Текст книги "Православная Гимназия им. Свт. Григория Неокесарийского"
Автор книги: Морфи
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)
Морфи
Православная Гимназия им. Свт. Григория Неокесарийского
Галине Палне, с уверенностью, что она хотела, как лучше посвящает автор эти трагические строки
Как случилось, что я перешел из простой советской школы (спецшкола номер 31, – будь она проклята, – что на улице Станиславского) в православную гимназию? На это были свои причины.
Я очень хорошо запомнил вечеринку в честь окончания первого полугодия.
Новое время только наступало, и еще никто не знал толком, как надо радоваться на вечеринке по всем правилам, так что в комнате был выключен свет, а магнитофон сделали на полную громкость, причем, хихикая, туда вставили кассету с песнями, типа "секс, секс, как это мило, секс, секс без перерыва".
Под эту музыку некоторые стали дрыгаться, изображая танец. Большая часть народа сидела за партами, которые сдвинули друг с другом и на которых стояли различные лакомства.
Помнится, я сидел рядом со всеми и пытался поддерживать болтовню. Вернее, это была даже не болтовня, а перекидывание отдельными фразами, причем у меня создалось стойкое впечатление, что они нарочно говорят на каком-то шифре, чтобы я не понял. Названия каких-то рок-групп, какие-то звезды эстрады, магазины и рестораны…
А недавно у класса случился какой-то бзик. Все накупали себе небольшие фигурки монстров с клешнями вместо рук, создавали себе из них армии и на переменах играли таким образом: выстраивали армии друг против друга и начинали яростно дуть в спины монстров. Монстры качались, сцеплялись клешнями, и чей монстр упадет – тот и проигравший.
Я с каким-то раздражением смотрел на эти бои и на хихикающих ребят, на девочек – таких милых и дружелюбных с первого по пятый класс, и ставших такими надменными и неприступными в середине этого, шестого. Чувствовалось, что мне пора уходить.
Единственное, ради чего стоило здесь остаться, – это ради черноглазой, тоненькой и смешливой Полины Барышниковой. Полина – это отдельный разговор. Полина – это моя любовь. Она пришла накануне моего ухода, но я до сих пор сожалею, что мы не подружились, и до сих пор вспоминаю эти черные глаза и черные прямые волосы, эдакой челочкой закрывавшие лоб.
Я, конечно, ей понравиться не мог. Вот, например, однажды, когда я шутя кинул в нее снежком, метко попав за шиворот, она подошла ко мне и врезала так, что я долго приходил в себя. Потом мне рассказали, что она владела какими-то восточными единоборствами. Вот и заигрывай с ними после этого!
Посреди вечеринки в комнату вошла, извиваясь под музыку, Татьяна Георгиевна, наша классная руководительница, солидная дама лет под пятьдесят. Татьяна Георгиевна была облачена в замечательную мини юбочку, какие не носили даже девчонки. Разрез на кофточке достигал пупа. Татьяна Георгиевна принесла дневники с проставленными оценками за первое полугодие, и торжественно шмякнула их в кучку ближайших пирожных.
…Но идти опять в какую-нибудь советскую школу? Благодарим покорно. Я проучился шесть с половиной классов, и с меня хватит. Больше всего меня выводили из себя уроки литературы, на которых нужно было писать сухие и пыльные опусы про Пушкина и других героев России, не отступая ни на шаг от заранее разработанных в программе и лично литераторшей правил написания подобных сочинений.
Вот, например, нужно было описать портрет Тургенева. Я решил описать этот портрет так, как видел. Проявить, так сказать, индивидуальность. Двое моих приятелей осмелились также описать этот портрет так, как видят его они, а не авторы учебников и учительница. И если получилось смешно, то чем я виноват? Невозможно описывать лицо человека всерьез!
В итоге за проявление индивидуальности я вместе с приятелями после последнего урока был отправлен прямиком к директорше.
Вначале, правда, литераторша пыталась пробудить мою совесть, для каковой цели посреди урока алгебры она ворвалась в класс вместе с разгневанной Татьяной Георгиевной, остановила урок и стала зачитывать мое произведение вслух. Однако добилась только того, что класс повалился под парты и выл на разные голоса от хохота, а учительница по алгебре колотила головой по столу и рвала на себя блузку, и была сизого цвета, и давилась от кашля. Татьяна Георгиевна тоже не выдержала и захихикала, чем и довела класс до такого состояния, что урок не смог продолжаться еще, по крайней мере, минут двадцать.
Директриса, которая руководила этой школой аж с пятидесятых годов, долго вынимала из нас душу, и дожала-таки одного. Парень зарыдал, утираясь рукавом, и подуставшая директриса с удовольствием продолжила свои истязания, прямо намекая на то, что наши дни сочтены, и пора бы нам подыскивать себе какую-нибудь другую школу. Я решил, что сопротивление бесполезно, и ушел. Приятели почему-то остались.
Да, эта моя школа была мертва. Мертва, как арестантская зона (ее прозвали "спецшкола строгого режима"). Вернее, мёртвой она стала как раз к шестому классу. Девочки, которые учились со мной с 1 класса, вдруг стали надменными, злобными и смотрели лишь на то, много у тебя денег или нет… То есть, прорывались какие-то добрые и весёлые части их души, но всё явственней становилось, что что-то с ними происходит… Будто укушенные зомби, они начинали портиться – почти незаметно, но это было страшнее всего: они сами не замечали, что портятся, изменяются… Детские наши игры и «тубзооборона» уходили… Приходила «Пицца-Хат», «Макдональдсы», «мой папа круче твоего», сигареты и пивко…
А ведь начиналось всё красиво и легко: во втором, что ли, классе, меня приняли в октябрята. Мы были в белых рубашках, в аккуратных школьных формах, а на грудь нам прицепили октябрятские звёздочки… Был май, пахло липой, солнце ласково светило в наш класс, и мы, гордые, что приобщились к чему-то новому радостно смотрели друг на друга. Мы словно подросли. А «Правила октябрят» неожиданно заставили задуматься. Когда мы вышли из школы и пошли по домам, один из нас заметил, что какой-то мальчишка ломает куст. Раньше мы бы не заметили этого, но тут вдруг ощутили непонятый позыв… Мы подошли к мальчишке, отругали его и прогнали… Сзади, из школьных дверей, выходили нарядные, в белых передничках, девочки, и солнце освещало их таким волшебным светом, что мы, мальчишки, долго стояли, втягивали в себя запах лип, смотрели на наших девочек и всё не хотели расходиться… Хотелось стоять вот так вот, и обсуждать что-то важное… Как взрослые…
Да, потом мы забыли про наши звёздочки, про «Правила октябрят», стали самим собой, шалили. Но тот день я помню очень хорошо… Новый мир открылся нам и поприветствовал…
Классная, Татьяна Гавриловна, разделили наш класс на «звёздочки». На большой красивой доске были нарисованы красные звёзды, а на их концах каждый из нас приклеил свою фотографию. Все сфотографировались в школьных костюмчиках, а я, как всегда, почему-то в полосатой кофте… Меня сурово отругали, а Татьяна Гавриловна сказала, что как раз из таких вот «безответственных мальчиков» и вырастают потом хулиганы… Я это запомнил. Она была права: я был безответственным и нахальным… Нечего было говорить всякое)))
Во главе «звёздочек», на верхушке главного луча, была фотография отличницы или отличника. Затем назначались ответственные по чему-нибудь. Одни записывались «помощниками» по домашним заданиям, другие – ещё по чему-то. Я назначался «ответственным по поливке цветов». На цветы мне было почему-то наплевать. Я вообще всегда был почему-то вне каких-либо обществ. Но зато общество с удовольствием взялось меня перевоспитывать. Боюсь, что ничего у них не вышло))
Особенно старались девочки. Они учили меня правописанию. Когда они увидели мою «Тетрадь по мотиматики», они начали меня грубо учить русскому языку – просто как только раздавался звонок, девочки из моей звёздочки и будущие, наверное, училки из других «звёздочек» бежали к моей парте и заставляли писать различные слова согласно законам правописания. Как сейчас помню – я, зажатый между плотненькими девочками, между их коленками и локтями, их жаркое дыхание сзади и постоянное «Нет! Напиши, пожалуйста, ещё раз!». Чтобы сходить в туалет, приходилось идти на прорыв: как танк, я взламывал сплошную стену из девчонок и бежал в туалет, где сидел до конца перемены.))
Здорово тогда было: мы любили нашу Татьяну Гавриловну. Её солидный властный голос, её артистическая манера рассказывать различные истории про Великую Отечественную, про штурм Зимнего дворца… Когда потом мы ушли от неё и на каждый предмет стали ходить по кабинетам, будто наш детский мир ушёл… Помнится, отчаянье охватило меня, когда нам в библиотеке в пятом классе выдали «Алгебру». Почему-то я почувствовал себя невероятно старым! И ведь недавно ещё мы получили наши звёздочки, ходили в школьных костюмах, в сменке, проводили какие-то весёлые утренники и рассказывали нашим папам-мама стихи, а тут вдруг бац – и «Алгебра»(((
Господи, как же всё это быстро произошло!!!
Все резко переменились.
Вместо Татьяны Гавриловны появилась эта дура, Татьяна Георгиевна. Злая, с выкрашенными в белый цвет волосами, с резким визгливым голосом… Все замечали, что любила она лишь обеспеченных детишек, которые получали почему-то сплошь пятёрки, а остальные стали хроническими двоечниками…
Девочки… Такие милые… Добрые… Смешливые… Любящие подурачиться… Посмеяться… Всё. Они словно растворялись, словно поверх их детского тела сверху возникал щетинистый колючий панцирь…
Мальчишки… Они говорили о деньгах, они хвастались, чей папа круче… потом идиотские роботы эти, которым надо было дуть в спины…
Я чувствовал, что нужно искать что-то другое… Начать жить по-новому.
Мне захотелось чего-то христианского-православного. Я к тому времени много прочел книг о православии, и решил, что стоит поучиться в школе с таким вот православным уклоном. Да-с, я захотел учиться в нормальной школе с православными нравственными порядками и православными нравственными школьниками.
А вдруг? – думал я.
А вдруг я вновь найду школу, которая была до 6 класса?!
Такую, чтобы все были добрыми, и чтобы запах лип………………
…Я дрался по десять раз на дню. Участвовал в совместных потасовках всего класса, когда каждый дрался за себя против всех, отбиваясь всем, начиная от портфеля и кончая стульями. Дрался за каждую оценку, как опытный боец зазубривая целые главы из английских учебников, чудовищные формулы из тригонометрии и французские стихотворения. На английском у меня списывало пол группы, а на французском, чтобы миновать контрольную, группа умоляла меня читать стихотворение медленно, изо всех сил не торопясь, а потом – еще какое-нибудь стихотворение, – "спасай нас!", – чтобы затянуть время.
Мне все это надоело. Мне стало трудно драться каждый день за существование и за никому не нужные оценки, остерегаться Татьяны Георгиевны и завуча, как огня. Мне хотелось отдохнуть и учиться спокойно, не торопясь, вдумчиво. Я хотел, чтобы вокруг были спокойные ребята, заботливые, уважающие учителя, а не такие, которые смотрели на каждого ученика как на гидру. И главное – спокойная атмосфера. Многовато требований, но стоило поискать.
И такая школа нашлась.
Это была только что открывшаяся православная гимназия "им. Святителя Григория Неокесарийского". Платная, правда, но что не сделаешь для!
В моем дневнике выражены все мои ожидания, страдания и отчаянье.
1992 год
Январь
26 января, четверг
Сегодня в первый раз пошел в эту самую православную гимназию. Надо честно признаться: я недостоин этой гимназии. Из нашей спецшколы строгого режима – да сюда! Ужас! Я уже забыл, чем христиане отличаются от не христиан.
Храм Григория Неокесарийского создает приятное впечатление. Больше всего похож на царские древнерусские палаты. Везде кирпичные узоры, каменные цветы, маленькие колонны, кресты и белые наличники.
Вокруг церкви ходили в великом множестве странно одетые пацаны и девчонки. Возможно, я не прав, но кто в наше бурное время ходит таким образом? Девочки – с косичками и в платочках, парни – судя по всему в сшитых вместе мешках.
Проникнув через дыру в заборе (калитка оказалась на замке), я оказался во дворике, в котором стоял двухэтажный корявый домишко. Вероятно, раньше в нём жили служители церкви, или священники, а может и дворники.
По дороге выяснил, что идущие впереди меня две девочки учатся в одном со мной классе, а домишко этот является школой.
Класс – на втором этаже, под крышей. Туда ведет скрипящая лестница с толстыми перилами и без некоторых ступенек. Воздух в школе пропах запахами кухни – какой-то кашей и кислыми щами. Это очень странный запах. Он волнует и навевает какие-то грустные воспоминания, не знаю, правда, о чём… Создаёт ощущение уюта и делает эту, с позволения сказать, школу не знаю… прямо домом каким-то. Но это ж не дом, а школа, поэтому ощущения, что это второй дом и отчуждение меня от этой школы вызывают нервные чувства… Класс размером с туалет в моей старой школе. Примерно десять кв. метров. Прямо при входе стояла огромная черная доска, вся в потеках мела. Окошечки с видом на церковный двор – эдакий занесённый сугробами пустырёк с чахлыми скелетообразными деревцами. Ещё видна улочка за нашей школой-домишком. По ней изредка с тихим, умиротворяющим шорохом шин проезжают автомобили и цокают каблуками прохожие. Десять парт в два ряда примыкают практически друг к другу.
Я снял куртку, нацепил ее на крюк и попытался сесть за какую-то парту, но девочки, уже смирно сидящие за партами, закричали, что мне надо подождать, пока не придут остальные, а то "будет нехорошо", – сказала одна из них (черненькая, Настя). Я спросил, где же другие, и что значит "будет нехорошо". Вторая девочка (шатеночка, Оля) с готовностью сообщила, что остальные – на службе, а «нехорошо» – это если я, допустим, займу место Терминатора.
– На какой службе? Кто такой Терминатор?? – спросил я с ужасом, но тут толстенная разбитая дверь с треском распахнулась, ударила меня по руке, и в комнату влез спутанный клубок из десяти человек. Все они вбегали в класс, смеялись, кричали, толкались, сдирали свои куртки, шапки и шарфы и продирались к себе на места. Я стоял каким-то призраком посреди класса. Наконец все расселись, умолкли и дико вызверились на меня.
– Хэллоу, – сказал я вежливо.
Гул пробежал по классу.
Следом за школярами вошла высокая скуластая женщина с острыми зелеными глазами и пучком волос сзади. Лицо у нее было вытянутое, и какое-то лошадиное. Она оказалась "классной дамой", какие были в царских гимназиях. Как я понял, в ее обязанности входило смотреть за порядком.
– Между прочим, Григорий, – сказала она, – вы должны учесть, что перед занятиями вы обязаны посещать чтения Евангелия в храме.
«ВЫ»!!! Это уже ни в какие ворота – обращаться к 12-летним на «вы». Меня это покоробило сильно.
Посадили как раз за толстяком с маленькими глазками. Его кличка – Толстый, правда, он сразу всем делает комплименты, заявляя, что «толстый» – у тебя в штанах! Смешно.
27 января, пятница
Вся школа пропитана запахом (жареная рыба) из столовой, которую они называют «трапезная». Сегодня же в трапезной повариха чего-то не рассчитала и высыпала на меня тарелку салата. Во время еды кто-нибудь стоит над душой и читает вслух жития святых.
Может быть, это правильно, не невозможно хлебать суп и есть котлету, в пол уха слушая описания истязаний какого-нибудь святого.
28 января, суббота
Пытаюсь осмыслить происходящее. Гимназия в целом ничего, но какая-то всё-таки странная в ней атмосфера: будто в исправительном доме. Или даже в детском доме. Детский дом – вот что это такое.
30 января, понедельник
Мрачно вышел из метро и мрачно поплелся в гимназию. Главное – они верующие. То есть, что я хочу сказать? Я хочу сказать только одно: верующие – значит нравственные. Ведь так? Никто не ангел!
Узнал из перебранок одноклассников, как зовут некоторых самых выдающихся деятелей класса. На первой парте – Антон (Толстый) Малевский. Есть также Генка Барбузов (крепкий пацан с черными бровями и смеющимися глазами), Петька Чаинов (жутко наглый и нахальный недоросток. Встречал в храме у моего дома. Кажется, он там в алтарниках) и Ярослав. И еще какие-то. Главная шишка – Терминатор. Стриженый ежиком пацан, производящий жуткое впечатление – глаза у него мертвые и выпуклые. Когда разговаривает – смотрит не на собеседника, а куда-то вбок. Если одевает черные очки – действительно похож на какого-то бандита.
Девочки скрыты под платочками и под ватниками, так что увидеть их лица – сложная задача.
31 января, вторник
Урок старославянского – самый тихий и размеренный урок в классе. Благообразный старичок-дьякон раздает всем по партам «Псалтирь» и наступает тишина, в которой медленно читаются загадочные старославянские слова. Со стороны – так прямо урок в бурсе. Склоненные над книгой головки в платочках и головы пацанов, мягко поправляющий учеников старичок-дьякон, а за окнами серый день и мягкий шелест машин.
Февраль
7 февраля, вторник
Что можно сказать про уроки в целом? Очень милая обстановка. Учителя очень странные. Внимательны и постоянно готовы помочь. Я всю жизнь ненавидел учителей. Сколько я себя и своих учителей помню – каждый дрался за себя. Учитель за себя, и я за себя. Никакого нормального диалога. Всегда думал, что так и положено. Но тут впервые остро пожалел учителей. Так они старались быть вежливыми и обходительными! Взять хотя бы Александра Степановича – нашего математика. У него кожаная куртка, веселые добрые глаза и борода в пол лица, впрочем, подстриженная и никакой пищи в бороде не заметил, хотя Терминатор и шипел на весь класс, что видит кусок яйца. Так вот, этот математик сто раз объясняет одно и то же, и становится понятно! Удивительно: учитель – и объясняет свой урок!
8 февраля, среда
Урок английского ведёт почему-то постоянно испуганный учитель. Он весь какой-то дёрганый и нервный, даже смотреть на него больно. Увидев меня, он страшно испугался и долго выяснял, кто я такой и что делаю в его классе. Я спросил, где девушка, которая вела урок в прошлый раз. Учитель чуть не плача сказал, что просто приболел, и она его заменяла. «Ну вот что теперь делать?!», – спросил сам себя учитель. – «Я ведь даже не знаю, насколько вы хорошо знаете английский и теперь я даже не знаю, что предпринять». После пятиминутного судорожного размышления, он приказал Ярославу, – послушному скромному мальчику с сурово насупленными бровями, проверить мои знания. Нас отсадили на последнюю парту и там я показал, что знаю и объяснил Ярославу, что он не знает. Ярослав обратился к учителю за подмогой, и за оставшуюся часть урока я, к своему удивлению, несколько раз посадил обоих в лужу. Учитель сказал «с ума сойти» – и выбежал из класса. С ума сойти! Да мы эту ерунду в третьем классе проходили в своей спец школе.
9 февраля, четверг
Во время еды в трапезной читали, как мучили какого-то великого святого. Мучения состояли в том, что этого святого связали, подвесили над костром и потихоньку поджаривали. Запомнил некоторые интересные детали: «И спросили его окаянные мучители – «скажи, Елпедифор, и скажи прямо – будешь ли поклоняться нашим богам? Но Елпедифор сказал: «Только Богу своему поклоняюсь и вами гнушаюсь!». Тогда мучители воткнули в его тело 83 стальные спицы, а двое других принялись пилить его ноги деревянной пилой. Но Елпедифор лишь громко славословил Бога. Тогда император приказал влить в его тайные пазухи (не знаю, что именно имеется в виду, но судя по ржачу и хихиканьям, имеется в виду попа! И туда мучители вливали разные жидкости!! Круто)) селитру, смешенную с серой и камнями, и подвесить его за рёбра за стальные крюки, но Елпедифор не возроптал, но стал славословить Бога ещё громче. Тогда мучители стали палить святого огнём так, что кожа его съёжилась, и кровь, жир и мясо потекло из его уд…». В общем, жареная рыба мне показалась не вкусной. Пришлось встать из-за стола голодным.
10 февраля, пятница
Шёл из церкви в гимназию и на пороге гимназии встретил очень милую старушку, которая что-то такое делает в школьной канцелярии. Старушка всегда как-то утешала получившего двойку, подолгу разговаривала с девочками об их житье-бытье, дарила шоколадку имениннику. Сейчас старушка шла навстречу, робко улыбалась, а нижняя губа у неё лежала где-то на подбородке. Я с испугом спросил, в чём дело. Поддерживая губу руками, старушка рассказала, что её на выходе сбила толпа «мальчиков», торопящихся, по всей видимости, домой, и ей каким-то образом наступили на губу. Старушка тихо улыбнулась и указала на губу для ясности. Кажется, там даже просматривался отпечаток ботинка.
14 февраля, вторник
Самый интересный урок – иконопись. Идет сразу за старославянским. Ведет его добрая учительница – реставратор. Она ведет его так интересно и так спокойно, и так увлеченно, что все слушают с интересом. А начинает она всякий раз с того, что раздает по партам мелкие камушки, которые надо растереть. Затем порошок смешивается с жидкостью во флакончике и получается краска, который и пишутся иконы.
Пока мы растираем краски, учительница рассказывает нам об истории иконописи, в частности – биографии А. Рублева и других известных художников.
Слушать про все это страшно интересно, и было бы еще интереснее, если бы Терминатор и его сосед Малевский весь урок не возились с презервативами, натягивая их на ножки стульев, страшно шумя и обращая на себя внимание класса. На старославянском, как всегда, тишина и медленное чтение.
Почему в таких гимназиях терпят подобных Терминаторов? Была бы моя власть, я бы вышиб этого Терминатора сразу же. И Малевских тоже. И Барбузова за компанию. И этого Чаинова. И набрал бы полный класс таких тихонь, как Дима, да еще девочек в придачу. Но вдруг пришли бы новые Терминаторы и Малевские? Как тут их отличишь?
20 февраля, понедельник
Вообще, кроме этой гимназии, писать больше не о чем. Все вокруг слишком заняты насущными проблемами. Экономика, политика, постоянные разговоры о ценах. Все раздражены сверх всякой меры, и хоть бы раз на улице встретить улыбку! Только колючий взгляд и тухлые глаза. А какие люди ходили после путча 1991! Улыбки, радость без конца, ликование и всеобщее ожидание счастья. Чтобы оно взяло и свалилось – всем на голову. Даром.
22 февраля, среда
Не успел войти в храм, как столкнулся нос к носу с директрисой, Галиной Павловной. Это не женщина, а бронетранспортёр. Голос – как рыканье дракона. Комплекция и рост – как у Эйфелевой башни. Галина Пална загнала в угол Петьку Чаинова, Терминатора и Барбузова и яростно на них шипела. Приятно было слушать. Она сделала им внушительный выговор за систематические прогулы занятий, за возню с презервативами, за матершинничество и за непосещаемость Житий святых.
Терминатор слушал её, криво улыбаясь и смотря на Чаинова. Галина Пална десять раз, скорее из любопытства, приказывала смотреть ей в глаза, но он мертвенно взглядывал ей в зрачки и снова отворачивался. «Господи помилуй», – непроизвольно каждый раз при этом бормотала Галина Пална. Послушав как распекают этих дураков, я попытался проскочить незамеченным, но тут она увидела и меня, и раскатала на все корки, шипя, что, мол, я тоже не посещаю Житий. Я сказал, что очень даже посещаю, но Генка с Терминатором сказали хором, что ничего подобного, причём самих-то я видел последний раз в начале февраля, а ведь не сказал Галине Палне!
23 февраля, четверг
Сегодня Галина Павловна вторглась в класс, накричала на Толстого, который наезжал на тихого Диму, и объявила, что будет читать нам лекцию о церковном хоре. Чаинов тащил за ней следом тяжелый магнитофон и кассету.
После вступительной части своей лекции, Галина Пална включила магнитофон с пением. Тишина стояла полная. Вот что значит просвещать молодежь, и вот что значит православная гимназия! Помнится, в спецшколе самая нормальная учительница по литературе (Елена Михайловна), ведшая этот предмет до наглой литераторши, тоже поставила церковное пение на магнитофоне. Из тридцати человек согласилось слушать восемь. А здесь – хочешь, не хочешь, а слушать будешь! Только так людей можно заставить быть нравственными.
Конечно, через двадцать минут Терминатор и Генка захихикали, уткнувшись в парты, однако обоим приказано явиться завтра с родителями.
24 февраля, пятница
Наш класс и некоторые учащиеся на нашем же этаже пятиклассники на всех переменах стояли около кабинета Галина Палны (впритык к нашему классу) и слушали, как распекают Терминатора и Генку Барбузова. Говорили, в основном, сама Галина Пална, и родители этих отпетых двоечников: мама Терминатора и мама Генки. Мама Терминатора, как мы видели в щель, оказалась скромной, богобоязненной женщиной, с робким взглядом и добрым лицом. И как у таких богомолок рождаются Терминаторы?
Мама Гены Барбузова (говорят, что врач-хирург) – несколько более строгая женщина, высокого роста и с пристальным взглядом. И Генка и Терминатор бубнят чего-то непонятное. Терминатор бубнит "А чё?", "Ну и чё?", "А я-то чё?". Кажется, он и говорить-то нормально не умеет. Генка: "Сидим, никого не трогаем…", "Что я сделал-то?", "Да, блин, подумаешь…".
* * *
Ничего не могу с собой поделать – сижу и вспоминаю старую школу.
И вроде гадкая, учителя – уроды, ученики – дебилы, но когда я туда пришёл в первый класс, всё было по-другому.
Я поступил туда в 1987 году.
Помнится, перед этим в качестве приёмных экзаменов вызвали к директрисе, и спросили, кто такой Станиславский. Откуда мне, семилетнему, было знать, кто это такой? И даже то, что рядом, почти впритык, стоял театр, который он основал, мне ничего не говорил.
Ещё помню, как, придя после первого дня домой, судорожно рыдал… Я рыдал и до того дня. Это было воскресенье, я помню это точно. Был вечер, и меня утешали дедушка, бабушка, мама и папа. А на окнах – зелёные тяжёлые шторы, а за окном была ночь. Я чувствовал, что начинается что-то новое, что-то жуткое. Только сейчас понимаю, что так оно и было – дедушка умер в тот же год, а школа потихоньку заменяла дом. Родители…… Как-то стали отдаляться… временно, но будто на миг я увидел стену…
Плачу, блин……
Но помню тот вечер – я так же плакал (( Не знаю, почему… Это как ножом палец порезал на даче…… Так же было больно…… В школе – злой мир. Другой какой-то. Новые правила, которые надо соблюдать, иначе вообще убьют… Это помнится, когда на вторую неделю занятий во время большой перемены я пошёл в туалет. А он оказался женский. Откуда мне было знать, что это – чуть ли не смерть, когда заходишь не туда, куда нужно? Мы с сестрой тогда ещё в одной ванне купались… А тут – такое! Стою, писаю, а девчонки собрались, кажется, со всей школы, все страшно ржали, как лошади, теснились у меня за спиной и почему-то смотрели на пипу. Это было просто жутко…
27 февраля, понедельник
Обратил внимание, что на улицах всё больше появляется торговцев. Торгуют всем. В два ряда стоят около входа в метро и на выходах. Подземные переходы забиты людьми и их товарами. И все шумят, кричат, любовно наглаживают свой товар на лотках. И торгуют они всем-всем-всем: одеждой, косметикой, нижним дамским бельём, ручками, книжками, жвачкой, ботинками, губной помадой, цветами, шоколадом, линейками и чулками. Вот! А говорили, что мол народ с голоду погибать начнёт от реформ. Торгуют ведь? И, судя по всему, успешно торгуют!
Пытались мне всучить комплект дамского белья («берёшь два комплекта, получаешь губную помаду в подарок!»). Кажется, я в этой гимназии быстро одичал: оброс, то есть. Завтра заставлю мамочку меня вновь подстричь, а то неудобно.
28 февраля, вторник
Литература (она же «словесность»). Малевский (Толстый) отвечает у доски. Татьяна Михална, литераторша, ласковым тоном поправляет ученика. Вся эта идиллия разрушена после того, как дверь неожиданно распахнулась и на пороге возник Ванька Пушкин из параллельного класса (по слухам – потомок Александра Сергеевича Пушкина, унаследовавшего от своего великого предка лишь буйный нрав). Со словами «извините», он изо всех сил пнул Малевского по заднице и исчез. Всем было ужасно неудобно, а Толстый храбро даже бросился вдогонку, но, конечно, никого не догнал и обиженно сопел.
