видел тебя там всю последнюю неделю, просто ты меня не замечала. Ты красивая. Мне нравится рисовать тебя. Не сочти меня за маньяка, пожалуйста, – ей нравится неловкость, с которой он сжимает в руках неоконченный рисунок с изображением ее улыбки. Бумага мнется, и Кейтлин вытаскивает ее из его сжатых пальцев.

      – Тогда рисуй, если так хочется, – она откидывает волосы со спины на грудь, тянет собачку молнии платья на спине. Ткань падает на покрытый каплями краски пол, и она переступает через нее, оставшись в одном нижнем белье и туфлях. – Или ты предпочтешь, чтобы я разделась полностью?

      – Думаю, это успеется, – улыбается Джей. Кейтлин садится прямо на стол, немного ерзает по наброскам с самой собой, чтобы принять наиболее удобную позу.

      Гаррик трахает ее в первый раз на этом столе спустя полтора часа.

#

      Джей пересчитывает ее позвонки, обводит каждый, любуясь плавными изгибами тела. Кейтлин нежится под его руками, щурится от заходящего солнца, светящего через окно прямо в глаза; она лежит на животе, бедра прикрыты простыней, и тело приятно ломит после хорошего секса. У нее несколько засосов на плечах, и нужно будет какое-то время воздержаться от ношения блузок без рукавов (хотя Барри все равно плевать). Гаррик лежит рядом, подперев голову ладонью.

      – Послушай, твой муж, – его рука дергается в такт словам, и Кейтлин переворачивается на спину, откидывает волосы назад. Его действительно волнует ее муж, и это забавляет: обычно всем плевать, всем всегда плевать.

      – Брак по расчету. У него с самого начала есть любовница. Ему нет никакого дела, с кем я сплю. Старая договоренность, – отбрасывает все сомнения, а после гладит его лоб пальцем: прямо там, где появляется морщинка. – Не хмурься, тебе не идет.

      Джею хочется сказать: «А тебе идет все: от смеха до слез». Джею хочется сказать: «Твой муж идиот, что завел любовницу». Джею хочется сказать: «Значит, у меня куда больше шансов, чем я думал». Джей просто валит ее на спину, беспорядочно целуя лицо. Кейтлин смеется, выгибается под ним и ластится, как кошка.

      Он думает, что должен нарисовать ее такой: улыбающейся, сияющей в лучах заходящего солнца, распластанной на его кровати.

      Он рисует, когда она спит, утомленная, выглядящая по-детски невинной во сне.

#

      – Знаешь, Джей Гаррик – это псевдоним. На самом деле меня зовут Хантер Соломон, – неожиданно признается он, когда сидит перед ней на корточках и яростно, будто боясь не успеть поймать ускользающее вдохновение, наносит контур ее тела карандашом. Кейтлин сидит на подлокотнике старого выцветшего кресла, как на троне, и снисходительно взирает на него сверху; губы трогает легкая улыбка.

      – И почему ты решил назваться другим именем, Хантер? – она пробует новое имя на вкус, смакует на языке: это имя более резкое, в нем больше опасности, чего-то маняще-запретного. Оно нравится ей сильнее, чем милое до приторности «Джей».

      – Хотел сбежать от прошлого, начать жизнь с нового листа, – у него затекает шея, но он не обращает внимания: свет на ее скулы ложится идеально, отчего они становятся острыми, гротескно-очерченными. Хантер пытается перенести резкость черт на бумагу, пытается воссоздать ее образ до капельки пота у линии волос.

      – Получилось? – не без интереса спрашивает она, игнорируя звонок телефона.

      – Наверное, я ведь встретил тебя.

      – Считаешь меня чистым листом?

      – Скорее вторым шансом.

      – Подожди, пожалуйста, – она не выдерживает и берет трубку с пренебрежительно-милым «Бэмби, я занята, давай быстрее». Хантер переносит на чистый лист ее нахмуренные брови, поджатые губы и сжимающие телефон пальцы. – Я буду, когда освобожусь. Ой, да ладно, ты сможешь утешить свою сестренку, как никто другой. Просто посмотри на нее своими оленьими глазками, и она забудет о своем муже, как и раньше бывало. Позже, я сказала, – Кейтлин разве что не бросает телефон на пол, но сдерживается. Спрыгивает с кресла и валит Хантера на пол; карандаш выпадает из его пальцев и откатывается в сторону.

      – Что-то случилось? – он гладит ребром ладони ее висок, пачкая кожу грифелем, в котором перепачканы его пальцы.

      – Муж любовницы – тире – сестры мужа был убит. Не смогу сегодня переночевать с тобой, прости, – она чмокает его в нос: звонко, слишком жизнерадостно для человека, который только что узнал о смерти своего знакомого, даже родственника. – Ничего серьезного, говорю же. Не хмурься, – Кейтлин расстегивает несколько верхних пуговиц на его рубашке и касается оголенной кожи груди. – А теперь как насчет знакомства, Хантер? Надеюсь только, что Джей не будет сильно ревновать, – она кусает его нижнюю губу, целует подбородок и переходит на шею, параллельно расстегивая молнию на джинсах.

      – Думаю, я смогу с ним договориться, – усмехается Хантер, пока Кейтлин опускается все ниже, оттягивает зубами резинку боксеров и берет в рот так глубоко, что он давится воздухом.

      Он рисует всю ночь напролет после ее отъезда, пока кисть не начинает сводить судорога.

#

      Хантер обрастает рисунками, набросками, холстами, на которых написано маслом, как обрастают мхом: одна стена полностью завешена ее улыбками, пальцами, спиной с выступающими лопатками. Кейтлин называет его лофт «храмом имени себя» и звонко расцеловывает щеки, сидя на его коленях. Он обнимает ее за талию одной рукой, другой пытаясь завершить набросок.

      – А что, мне бы пошел русалочий хвост, – она внимательно следит за движениями его руки, из-под которой на бумаге появляется силуэт маяка в отдалении, камня и русалки с ее чертами. Кейтлин болтает ногами, ерзает, а после засыпает, уткнувшись носом ему в шею. От ее горячего дыхания щекотно и хочется ежится, но Хантер держится, прижимает ее к себе сильнее и сидит, не шевелясь, несколько часов.

      Кейтлин просыпается в кровати; на соседней подушке лежит красный мак и записка: «Ушел на лекцию. Позавтракай сама». Она не сразу вспоминает, что он преподает в местном колледже историю живописи или что-то такое.

      Мак она вставляет за ухо; за ночь на столе добавляется набросков.

#

      Когда Хантер возвращается домой, то Кейтлин там нет, хотя ее сумка лежит на привычном месте у входа, а туфли разбросаны по студии. У него холодеет где-то под ребрами, перед глазами проносится миллиарды возможных путей развития событий от похищения до перелома в результате неудачного падения в ванной.

      Кейтлин находится на крыше – выбралась через старую пожарную лестницу у окна. Лестница скрипит и опасно шатается, когда он только наступает на первую ступеньку, но тут же застывает, заслышав знакомый голос.

      – Ну конечно, ты останешься с ней на несколько дней. Я и не ждала другого, Бэмби, ты ведь у нас герой. Как ты можешь бросить свою сестру в такой сложный момент. Нет, я не дома. И не собираюсь туда. Утешь Айрис хорошенько, говорят, что вдовы – самые раскрепощенные любовницы, – телефон летит с крыши вниз и разбивается где-то у подножья дома о мостовую. Когда Хантер все же поднимается, щелкает зажигалка; Кейтлин затягивается глубоко, держит дым в легких долго, а после медленно выдыхает. У нее от слез блестят глаза, от чего тушь немного расплывается.

      – Не знал, что ты куришь, – он садится рядом с ней на нагретую солнцем черепицу; ноги скользят.

      – Из-за мужа. Он доводит иногда, – она сбрасывает пепел себе под ноги, но его тут же уносит ветер.

      – Порой мне кажется, что он не заслуживает тебя, – Хантер обнимает ее за плечи и прижимает к себе. – Будь я на его месте, мне бы больше никто не был нужен. Тебя более, чем достаточно, – у нее волосы пахнут медом, и он целует макушку, волосы на которой под слепящим солнцем кажутся золотыми.

      – Жаль, что он, не как ты, – она горько усмехается и поджигает новую сигарету, отодвигаясь от него. У нее мерзнут стопы, и Хантер греет их в своих ладонях, пока Кейтлин лежит на спине и выдыхает дым через нос. – Ты когда-нибудь пробовал кокаин? – неожиданно спрашивает она и садится.

      – В колледже.

      – Время возвращаться в колледж, Хантер, – воодушевляется она. – Дашь свой телефон?

      Через два часа Кейтлин, приняв дозу на грани с передозировкой, седлает его бедра и целуется так, будто хочет достать языком до гланд. Хантер думает, что в ее расширенных до невозможного зрачках можно увидеть, как зарождаются новые вселенные.

#

      Кейтлин нервно выстукивает ножкой по асфальту; она островок среди моря студентов, которое обтекает ее, высматривающую среди множества людей одного. Хантер говорит много и размеренно, идет медленно, явно подстраивается под шаг молоденькой внимательно слушающей девушки. Он улыбается мягко, когда она начинает говорить и качает головой, а после поправляет сделанные ею ошибки. Кейтлин чуть стягивает солнечные очки по переносице вниз, смотрит на открывшуюся ее взгляду картину с легким прищуром.

      У студентки чересчур длинные ноги, грамотный макияж, выглядящий максимально естественно, и декольте на грани фола; она стоит слишком близко, идет слишком близко и говорит наверняка тихо – Хантер вынужден чуть наклоняться к ней, чтобы хоть что-то расслышать. Кейтлин эту миловидную блондинку ничуть не осуждает: будь у нее такой учитель, она бы сама нашла более вульгарный способ привлечь его внимание. Кейтлин даже лестно: любовник привлекает интерес, что свидетельствует о правильном выборе.

      Хантер замечает ее издалека, обрывает фразу на полуслове и начинает улыбаться. Студентка сначала смущенно тупит взор, начиная накручивать локон на палец, думая, что он так ведет себя из-за нее, но потом замечает Кейтлин, которая улыбается снисходительно, манит Соломона к себе пальчиком, не делая и шага навстречу.

      Хантер спешно извиняется, ссылается на срочные дела и предлагает продолжить их разговор завтра. Кейтлин целует его развязно, бесстыдно засовывая язык в рот, кусая губы; кто-то в толпе даже присвистывает. Наконец отрываясь от него, она берет его под руку и уводит прочь, не забывая напоследок обернуться и бросить на незадачливую студентку уничтожающий взгляд, исполненный презрения и наслаждения очередной победой.

#

      – Как я смотрюсь? – с улыбкой спрашивает Кейтлин, поправляя цветы на своем теле. Она лежит на кровати, обсыпанная маками, и чувствует, как чуть кружится голова от их запаха. Джей смотрит на нее сверху со стремянки и не может связать слов: только и успевает отображать плавные изгибы и резкие переходы.

      – Как самая прекрасная муза, – шепчет он и смотрит с обожанием, в котором она купается, под которым она нежится и плавится. – Но почему именно маки?

      – Ты первый это начал, – просто отвечает она, лениво обводя кромки лепестков подушечками пальца. – Я подумала, что тебе просто нравятся маки.

      – Мне нравишься ты, – говорит он вслух.

      «Я тебя люблю» – добавляет отчего-то про себя.

      – А мне нравится тебе нравиться, – в ее словах потайного смысла нет, все как на ладони, но она улыбается, и губы у нее цветом, как маки, и дурманят голову также. Хантер спрыгивает на пол, отбрасывая планшет. Она сладкая на вкус и такая податливая, когда обхватывает его шею руками, подставляется под поцелуи, не обращая внимания на то, что они мнут цветы.

      Маки ломаются и темнеют, кровавыми язвами окружают их тела, пока она стонет, подаваясь навстречу каждому его движению.

#

      Барри называет свое имя и фамилию на стойке информации в больнице, а после идет на поиски палаты №346. В последний раз ему приходилось это делать два года назад, и тогда все закончилось реанимацией; до гроба не хватило нескольких грамм и менее расторопных врачей скорой помощи. Позднее именно тот день он назовет днем, когда его брак рухнул окончательно.

      Кейтлин уже в сознании, когда он заходит в палату. Она облизывает пересохшие губы, поднимается на кровати выше, стараясь не тревожить капельницу. Барри не садится на кровать, не садится в кресло рядом с кроватью. Он просто стоит и смотрит на то, как некогда лучшая студентка курса, победительница олимпиады штата по химии, женщина, на которой он захотел жениться не только из-за деловых отношений между их родителями, лежит в кровати с мутной после передозировки кокаином головой и смотрит на него слезящимися глазами с черными кругами под нижними веками, чересчур сильно контрастирующими на фоне бледной кожи.

      – Сдохнуть хочешь? – у Барри болит голова: боль давит череп где-то в районе затылка, и он чертовски устал от ее выходок, от истерик и этих слезливых взглядов. – Если будешь так продолжать, все именно этим и закончится.

      – А ты и рад будешь, – шипит Кейтлин и сжимает руки в кулаки; слезы катятся по щекам. – У тебя же есть твоя дорогая сестричка, твоя распрекрасная Айрис, от которой никаких проблем. Никаких больше преград, когда я сдохну. Так может, мне умереть прямо сейчас? Хочешь? Этого хочешь?

      – Я хочу, чтобы ты успокоилась, иначе мне придется позвать врача, – обрывает начинающуюся истерику он. – Кейтлин, что с тобой случилось? Когда ты дошла до такого? Скоро за дозу будешь тело свое предлагать?

      – Тебе-то какое дело, а? У тебя есть Айрис.

      – Айрис тут совершенно не причем. Мы говорим о тебе и о твоей зависимости.

      – У меня нет зависимости. У меня есть только муж, которому плевать на меня. Почему ты не можешь любить меня так, как любишь ее? А? Чем я хуже?

      – Ты прекрасно знаешь, что я любил тебя, Кейтлин. Я любил тебя так, как никого не любил, когда мы поженились. Но я чертовски ошибся, когда стал позволять тебе слишком много. Я просто хотел сделать тебя счастливой, но проморгал тот момент, когда счастье, в твоем понимании, стало синонимом кокаина. Я виноват перед тобой, Кейт, и хочу помочь все исправить, но я не смогу спасти тебя, пока ты сама не захочешь спасения.

      – Мне не нужна твоя помощь, – она ударяет кулаками себя по коленям. – Я хочу, чтобы ты любил меня! Я хочу, чтобы ты любил меня, как раньше.

      – Разве? Ты хочешь, чтобы я любил тебя? Сомневаюсь. Ты хочешь, чтобы я снова был твоим ручным псом, которым ты можешь крутить, как тебе вздумается, а он только и будет, что заглядывать тебе в рот. Этого с меня хватит. Я слишком долго любил тебя, в то время как ты путала любовь с обладанием, – Барри целует ее в лоб. – Если захочешь хоть что-то изменить в своей жизни, позвони мне, хорошо?

      – Иди к черту, Бэмби, – она бросает в него подушкой, глотая слезы. Игла капельницы вырывается из вены. Барри вздыхает и выходит из палаты, набирая номер ее матери.

      – Прости, Кейт, я не хотел до этого доводить, но ты вынудила меня, – бормочет он, слушая длинные гудки.

#

      Кейтлин сбегает из больницы: улучает момент, когда медбрат, которому было сказано следить за ней, теряет бдительность, и, быстро переодевшись в заранее принесенную Линдой сменную одежду, петляет коридорами, спускается по пожарной лестнице. Она чуть не сталкивается с Барри в холле, но он слишком занят разговором по телефону в ожидании прибытия лифта, чтобы заметить ее. Ей было бы обидно, не будь она настолько поглощена желанием уйти отсюда, пока, сославшись на якобы существующую зависимость, муж не упек ее в реабилитационный центр.

      Идти некуда; она идет к Хантеру.

      Он удивляется, когда находит ее сидящей на полу возле своей двери. У нее полопавшиеся капилляры вокруг радужки, бледные губы и какое-то затравленное выражение лица. Глаза мгновенно начинают блестеть от слез, стоит ей увидеть его.

      – Мне просто больше некуда пойти, – шепчет она, цепляясь за него; у нее подгибаются колени, растрепаны волосы, и Хантер не знает, что и думать. Его затапливает страх вперемешку с яростью, когда он заводит ее в свою квартиру. – Только не отдавай меня им, – Кейтлин шепчет, усаживаясь в кресло, кусая губы и прижимая дрожащие руки к груди.

      – Что случилось? – он подает ей стакан с водой, и она пьет жадно, давится.

      – Они хотят запихнуть меня в лечебницу, я знаю. Это все Бэмби. Он считает меня наркоманкой, но я не наркоманка, Хантер! Я не наркоманка! Я нюхаю кокаин, но это баловство! Мне не нужно в больницу! Я сама справлюсь! Ты веришь мне, Хантер? – стакан выпадает из ее рук, когда она хватает его ладони, сжимает пальцы. – Мне не нужно в лечебницу!

      – Я не отдам им тебя, – он прижимает ее к себе, гладит лопатки, целуя волосы. – Я никому тебя не отдам. Никогда.

      Стук в дверь заставляет Кейтлин вздрогнуть. Она смотрит затравленным зверем, вжимаясь в кресло.

      – Не отдавай меня им, – безмолвно шепчет, и в ее голосе столько мольбы, что у Хантера сжимается сердце, когда он идет открывать; стук повторяется.

      На пороге стоит высокая подтянутая женщина, смотрит холодно, скользит по нему без интереса; холодные голубые глаза больше похожи на льдинки, отколовшиеся от айсберга.

      – Где Кейтлин? – без предисловий переходит к делу, проходит в квартиру. Хантер преграждает ей путь. Женщина смеряет его оценивающе-высокомерным взглядом, словно увиденное заставляет ее прийти к неутешительным выводам: стоящий перед ней мужчина не того социального положения, чтобы была необходимость любезничать. – Вы, я полагаю, мистер Соломон. Бартоломью рассказывал о вас. Я мать Кейтлин. Где она? – не дожидаясь ответа, женщина обходит его и идет в комнату. – Вставай. Мы уезжаем, – презрительно бросает она дочери.

      – Я никуда с тобой не поеду.

      – Разве похоже, что я спрашиваю? – женщина скептически приподнимает бровь.

      – А разве похоже, что я собираюсь тебя слушать? – парирует Кейтлин. – Я с тобой никуда не поеду. И с Бэмби тоже, можешь ему так и передать.

      – Тебе нужна помощь, Кейт, – голос женщины чуть смягчается.

      – Мне нужно, чтобы вы все оставили меня в покое, – шипит Кейтлин. – И ты, и твой дорогой Бартоломью, – передразнивает тон матери. – Мне не нужна помощь. У меня все отлично.

      – Не заметно. Собирайся. Я жду.

      – Я никуда с тобой не поеду, – Кейтлин вскакивает с кресла, но стоит позади Хантера. – Выметайся отсюда. Видеть тебя не хочу. Ни тебя, ни его. Никого. И в больницу я не вернусь.

      – Никого, значит? Еще скажи, что знать нас не хочешь. Прекрати вести себя как маленький ребенок. Мне стыдно за тебя.

      – Ну уж прости, что твоя дочь, на которую тебе всегда было плевать, выросла такой дрянью, заставляющей тебя стыдиться.