Текст книги "In-A-Gadda-Da-Vida (СИ)"
Автор книги: Motierre
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
Когда они спускаются к роще, Джон как-то особенно замолкает, все щурясь и плотно сжимая губы. Рамси понимает, почему, но ему наплевать.
– Я думал, что хоть кто-нибудь доберется сюда, – но Джон все равно тяжело говорит об этом, сосредоточенно оглядев все открытое пространство. – Кто-нибудь не… – он не продолжает из-за кома в глотке.
– Может, кто и отсиживается в тех домах, – Рамси, имитируя интерес, пожимает плечами. – Главное, чтобы наши.
– Может быть, – Джон кивает, но по его тону ясно, что он тоже в это не верит.
Витая тропа, по которой они спускаются, изящно вырезана в высоком холме, расширяясь книзу, там, где не красные деревья вырублены, чтобы издалека открыть вид на рощу, утопающую в серо-зеленой чаще и блестящую ото льда; облизанные ветрами до розовых трещин, покрытые сероватой лесной пылью белоснежные когда-то стволы начинаются у самого края холма и, покачиваясь от ветра, идут вдоль дороги, огибая кругом пологий взгорок. На том взгорке в землю врезаны декоративные деревянные дома с покатыми крышами и резными коньками, дорожками между ними из земли торчат части широких каменных ступеней, и белые деревья разбросаны тут и там, становясь плотнее к центру и сливаясь наверху в самую гущу, даже сейчас алую от листьев.
Рамси и Джон осторожно, стараясь не поскользнуться, спускаются к самому низу холма, где преддверие рощи встречает их заледеневшей табличкой и шуршащим между веток ветром. Рамси неуютно ежится в отвердевшем на морозе плаще, сковывающем движения и тянущем плечи, и осторожно наступает на плотный и скользкий наст. После ледяного дождя, под который они попали накануне и который продолжался еще сегодняшним утром, гладкой наледью сковало почти все, даже на одежде густо развисли ледышки, а как облитые прозрачным льдом красные листья чардрев шевелятся от ветра и тихо звякают при столкновении.
Здесь, под деревьями, вообще куда тише, чем на обдуваемом холме, и Джон резко слышит теперь собственные чуток сполошные вздохи, глубокое сердцебиение и хрусткие шаги. Он немного отстает, успокаивая дыхание и оглядывая нависающие над дорогой чардрева, но боковым зрением следит за Рамси, быстро шагающим вперед. Джон не замечает, когда именно его массивный контур как-то размывается, будто подернувшись туманной дымкой. Джон только медленно выдыхает ледяным паром, думая, что ему тоже нужно идти быстрее – и ничего с этим не делая. Короткий порыв ветра пробегается по кронам, путается между ветвей, звонко сталкивая замерзшие листья, и Джону кажется, будто это чей-то высокий, как детский, смех прокатывается по лесу, повсюду, высоко над головой, совсем близко за спиной и где-то далеко впереди, у сердце-древа. Джон наконец встряхивает головой, приходя в себя, и ускоряет шаг.
– Ты тоже странно себя чувствуешь? – спрашивает он Рамси в спину, укрытую окровавленным плащом.
Он старается не думать об этих багрово-розовых потеках, размытых водой.
Всего несколько часов назад они встретили возле дороги одного из вольных. При нем уже не было ни оружия, ни рюкзака, и он был заражен. Он сидел в снегу и, хоть и повернул голову, кажется, даже не узнал их; его нездорово блестящие глаза быстро бегали, по лицу расползлись синяки, а из-под разорванного капюшона на щеку стекала темная кровь. Джон молча поднял винтовку, собираясь, если выйдет, выстрелить ему в лоб, но Рамси живо перехватил ее за дуло и приложил палец к губам, кивая в сторону леса, где, судя по звукам, бродили и другие упыри.
Рамси сам пошел вперед бесшумно, тяжело проваливаясь в снег, и убил вольного своими руками и ножом. Он наклонился и, зажав волосы с капюшоном, отточенным рывком перерезал горло, и из него на плащ густыми струями брызнула кровь. И вольный как будто только тогда ожил – Джон оценил иронию, – вцепился пальцами в плащ, и запнувшемуся Рамси пришлось повалить его в снег. Он несколько раз воткнул нож вольному в плечи, разрывая сухожилия, а после принялся бить его в лицо рукоятью. Кровь так и хлестала, заливая плащ – Рамси даже отвернул лицо, чтобы не попала зараза, – а Джон все смотрел на это, очень четко чувствуя, как бесполезная винтовка оттягивала его руки, и его только слегка мутило с каждым тяжелым ударом, и в груди что-то немного ныло. Он почувствовал некоторое отсоединение от чувства реальности, когда вдруг отметил, что в брызгах вонючей крови, всплесками пачкавших руки Рамси, его грудь и бока, было что-то… Джон бы не мог сказать, что именно, но когда Рамси окончательно размозжил лицо вольного, до кровавой каши, замешанной в треснувшем черепе из мозга, жидких глаз и отбитых мышц, и откинулся назад, кося взглядом на него, он вздрогнул. Джон смотрел на капавшую с рукояти в снег горячую кровь, на дернувшуюся неестественной посмертной судорогой ногу в сапоге и на то, как Рамси с хрустом сломал покойнику несколько пальцев, отрывая его руки от своего плаща.
Джон не мог отвести от этого взгляд.
Сейчас Джон старается забыть об этом. И обо многом другом.
– Угу, – тем временем отвечает Рамси, не поворачивая головы. – Как будто кто-то следит за тобой, да? – Джон слышит неприятную усмешку в его голосе.
– Д-да, – но он не совсем уверен, что чувствует именно это. – Нет. Просто что-то здесь… не знаю. Наверное, просто слишком тихо, – он качает головой. – Или я слишком впечатлительный.
– Ничего удивительного на самом деле, Джон Сноу, – Рамси хмыкает. – В этих рощах столько дерьма происходило, любому станет неуютно. Кровавые свадьбы, смертельные поединки, жертвоприношения целых семей, изнасилования, обезглавливания, четвертования. Люди развешивали на этих деревьях собственных детей с вырезанными сердцами, Джон Сноу, и корни питались их кровью, – говорит он с хищной улыбкой, наконец оборачиваясь к Джону.
– Знаешь, я все-таки предпочитаю верить не низкопробным ужастикам, а историческим фактам, – строго отвечает Джон, осторожно поднимаясь по первым ступеням и смотря под ноги. – То есть, конечно, мы не можем отрицать самого факта жертвоприношений в древних богорощах, но, мне кажется, многие подробности стали сильно преувеличены со временем. Но, – он делает паузу, – когда ты здесь… все это кажется не таким уж преувеличенным, как тогда, когда смотришь какой-нибудь глупый фильм. Вот это я и имел в виду, когда говорил, что здесь что-то не так.
– Мне положительно нравится твое мнение по поводу моих источников… давай руку, скользко здесь пиздец… но даже ты иногда лажаешь, Джон Сноу. Был у меня приятель один, до Зимы, Деймон, значит. И вот он обожал все эти кровавые истории и легенды, даже учиться на религиоведа пошел. Толку от его образования на выходе хера с два было, зато источники мог к чему угодно приложить, не придерешься. Его бы сейчас сюда, он бы тебе дохера рассказал про Старых Богов и низкопробные ужастики.
– М-м, – Джон не слишком любит спорить о том, в чем не уверен, и только опять хватается за протянутую руку Рамси, карабкаясь по гладкому до блеска льду. – Он тоже погиб, да? – он переводит тему, не зная, должен ли спросить об этом, не зная, что будет делать с ответом.
– А я почем знаю? – Рамси пожимает плечами и утирает капли пота, стекшие из-под балаклавы, с ненавистью смотря наверх. – Надеюсь, нет. Хороший он парень был вообще. Смазливый больно, но кое в чем толк знал, – он неприятно хмыкает.
Джон цепляется за ближайшую ступеньку рукой, удерживая равновесие и осторожно переступая выше.
– Это с ним ты?.. – он не знает, должен ли спрашивать и это, не знает, интересно ли ему.
– Что? Нет. Блядь. Это мерзко, – Рамси расставляет руки и, покачиваясь, тщательно выбирает место, чтобы тяжело, с хрустом наступить. – И спросишь еще что-то такое – скину тебя вниз.
– Понял, – у Джона нервической улыбкой дергается край губ, когда Рамси игриво почти хватает его за щиколотку.
Джон все еще ничуть не боится Рамси. Но рядом с ним он чувствует себя так же, как в этой роще. Очень странно. Правда, сейчас последний момент, чтобы думать об этом, и Джон сцепляет зубы, находя новую точку опоры. Надо было отстегнуть плащ еще внизу, чтобы не мешался и не тянул вниз, думает он, ведь вряд ли ледяной дождь решит внезапно пойти снова.
Рамси шумно пыхтит за спиной, с коротким рычанием рывками преодолевая ступени. Это странным образом щекочет Джону низ живота, но об этом он тоже не хочет думать.
– Не хочешь, кстати, хоть плащ снять, Джон Сноу? Мешает, должно быть, – остановившись и тяжело выдохнув, вдруг смешливо спрашивает Рамси. – Ты только расстегни и вниз скинь, а я себе приберу.
– С ума сошел? – оборачивается Джон. – Тут осталось-то немного, да и не так он тянет, рюкзак даже больше, потерпеть можно.
– Да ла-адно, – тянет Рамси, оскалившись и опершись на локоть. – А то что я, думаю, ползу тут, блядь, на карачках, и даже на жопу твою не попялиться. Скидывай давай.
– Вот, – Джон прикрывает глаза, выдохнув, и переворачивается на спину, прогнувшись на рюкзаке и упершись пяткой в сухой ото льда участок ступени. – Вот об этом я и говорил, – он немного отдыхает и переводит дыхание. – Здесь все так… не так, что мне даже кажется, что ты богохульствуешь, когда говоришь такие вещи.
Рамси не отвечает, и Джон просто расслабляется, глубоко дыша морозным воздухом. И вздрагивает, когда Рамси вбивает кулак в лед между его голеней. Точнее, так кажется Джону в первую секунду, когда он поднимает голову; сразу после он замечает глубокую трещину, в которую Рамси вцепился пальцами.
Рамси подтягивается выше, схватившись за торчащий изо льда корень, и нависает над Джоном.
– А вот о чем я говорю, – у него даже сбивается дыхание от напряжения, – здесь нельзя богохульствовать. Секс или насилие – этим деревьям все равно, под нами уже столько крови, спермы и слез, что мы новых не добавим. И еще, – он тоже теперь делает эти паузы, – Джон, прекрати бояться и каждый раз неуклюже переводить тему. Ты просто нравишься мне. Я не собираюсь тебя насиловать. Даже здесь, – он вздыхает, поднимая взгляд, и цепляется за выступ выше.
Он ползет прямо по Джону, широко расставив ноги, и тот невольно прикрывает глаза, отворачиваясь, когда Рамси почти проезжается ширинкой по его лицу. Джон удерживается от искушения схватиться за скользнувший по капюшону плащ и дернуть Рамси вниз. Нет, он не настолько злится, разворачиваясь и хватаясь за тот же корень. Но достаточно, чтобы взять вбок, углядев клочки торчащей подо льдом земли, в которую так хорошо воткнуть пальцы, и начать подниматься быстрее, давая ледяной крошке из-под сапог срываться Рамси в лицо. Пожалуй, Джону действительно не помешает немного раздражающий спутник, приятно греющий этим раздражением кровь.
Наверху весь дождь пришелся на кроны деревьев, теперь тихо звенящие переплетенными ветками, а под ними – тонкий твердый наст, ломающийся под ногой, так что хотя бы здесь можно не бояться выпрямиться. Рамси хрустит спиной, разогнувшись, пока Джон осматривает близлежащие деревья, старые, толстые и узловатые.
– Эти подойдут, – он снимает рюкзак, придержав закрепленную на боку винтовку, стягивает перчатки и достает нож, перевязанные тесьмой желобки и пачку крепких пакетов.
– Отлично, – Рамси скидывает свой рюкзак, расправляя плечи. – Тогда закончим – и привал?
– Да, набираться это все будет несколько часов. Хорошо бы успеть спуститься до темноты, – с сомнением отмечает Джон.
– Хорошо бы пожрать и вытянуть ноги, а там разберемся, – парирует Рамси, подходя к ближайшему дереву. Он втыкает свой острый нож, примерившись, и с силой взрезает ствол. Красный сок сразу сочится из-под лезвия по белоснежной коре. Рамси пробует его с пальца перед тем, как вставить в разрез металлический желобок. На вкус холодный и солоно-сладкий, как кровь и лимфа, намешанные с пряным медом. Рамси глотает и облизывает губы.
Джон придирчиво продвигается глубже по широкой тропе, дойдя почти до самого сердце-древа. Ствол с грубо вырезанным лицом то скрывается за разлапившимися ветвями, то снова появляется, и Джон через какое-то время замечает, что как-то бессознательно ищет его краем взгляда и не поворачивается к нему спиной. Джон втыкает последний желобок, закрепляет пакет и, потирая замерзшие руки, глядит на сердце-древо открыто, не в силах отвернуться. Сердце-древо смотрит своим слепым взглядом мимо него, в глубину рощи. У него огромные, бездонные глаза, давно подтекшие замерзшим кровавым соком и почти черные в центре, остро выступающий нос, такой, что обрезать руку можно, и широкий, глубоко прорезанный в стволе рот, чьи края опускаются вниз, и из них тоже сочатся алые потеки. Джона против воли слегка передергивает. Он не верит в страшные сказки, но верит, что кому угодно может стать некомфортно в лесу, полном упырей и кровавых деревьев.
– Ну что, можно и пожрать наконец? – Рамси подкрадывается незаметно, жадно опуская руку Джону на пояс.
– Д-да, – Джон вздрагивает, высвобождаясь, и копается по карманам в поисках перчаток, отправляясь обратно, за оставленным рюкзаком. – Только давай без костра опять, ладно? Здесь довольно тепло. И не хочется рисковать соком, если упыри подтянутся на дым.
– О’кей, – Рамси безобидно поднимает руки. – Ты же знаешь, я обожаю мороженые консервы. И примороженных парней, – он бормочет это достаточно громко, чтобы Джон услышал, но недостаточно, чтобы ответил. И наконец снимает свой загаженный плащ, тщательно отряхивает ото льда и расстилает поближе к сердце-древу.
Когда Джон возвращается, Рамси уже сидит, сведя пятки и разложив небогатый паек у себя между бедер. Он вскрывает банку тушенки ножом, а Джон не понимает, как его могут не смущать черно-алые глаза, вперившиеся прямо в спину. Джон старается не думать о них тоже. Слишком много вещей, о которых он старается не думать. Нужно перестать игнорировать хотя бы одну из них.
Тоже сняв опостылевший плащ, Джон аккуратно вкапывает газовую горелку в снег и водружает на нее узкий котелок. Рамси не глядя кидает в него горсть снега, пока Джон так же молча ставит экран, защищающий огонь от ветра.
– Ты убил его… – начинает он, вытаскивая кружку из рюкзака, не смотря Рамси в глаза.
– Кого? – Рамси расстегивает куртку и достает припрятанную у груди флягу. Глотнув, отливает половину в котелок и подсыпает еще снега. Джон научил его делать так.
– Ты помнишь его имя? – он игнорирует ответный вопрос, садясь рядом.
– А. Не. Нахрен мне это? – Рамси видимо вспоминает о случившемся несколькими часами назад, но не выражает никаких эмоций по этому поводу, ножом мешая тающий снег в котелке.
– Ты стрелял у него сигареты. Угощался его конфетами. Вы шутили тогда перед сном так долго, никто не мог уснуть, – Джон меланхолично загребает снег, перетирая между пальцев и засыпая в котелок. Ему почему-то кажется, что если он сам произнесет имя мертвеца, что-то непоправимо изменится.
– Не, не помню, – Рамси дергает плечом и набирает снег в обе ладони, забивая им котелок.
– Мне просто показалось, что, когда ты убивал его… Ты чувствовал что-то? Или тебе было все равно?
– Конечно, мне не было все равно, – отвечает Рамси, и Джон поднимает на него взгляд. – Он был заражен и мог заразить нас, охренительно мне должно было быть все равно.
– То есть так? – помолчав, риторически спрашивает Джон. Копается в карманах, достает мятую пачку и закуривает, подтянув мерзнущие колени к груди. – Хотя, может, так и лучше. Может, ты и прав.
Кровь срывается с рукояти ножа почти черными каплями. Глаза у Рамси холодные и пьяные. Нога мертвеца дергается-дергается-дергается.
– Мне показалось, что ты… вроде как испытывал удовольствие, убивая его, – Джон не может молчать, уставившись в одну точку. Он все еще слышит, как хрустко трещит кость.
– Показалось? – каким-то не своим голосом лукаво спрашивает Рамси, и Джон резко поднимает голову.
– Что?
– Удовольствие? – флегматично переспрашивает Рамси, размешивая наконец растаявший снег и забирая кружку из-под локтя Джона. Он доливает в нее воду из фляги и ставит поверх котелка, накрывая на манер крышки. – Может быть. Что-то вроде. Ну, то есть, знаешь, мне в радость, что одним целым упырем в этом лесу будет меньше. Но ты прав, я не хочу знать, как его звали. И давай закроем на этом тему, Джон Сноу.
– Да, наверное, – Джон глубоко затягивается, изучая спокойное лицо Рамси. Он хочет спросить еще, но не уверен, что знает вопрос.
Рамси ест жадно и быстро, перевалив половину горячей мясной каши в пустую банку и выхлебав сперва не меньше трети кружки горячего чая. Закусывает хлебцем и торопливо пихает ложку в рот, едва обдув. Джон ест неторопливо, на половине котелка понимая, что его стошнит, если он положит в рот еще хотя бы ложку. Он знает, что ему нужно восстановить силы для возвращения, но придвигает котелок Рамси.
– Не будешь? О’кей, давай, я доем, – Рамси даже не удивляется, переваливая в свою банку и оставшееся, пока Джон все посматривает на него, мелкими глотками отпивая чай и думая о своем.
Джон думает, что Рамси даже мог бы быть красивым, не прилегай все его мясистые, сочные черты так близко друг к другу посередине широкого лица. А так маленькие и злые белесые глаза прячутся под густыми черными бровями, торчащий нос картошкой хоть и не такой распухший и покрасневший, как накануне, но темно-красная полоса на переносице от удара Джона сойдет не сразу. И по толстой щеке тоже расползлись темные синяки от его кулака, с кровавыми пятнышками прыщей посередине, и кожа на полных, как-то даже по-девичьи слащавых губах совсем содрана, и они такие темные от укусов.
Джон думает, что у Рамси порочные глаза и еще похабнее – ухмылка, но в самом выражении его лица все-таки можно найти красоту. Какую-то, похожую на ту, что есть в жестокосердной Зиме, в мертвых лицах Иных, в кровавом лике чардрева, вперившем свой жадный взгляд куда-то под шею.
– Что пялишься, Джон Сноу? – Рамси тем временем смеется над ним, загребая новую ложку и пихая между толстых губ, смотря в глаза.
– Ничего, – Джон машинально улыбается краем рта, но взгляд не отводит. Ему нечего стыдиться, чтобы отводить взгляд. – Просто задумался.
– Ясненько. Мюсли будешь? – Рамси копается в раскиданных между ног батончиках. – Абрикос есть, вишня и мед. Ты че хочешь?
– Давай вишню, – пожимает плечами Джон.
– Как по мне, это все одно говно, – фыркает Рамси. – Но лучше, чем совсем без сахара.
– Ага, – Джон согласен с ним. Он берет поданный Рамси батончик, вскрывает его зубами и меланхолично жует, поглядывая на заполняющиеся постепенно пакеты.
Рамси пока заканчивает есть, облизывая ложку и засовывая ее обратно в банку. Довольно прикладывается к кружке с чаем. Жадно косит на надкушенные мюсли, которые Джон достает из упаковки и крутит в руках. Джон замечает его взгляд и попросту протягивает ему батончик.
– Держи тоже, я больше не хочу.
Рамси смеется и неожиданно опирается на руки, тянется и слюняво ест из его ладони, смотря исподлобья. Джон не ожидает этого; это довольно интимно, и его щеки чуть-чуть розовеют поверху.
– Ну че ты? – дразнится Рамси. – Торчать нам тут долго, делать нечего, и холодно пиздец.
Он передвигается еще чуть ближе, явственно обозначая свои намерения. От его приоткрытого рта пахнет горячим. Джон все покусывает и так содранную губу, опуская взгляд на этот темный красный рот, обвитый паром.
Из него как будто несет кровью. Порченой и черной, той, что хлестала из горла мертвеца на плащ, той, на потеках которой Джон сидит сейчас, на которой он ел и улыбался только что. Чувство вины за это чешется под кожей, как отекший волдырь.
Джон думает, что Рамси умолкает о чем-то очень важном. Думает, что здесь, в месте, которое мертвые люди когда-то звали своей богорощей, это не имеет никакого значения. И что это имеет значение именно здесь. Но Рамси все еще приятен Джону. Достаточно, чтобы его целовать, чтобы позволять утягивать куда-то в объятия белого холода – избегай тумана, Джон-Робб-Джон! – и дразнить тело своими кровавыми губами. Джон думает, что ему стоит вынырнуть из этой мутной воды.
Джон подается Рамси навстречу, не совсем отдавая – не желая отдавать? – себе в этом отчет. Прикоснувшись губами к толстым губам, он чувствует только вкус мясной каши, кислого чая и приторного сахара.
Это сочный поцелуй медленными рывками; от таких кровь всегда гулко шумит в ушах. Рамси еще неумело пытается сосать зубы Джона, но скоро бросает и просто ласкает их языком, приоткрыв рот, давая Джону возможность единовременно целовать его губы. Он не закрывает глаз, и у Джона подрагивают веки, когда Рамси даже так игриво и немного по-зверьему пялится на него. Джон мокро выдыхает ему в рот и чувствует, как холодит губы, стоит Рамси хоть на секунду отпустить его. Поцелуи легко затягивают, ведут голову, языком по губе, горячо-горячо-горячо. И Джон сам не знает, зачем опускает руку Рамси на колено, зачем поглаживает его через штаны, чуток выше, еще выше, жадно по бедру. Джону кажется, что его руки сами делают это все – а по горлу и животу разливается неестественный жар.
Джон легко вздрагивает, когда натыкается пальцами на тяжелый член, лежащий в штанине. Так глупо, но он почему-то этого не ожидает. Рамси хмыкает ему в губы, и у него не звучащим смехом дрожат ресницы – ждет, что сделает Джон. Джон фыркает и проводит по члену рукой. Рамси греет дыханием его рот, слабо вздрогнув, и целует заново, заставляет голову плыть, а глаза – закрыться. Этот поцелуй глубокий и тягучий, вползающий в кровь и очень мокрый, и Джон все гладит член Рамси, потирает у головки, большим пальцем жестко проводит вдоль ствола и еще прижимает к ноге, охватывая всей ладонью. От этого в паху прилично теплеет, но Джон все равно не думает, что это значит слишком много. Не после всего, что они делали.
Накануне они набрели на какой-то музей, орнитологии или вроде того, как подумал Джон, приметив в темных залах птичьи скелеты. Это было еще до ночи, но они решили не надеяться на другое укрытие под проливным ледяным дождем и остаться здесь. К счастью, в музее была обжитая кем-то из работников комната, с газовой плитой, разобранной на металлические штыри кроватью и забитым тряпьем шкафом. В нем, кроме смятого постельного белья и одежды, Джон нашел еще и газовую лампу, а Рамси пока притащил из подсобки пару ведер. Так что уже при свете они смогли нагреть воды и перемыть посуду, кое-как застирать кальсоны, футболки и носки и сами подмыться. Рамси еще с огромным удовольствием побрился; по какой-то причине даже на морозе он предпочитал гладкую кожу, несмотря на очевидное раздражение. Джон почесал мягкий пушок у себя на подбородке и остался при своем. Но, так или иначе, у них осталась еще вода, и Рамси загнал Джона в одно из ведер, заставив встать в нем на носки. Это не слишком помогло, и вода все равно плескалась на пол, когда Рамси обливал Джона из маленькой кастрюли. Он утробно смеялся при этом, а Джон первый раз разглядывал его так близко, голого, здорового, с обильно волосатыми грудью, животом и ногами, с толстым членом, качавшимся между полных бедер. Джон чувствовал себя очень странно.
Он ощущал тепло тела Рамси даже без прикосновений, даже в прогретой газом душной комнате. Ощущал определенное смущение, потому что одно дело – общая душевая, а совсем другое – мыться с кем-то наедине, позволять кому-то мыть себя. Ощущал… что-то физическое, что-то примитивное, выражавшееся в текшей по телу теплой воде, в наглом, некрасивом взгляде ему между ног, в неестественной близости другого человека при свете. Это раздражало, это действовало на нервы, это требовало разрешения. Джон так устал от этого. Что-то щелкнуло в его голове, когда он внезапно, в один момент перешел эту грань раздражающей усталости от необходимости контролировать все и всюду. Джону неожиданно яркой вспышкой попросту захотелось вдруг чужого тела, чужого тепла, ужасающе неважно, чьего, просто тела, без обязательств, презервативов и любви. Его член немного привстал от душного жара, напряженной близости и распаривавшей кожу воды, и Джон ничего не сказал, когда Рамси кинул пустую кастрюлю за спину – та прозвенела по полу с оглушающим грохотом – и положил обе руки ему на пояс. Он целовал Джона долго и крепко, прижался полным животом и водил рукой по груди, гладил указательным пальцем шрамы один за другим и сжимал соски. Джону нравилось это и неожиданно понравилось касаться своим напрягшимся членом чужого члена, тоже слегка набухшего и такого горячего. Поэтому Джон снова ничем не возразил, когда Рамси сомкнул руки на его пояснице и легко поднял его, заставив болтать ногами в воздухе, не прекращая смачно целовать его губы, и отнес на какую-то брошенную вместо полотенца на спальник простыню.
Но Джон не хотел вытираться. Джон вывернулся из края простыни и уронил Рамси на бок, закинув ногу на его мощное бедро. Он почувствовал себя неожиданно легким рядом с Рамси, неожиданно человечным и уязвимым. Хрупкая грудная клетка и тонкая кожа на животе против заросшего зверя с негнущимися когтями. Стройная нога поперек огромного бедра, здоровая ручища под тонкой шеей, нечесаные влажные космы падают на точеное лицо с новым глодающим поцелуем.
Когда Рамси зажал в своей лапище оба их члена, Джон забыл об этом. Он ездил потекшим членом в горячем кулаке, притираясь к чужому стволу, едва слышно и стыдно дышал и дышал в толстые губы и целовал их. И кончил первым, оскалив зубы и откинув голову на мощное плечо. Незаинтересованный больше, он так и остался лежать, сонно следя за тем, как искажается лицо Рамси, когда тот быстро дрочит себе и как – когда кончает.
Джон чувствовал себя очень странно.
Он не заметил, как уснул, пока они лежали на впитавшей их сперму простыне, и Рамси все водил липкими пальцами по его бедру, задевая выпуклый, как монета, шрам от пули Игритт. Джон решил, что сегодня ему будет все равно, и уткнулся лицом в волосатую грудь, устало прикрыв глаза. Он проснулся резко, рывком, пригревшийся, и понял, что уже утро, по белым лучам, пробивавшимся в маленькое окошко у потолка. Он лежал там же, только Рамси теперь подкатился к нему со спины, и поверх них лежали второй развернутый спальник и одеяло из шкафа. Джон сел, фоном слушая ворчание Рамси о том, что еще рано, и потянулся за лежавшими рядом сигаретами. Закурил под осуждающий хриплый шепот, чувствуя тяжелую руку, свалившуюся ему между бедер, и отвратительный, тянущий и горький вкус во рту. Ледяной дождь пошел снова, со стуком барабаня по стенам снаружи и окну, а Джон курил застревавшими в горле затяжками и думал, что все это ему не поможет.
– Тоже решил заняться богохульством? – здесь и сейчас смешливо шепчет Рамси ему в рот, чуток ерзая задом.
– Пока нет, – спокойно и разве что чуток колко отвечает Джон, продолжая поглаживать его тяжелеющий под пальцами член.
– Х-хах, погоди, погоди, – Рамси еще мокро целует его в щеку и отстраняется. – Че б ты там не собирался, а мне пиздец уже отлить надо. И лучше я это сейчас сделаю, а то у меня хер на твои руки больно живо отзывается.
– Извини, – Джон тоже слегка отсаживается назад. Он вытягивает ноги и опирается на руки позади себя. Рамси тяжело поднимается, поправив яйца, и шагает в сторону. Джон машинально отворачивает лицо, изучая пейзаж.
– Хей, Джон, – он скашивает глаза на звук, – можешь смотреть, че ты. Меня не парит начать, когда кто-то смотрит.
Рамси очевидно смеется над ним, но Джон почему-то не чувствует себя неловко. Ты видел это тысячу раз. Серьезно, почему ты отворачиваешься? Джон чуток запрокидывает голову, с пустым выражением лица глядя, как Рамси расстегивается и достает свой член, потяжелевший и такой здоровый даже в его руке. Задирает большим пальцем крайнюю плоть и переступает ногами, расслабляясь. Горячая струя бьет в снег, чуток брызгая в стороны, и Джон не знает, почему продолжает смотреть. Рамси откидывает голову, глядя в серо-белое небо, крепко сжимая член в ладони, пока последние капли не срываются с головки в подтаявший снег. Рамси стряхивает и очевидно собирается уложить член обратно, оттягивая резинку кальсон.
– Думаешь, это имеет смысл? – Джон спрашивает неожиданно даже для самого себя. Его щеки розовеют от наглости этого вопроса, но смотрит он, как и говорит, прямо и откровенно.
– Твоя правда, – Рамси согласно передумывает и поворачивается с ухмылкой, поднимая руки. Его член свисает из расстегнутой ширинки свободно, такой сочно-розовый, чуток вперед от не схлынувшего возбуждения, и на головке выступила еще капля мочи, а под так и оттянутой шкуркой видны присохшие белесые следы. Рамси еще чистый после мытья и на запах отдает только теплой кожей, слитой накануне спермой и кое-как застиранным, пропитанным потом флисом.
У Джона как-то резко пересыхает в горле; он не слишком уверен насчет того, что вдруг приходит ему в голову. Это слишком. Даже если. Но он настойчиво думает о том, что они делают, и о том, что Рамси каждый раз мастурбирует ему и может, хочет и приласкать тут и там, и поцеловать. И Джону приятно это, его тело – все еще тело, отзывчивое и так медленно, запоздало взрослеющее, – но ему не нравится быть целуемым, не нравится будто бы позволять делать с собой вещи и давать этим ложную надежду. И хотя ему все еще нечего предложить от своего сердца, он считает справедливым вернуть что-нибудь хотя бы телу. И если ему не понравится – стоит прекратить все это вовсе.
Джон пересаживается набок, опираясь на правую руку, и кладет ладонь на бедро Рамси, когда тот уже собирается сесть. Джон не думает ни о чем, когда вытягивает язык, слизывая подтекающую вниз каплю мочи. На вкус скорее сладко с мелькнувшей остротой, чем противно. Рамси ощутимо вздрагивает от неожиданности, а его член живо наливается кровью.
– Ты че делаешь, волчонок? – голос у Рамси неожиданно охриплый.
– Не знаю, – честно отвечает Джон и приоткрывает губы шире. Он осторожно забирает крупную головку в рот, подхватывая снизу языком, и Рамси инстинктивно кладет пальцы на основание члена, придерживая. Джон мягко сосет ему, слизывая и сглатывая высохшие, горькие остатки вчерашней спермы. Член почти сразу становится совсем твердым, и Рамси едва слышно вздыхает.
– Что делаешь, с-сука, – повторяет выдохом – не вопросом, – сует вторую руку под капюшон, под балаклаву, стягивая ее к шее, и зажимает в пальцах малость взмокшие волосы. Джон поднимает взгляд. Лицо у Рамси неожиданно все красное, густо залитое румянцем, и он выглядит младше своих лет. – Не смотри на меня, – даже его голос, и обыкновенно довольно мальчишеский, еще срывается в высоту, хотя жесткость из него и не уходит. – Нахрен. Перестань смотреть, – пальцы сжимаются крепче, и Джон прикрывает глаза. С невольным чмокающим звуком он забирает член в рот, ему кажется, не меньше, чем на треть, покачнувшись всем телом, чувствуя, как Рамси нервически гладит его вспотевший резко висок.
