Текст книги "Уравнение с одной переменной (СИ)"

Автор книги: Motoharu

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Уравнение с одной переменной

Стань моей птицей,

Стань моей птицей,

Чтобы во мне повториться,

Чтобы во мне повториться.

Стань моей кровью,

Стань моей раной,

Чтоб задыхаясь на плаху,

Чтоб на прощанье не плакать,

чтоб в четыре крыла по периметру неба,

Чтоб кричали тела горячо и нелепо,

чтобы высохшим ртом по периметру пульса:

Не целуйся!

© Ночные снайперы

– Щекотно.

Невозможно привыкнуть к дыханию там, где нельзя, к мягкости знакомых губ, которые всего минуту назад были на губах, а теперь задумали нечто иное.

– А с этой стороны было не щекотно, – смеётся, целует. И хочется выгнуться навстречу, чтобы снять это тянущее напряжение. Бесстыдно, развратно, просить, требовать, умолять… только быстрее…

– С той не щекотно… а с этой щекотно.

И опять горячо, и всё плывёт, влажные вздохи, переходящие во всхлипы. Руки скользят по стене – холодная. Хочется прижаться к ней пылающей щекой, но… опять забыл, что хотел. Не стоит смотреть вниз, просто закрыть глаза и довериться.

«Она жуёт свой орбит без сахара

И вспоминает всех, о ком плакала…»

Откуда-то извне запел Сплин и стал активно буравить стол. Костин телефон. Я его ненавижу… всей той своей частью, которая ещё способна хоть что-то соображать.

– Не теряй мысль, – улыбнулся Костя, всегда бодрый, даже когда вытворяет эти безумные вещи, и, ловко перегнувшись через меня, подхватил всё ещё разухабисто голосящий мобильник. Лицо Кости на мгновение стало серьёзным – не любил он незнакомые номера.

– Да, слушаю, – он медленно сел на кровати и слегка сгорбился, так, словно ему дали в руки тяжёлые сумки. Сердце тревожно сжалось, но я не посмел прикоснуться к нему. По лицу было понятно, что это слишком личное, то, что я не смел тревожить. – И что тебе нужно? Она уже во втором классе, представляешь? А ты только проснулась!

Костя со злостью сжал в руках простыню, мельком глянул на меня, и не увидел. Сейчас он был далеко. Но меня это нисколько не задело, даже наоборот, заставило волноваться. Кто-то спрашивал про Лену. Зачем?

Я слышал, как из динамика доносится чей-то очень высокий голос, он говорил и говорил, а Костя молчал и становился всё мрачнее и мрачнее.

– Нет, я к тебе её не повезу. Она даже имя твоё забыла, к счастью. Да, я занят. Больше не звони мне.

Костя нажал отбой и кинул телефон на кресло. Я подумал, что он сейчас бы с огромным удовольствием скинул его с десятого этажа. Ещё несколько секунд он просидел молча, прямо глядя перед собой, а потом уже обернулся ко мне и бледно улыбнулся.

– Кукушка кукушонку купила капюшон, – проговорил он и, наклонившись, поцеловал в щёку. Я протянул руки и обнял его, ни о чём не спрашивая. Костя сам всё расскажет, если захочет, а если не захочет, то значит, так нужно.

– Моя мать познакомилась с отцом на каком-то фестивале бардовской песни. Отец был музыкантом, пел какой-то бред про нашу родину и первую любовь. Колесил по стране с такими же полоумными как он сам. И вот они встретились нечаянно. Потом разбежались. Через девять месяцев нечаянно родился я. Мать хотела оставить меня в роддоме, ни средств, ни жилья нормального у неё не было, родители отказались помогать, сказали, иди ищи отца ребёнка и решайте это с ним. Конечно, она никого не нашла, да и где? От подруги узнала адрес его матери, привезла ребёнка ей. Обрисовала всю ситуацию, а я уже тогда был белый и на отца похож, как две капли воды. Бабуля нисколько не усомнилась, что я её внук. При таком-то папане попробуй усомнись!

Костя сжал мою руку и положил к себе на грудь. Я чувствовал, как бьётся его сердце. Спокойно.

– Конечно же, она обещала вернуться, как только встанет на ноги, или когда найдёт моего отца. Через двенадцать лет она нашла его опять, у него уже своя семья была, но дурная привычка как вторая любовь, и они опять очень содержательно поговорили. Он обещал уйти из семьи, и что-то там ещё, но, конечно же, кто уйдёт от богатой дамочки, содержащей его и весь его творческий коллектив? И мать моя опять приехала к бабуле с подарком. Ну никак не хотела она воспитывать детей без мужа. Делать могла, а воспитывать – никак. Бабушка взяла и второго ребёнка. Ну не на улице же оставлять или в детдоме? Сказала, что как-нибудь прокормит, тем более я уже тогда взрослый был, мог подрабатывать и учиться. Так у нас появилась Ленка.

Костя погладил меня по голове и потёрся носом о висок.

– Отца своего я видел всего два раза. Он приезжал, когда нас с Ленкой не было дома. Но я раньше вернулся из школы. Стоял этажом ниже, слушал, как он прощался с бабулей, кажется, она плакала. Потом я выбежал на улицу и смотрел, как он садится в дорогую Ауди. Такая чёрная, обтекаемой формы. Я всегда мечтал именно о такой машине. Наверное, тяжело ездить в такой машине, когда у тебя где-то есть двое родных детей. А может, и не тяжело. Как любит говорить бабуля, жизнь прожить – не поле перейти… Она его всегда оправдывает. Наверное, чтобы мы не возненавидели. Но нам просто всё равно. А это хуже, намного хуже. А теперь вот и мать нашлась. Хочет повидаться, а денег на дорогу нет. Как была дурой, так и осталась.

Мы лежали молча несколько минут. Костя гладил мою руку, а я всё думал о том, какая же воля нужна, чтобы остаться человеком в том мире, где нет людей, только тени, жалкое подобие. Безволие и страх правят бал, но остались ещё такие, как Костя, его бабушка… и может, не так он и плох, этот мир?

– Костя… – хочется восхищаться им, безмерно. Шепчу на ухо, знаю, что ему нравится, когда я так делаю. – Я люблю тебя и за маму, и за папу.

Ласковая улыбка трогает его губы. Подействовало. Ещё немного и вернёмся к тому, на чём остановились. Хорошо бы. Люблю, когда из нас двоих – я слабое звено.

– Ты просто человечище, Димка. Давай я тебя за это укушу.

– За это – это за что? – смеюсь я, укладываясь на спину и позволяя делать со мной всё, что угодно.

– Посмотрим на твоё хорошее поведение, – целует в губы, проводит кончиками пальцев по коже над поясом штанов, забирается под резинку, гладит. Я тоже люблю его трогать. Это наш личный культ – прикосновения. По несколько часов можем просто ласкать друг друга, не заходя дальше. Сначала Костя не понимал, какой в этом толк, хотелось всего, сразу и как можно быстрее. Но постепенно я научил его растягивать удовольствие. Иногда этого было вполне достаточно – засыпали как убитые, забыв о том, что, собственно, хотели сделать. Костя потом ходил хмурый, конечно, ему казалось, что он теряет форму – любил придумывать всякие глупости про себя. Этому он тоже, видимо, у меня научился.

– Слушай, Диман, ты и при маме по дому в таком виде ходишь? – Костя сидит за столом, режет огурцы для салата и изредка кидает тёмные взгляды на меня. Спиной чувствую, куда он смотрит и о чём думает. Люблю его провоцировать – знаю, что ему нравятся мои шорты и майка. Я в них ещё в пятом классе на физкультуру ходил. С тех пор я немного подрос. Невинно пожимаю плечами.

– Иногда хожу, когда жарко дома. А что такого?

– Ничего особенного, – хриплый Костин голос вызывает толпу мурашек, которые сбегают от затылка по спине вниз. И щёки начинают загораться. До сих пор не могу привыкнуть к Костиной эмоциональности. – Просто очень короткие шорты.

Оборачиваюсь, слегка прищуриваюсь.

– И что ты предлагаешь с ними сделать?

Костя облизывает губы, резко втыкает нож в разделочную доску и поднимается из-за стола. В груди всё сжимается от предвкушения – сейчас обнимет. Тянет к себе, прижимает. Проводит костяшками пальцев по шее сзади. Чувствую его возбуждение – это заразно.

– Снять их нафиг, – шепчет на ухо, прихватывает губами. Сладко, немного больно, но от этого вдвойне приятно. Костя любит раздевать меня сам. Я ему доверяю, больше чем себе доверяю. И больше ничего не боюсь. И кажется, что так будет всегда.

За окном шуршит дождь. Мы лежим на полу, не двигаясь. Тело приятно ноет, остывая, и лень пошевелить даже пальцем.

– Пить хочу, – с трудом разлепив губы, с сожалением говорю я. – И надо позавтракать, наверное.

Костя целует меня в плечо, убирает руки с живота.

– Лапа моя, а ты требовательный… – вздыхает он, поднимаясь.

– Терпи, казак…

– Я тебе потом отомщу, можешь не переживать.

– Отомсти, я не против. Обожаю, когда мне делают больно!

Костя смеётся. Люблю, когда он смеётся над моими шутками. Со мной вместе, рядом…

– Куда посоветуешь поступать?

Задумавшийся Костя – это нечто замечательное. На него невозможно смотреть без улыбки и восхищения. Эдакий Воланд, взирающий на Москву с Воробьёвых гор. «Ничего не изменилось, за тысячу лет ничего не изменилось» – выражали его нахмуренные брови, плотно сжатые губы и потемневшие глаза цвета спелой черники. Казалось бы, ничего смешного в этом выражении не было. Если бы это был кто-то другой, несомненно. Но Костя… На фоне его постоянных шуток, жизнерадостности, а частенько и пофигизма, это выглядело очень мило. Но я никогда не говорил ему об этом, лучше когда человек не знает о том, что он милый. Это выглядит особенно замечательно.

– Я думаю, что тебе стоит попробовать себя в юриспруденции.

Костя перелистнул страницу брошюры для абитуриентов нашего местного Государственного университета и стал изучать требования для поступления на гуманитарный факультет.

– Ну предположим, с обществознанием и историей мне поможет Прохоров, а английский?

Костя никогда не говорил, что он чего-то не может, боится или в чём-то сомневается. Если есть проблема – значит, нужно искать пути её решения, а не впадать в апатию и отчаяние. Что периодически происходит со мной… происходило раньше, до Кости.

– У нас в классе есть девушка, которая ходила в Американский дом. Очень хорошо знает язык. Я могу с ней поговорить, думаю, она согласится.

Косте всегда приятно делать приятное – приласкает, поцелует… Иногда мне кажется, что это моё личное безумие. Так хорошо не бывает, нельзя быть таким безобразно счастливым.

– А ты? Ты тоже хорошо знаешь английский, хочешь позаниматься со мной? – Костя заложил брошюрку указательным пальцем и придвинулся ближе. От его задумчивости не осталось и следа – в глазах запрыгали чёртики. Таким он тоже мне нравился. В животе приятно потеплело, и дыхание сбилось.

– Английским?

Горячая рука коснулась моей поясницы – сознание куда-то медленно поплыло.

– К чёрту этот английский, – откинув брошюру на край дивана и резко прижав меня к себе, прошептал Костя внезапно севшим голосом – ну никакой выдержки! Больше пяти минут нельзя сидеть спокойно, обязательно надо прикоснуться, почувствовать, что здесь, что есть, что вместе.

Я знал Марину ещё с детского сада. Можно сказать – всю жизнь. Её отец работал с моей мамой. Иногда мы вместе отмечали общепринятые праздники, когда мама не уезжала в командировку. До седьмого класса мы ходили с Мариной в школу вместе, играли в одной студии на гитаре, а потом она отдалилась. Не постепенно, как часто это происходит с подростками. Резко, просто однажды она посмотрела на меня иначе. Я знаю, что это из-за моей ориентации. До неё дошли слухи, и она решила, что я того не стою. Мы перестали общаться вне школы. Обычный процесс, казалось бы… Это и правда проблема. И все считали так: и Марина, и мама, и даже я. Только Костя считал иначе. Это единственное, во что я хотел верить. То, ради чего стоило просыпаться с улыбкой.

– И где он хочет, чтобы мы занимались? – Марине понравилась идея заработать денег на том, что она любит и умеет. Очень независимая девушка. Про таких людей говорят – предприниматель по духу. Мне это было чуждо, но таких волевых людей я уважал.

– У него дома, по средам и пятницам, после работы.

Мы шли по дорожке к дому, как раньше. Разговаривали как абсолютно незнакомые люди, и мне это нравилось. Марина больше не была той, кто однажды сделал выбор и повесил на меня очередной ярлык. Она была просто другим человеком, новым для меня человеком.

– Он ещё и работает? Я думала, что Сермавбрин только кулаками махать умеет, – снисходительно произнесла Марина. – Легенда третьего подъезда.

Меня неприятно кольнула её ирония. Быть может, в чём-то она была права, и Косте не раз ещё аукнется его разухабистое прошлое. Но тот, кто живёт по правилам, не теряет ли что-то ценное?

– Армия меняет людей, – без улыбки ответил я. Действительно, Костя сильно изменился за год, и не только из-за меня.

– А ты в армию… – Марина осеклась, замолчала, и, пытаясь скрыть неловкость, перевела взгляд с меня на проходящего мимо соседского кота. Я вновь понял, почему мы отдалились. Ощутил это холодом по всей коже. Нельзя к этому привыкнуть, как ни старайся. Каждый раз неожиданно, каждый раз больно.

– Не пойду, – улыбнулся я своим невесёлым мыслям. Если есть проблема – то нужно искать решение, а не впадать в апатию. – По состоянию здоровья.

– А, понятно, – протянула она. К счастью, мы подошли уже к её подъезду. Дверь пронзительно пискнула, открываясь.

– Я дам твой номер телефона Косте? Он позвонит вечером, и вы всё обсудите.

– Да, пусть позвонит после семи. Пока, – Марина заскочила в закрывающуюся дверь, стараясь не касаться её рукой. Раньше мы это делали на слабо.

– Пока, – махнул я рукой закрытой двери.

Сегодня Костя работал во вторую смену. Мы с Ленкой сидели на моей кухне вдвоём, играли в домино, чтобы не скучать порознь. Сначала, как положено, сделали уроки, приготовили ужин, поели. Прям как настоящая семья. Так оно и было – Костя моя семья, значит, и Лена тоже.

– А Марина правда играет на гитаре? – Ленка пила чай из маминой кружки, потому что она была большая, тяжёлая, с посеребренной каймой. Лена души не чаяла в этой кружке. Мама хотела подарить ей, но она наотрез отказалась, сказала, что это наша кружка, и пить из неё нужно только у нас в гостях, дома она будет уже другой, не такой интересной.

– Раньше играла, сейчас не знаю, я давно её не видел, – улыбнулся я. Задумчивая Ленка – это Костя в маленьком женском варианте. Милая девчушка. И так похожа… Так сильно захотелось, чтобы Костя был здесь, с нами, что даже горло перехватило.

– Костя просил её поиграть, гитару с балкона принёс, но она отказалась играть «на дровах». Обещала принести свою…

Ленка сложила ладошки домиком и изобразила умоляющее выражение лица. Она проиграла и просила начать новую партию. Я нервно усмехнулся, чувствуя, что сердце забилось тревожнее. Ещё несколько секунд, и оно уже забилось в два раза быстрее, чем положено. Костя никогда не просил меня поиграть для него. Я сам брал гитару и играл, а он слушал, но ему не особо нравилось, позже я понял, что это из-за отца и его бардовского стиля жизни. И я понимал и не тревожил…

А теперь он просил Марину поиграть. Ему трудно отказать, несмотря на то, что он «легенда третьего подъезда».

– А ещё Марина сказала, что у Кости большой потенциал, а он покраснел, как помидорина, – Ленка залилась звонким смехом, словно колокольчик зазвенел – чистая нота. А я смотрел на неё, и старался больше ни о чём не думать. Костя весьма эмоциональная личность, разве я не знал об этом раньше?

И откуда эти сомнения? Глупости, глупости. Но что-то было там, в глубине, внутри меня, и оно знало, что нельзя не принимать во внимание слова Ленки, никак нельзя. Думай, Дима, думай.

Вечером звонил Костя, говорил, что скучает, называл «балбеской», из-за того, что я пропустил подготовительные курсы из-за игры в домино. Но я так и не сказал ему, что эта игра в домино была важнее всех подготовительных курсов, вместе взятых.

Этой ночью мне приснился Костя. Он ждал Марину около её подъезда, и она вышла к нему, не касаясь двери рукой, улыбнулась.

– Давно ждёшь? – спросила она.

– Ты даже не представляешь себе, насколько давно, – ответил Костя севшим от волнения голосом. Таким знакомым, таким только для меня…

Я проснулся посреди ночи, в темноте, дословно вспомнил то, что сказала Ленка, представил себе всё это в цветах и красках.

– Ничего страшного не произошло, – прошептал я, понимая, что так оно и есть. Я себя не обнадёживал, вовсе нет. Просто Костя такой, но он любит меня, я не смел сомневаться. Добровольное заблуждение… моя любимая игра в прятки с подсознанием.

А утром я ясно понял, что это только начало. То хрупкое, невесомое ощущение прикосновения к запредельному исчезло. Костя имеет право на нормальную семью, на нормальную открытую любовь, на своих детей – он был бы замечательным отцом. Если бы не я.

– Отпусти его, разве ты не видишь, как ему больно находиться рядом с тобой? Он тебя жалеет! Какое право ты имеешь ломать ему жизнь?! Хоть раз сделай что-нибудь стоящее – отпусти… Будь великодушной.

А потом она заплакала. И я тоже…

Нажал кнопку пульта, и экран погас, а вместе с ним чужой плоский мир голливудского фильма. Дурацкий фильм. Дурацкий день. А в голове кто-то всё продолжал говорить и говорить, убеждал, спорил, ругался, а я сидел неподвижно и никак не мог выключить эти голоса. И голова разболелась так, что тошнота подкатила к горлу.

Костя сейчас с Мариной. Занимаются английским.

– Хочешь позаниматься со мной? – вдруг вспомнилось. И так ярко, словно Костя находился сейчас в комнате и вот-вот коснётся склонённой головы, проведёт рукой, опустит на шею, погладит… что я даже улыбнулся, несмотря на слёзы, на проклятые голоса в гудящей голове. Костя подарил мне больше того, на что я мог рассчитывать. И я люблю его, я буду с ним столько, сколько будет нужно. А когда придёт время, я уйду. Но только, когда придёт время… Не сейчас, не сейчас.

Этой зимой я готовился ко всему, к чему только возможно было готовиться: к выпускным экзаменам в школе, к вступительным экзаменам в вузе, ещё намечался гала-концерт в Чехии весной. Но я не жаловался, для меня это был идеальный вариант – с головой погрузиться в работу, чтобы лишний раз не думать, не сомневаться. Всё по минимуму, я даже специально запрещал себе думать, иначе точно сорвусь, и Костя поймёт, что со мной происходит.

К середине зимы я стал выкуривать в день больше пачки сигарет. Только сигареты возвращали меня в состояние покоя. Особенно часто я курил в школе. Марина приносила в класс Костины карандаши, ручки, ластики, я знал их наизусть – Костя любил синий цвет, говорила девчонкам, что друг подарил. И была нарочито серьёзной, и смущалась подколкам «знаем мы твоих друзей».

– Васильев, ты на Ларину, что ли, запал? – Пашка подсел в столовой и с интересом уставился на меня в ожидании реакции. Реакции не было. Паша был явно разочарован. Хотел, видимо, вывести меня дружескую беседу.

– Откуда такая информация? – я говорил бесцветно и смотрел в окно. Падал снег, медленно, словно замедляя ход времени, но оно всё равно шло и шло неумолимо... Сегодня Костя обещал зайти, значит, останется на ночь. И я безумно хотел этого и боялся не менее сильно. Я чувствовал, что сегодня плохой день. Сегодня очень плохой день.

– Ну не знаю… просто пялишься на неё постоянно, – хмыкнул Паша. – Но она ничего так, прикольная, только строит из себя много.

– Да я просто так смотрю, не ради интереса, – пожал я плечами и обезоруживающе улыбнулся, знал, что мне поверят. Долгие годы скрытной жизни научат и не такому.

– Ну и хорошо, всё равно тебе ничего не светит. У Лариной роман с Костей из святой троицы, прикинь? Я сам, когда узнал, чуть не упал со стула. А казалась такой ботаничкой…

«Ничего не светит». Точно подмечено. Никакого романа, конечно же, не было, я бы узнал об этом одним из первых. Даже больше того, о Марине Костя говорил как о чём-то таком обыденном, привычном, как о своих друзьях на работе – «потому что надо».

– Маринка хороший человек, только очень категорична, – сказал я и почувствовал, как во рту стала скапливаться слюна, и пальцы чуть задрожали. Это знак. Нужно срочно покурить.

– Категорична, не категорична, Костя её так оттрахает, вся категоричность выветрится – Пашка засмеялся. Ему очень нравилось возвышать Костю. А что есть высшее благо для мужчины? Конечно же, женщина.

Я поднялся из-за стола и не нашёл в себе сил для того, чтобы что-то изобразить для отвлекающего манёвра. Мне стало настолько всё равно, что обо мне подумают, что я молча собрал свои вещи и вышел из столовой, не глядя больше на Пашу. Он думает, что я влюблён в Марину и ревную. Реакция моя оправдана.

Пальцы нащупали сигареты в кармане брюк. На алгебру придётся опоздать.

– Дима, ты слишком много куришь, – Костя с подозрением вглядывался в меня, лёжа на животе и подперев голову рукой. После секса он всегда выглядел умиротворённым и расслабленным. Но не сегодня. Сегодня был плохой день.

Я накинул на плечи халат, сгрёб со стола сигареты и зажигалку и направился к окну. Пальцы опять дрожали, Костя не должен этого видеть. Это только моё. У меня вновь появилась тайна.

– Устал?

Костя смотрел на меня с нежностью, пониманием – всё чувствует. И от этого как ножом по венам. Как я смею в нём сомневаться?

– Нервы, – улыбнулся я искренне. Действительно, это просто нервы, мои домыслы, мои страхи. Костя поднялся с кровати, подошёл ко мне, обнял со спины, прислонился лбом к затылку, подышал на кожу – тепло растеклось по телу, успокаивая проснувшиеся сомнения. Пусть на некоторое время. Не уходи от меня… когда вместе, не страшно.

– Всё у тебя получится в лучшем виде, не сомневайся, – Костя наклонился к уху, приподнял волосы кончиком носа, и шёпотом: – мой Димочка… самый хороший.

И так сладко, что опять верится… Глупый, непроходимый идиот. Я же люблю его, ну чего мне ещё нужно?

– Спасибо, Костя, спасибо тебе… Я буду стараться.

– Не кури так много, лучше звони мне, когда нервничаешь, я буду тебе всякие глупости говорить и отвлекать.

– Ты никогда не говоришь глупостей, – и можно обнять, прижаться. У нас с Костей разная температура тела – я всегда холодный как лягушка, а он тёплый, несмотря на северную кровь – поэтому первое прикосновение всегда получается таким острым, что невольно вздрагиваешь.

– Да я вообще идеальный, – смеётся Костя, развязывая пояс халата. – И что ты постоянно кутаешься?

Я тоже смеюсь, потому что щекотно, потому что становится весело и жарко, и тело медленно плавится от предвкушения.

– Просто мёрзну, – голос хриплый, срывается на шёпот. И в голове полная эйфория. – Погрей меня…

– Это затянется надолго, не уснёшь?

– Обещаю.

Не было ничего, что мы бы не успели попробовать. Иногда успешно, иногда не очень, бывало и больно, и смешно, однажды я даже потерял сознание, но не от боли, просто отрубился на какой-то миг, чем очень напугал Костю. После этого раза мы решили больше не экспериментировать… Но самое любимое – когда лицом к лицу, потому что можно целоваться, быть честным и открытым, самим собой.

– Как занятия английским? – пальцы лениво скользят по влажной Костиной спине – дышит неровно. Он тоже устаёт. И я не могу себе представить, насколько. Нет такой работы, на которой можно было бы не работать.

– С переменным успехом, – вдохнул Костя и довольно мурлыкнул. – Ещё головку почеши, пожалуйста.

– Лапа, а ты требовательный, – повторил я его же слова, но у меня получилось как-то не возмущённо, а восхищённо. Не умел я изображать что-либо.

– Самый-самый, а ты не знал?

– Догадывался…

– А насчёт английского, – я напрягся, – Маринка говорит, что у меня есть потенциал, а мне стыдно, когда меня хвалят за то, чего я ещё не достиг. Вот достигну, тогда и хвалите.

– Вы с Маринкой раньше дружили?

Я замер на одно мгновение, задумавшись о том, можно ли было назвать наши отношения дружбой. Да, скорее всего можно было. Я был закрытым ребёнком, она тоже, но нам всегда было о чём поговорить.

– Да, ещё в детском садике познакомились, она тогда часто болела, поэтому не играла в подвижные игры с другими детьми, как и я. Мы сидели на подоконнике и рассказывали друг другу страшилки. Тогда я думал, что мы дружили.

Костя перевернулся на спину и внимательно посмотрел на меня.

– А почему перестали?

Внутри всё сжалось от внезапного выплеска адреналина. Почему? Да всё по той же причине, по этой неизменной причине, по которой я не могу перестать бояться, когда тебя нет рядом.

– Появились другие интересы, – я даже смог улыбнуться. Искренне надеялся на то, что Костя не станет продолжать этот разговор, но этому не суждено было сбыться. Он погладил меня по бедру и усмехнулся.

– Догадливая оказалась?

Я мгновенно смутился, опустил голову, чтобы скрыть краснеющее лицо, и кивнул. Мы с Костей редко говорили о моей ориентации, слишком это было болезненно для меня.

– Я стараюсь… – прошептал я, чувствуя, что руки опять начинают дрожать и организм требует сигареты, даже несмотря на то, что Костя здесь. У меня уже выработалась привычка, поборовшая причину своего возникновения и оставшаяся в кристально чистом виде. И теперь любой нервоз автоматически вызывает желание покурить. – Я не понимаю, как люди догадываются…

Кровать скрипнула, и я почувствовал, как Костя легонько коснулся моих волос, потеребил отросшие, завивающиеся на кончиках прядки.

– Твоя внешность привлекает внимание, и если возникает желание всматриваться, то всё видно. И дело не в шмотках… да хоть фуфайку надень и наголо постригись, всё равно ты – это будешь ты.

– Людей смущает то, какой я, и с этим ничего нельзя поделать.

Костя приподнял мою голову за подбородок и поцеловал.

– Очень смущает, – взгляд Кости потемнел, и он опрокинул меня на кровать, лёг сверху. – Я спать не могу, когда ты рядом, – уткнулся носом куда-то в шею, – а когда не рядом, вообще голова кругом, всё думаю, думаю, представляю, где ты, как ты… Я совсем чокнулся, Димка. Я помешался на тебе… не кури больше… не сбегай от меня.

– Костя, – в носу защипало, и горло сдавило от подступающих слёз. Это всё нервы… курсы, постоянное напряжение, давление окружающих, но это не мы, не между нами, мы вместе, а значит, справимся, со всем справимся. – Люблю тебя…

– Димка, не провоцируй меня, третий час ночи… – игриво зарычал Костя и чмокнул в шею, слегка прикусил чувствительную после ласк кожу. Приятно…

– Я лично уже сплю и не знаю, с кем ты там разговариваешь.

– Сам с собой, Димка, сам с собой… Давай спать, а то на тебе и так лица нет, ещё и не высыпаешься.

– Спокойной ночи, Костя, – прошептал я, устраиваясь удобнее.

– Спокойной. Приятных снов.

Утром Костя был хмурый, курил мои сигареты, сидя на кухне. Ледяной воздух с мелкой крошкой снега рвался из открытого окна и сбивал дым горящей сигареты. Костя не заметил меня, когда я вошёл. Просто сидел у окна, смотрел на серую улицу и курил. По моей спине пробежали холодные мурашки.

– С добрым, типа, утром, – нервно усмехнулся я, прислонившись плечом к дверному косяку. – Ты хоть поел, прежде чем курить?

Костя обернулся, затушил сигарету и улыбнулся. Явно растерялся. Думал о чём-то, а я помешал.

– Что-то не сообразил… С добрым утром, – Костя поманил меня к себе, и когда я устроился у него на коленях, объявил: – В выходные едем на турбазу, только ты и я. Пиво, рыба, прорубь, ты, я и валенки.

Я даже рот раскрыл от удивления. Никогда прежде мы не выезжали за город вдвоём, всё только собирались, но нам вроде как и дома было неплохо.

– С чего такая радость? – я не смог скрыть охватившего меня восторга, заёрзал на Костиных коленках, пытаясь успокоиться хотя бы немного.

– Тебе нужно отдохнуть, мне нужно отдохнуть, – и чуть понизив голос, – соседям тоже нужно отдохнуть…

Я чуть не свалился на пол, вспыхнул до корней волос.

– Иди ты… не так уж мы и громко. Ты врёшь…

– Ну я-то нет... А кто-то громко и даже матом.

– Бедные соседи, – сокрушённо прошептал я. – А думали, что такой хороший мальчик живёт с ними рядом… И друг к нему ходит, чтобы уроки вместе делать, ай-яй-яй… какой конфуз!

Костя громко рассмеялся. И в этот миг мне казалось, что никогда не будет никого, кто бы подошёл ему лучше, чем я.

Это была пятница. День, давно уже ассоциировавшийся с Мариной. День тишины, ожидания и запретов на любую лишнюю мысль.

Я учил новое произведение, гитара не строила, но мне было лень её править, так и играл, портил слух, но это была такая мелочь. Костя позвонил на третьем моём психованном «чёрт», и попросил принести вещи, которые нужно взять с собой на турбазу. Его напарник по работе обещал нас подбросить на своей машине.

Ленка была явно обижена. Что-то происходило, готовилось, обсуждалось, а она не принимала в этом никакого участия. Это не могло не задевать маленькую искательницу приключений.

– Дима, ну возьмите меня с собой, – ныла Ленка, всюду таскаясь за мной и преданно заглядывая в глаза. – Я буду себя хорошо вести, правда-правда… Ну Дииимааа…

– Ленка, я сказал, что ты с нами не поедешь, у тебя завтра день рождения подружки, ты хочешь её бросить одну? – Костя уже начинал злиться. Наверное, Лена и к нему подъезжала, и мне даже страшно стало представить сколько раз и какими методами!

– Я не хочу на день рождения, я хочу с вами! – чуть не плача, канючила она, хватая меня за край свитера. – Дима, ну скажи ему!

– Леночка, но у нас главный Костя, потому слушаемся начальство, даже я не могу ему перечить.

Костя хмыкнул, но всё равно остался доволен шуткой.

– А Марина никогда его не слушается! Почему тогда ей можно?

Опять Марина… А так хотелось не думать.

– Потому что Марина взрослая умная девушка, и она понимает, что можно, а что нельзя! – Костя перехватил Ленку поперёк талии и оттащил от меня. Та забрыкалась и вырвалась из его рук. Развернулась и, чуть подавшись вперёд, словно для нападения, выдала:

– Не поэтому, потому что она с тобой целуется, поэтому ей всё можно!

Костя топнул ногой, прогоняя Ленку в свою комнату, та рванула дверь на себя и громко выкрикнула уже из-за закрытой двери:

– Тили-тили тесто, жених и невеста!

Ей вдруг стало весело, и вся обида вмиг испарилась. У детей так быстро меняется настроение.

Я посмотрел на рассерженного Костю и вдруг понял, что мне больше нечего здесь делать, и ещё то, что я, кажется, забыл закрыть балкон, а на ночь обещали метель… Надо бы пойти закрыть, а то завтра уедем… Вот только куда?

– Дима, Ленка, всё придумывает. Я ни с кем не целовался, – Костя говорил уверенно, но я его не слышал. Ленка никогда не врёт, преувеличить может, но врать не умеет. – Маринка запала на меня, поэтому решила больше не приходить, чмокнула на прощанье в щёку, и всё.

– Бывает, – пожал я плечами, чувствуя, что их сковало усталостью. И то самое ощущение приближения к пропасти накрыло с головой, и я падал, падал – ты этого ждал? Дождался, а теперь уходи, как обещал! – Марина весьма пылкая натура.

Черта с два! Никогда Марина не была пылкой, даже наоборот: сама сдержанность и спокойствие. Она у доски стояла так, словно это она учитель и рассказывает нам не домашнее задание, а новый урок. Марина влюбилась в Костю, и очень серьёзно… И ради этого можно сделать всё, что угодно. Даже пойти против своих принципов. И я ей не помеха. В сущности, я вообще никто для неё – маленькое недоразумение, если учесть, что она знает о нас с Костей, что вряд ли. О нас не знал никто, кроме моей мамы.