Текст книги "Что имеем — не храним (СИ)"

Автор книги: Motierre

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

– Хм. За тысячу.

– Иди на хер, – Джорджи с грохотом опускает очередной стул и удерживает зевок. – Пиздец. За штуку. И что я на эту штуку куплю по-твоему, а?

– Хер тебя знает. В отпуск на пару недель съездишь, – Джерси пожимает плечами, – или чар для извращенцев про запас прикупишь. Знаешь, Джорджи-бой, я не ебу, куда ты потратишь эти деньги, и, если честно, мне срать.

– Я твою штуку за ночь могу скурить, папаша, – Джорджи поворачивается и поднимает бровь. – Так что если есть че нормальное предложить, то давай, а за яйца меня тянуть не надо.

– Ты не куришь, – придирчиво отмечает Джерси.

– Бля, папаша, не доебывай. Ты знаешь, сколько я чистыми за одну ночь делаю? – Джорджи копается в карманах, находя мятую пачку дешевых сигарет. – Ну и что мне твоя тысяча, куда мне ее?

– Хорошо. Сколько? – Джерси мгновенно настраивается на деловой лад. Он смотрит на Джорджи снизу вверх, но тот все равно кажется каким-то маленьким и хрупким на фоне Джерсийского Дьявола.

– Ну, за две я бы еще подумал, – прикурив и затянувшись, отвечает Джорджи. Его дела хороши вовсе не настолько, насколько он бравирует этим, и даже тысяча зеленых ему бы совсем не помешала. Но не на таких же условиях.

– Ха, – Джерси скрещивает руки на груди. Глупый Джорджи Порджи думает, что он сейчас предложит две с лишним, а то и три, чтобы наверняка. – Полторы.

– Все, папаша, съебись отсюда, – Джорджи поднимает руки, зажимая сигарету зубами, и возвращается к своим стульям. – И чтоб до вечера я тебя не видел.

– Уже вечер. Ты, блядь, открываешься через час, – Джерси поднимает густые брови, ощупывая карманы в поисках своих сигарет.

– Вот на час и съебись, – злится Джорджи.

– О'кей, – Джерси невозмутимо прикуривает от спички, туша ее и бросая на пол, затягиваясь не без удовольствия. – О'кей, пойду в другое место и найду кого-нибудь посговорчивей, – главное условие того, чтобы быть Джерсийским Дьяволом, – это нуждаться в чем-то куда меньше, чем твой собеседник. Вообще не нуждаться, на самом деле. Так что Джерси спокойно разворачивается, направляясь к выходу.

– Ну и хули ты тут соришь? – ему в спину летит новый крик Джорджи, но Джерси даже не оборачивается, ухмыляясь в усы. – Спичку свою прибери, блядь!

– Пошел ты, Джорджи-бой, – Джерси берется за ручку двери.

– Стой, я с тобой разговариваю! – Джорджи кричит ближе, и Джерси останавливается, наблюдая за ним и своим зрением, и через бликующее стекло двери. На лице Джорджи одна злость сменяется другой. Дым от стиснутой зубами сигареты окутывает его лицо. – Тысяча девятьсот, – он выпаливает, сжимая кулаки.

– Шестьсот, – Джерси поворачивается, перекатывая сигарету во рту.

– Нет, ты совсем охуел, – у Джорджи легко румянятся щеки, и он нервически затягивается. – Восемьсот.

– Семьсот, – и это последняя цена Джерси, он снова скрещивает руки, крепко сжимая сигарету губами и выпуская дым через нос мелкими струйками.

– Семьсот пятьдесят, – Джорджи хмурится.

– Семьсот, – спокойно повторяет Джерси. Джорджи мнется недолго.

– О'кей! – он вспыхивает и очень зло протягивает руку.

– По рукам, – и Джерси с готовностью пожимает ее. – Да, и, конечно, чаевые подразумеваются. Если будешь хорошим мальчиком, – он мерзко склабится, и Джорджи тут же выдергивает ладонь из его неприятно влажной руки, снова затягиваясь и отворачиваясь.

– Блядь, ну и нахуя я согласился? – бормочет он себе под нос.

– Ты можешь отказаться, я тебя не держу, – и Джерси очень нравится, что Джорджи не откажется. Ему нужны деньги, как и всем в этой части Бронкса.

– Иди ты в жопу, ебаный Джерси, иди ты, блядь… – Джорджи говорит с чувством, но потом только машет рукой.

Он молча направляется к двери в заднюю часть клуба, и Джерси усмехается, докуривая сигарету и щелчком бросая ее под ноги. И идет за ним.

– Здесь свободно, – Джорджи отпирает одну из дверей в неосвещенном коридоре ключом из кармана и отдергивает темно-синюю занавеску за ней.

– Здесь везде свободно, вы же закрыты, – резонно замечает Джерси.

– Завали, – Джорджи выдыхает густой дым, тушит сигарету в пепельнице на столе и идет закрывать занавесками зеркала по стенам.

– Я не против зеркал, Джорджи-бой, – ухмыляется Джерси.

– Я против, – зло отвечает Джорджи, задергивая очередную занавеску.

Зеркала вделаны по всем стенам, и он будет занят довольно долго. Джерси пока изучает комнату, в которой до этого не был – видимо, она для клиентов получше, чем плешивый дьявол в потной футболке, – и приценивается к угловым диванам ярко-синего цвета, приглушенного только полумраком. Напротив обоих – стеклянные столики, это будет мешать, и Джерси легко сдвигает один в сторону перед тем, как сесть.

Он усаживается удобно, закидывая ногу на ногу, и закуривает новую сигарету, пока Джорджи закрывает последние зеркала и идет запирать дверь.

– Хороший сервис, – когда Джорджи заканчивает, Джерси кивает на отодвинутый столик. На нем вокруг голубой лавовой лампы вперемешку оставлены чашки с кофейными разводами, стаканы, полная чужих окурков пепельница, россыпь цветастых презервативов и на треть пустая бутылка итальянского белого вермута. Впрочем, на втором столике, заляпанном белыми и желтушно-коричневыми пятнами, валяются рваный чулок и использованные резинки, так что Джерси еще удачно сел.

– Я здесь еще не прибрался, – Джорджи потирает шею, сам не замечая, как начинает оправдываться.

– Ну, если ты сам убираешься везде, то не удивительно, что тебе нужны деньги, – Джерси втягивает дым и очень увлеченно разглядывает заусенец на безымянном пальце.

Джорджи снова легко вспыхивает.

– Ты меня назло доебываешь, а?

– Ага, – Джерси примеривается к заусенцу, скусывая его острыми зубами.

Джорджи не может понять, правда это или сарказм, но на всякий случай оскорбляется из-за всего.

– Мудила ты, Джерси, – сплевывает он. – Я ж к тебе по-человечески, блядь, а тебе б только самоутвердиться. Это че, потому что у тебя хер маленький или потому что в детстве мамочка не долюбила, я не понимаю? – его интонации резкие, а лицо полно искреннего негодования и ощущения перенесенной несправедливости.

– Это я самоутверждаюсь? – а вот Джерси смотрит на него с удивлением. – То есть это я тащусь от унижения бесправных шлюх, сую в каждую встреченную дырку и нарываюсь на всех подряд, чтоб только они не догадались, что на самом деле я ссыкливый сопляк? – не может не пройтись по всему лишний раз, и Джорджи хмурится, сжимая пальцы.

– Не смей говорить так, блядь. Я оплачиваю моим девочкам любой ебучий каприз и даю им хорошую работу, а всем остальным – сисястых шлюх, шоу по пять баксов и самую дешевую выпивку в этом говяном квартале. Да я, блядь, как боженька, вкалываю день за днем ради всяких неблагодарных уебков! А ты, блядь, мудозвон лесной, че ты делаешь? – Джорджи нависает над Джерси, оставляя тень поперек его лица, но дьявол выглядит скорее умиротворенным, чем разозленным или напуганным. Джорджи видит насмешку на его расслабленном лице, и это заводит его еще больше. Джорджи не видит, как напряжено его тело. – Да ты, бля, только сидишь на жопе и чужие цацки пересчитываешь. Знаешь же, что всем бабки нужны: выкупаешь за полбакса, а обратно уже за десятку! Не кончаешь в штаны, когда срок продлевают и еще зелень несут? Хотя да, хуй ты кому че продлишь, у тебя уже все продано. Че, блядь, Джерси, деньги есть – и срать на других теперь можно? – он выдыхается, но пальцы все еще крепко сжаты. Джерси думает, что Джорджи может ударить его. Это будет глупо и быстро.

– Да, у меня есть деньги, – довольно говорит Джерси, устраиваясь на диване удобнее. Блики от лавовой лампы скользят по его футболке и брюкам. – Тысяча семьсот долларов, например. И я бы на твоем месте перестал орать, если бы хотел их получить. Как ты там любишь говорить? Время – деньги?

– Знаешь, Джерси… – Джорджи очевидно пытается справиться с гневом и сдержать голос, – вали на хер. Просто вали из моего клуба. Мне еще убираться, – его руки дрожат от злости и напряжения. Джерси мысленно делает отметку, что если давить на Джорджи так прямолинейно, он не только вывернется, но и яйца отгрызет.

– О'кей, Джорджи, успокойся. Мы оба… немного погорячились, – Джерси говорит чуток через силу, но довольно примирительно. – Может быть, я даже слегка перегнул палку. Но мы оба в одной лодке, что ты, что я, – он разводит руками, и белесый дым густой спиралью вьется наверх, к вытяжке. – Мы пугаем людей, мы дерем с них деньги, мы их наебываем. Мы оба – то еще дерьмо, Джорджи-бой, и нам не нужно ссориться.

– Я не такое дерьмо, как ты, – хмурится Джорджи, но Джерси видит – во всех плоскостях, – что его гнев проходит. – Но да, ты прав. Ссориться нам ни к чему. Извинись – и забудем, – он неприятно улыбается, обнажая клыки.

Джерси хочется рассмеяться. И выбить Джорджи несколько зубов – лицом об колено.

– Сотня пойдет вместо извинения? У меня аллергия на это все, – Джерси морщит нос и неопределенно машет рукой.

– Конечно, – Джорджи продолжает широко улыбаться. У него очень злые глаза.

Джерси достает толстый бумажник – вощеная собачья кожа приятно скользит под пальцами, Джерси выкупил его для себя меньше, чем за доллар, – и отсчитывает тысячу восемьсот сотенными купюрами.

– Здесь все, – потянувшись, он кладет их на край отодвинутого столика.

– О'кей, – но Джорджи не торопится их забрать, чтобы не распихивать по карманам: это его клуб и его территория, деньги никуда не денутся. – Тогда… начнем? – и на самом деле он выглядит очень неуверенным под толстым слоем бравады и злости. Как маленькие шлюхи под яркой косметикой.

– Можешь не спешить, Джорджи. Я тебе не насильник, – Джерси качает головой. Он чуть-чуть чувствует себя старым совратителем, но это неизбежное чувство, если ты берешь перепуганного натурала и заставляешь его сосать. Хотя не то чтобы Джерси на самом деле было дело до чужих предпочтений, он-то сам не особенно видит разницу в том, кого трахать: мужчин, женщин, животных или кого-то еще. Разница в том, как они себя ведут и кого где надо гладить и кусать. А на вкус они все одинаковы. Дело в специях.

– О'кей. О'кей, – повторяет Джорджи, а потом берет со столика початую бутылку вермута и, едва обтерев горлышко, сходу делает четыре крупных глотка. – Без бухла я лучше сдохну, – он делится откровенно и глотает еще. – Бабская срань, зато вкус ядреный, – морщится, утирая рот запястьем. – Ну ладно. Ладно, – он старается говорить уверенно, переводя взгляд на ширинку Джерси.

– Ты не трясись так, – Джерси старается, чтобы это не выглядело, как подначка. – Садись, – он последний раз затягивается, тушит сигарету и кивает на пол между своих ног.

– Без тебя догадаюсь, что делать, блядь, – огрызается Джорджи. У него слегка подрагивает голос.

Он пьет еще и шлепается на пол как-то неловко, подогнув колени. Джерси тянется к пуговицам на брюках.

– Да стой ты, блядь, не так же сразу! – Джорджи глядит исподлобья и снова прикладывается к бутылке. – Меня и так трясет до усрачки, а если меня трясет – не смей даже доставать свой гребаный хер! Я лучше еще выпью… – он глотает вермут жадно, отставляя бутылку только тогда, когда она пуста больше, чем на две трети. – Вот так, – снова утирает раскрасневшиеся губы и решительно кладет пятерню Джерси на колено. Решается, чуть подается вперед, но сразу садится обратно. – Ну нет, не могу я, блядь, так, ебать мать твою ведьму в ее сраный ведьминский рот!

– Я бы не советовал, – Джерси спокойно качает головой.

– А че так? – тут же зверится Джорджи.

– Она была такой страшной и старой, что и у мертвого не встал бы, – Джерси хмыкает, улыбаясь краем рта, и Джорджи, успокоившись, хмыкает тоже.

– Ну, у твоего папаши как-то встал же, – и это звучит даже миролюбиво на самом деле.

– Может быть, она все-таки была немножко ведьмой, – нарочито задумчиво отвечает Джерси. – Или хорошо гнала самогон.

Джорджи хихикает, но потом вздыхает, крепче сжимая колено Джерси. Сколько ни тяни, а дело само не сделается. Он пережимает колено пальцами, через силу пытаясь погладить. У Джерси худые ноги, на ощупь через брючину не сильно хуже, чем у женщины за сорок. Джорджи осознает, что только оттягивает момент, но ему так проще. Он как-то имел секс за деньги с женщиной прилично старше – физически старше, конечно, – и та была довольно хороша. Хотя это она поила его сладкими коктейлями, много смеялась и наглаживала его бедра. А ему оставалось только не слишком осознавать, как они переместились с дивана в спальню, как тягучие поцелуи ему в губы, шею и грудь перетекли в самый потрясающий отсос в его жизни, до пьяных искр под закрытыми веками, и как дальше она не давала ему кончить больше часа, а после еще оседлала и объезжала до сухого оргазма в крик. Джорджи помнит, как утром выпутывался из одеяла и кружевных подтяжек, как спустился в зал, весь в следах от темной помады, распространяя запахи липкого пота и перегара. И как Вивиан делала ему кофе, а потом вдумчиво пересчитывала деньги, а он с улыбкой целовал ее ломкие пальцы. Это было дорого и хорошо. Сейчас все совсем не так.

Джорджи машинально гладит колено Джерси, переходя к бедру, не поднимая голову. Настоящее меняется вместе с расценками. От расслабленных ног и паха подает зверем, влажным лесом и свежим мхом. Джорджи снова вздыхает, размашисто проводя сухой ладонью по жилистой ноге.

– Знаешь, когда я служил в Бирме… – начинает он, и Джерси очень интересно выслушать эту историю. Но пока Джорджи задумчиво гладит его бедро, он готов слушать все, что угодно. Они все рассказывают о своих проблемах, как будто это поможет им не платить или не сосать. – Когда я служил в Бирме, – тем временем продолжает Джорджи, – все было по-другому. То есть, ну, это сейчас говорят, что в армии херово с бабами, и мужики только и ебут друг друга туда-сюда, но знаешь, Джерси… тогда, бля, было другое время, – он наконец поднимает открытый мальчишеский взгляд. – Тогда всего этого не было. У меня вот, знаешь, мог быть хоть десяток шляп по лондонской моде, я мог ночи напролет водить в свой дом офицеров, петь им под банджо и, подумать только, помадить волосы на прямой пробор… – он смеется себе под нос, жмурясь, и Джерси замечает, что его речь с ярким акцентом непроизвольно стала мягче. – И никто ничего не думал. Это сейчас бы кто хочешь мог сказать, что я был каким-то пидором, но хочешь верь, хочешь нет, Джерси, я никогда не спал с мужиками. Я, бля, даже не целовался с мужиком до того… в прошлый раз. Я жену себе, бля, мог за пятьсот рупий взять, но если б кто предложил мне за еблю под хвост хоть мешок этих сраных рупий, я бы нос ему в череп вбил, не задумываясь. А сейчас что? Сейчас я собираюсь отсосать тебе за две штуки баксов, заебись просто, – он шумно выдыхает, совсем невесело усмехаясь и утыкаясь лбом в колено Джерси.

– Ты меня не разжалобишь, Джорджи, – Джерси спокойно поправляет очки на слегка вспотевшем от жары носу.

– Да иди ты, бля, я не для этого… – Джорджи мигом вспыхивает, снова задирая лицо, но Джерси прерывает его поднятием ладони.

– Ты думаешь, я всего этого не знаю? Что раньше было лучше и прочую такую херню? Я старше тебя на сотню лет, я это, блядь, отлично знаю, – но он не говорит подробно. Не хочет говорить.

Темно, сыро, ремень дерет шею. Тело слабое, рыжие колтуны залепили лицо. Жарко, жарко, жарко, пот течет, мухи кусают, руки в дерьме. Она спускается, бросает отскобленных подчистую костей, плачет. Боится. Молится. Крест на тощих титьках жжется. Руки злые, слова злые. Сверху топочут детские ноги, бедность, прилежание, радость. Тоже спускаются, кидают камнем, подходят. Жалеют. Боятся. Сносят хлеб. Холодно. Жарко. Она снова здесь. Принесла огонь. Режет рыжие волосы, режет слабые руки. Молится, припадает. Просит. Жертвует.

И дьявол приходит.

– Я уже говорил, мы в одной лодке. И я все это тоже застал. Только знаешь, что я делал, пока ты вкушал сладкую рыбку, запеченную белокурой женушкой? Я жрал, Джорджи, – и Джерси откидывается на спинку дивана, довольно жмурясь от воспоминаний. – Простаков жрал, у скота их кровь сосал и детьми закусывал. Ты вот знаешь, каково оно, когда загонишь от самой фермы жирного малолетка в лес поглубже, где у него ноги в земле увязнут, прижмешь к пахучей сосне, развернешь мордахой поросячьей к себе, – а у него уже штаны обгажены и щеки обсопленные трясутся? А ты эту розовую щеку – раз – и сдерешь зубами. И он кричит, и ссыт себе по ногам, а ты рвешь, рвешь его лицо, и знаешь, что, Джорджи? – Джерси увлеченно приоткрывает один глаз. – Не заметишь, когда он перестанет кричать. А потом на ферму обратно – и там упьешься молоком из жирной коровьей сиськи, пока оно с кровью брызгать не начнет. Пока она не сдохнет. А потом фермер сдохнет, и вся его семья. Потому что когда ты начал рвать – уже не остановиться, блядь, и ни одна ебаная сука Белоснежка не придет и не схватит тебя за шкирку своей бабьей ручишкой. Потому что ты дьявол и ебал их всех, – он делает паузу на выдох. – Думаешь, что, мне ебля с тобой и с твоими шлюхами в радость? Мне жрать нечего, Джорджи. А если не жрать столько, сколько я – и за суррогат две штуки отвалишь, – он замолкает, вроде собираясь продолжить, но только машет рукой, открывает глаза и подается вперед. – Короче, знаю я это все, про «раньше». Но сейчас этого ни хера нет. Сейчас все меняется. И сегодня я трахну тебя в рот, а завтра – ты меня, – он вглядывается в Джорджи, и черные тени от лампы окрашивают его глаза. – Жизнь стала странной штукой, Джорджи-бой, но мы все приспосабливаемся. Так или иначе. В этом весь смысл ебучей лодки.

Джорджи обдумывает сказанное некоторое время, но потом согласно кивает.

– Понял, – он молчит еще, видимо подбирая слова. – Знаешь… ну, ты ведь, бля, толковый мужик, Джерси. И… короче, типа с тобой это все не так дерьмово, как… – он еще пытается сформулировать что-то приятное, но качает головой. – Ладно, бля, забудь. Давай просто сделаем это, – он делает еще глоток из стоящей рядом бутылки и решительно тянется к поясу Джерси.

Джорджи сам тянет верхнюю пуговицу из петли, пока Джерси неторопливо спускает подтяжки с плеч. Это не то чтобы обязательно, но он хочет, чтобы ему тоже было удобно и ничего не тянуло. Вторая пуговица выскальзывает из вспотевших пальцев, и Джорджи невольно касается ладонями горячего паха, расстегивая ее. Он чувствует неудобство от этого – и одновременно совсем немного естественного мальчишеского интереса где-то глубоко – и, видимо, решает преодолеть свой блок радикальным методом. Татуированные пальцы ложатся на яйца Джерси через грубую брючную ткань.

– Не смей торопить меня, – бросает Джорджи в ответ на вопросительный взгляд Джерси, накрывая его пах правой рукой – забирая во всю ладонь – и продолжая расстегивать пуговицы левой.

Но Джерси нравится, что Джорджи, даже расстегнув, не достает, а гладит, прикрыв ладонью. Пальцы то слегка задевают между пуговиц, то скользят под яйца, охватывая все целиком. Джорджи пристально смотрит на Джерси, чуть поджав губы от напряжения, и его рука как сама оглаживает теплый пах через брюки. А потом веки Джорджи чуть вздрагивают, и он просто лезет пальцами в ширинку. Джерси втягивает носом воздух от прямого и резкого соприкосновения горячей, влажной от пота ладони со своим членом. Джорджи замирает на секунду и вопросительно поднимает бровь.

– Серьезно? – он убирает руку и даже слегка оттягивает брюки, отводя взгляд от лица Джерси и неприкрыто разглядывая его член. – Серьезно?

– Серьезно, – Джерси улыбается краем рта.

– Бляха, и это все? – Джорджи жмурится и даже не сдерживается, тихо смеется по нарастающей. – Ебаться в сраку, а я себе уже в красках представил, как Джерсийский Дьявол своей конской дубиной мне рот будет рвать… ну Джерси, еб твою мать… – у него очевидно не находится других слов, и он только продолжает смеяться.

– Если б я собрался рвать тебе рот конской дубиной, Джорджи-бой, я бы сразу снял чары, – усмехается Джерси. – Впрочем, я все еще могу это сделать, если ты не перестанешь смеяться, блядь, – и по тону чувствуется, что несерьезная угроза не такая уж несерьезная.

– Извини, – Джорджи наконец отсмеивается, – извини, приятель. Просто обычно, когда говорят о ебле с дьяволом, обязательным пунктом идет здоровенный хер, а не… Извини, – он трет веки и улыбается, открыто и совсем расслабленно смотря Джерси в глаза.

– Я сказал, что не сделаю тебе больно, Джорджи-бой, – но Джерси определенно не злится и как-то даже по-отцовски качает головой.

Джорджи молчит несколько секунд, и улыбка постепенно сходит с его лица. Но не сменяется другим выражением.

– Спасибо, Джерси, – без обычной издевки говорит он перед тем, как сесть удобнее.

– Не за что, Джорджи-бой, – отвечает Джерси, кладя руки себе на колени.

Джорджи касается татуированными пальцами маленького мягкого члена, лежащего на густо покрытых рыжими завитками яйцах, дергает носом. Ему пахнет мокрой шерстью, и хотя это не противный запах, Джорджи все равно задерживает дыхание, проводя пальцами по стволу, оттягивая шкурку. Член Джерси темно-красный, тонкий, короче ладони Джорджи и не слишком эстетично оканчивается крупной головкой; и вправду как у лошади – только много меньше, – если Джорджи верно помнит что-то из своей жизни за городом. Он чуток прижимает большим пальцем уздечку, примериваясь, как удобнее держать, и четко слышит размеренное дыхание Джерси. И решительно подается вперед, оставляя на головке целомудренный поцелуй сомкнутыми губами, задерживая их ненадолго, но быстро отстраняясь, рефлекторно вытирая рот. Джерси снимает очки и кладет рядом, чтобы не упустить деталей за зеленым мороком, смешавшимся от желтого стекла и голубого света лампы.

– О'кей, понеслась… – Джорджи все-таки морщится, приподнимаясь и потягиваясь к столику за презервативами. Но Джерси легко ловит его руку.

– Я говорил тебе, что я чистый, – довольно неприятно цедит он, крепко зажимая сухое запястье. – Я не сую в кого попало без этого, но за две тысячи будь добр делать то, что я скажу.

– За две тысячи? – Джорджи поднимает бровь.

– За две, – кивает Джерси.

– О'кей, – Джорджи резко высвобождает руку и садится обратно. – О'кей, – и наклоняется к паху Джерси резко, переставая играть в девчачьи дразнилки.

Губы у Джорджи мягкие и гладкие, как отлично чувствует Джерси, когда тот неумело охватывает ими крупную головку, придержав пальцами вялый ствол. А потом и неуверенно касается языком, скользит им под головкой, забирая чуток глубже в мокрый рот и непроизвольно дергая носом. Джорджи лижет осторожно, больше на пробу, по-мальчишески – как будто Джерси не был с детьми – пытаясь целовать, а не сосать, то и дело соскальзывая губами. Иногда задевает зубами – но не слишком, еще не царапающе, – и Джерси приязненно жмурится. И хотя, будь дело только в физике, он в жизни бы не заплатил две штуки за такой херовый отсос, но сейчас Джорджи кормит его своими неловкостью, тщательно скрываемым любопытством и подсознательными страхами до отвала. Да и губы у него порочные, мягкие, а во рту тепло и влажно, с перчинкой острых клыков, так что Джерси жмурится еще, теперь от того, как неспешно тяжелеет в паху. Но все-таки слишком неспешно. Джерси не заказывал робкий школьный отсос между мусорными баками за кафетерием. Джерси хочет уткнуть Джорджи носом в кучерявый лобок и заставить, давясь, вылизывать яйца.

Джерси скидывает шляпу Джорджи назад, скользя ладонью по выбритому затылку и притягивая ближе. Но Джорджи в ответ моментально сжимает зубы, проезжаясь ими по нежной коже, и Джерси гневно шипит, больно сжав его шею.

– Еще раз так сделаешь – отстрелю тебе на хуй все пальцы, – рычит Джорджи, высвобождаясь ценой трех царапин под ухом.

– Выстрелишь в меня еще раз, и я вырву тебе руку, в которой будет револьвер, – подавив боль, со спокойной угрозой отвечает Джерси. – Я же вот не хотел с тобой как со шлюхой. Но если ты больше хочешь слышать «давай, сука, соси» вместо руки на затылке, мне вот это совершенно, блядь, не сложно.

– А вежливо ты попросить не можешь, мать твою? – Джорджи хмурится, недовольно скалясь, и его зубы опять слегка вылезают на нижнюю губу.

– О, конечно, мой дорогой Джорджи, – тон Джерси живо становится издевательским. – Пожалуйста, если это, конечно, тебя не затруднит, прекрати слюнявить мой хер, как неебанная целка-девятиклассница, и заткни уже им свою ебучую глотку.

– Не дотянется до глотки-то, папаша, – язвительно склабится Джорджи, но ему важно оставить последнее слово за собой, а не ругаться на самом деле. И сделать по-своему. Он опять нагибается, но не берет в рот, а как назло проходится вытянутым языком по члену, довольно бездарно вылизывая по всей длине и капая слюной. Но язык у него все равно горячий – и приятно подрагивающий, когда плотно огибает головку и кончиком залезает под крайнюю плоть. Джерси одобрительно щурится и вздыхает, когда Джорджи наконец забирает в рот, сразу до конца насаживаясь губами по липкой слюне. И это уже довольно неплохо. Довольно неплох сам факт того, как Джорджи прижимается губами к рыжему лобку, невольно поднимая взгляд. Голубой свет оставляет перетекающие волны на его слегка втянутых щеках, поверх долларовой татуировки. Джерси не хочет скрывать, что чувствует возбуждение от этого, и позволяет пальцам на правой руке удлиняться, покрываясь шерстью. Его член тоже все больше наливается кровью и предельно хорошо смотрится входящим в раскрасневшиеся губы, хорошо ощущается подрагивающим в мокрой теплоте рта, то и дело упирающимся в упругое небо. Тем более что Джорджи, кажется, до того нервирует изменившаяся рука, на которую он косится с опаской, что он не слишком беспокоится о чужом возбуждении.

– Все в порядке, Джорджи-бой, – Джерси приязненно жмурится, перебирая длинными пальцами на своем колене. – Я контролирую себя.

Джорджи только фыркает, как будто это вовсе его не интересовало, и удобнее опирается на бедро Джерси левой рукой, глубоко заглатывая. Туда-обратно по языку идет мокро и легко, Джерси все больше нравится, и он нетерпеливо когтит свое колено.

– Джорджи, – но он все-таки привлекает внимание Джорджи.

– М-м? – тот реагирует, поднимая взгляд, но не выпуская член изо рта, и Джерси ощущает приятную вибрацию по стволу.

– Можно мне все-таки?.. – через силу спрашивает Джерси, приподнимая черную ладонь. Через силу, но он не хочет давить на Джорджи на самом деле. Пусть тот сам согласится.

– Если попробуешь нажать или че еще, откушу к хуям, – агрессивно говорит Джорджи, все-таки отстранившись.

– О'кей, – но Джерси только тихо смеется, мягко притягивая его за шею обратно. Он ласкает Джорджи, перебирая пальцами по шее и лысому затылку, и чувствует, как у того идут приятные мурашки. Джерси потирает за ухом, охватывая весь затылок огромной ладонью, и чувствует, как Джорджи послушно обвивает языком его еще потяжелевший член, видит, как не насильно, только с тихим причмокиванием входит потемневшая головка промеж губ. Потому что это поцелуй, а не унижение. Даже с тем, кому ты платишь. Таков дьявол.

Джерси едва заметно надавливает, больше направляет, и Джорджи уже почти хорошо гоняет губами его красную шкурку, давая налитой головке тереться о небо. И Джерси легонько поддает бедрами, уже трахая Джорджи в рот, но еще не давая ему этого понять.

– Зубы, Джорджи, – негромко говорит он, дергая носом. Удержать желание выбить эти блядские зубы одним ударом изменившегося локтя и засадить красный звериный член в его девственное горло, отъебать его мягкие губы, дорвать их мигом закровавившие края пальцами.

– А что я с ними сделаю? – опять зверится Джорджи, сразу выворачиваясь. – Я, блядь, тебе не девка-членососка, у меня уже челюсть болит.

– Это с непривычки. Пройдет, – цедит Джерси сквозь зубы, настойчиво, но не давяще возвращая Джорджи назад. Снова заткнуть членом сквернословящий рот, по языку, к горлу, Джерси пару раз двигает бедрами сильнее, но не перегибает, мягко охватывает шею Джорджи мохнатыми пальцами и засаживает ему за щеку. Здесь можно и побыстрее немного, и Джерси ласково трахает Джорджи в полные губы, до все еще не слишком крепкого, но хорошего стояка от того, как натягивается кожа на щеке. Изнутри та нежная, упругая, и Джерси с удовольствием проезжается по ней головкой, его движения становятся мельче, животнее, и еще тяжелеет член. Широкие брови Джорджи сходятся на переносице. Он упирается ладонью в заросший лобок, пока еще мягко пытаясь вывернуться, но Джерси только скалится, засаживая пожестче.

– Зубы, мальчик, – тихо говорит он, приобнимая Джорджи за шею и второй изменившейся рукой.

– Пошел на хуй! – огрызается Джорджи. Хотя звучит это как «М-мф-н-нх!», и Джерси улыбается. Но он все еще не хочет – хочет, но не применит – насилия и отпускает Джорджи, пока тот не пустил зубы в ход по-настоящему.

– Я что-то немного увлекся, да? – спрашивает он со смешливым сарказмом, ловя гневный взгляд тут же высвободившегося и утирающего рот Джорджи. – С тобой сложно остановиться, – а вот это уже серьезно – и понимай, как хочешь.

– Слушай, бля, давай без этих слащавых фразочек, меня от них блевать тянет, – морщится Джорджи, потирая челюсть. – И без заглота, без всего этого, блядь, таких условий не было.

– Тогда с руками? – предлагает Джерси.

– О'кей, – соглашается Джорджи, видимо, уже приняв неизбежное и собственную жадность. И снова берет член в ладонь – но все еще с мученическим видом, – мелко надрачивая и обхватывая губами головку. И тесно обсасывает ее, быстрым ритмом двигая крайнюю плоть, и Джерси возвращает руку на напряженную шею. Но мышцы постепенно расслабляются; Джорджи водит языком вокруг головки, легко скользя по ней губами. И рукой он работает лучше, чем сосет, живо и уверенно дроча быстро твердеющий под татуированными пальцами член. Джерси одобрительно и ласково гладит его затылок, другой рукой сперва потирая свое бедро, а затем и без стеснения поглаживая, оттягивая покрытые кучерявыми волосками яйца. Он жмурится снова, издавая какой-то мягкий, утробный звук, чуток двигая бедрами и с хлюпаньем вталкивая головку в красные, натертые губы Джорджи. Выступают мутные капли смазки, терпко пахнущие мхом и мокрой древесной корой, и Джорджи морщится, невольно глотая. Джерси сдерживает ухмылку и как бы нечаянно толкается бедрами, размазывая пахучие капли по губам Джорджи и не давая утереться, сразу засаживая между ними в горячий рот. Но Джорджи снова царапает его зубами и рефлекторно пытается вытолкнуть сочащуюся головку языком – и хотя делает этим только лучше, так что дьявольская смазка еще больше течет ему в рот, Джерси смягчается.

– Хей, Джорджи-бой, сделаем перерыв? Для первого раза неплохо, но перекури перед продолжением, а то меня уже доебали твои зубы, – он окончательно отпускает шею Джорджи и откидывается на диване. И Джорджи определенно не возражает, простецки сплевывая смазку со слюной на пол, падая назад на колени и беря бутылку с вермутом. Он щедро пьет, первым глотком хорошенько прополоскав рот, и после вытирает губы.