Текст книги "In-A-Gadda-Da-Vida (СИ)"

Автор книги: Motierre

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Пальцы ложатся на затылок; Рамси потягивает Джона на себя, и член соскальзывает за щеку, упираясь головкой. Джон слышит еще один сорвавшийся вздох и плотно охватывает ствол губами, подставляет язык, стараясь взять поглубже. Его мимолетно подташнивает, но не от терпкого и пресного вкуса во рту, а от того, как сочная головка ездит по небу так глубоко.

Рамси вздыхает еще, контролируя свое тело до напряжения в самых кончиках пальцев. Джон Сноу определенно не знает, что делает. Он, нахер, не имеет ни малейшего понятия о том, что делает. Он охватывает член Рамси своими точеными, марципановыми губами, и все целует его, лижет его, как девица в кремовой кофточке на пуговках после выпускного. Хотя, конечно, Рамси неоткуда знать, как это делают девицы после выпускного. В тот день он забрал свой аттестат и поехал домой, потому что на ферме было много работы, потому что ему еще надо было подготовиться к переезду и потому что с ним все равно никто не захотел бы даже танцевать, не то что сосаться или сосать ему. Он лишился девственности на четвертом курсе, на пассажирском сиденье чужого кабриолета, с женщиной, которая годилась ему в бабки, потом были девка в подворотне, еще кое-кто по мелочи и некоторые его девочки, но Рамси так толком и не присунул почти ни одной из них в рот. Ему не хотелось лишний раз возиться с зубами или просто не приходило в голову пользовать что-то еще, кроме двух щедрых дырок между ног, он уже не помнит. Но хорошо помнит, когда все-таки попробовал это в первый раз.

Он иногда брал одну или другую из своих собак в лабораторию, когда те болели или когда могли быть полезны для девочек. И одним днем заполнял карту Ивы в своем кабинете, пока она сама сидела у стены, скрестив ноги, и собирала-разбирала лежавшие перед ней пистолеты, а Кира все вертелась у него под столом. Она была беспокойной из-за течки и все время лезла лизаться, тыкалась мокрым носом то в бедро, то под яйца, и Рамси приходилось походя отворачивать ее морду, листая карту в поисках потерянного вкладыша. Он мог бы прикрикнуть раз, но ему почему-то не хотелось, и Кира чувствовала это, то и дело промокая его брюки своим широким языком. Она настойчиво вылизывала его пах через ширинку, до тех пор, пока от ее слюны все не стало мокрым уже до трусов и пока Рамси не развел бедра пошире, давая ей свободнее лизать уже приподнявшийся член. Обычно она делала так только дома, но сегодня совсем расшалилась, почувствовав хозяйскую расположенность. Рамси действительно легко завелся от этого; прикусив губу, он сперва пару раз неуютно поправил член, почти нехотя потискивая в ладони и продолжая писать правой рукой, а потом и вовсе расстегнул пуговицы на брюках, зная, что Ива все равно ничего не увидит. Кира нетерпеливо и слюняво ласкалась к его рукам, все мешая нормально приспустить трусы и достать уже совсем твердый, чутка потекший член и подтянувшиеся яйца.

Ощущение прохладного воздуха на разгоряченной коже ушло мигом, Рамси не успел даже сколько-нибудь подрочить себе, когда Кира, поскуливая, сунула свой горяченный и шершавый язык между его пальцев, вылизывая член. Рамси снова закусал губу, сдвигая крайнюю плоть, и сам чуть не заскулил, когда Кира прошлась языком по уздечке, сразу принимаясь слизывать выступившую смазку с головки. Она лизала спешно и мокро-мокро, и Рамси, обтерев слюнявые руки о халат, не без труда вернулся к карте Ивы, заполняя пустые строки и чувствуя, как влажно Кира дышит ему в пах и как внахлест отлизывает, загоняя в этот сладкий цикл, где он кончит, и она будет слизывать его сперму, пока у него не встанет еще раз. Повторять, пока не надоест.

– Что она делает? – чуток шепеляво и низко спросила Ива, слушая эти липкие звуки, с щелчком вставляя магазин.

– Пьет, – Рамси солгал моментально. – Ты тоже хочешь? – его голос был таким отстраненным и незаинтересованным, будто бы его нижняя губа вовсе не припухла уже от раздраженных укусов.

Ива не ответила. Рамси задумался об этом и о причинах своей лжи. И прихватил Киру за ошейник, оттаскивая.

– Место, – шлепнул по щеке, и Кира послушно, хоть и тоскливо оборачиваясь, засеменила в свой угол, где тут же начала топтать, пытаясь полизать себя. Рамси повернулся вместе со стулом, посвистев Иве.

Та отложила пистолет, который разбирала заново, и поднялась. Подошла на звук. Рамси взял ее за шею, роняя на колени, и она чуть не вскрикнула. Чуть не.

После мокрого собачьего языка Рамси жуть как не хотелось вставлять в сухую вагину, и он, не думая, почему ему не приходило это в голову раньше, просто и естественно обтер хорошо так потекший член Иве о губы и голые десны, заставляя непроизвольно глотать его неприятно пахнущую смазку. Он не подмывался, кажется, с тех пор, как у Киры началась течка – да и зачем, если та вылизывала его вечерами в постели, и он кончал себе на живот, сдержанно постанывая сквозь зубы и сжимая ее ошейник, и она потом съедала все начисто. Иве бы такое не понравилось. И хотя Рамси давно уже не спрашивал ее, нравится ей что-то или нет, и попросту, предельно возбужденный, за минуту или две выебал ее тогда в рот, накрутив волосы на руку, засаживая за щеку и ковыряя большим пальцем шрам в глазнице, она все равно сплюнула его сперму на пол и невнятно зашипела о том, что если так быстро спускать, то только с собаками и ложиться. Он пнул ее носком ботинка в лицо, и она упала на спину, смеясь. Это был непростой день.

Рамси вернулся к оральному сексу и вообще сексу с людьми через приличное время после смерти Ивы. Он не был уверен, что хотел этого сразу, он даже не хотел трахать Джес, хотя та была ничего себе, и еще долго предпочитал проводить время со своими собаками, особенно с ласковой Кирой и игривой Мод. Он любил лежать с ними обеими и давать им поочередно отлизывать у себя, еще иногда любовно дрочил им пальцами, чтобы успокоить раздражение, и по-своему целовался с ними, вылизывая их горячие, высунутые языки. Пару раз ему даже думалось, что, может, лучше и вовсе сменять людей на собак, пока он не встретился с малышкой Элисон, этой дьявольской девчонкой с острыми-острыми кулаками, которая просто ужасно соблазнила его и заставила вспомнить, что он любит в людях. Насиловать их до крови. И он насиловал ее, а после раздвигал ей челюсти пальцами и пихал член по языку глубоко в горло, пока тот не становился совсем мягким. И резал ее щеки, если она порывалась блевать его спермой. Потому что у него ни с кем не могло быть так, как с собаками, или даже хотя бы так, как с Ивой. Но…

Но с Джоном все не так, как обычно. Джону не нужно выбивать зубы или держать челюсть, Джон не брезгует его запахом или вкусом, он целует член Рамси, словно губки своей мертвой девки или шлюхи-альбиноски, почти любовно вылизывая головку. Джон хочет с ним этого по-собачьи, а не по-человечески. И Рамси удерживает руку, которой захотел рывком схватить Джона за волосы, чтобы мелко и глубоко поиметь его в рот, заставив после судорожно выкашливать забившую глотку сперму. Хотя – он не врет себе, – когда Джон снова глядит на него слезящимися от холода глазами, поглаживая вытянутым языком уздечку, Рамси становится очень, непреодолимо близок к понятию сиюсекундного убийства последней надежды человечества.

Он качает бедрами инстинктивно, прекращая это и сам сладко входя в мокрый от натекшей слюны рот, и опять вздыхает, когда Джон податливо лижет его ствол понизу, снова пропуская за щеку. Рамси немного еще и почти ласково трахает его так, но потом все-таки вытаскивает, новым приступом самоконтроля игнорируя повисшую на члене ниточку слюны.

– Тебе не понравится вкус, – Рамси говорит нарочно спокойно, через силу укладывая твердый, пульсирующий член обратно в кальсоны.

– Ты считаешь? – бездумно спрашивает Джон.

– Да. Это мерзко.

– Хорошо. Тогда?..

– Ага.

Рамси не застегивается, опускаясь на колени. Целует Джона в щеку мимолетно, раскачивается, запускает руки под капюшон, кусает там, где поцеловал, и сует язык в ухо. Опять вылизывает потную раковину, повторяет языком ее изгиб, пока Джон жмурится и берет его за пояс. Его член хорошо так напрягся, еще когда он целовал Рамси, и тяжело, немного ноюще натянул брюки, так что Джону пришлось чуток свести бедра, хотя бы чтобы ослабить такое натяжение ткани. Он не знает, почему так. Когда он был подростком, то слышал, что ты не педик, если сосешь член, и у тебя не встает. Джон думает, что если ты сосешь член, и у тебя не встает, последнее, что должно тебя волновать, это педик ты или нет.

Рамси резко опрокидывает его назад, пристраиваясь между ног. Член Джона так только трется о мягкий флис, и это так неудобно. Так же неудобно, как когда Рамси, считай, трахает языком его ухо и одновременно живо и быстро толкается бедрами между бедер, придавливая своим здоровым членом яйца.

– Ну че, как раз по холодку хорошо, согреемся, – урчит Рамси в ухо, лезет пальцами к поясу Джона. – На таком морозе в горячее вставить – самое то.

– Стой. Постой-постой, – но Джон перехватывает его руку. – Во-первых, раздеваться на морозе – это действительно плохая идея. Во-вторых, у меня все еще побаливает, если честно, – он пожевывает губу, так и держа остановившегося Рамси за запястье. – Здесь, наверное, должна быть какая-то дерьмовая шутка про большие члены, – но он даже не улыбается. Он лжет и не готов принять Рамси еще раз не из-за боли или чего-то такого.

– Джон, ты что, думаешь, я совсем зверь какой? – но Рамси перебивает его с неожиданной лаской, той самой, обманчивой, которая так не нравится Джону. Как пчела в сахарном меду. Зазеваешься, сунешь ложку в рот – и жало вопьется тебе в язык. – Конечно, я хочу вставить тебе еще, пиздец как хочу. Но я не сделаю тебе больно. И никогда не сделаю того, чего не захочешь ты, – и Джон никак не поймет, почему ему это не нравится. Это заботливо. Даже, может быть, немного слишком, но что плохого в заботе?

Рамси пока выворачивает руку и опирается на плащ рядом с его лицом.

– Хочу с тобой по-собачьи, – щелкает зубами у носа и довольно скалится.

Как уродливый ребенок.

Почему ты так подумал?

– Ты имеешь в виду… на четвереньках? – Джон перестает сосредотачиваться на своих отвлекающих мыслях, но все равно не слишком понимает Рамси.

– Нет. По-собачьи, – Джон путается еще больше, но Рамси почти сразу успокаивает его: – На четвереньках тоже пойдет. Ты так хочешь?

– А ты? – Джон было собирается ответить, но вместо этого сам спрашивает.

– Да, – не задумавшись, выдыхает Рамси. Он облизывает губы, не понимая, почему Джон все еще смотрит на него требовательно. – Не знаю. Это важно?

– Это идиотский вопрос, – Джон говорит так, как будто что-то должно быть очевидно, но теперь Рамси не понимает его.

– Почему?

– И действительно, с чего бы мне должно быть важно, чего хочет человек, с которым я сплю, – у Джона прорезается саркастичный тон. Рамси смотрит на него неотрывно.

Никто не спрашивает Рамси, чего он хочет. А и что спрашивать? Хочет – возьмет. Но Джон почему-то считает, что это должно быть важно.

– Да, мне так нравится, – наконец пожимает плечами Рамси, тоже бросая отвлеченно думать. – Всегда нравилось.

– Хорошо, – с сомнением, но без повода для придирок кивает Джон, – тогда, если ты хочешь… – он кладет холодные-холодные пальцы Рамси на щеку, на некрасивую, испещренную нарывами и лопнувшими сосудами кожу. – Надеюсь, упыри не решат заявиться сюда прямо сейчас, – опять без улыбки говорит он перед тем, как поцеловать жирные губы.

Горчащий мед тает на языке, аж зубы от сахара сводит.

Рамси отстраняется от поцелуя скоро, вдоволь натеревшись твердым членом между ног Джона.

– Если заявятся… Хах, никогда еще не стрелял из коленно-локтевой, – пока Джон поднимается, Рамси ухмыляется и с готовностью встает на четвереньки, лицом прямо к сердце-древу, руку протяни – и коснешься вырезанного века назад лица. Не оборачиваясь, он стягивает штаны с кальсонами до бедер, обнажая прикрытый поверху длинной курткой зад, толстый, белоснежный и прыщавый. И Джон хочет попросить Рамси передвинуться, но куда двигаться, если его повсюду преследуют эти темные глаза, да и он не хочет выглядеть ребенком, взаправду боящимся духов, живущих в деревьях. Поэтому Джон торопливо расстегивается обеими руками, стараясь не глядеть на кровавый лик – у грязного, каленого до боли Рамси Болтона тоже есть, на что посмотреть, – и решительно сует руку Рамси под куртку, хватает его полное бедро, прижимая к себе. Достает член, выправляет яйца, прижатые расстегнутыми штанами, и отводит полу куртки, чтобы не мешалась. Так вставить еще посложнее, чем лицом к лицу, запоздало думает Джон, крепче стиснув бедро и водя членом по волосатой промежности. Рамси нетерпеливо выдыхает носом, опираясь на локоть, отставляя зад еще, и тянется рукой назад, оттягивает правую ягодицу, раскрываясь. Его нестриженые ногти впиваются в кожу, в мелкие красные точки прыщей, и Джон сглатывает. Даже на морозе пахнет теплом и потом от черных волос, густо сбегающих от самой поясницы.

– Давай, суй там уже, – прикрикивает Рамси, прогнувшись в мощной спине и прижавшись щекой к своему окровавленному плащу. – Жопа мерзнет пиздец.

Джон хмыкает. Рамси живой, естественный и легко выводит его из любого ступора. Джон чуток плюет на пальцы и касается его между ягодиц, чувствуя, что волосы действительно и так влажные, возит немного, размазывая слюну, вызывая у Рамси еще один недовольный вздох. И сплевывает еще в руку, дает слюне стечь с пальцев на член и слегка гладит, отчего тот сразу напрягается сильнее. Джон кусает губу, прижимая головку к рефлекторно сжавшемуся входу, и осторожно, стараясь помягче, проталкивает ее внутрь. Рамси наконец убирает руку, тяжело выдыхает и упирается лбом в сведенные ладони.

Джон вводит член аккуратно, медленно покачиваясь, по густым волосам, чувствуя, как упруго растягиваются мышцы. Внутри у Рамси гладко и мягко. И тепло-тепло. Джону обжигает щеки и живот, когда он чувствует это тепло, когда прикрывает зад Рамси собой от ветра, когда тихо шлепается подтянувшимися яйцами о его липковатую промежность. Так тесно, так хорошо, как между сочащихся корней чардрева, как в горячей земле, напитанной кровью. Джон вздрагивает. Это не его мысли, определенно нет. Он качает бедрами назад, с трудом вытаскивая из насильно расслабляющегося нутра, и снова входит глубоко, чувствуя, как плотно и естественно охватывают его член тугие мышцы. Рамси низко вздыхает с каждым его движением, тоже невольно покачиваясь и шире расставляя ноги. Он такой податливый, и в самый пах Джона ровно, глубоко отдается его пульс.

– Давай уже, у меня высокий порог, – говорит Рамси, приподнявшись и откинув капюшон с головы. Его черные волосы, чьи концы так и зажаты балаклавой, уже прилично растрепались сухой и одновременно сальной шапкой. Рамси чуток оборачивается; по его щеке изморозью бежит белесый след слезающей кожи, а под ним – красное пятно румянца. Это почему-то жжет хуже выстрела, сдирающего кожу на боку, и Джон чувствует, как ноют его шрамы, когда невольно ускоряется и берет Рамси сочными рывками, больно впечатывая бедра в бедра. Рамси удовлетворенно запрокидывает голову, и Джон не удерживается, хватает его за волосы, натягивая крепче. Он не очень уверен, что именно в нем хочет так делать, но он хочет. Держать Рамси за волосы и бедро, злыми рывками вбивая член в его зад. Кажется, Джон даже подтекает немного от возбуждения, очевидно меньше, чем первый раз, но все же. Это облегчает сейчас и когда Рамси тянется назад, пытаясь достать волосы из его руки. Он делает это молча, и Джону это почему-то кажется очень смешным. Он по-мальчишески наматывает кончики волос на пальцы, пользуясь тем, что Рамси неудобно, выгнувшись, вслепую возить рукой между своих лопаток. И Рамси рычит и никак не может дотянуться до хватких пальцев, пока Джон ритмично входит в него – и так это становится еще слаще.

Рамси бросает высвобождаться, когда Джон проезжается пару раз особенно остро и глубоко, и хватается за сердце-древо, качаясь от еще ускорившихся толчков. Так его зад раскрывается еще свободнее, давая Джону проталкиваться в самую глубину, а с каждым движением бедер назад Рамси снова стискивает его тугими мышцами. Словно трахаешь самое пекло, обвивающее член жгущими жарко ледяными языками. Кружится голова. Рамси сует руки прямо в вырезанный рот сердце-древа и, ухватившись крепче, подмахивает грубыми рывками.

– Подрочи мне хоть, что ли, – бросает хрипло, склонив голову. Волосы в руке Джона натягиваются, но он отпускает их, раз так. И необдуманно сует руку вниз, под полный живот, сгребает толстый член в ладонь. Ощущение врасплох; это незнакомо и вдруг стыдно. Стыдно от того, как много места он занимает в руке, как горячо жжет замерзшие пальцы, как влажно капает на них, стыдно от мыслей, куда Рамси пихал этот член и что вообще им делал. Почему-то стыднее, чем сосать.

Рамси неожиданно стонет, даже Джон понимает, что больше нарочно, больше подогреть его кровь, но это все равно обжигает пах. Не меньше того, как Рамси порывисто насаживается на его член, неумело, грубо и болезненно удовлетворяя их обоих. Джон только сжимает кулак крепче, позволяя Рамси вгонять член в него, и сам неловко охватывает, стараясь задевать пальцами сочную головку. Если так живо надрачивать – еще течет в руку. Джон ярко румянится от этого и от того, как ему выбивает дыхание с каждым толчком в гладкое нутро, как ноют бедра и поясница, как Рамси зажимает его накрепко, насмерть. И – это правда – Джону хочется кончить в его тесный зад прямо сейчас.

Если вынуть после, то он наверняка не закроется сразу, и белесые потеки твоей спермы будут сочиться по черным волосам.

Это красиво.

Это ужасно.

Только краем глаза Джон замечает, как из-под пальцев Рамси струится что-то красное, прямо по белоснежному стволу сердце-древа.

– Постой, – он замедляется и даже перестает наглаживать горячий член, кладя ладонь Рамси на поясницу, жестко удерживая его. – Что у тебя с руками?

– Ничего. Продолжай, – строптиво рычит Рамси.

– Да ты себе все руки изрезал, как тут продолжать? – Джон возмущается, жар сходит, и член становится чуток мягче. И Джон хочет уже выйти из Рамси, когда тот рычит еще и тянется назад, рывком хватая его за бедро.

– Только попробуй сейчас прокинуть меня, сукин сын.

Рамси очевидно предельно возбужден, а, значит, не несет ответственности за сказанное, и Джон только старается игнорировать, как он все еще легонько ездит по его члену туго сжатым задом, как нарочно, насильно принуждая к продолжению. Джон закусывает губу и отрывает руку Рамси от своего бедра, смотря на вывернутую ладонь. Середина ее разодрана до мяса, но натекло и по пальцам, и под рукав, так много, больше, чем должно при таком порезе… Джона это очень беспокоит.

– Мы можем потом продолжить.

– Ты можешь отсосать. С моими руками ничего не случится, – Рамси отталкивает ладонь Джона, пачкая кровавым и кожу, и куртку. Джон слышит в его последней фразе недосказанное продолжение, но Рамси замолкает, и он решает проигнорировать это тоже.

– Не вертись хоть секунду! – он только повышает голос и чувствует себя очень глупо, такой серьезный с членом в чужом заду, зажатый Рамси, не двигающийся из Рамси, но просто хватает его запястье крепче и, склонившись, пробует красное с пальцев. Привкус меда и крови, немного пряный поверху. Значит, не только порез. Хорошо.

– Если любишь сосать кровь, я могу и на бок лечь, чтобы сподручнее было, – ядовито и отчего-то словно уязвленно говорит Рамси, поджимая пальцы.

– Давай так, – но Джон не слушает, что он говорит. Беспокойство отходит на второй план, и кровь постепенно снова возвращается в пах. – Сейчас я продолжу, так, как хочешь ты, – он скользко пачкается в крови, почти насильно переплетая пальцы с мокрыми, жесткими и крепко сжатыми пальцами Рамси, – но потом будет – как скажу я.

– Как будто ты сейчас не хочешь меня трахнуть, – Рамси снова оборачивается, но стискивает кровавые пальцы с пальцами Джона, давая ему гладить себя.

– Зубы не заговаривай. Пообещай, – но Джон тоже упрямится, не поддаваясь на слабые покачивания толстыми бедрами, единственно возможные, когда он держит так крепко. Ему нравится, возбуждение горячит тело и румянит кожу, но сперва он стребует с Рамси слово.

– Хорошо, – и Рамси раздраженно соглашается, стискивая ладонь Джона. – Обещаю. Что хочешь тебе обещаю, любой каприз, блядь, только завали уже.

– Каприз не надо, – Джон выпускает его ладонь и качает головой. – И руки больше не режь.

Он смотрит, как Рамси послушно разжимает пальцы на сердце-древе и опускается на локти. Кровь с алым соком текут по губам резного лика, сочатся в снег и на плащ. Джон хмыкает, чуть задрав верхнюю губу, и смотрит прямо в темные, безучастные глаза древа, кладя окровавленную руку на зад Рамси. Джон резко понимает, что не боится больше этих пустых глаз. Резко понимает, что ему нравится холодная прыщавая кожа под пальцами. Джон кривит рот – и с размаху шлепает Рамси, больно, сильно, и кровь с его руки остается брызгами на белой коже и красным отпечатком ладони. Рамси дергается от неожиданности.

– Ты что там, совсем охерел, что ли? – поворачивает голову резко, скалясь.

– За то, что вел себя, как ребенок, – с несдержанной мальчишеской усмешкой говорит Джон и выходит наполовину. И шлепает Рамси еще раз, теперь чуток пониже, ближе к яйцам, задев сочную складку под ягодицей.

– А ты что, решил моим папочкой заделаться? – ядовито выдыхает Рамси, снова опуская голову на руки. – Спасибо, был у меня уже один. Ты знаешь, как он кончил.

– Нет. Давай лучше о том, как кончишь ты, – просто и без сочувствия говорит Джон. И поддает бедрами, загоняя снова окрепший член, впечатываясь лобком в мягкий зад. Рамси зло вздыхает и невозможно пульсирует и греется еще изнутри – от этого и нечаянного воспоминания о больной черной крови, залившей его колени.

Джон ебет его быстро и так глубоко, насколько хватает небольшой длины. Но Рамси и не хотел бы больше, того, что член тяжело проезжается по простате с каждым торопливым толчком, вполне достаточно. А когда Джон еще перестает впиваться правой рукой в его зад и снова наваливается, подставляя ладонь под член, Рамси закусывает указательный палец. Его руки горят куда меньше, чем зад, чем член, въезжающий в такую влажную и горячую ладонь. И Рамси дрожит, сознательно отказываясь от самоконтроля, когда его сперма густыми толчками течет по пальцам Джона. Он не уверен, что не стонет тихо и хрипло, кусая палец, потому что это мать твою как долго, раз за разом, болезненным огневым всполохом по телу с каждым сокращением где-то внутри, с каждой новой порцией спермы, текущей где-то, куда-то в крепко сжатый кулак и на плащ.

У Джона сводит что-то внизу живота от этого хриплого, подвывающего дыхания, от того, как мокро-мокро становится его руке, и все течет по ней, и как Рамси непроизвольно сжимает ягодицы, еще плотнее зажимаясь внутри. Джон вгоняет в его нежданно узкий зад еще парой почти насильных рывков, краснея сильнее, напрягшись всем телом, и кончает внутрь, притиснувшись бедрами и немного расцарапав Рамси обгрызенными ногтями. Джон чувствует себя очень животно… и умиротворенно, склонившись, сжимая мягкий зад в ладони и чувствуя, как толчками выплескивается его сперма. Как будто ты можешь уснуть прямо в эту секунду. Как будто тебе хорошо.

Джон отстраняется, перестав чувствовать некоторую отрешенность сознания, и осторожно вытаскивает, вздохнув. Густая нитка спермы тянется от головки, и Джон бездумно снимает ее пальцем, быстро остывающую и липкую, опуская на и так испачканную задницу Рамси, чуток растирая большим пальцем. По члену стекает еще несколько капель, и Джон, отстранившись от Рамси, собирает их и стряхивает тоже на белую кожу.

Ужасно. Тебе нравится.

– Вот не мог просто внутрь спустить, – вздрогнув, ворчит Рамси, – обязательно надо было по жопе размазать, да? – он лезет рукой между ног, хоть немного подтираясь пальцами. Возвращает к лицу. – Отлично. Кровь, твоя сраная сперма и… о, блядь, просто отлично, – он вытирает ладонь о снег и поднимается на руках, хрустнув поясницей. – Даже не хочу знать, как мой зад сейчас выглядит.

– Наверное, я не должен этого говорить, – Джон тянется к кружке с водой и, набрав в руку, хоть слегка обмывает член, – но он выглядит… красиво, – Рамси снова вздрагивает, как будто от неожиданности, но Джон не замечает этого, только поглядывает все на окровавленный зад, из которого действительно теперь к яйцам подтекает его сперма, пока Рамси не подтягивает штаны, бросив вытираться, и не садится на колени.

– Почему не должен? – легкомысленно спрашивает он, но Джон улавливает, что о настоящем вопросе он умалчивает.

– Потому что это может что-то значить? – вопросом на вопрос, так же поверху легкомысленно, отвечает Джон, поднимаясь на коленях и копаясь в рядом стоящем рюкзаке в поисках аптечки.

– Нет, думаю, это ничего не значит, – и если – если – Рамси и думает что-то еще, он ничего об этом не говорит.

– Хорошо, – спокойно соглашается Джон. – Потому что я хочу сказать кое-что еще хуже, – он берет кружку и садится напротив Рамси, скрестив ноги. – Давай руки.

Он осторожно промывает послушно протянутые ладони уже прохладной водой и промокает их после взятой из аптечки салфеткой. Порезы действительно меньше, чем ему показалось тогда. И Джон старается думать об этом, а не о мелькнувшем желании слизать кровь с этих жестких, шершавых ладоней.

– Так что? – наконец любопытничает Рамси. Джон открывает перекись, аккуратно плеская на новую салфетку. И сжимает пальцы Рамси перед тем, как безучастно приложить ее к открытому порезу. Рамси чуть-чуть кривит рот, но не дергается.

– Что я… не хочу уходить отсюда, – негромко говорит Джон, убирая салфетку через несколько секунд. Перекись пенится белыми барашками, очищая руку.

– Почему? – так же негромко – ужасающе въедливо, но ты этого не слышишь – спрашивает Рамси.

Джон берет вторую руку, так же промокая ее. Он еще протирает пальцы и между ними, замечая темные следы от зубов на указательном. Это колет где-то, Джон не знает, где.

“Потому что я ничего не знаю о тебе, Рамси Болтон. Потому что я видел, как ты убил его. Потому что я знаю, как тебя зовут”.

Мясник-мясник-мясник!

“Потому что Мелисандра сейчас допрашивает тезку моей маленькой Арьи. Без тебя она будет разговорчивей, да? Потому что я хочу знать, какой твоей девочкой она была, той, у которой так и так нет носа, части грудей и пальцев, но я закрою на это глаза, потому что это жертвы, которые мы приносим…”

И чем ты лучше тех, кто вешал своих младенцев на этих ветвях над твоей головой?

“…или той, с которой ты – забавы ради? Я видел, как ты убил его. Я знаю, кого ты убил. И я хочу знать, почему”.

– Здесь… красиво. И очень спокойно, – Джон отматывает бинт, бережно и плотно обматывает левую ладонь Рамси. – Я не люблю, когда красивое и спокойное заканчивается, – продолжает лгать он, разрывая край бинта на две части и обвязывая их вокруг ладони.

Он даже не имеет понятия о том, что значит “спокойное”, чтобы еще знать, как это, когда оно заканчивается.

– Ты не хочешь, чтобы это заканчивалось? – Рамси перехватывает его пальцы, держащие новый кусок бинта. Почти любовно. Почти трогает.

– Это не имеет значения, – покойно говорит Джон, высвобождая руку и разворачивая его ладонь внутренней стороной к себе. – Мы все равно возвращаемся в институт, иначе быть не может.

– Ты знаешь, что мы оба не об этом, – Рамси морщится, то ли от того, как крепко Джон перевязывает его, то ли от его слов. – Это из-за того, что я сказал?

– М? – Джон связывает края второго бинта. Холод наконец начинает пробирать его даже через одежду, и он ежится.

– Про то, что я уйду, когда мы закончим, – спокойно уточняет Рамси, сжимая и разжимая ладони. Жить можно.

Джон не отвечает, укладывая остатки бинтов, салфетки и перекись обратно в аптечку, защелкивая замок.

– Ты хотел бы, чтобы это было не так, Джон? – Рамси ничего не предлагает. Это не звучит даже как завуалированное предложение остаться.

– Я думаю, можно будет выдвигаться через час-полтора, – Джон смотрит на пакеты с соком и на часы, потом берет свой свернутый плащ и расправляет его. Если укрыться, будет не так холодно ждать.

Рамси не настаивает на ответе и ложится рядом на спину, закинув перевязанные руки за голову. Джон думает лечь чуть поодаль, но почему-то пересаживается и опускается головой ему на грудь, накинув капюшон и вытянувшись немного наискось. Он накрывает расправленным плащом себя и ноги и живот Рамси, смотря, как переплетаются над их головами заледеневшие алые ветви. Лежать так мягко и совсем не холодно.

– Знаешь, с тобой и подсесть на это дерьмо можно, – неожиданно ласково говорит Рамси, вытаскивая руку из-под затылка и касаясь холодной щеки Джона.

– Ты о чем? – Джон как будто первый раз за последние минуты по-настоящему реагирует на его слова.

– Я только раз под низом был. Мне тогда не хотелось, если честно, – Рамси машинально поглаживает его щеку, цепляет пальцем щекотную короткую прядь, еще слегка влажную. – То есть нет, нормально было, но так. Как будто ручкой от швабры внутри возят, не знаю, – он коротко смеется. – Вроде больно, а вроде нихуя не чувствуешь, и вроде че-то так… Хер знает. С тобой не так.

Джон снова румянится.

– Я ничего такого не пробовал до тебя, очевидно, думаю, – но он считает, что хоть в чем-то должен тоже побыть откровенным. – Но, как по мне, одно не хуже другого. По-разному, но не хуже.

– Ага, – флегматично соглашается Рамси, все водя пальцами по щеке Джона. Джон никак не отвечает ему, полусонно моргая, и лезет под плащ, возится, доставая сигареты. Закуривает, вытащив из-под плаща только ладони, и выдыхает бледно-серый дым. Вспоминает вдруг.

– Ты, кстати, теперь мне должен, – мальчишеская интонация возвращается к нему, но лицо серьезно.

– Че это? – Рамси приподнимает голову и принимает протянутую Джоном сигарету.

– Желание. Ты пообещал тогда, – у Джона слабо вздрагивает край рта.

– Когда это? – Рамси глубоко затягивается, хмурясь.

– Когда я тебя… – Джон не выдерживает, и секундная улыбка искажает его лицо. – Что хочешь тебе обещаю, сказал.

– Ну, это ж разве обещание, – вредничает Рамси, затянувшись еще раз и возвращая сигарету Джону.

– Оно самое, – но Джон серьезно кивает. – Все, как положено. Ты пообещал мне желание в богороще, буквально перед лицом Старых Богов, да еще и кровью скрепил, получается. Так что…

– Ты же в это все не веришь, – лукаво жмурится Рамси, щипая Джона за щеку.

– Но ты веришь, – парирует Джон, выпуская дым из губ.