Текст книги "Улыбка темноты (СИ)"

Проснулся он от ощущения чужого дыхания у себя на затылке. Даже не на затылке, а у самого основания черепа, на кромке роста волос. Чужое, тяжелое, рваное дыхание. Гарри напрягся, вспоминая – и в конце концов вспомнил: вчерашний день, собственную смерть, победу над Волдемортом и дурацкий побег в недра сгоревшей Выручай-комнаты. И человека, пришедшего из тьмы. Теперь стало ясно, почему ноги и особенно коленки за ночь успели замерзнуть до хрустко-льдистого состояния, а телу было хорошо и уютно: во сне незнакомец обнял его левой рукой за плечо, прижавшись вплотную в поисках ускользающего тепла, и теперь сонно дышал в шею, находясь в плену каких-то недобрых снов.

«Нет, – почти неслышно пробормотал он несколько раз. – Нет, нет, нет. Пожалуйста, нет!» Будь расстояние между ними чуть побольше, Гарри бы и не услышал. Но расстояние было минимальным. Даже для шепота.

Ощущение оказалось до крайности странным: с одной стороны, человека явно мучили кошмары, и его следовало немедленно разбудить. С другой… Гарри еще ни разу не просыпался с кем-то в одной постели. Разумеется, не известно: можно ли считать постелью холодный и жесткий каменный пол. Но – тем не менее… Он всегда надеялся, что когда-нибудь – если удастся выжить – будет иметь законное право просыпаться в одной постели с Джинни. А пока… Война совершенно не располагала к романтике. Только глупое восемнадцатилетнее тело отказывалось это признать: от тепла чужой руки, жестко стискивающей плечо, от чужих волос, щекочущих щеку, от чужого дыхания на затылке… нет, у основания черепа по телу бежали мурашки, в паху стремительно тяжелело, хотелось выгнуться и застонать в голос. И потереться хоть обо что-нибудь, толкнуться хоть в чужое колено, хоть в собственный кулак.

– Нет… – снова прошептал незнакомец. – Нет…

Гарри вздрогнул, точно от порции ледяного «Агуаменти» на яйца. Просыпаться утром со стояком было привычно и… нормально. Кончить просто от того, что тебе в шею жарко дышит незнакомец… Особенно, когда тот открытым текстом говорит: «Нет», – и неважно, к чему это «нет» относится. Партнер согласия на поттеровские сексуальные фантазии не давал. Гарри тихо хмыкнул. Надо же, куда занесло! «Партнер»… Еще один рваный выдох в шею, от чего короткие волоски по всему телу встали дыбом. Нашлась, что называется, тайная эрогенная зона! Очень вовремя.

– Нет! Только не он!

Это уже тянуло на полноценный кошмар. Гарри был слишком близко знаком с полноценными кошмарами, чтобы продолжать молча предаваться своим тайным терзаниям. Стараясь не напугать спящего, он слегка развернулся в цепких объятиях и тихо шепнул туда, где, предположительно, должно было находиться чужое ухо:

– Эй!

Человек замер, но его дыхание было по-прежнему неровным. Сон не желал отпускать того, кто попал в его власть.

– Эй, – повторил Гарри чуть погромче. – Это только сон. Слышите?

– Слышу, – буркнули в ответ. – Я не глухой. И незачем так орать. А вы кто?

Наверное, вопрос был бы более уместен, если бы сильная рука вопрошающего до сих пор не вжимала Поттера изо всех сил в жесткую грудную клетку. Гарри улыбнулся.

– А я все еще Гарри. Гарри Поттер. Помните?

Руки разжались и даже слегка оттолкнули, словно внезапно обнаружив в объекте нечто невыразимо мерзкое. Неожиданно для себя отпущенный на свободу Гарри ощутил пронзительный приступ одиночества. Хотя, казалось бы, с чего вдруг?

– Врете, – устало донеслось из темноты. – Гарри Поттер умер, я знаю.

– А я и умер, – согласился Гарри. – А потом немножечко воскрес. И… – он замялся, все еще не зная, насколько, несмотря на вставший член, может доверять незнакомцу.

– И? – это должно было выйти ехидно. Похоже, планировалось именно так. А вышло, словно таинственный собеседник Поттера на мгновение подавился собственным сердцем.

Интонация решила дело.

– И убил Волдеморта.

А вот это уже нельзя было перепутать ни с чем другим: вздох облегчения. Такой глубокий и сильный, что Гарри почувствовал его даже на расстоянии. И подумал, как это все должно было бы ощущаться шеей. В том самом месте.

Тишина висела между ними, потрескивая, как непроизнесенное, но осознанное заклятие. Гарри сглотнул.

– Вы вспомнили, да? – решился спросить он наконец. – Ну… Кто вы.

– Нет, – ответил незнакомец, и Гарри почудилось в коротком слове слишком много всего: отчаяние, безнадежность, злоба. А потом, совсем тихо, прошелестело: – Но я вспомнил тебя.

Гарри схватили, так, что он не успел даже дернуться, притянули, прижали к груди. Отчетливо хрупнула какая-то из многочисленных составляющих скелета. А потом выдохнули именно туда, куда и хотелось – в выступающий шейный позвонок:

– Это ты. Ты жив.

Гарри, определенно, был жив, а некоторые детали его организма ощущали себя даже живее иных-прочих. Гарри застонал, стараясь прижаться шеей к находящимся где-то совсем поблизости губам. Темнота странным образом срывала все тормоза, сминала все запреты и условности, отпускала на свободу то, что старательно скрывалось при свете дня. Тело хотело жить, тело хотело тепла и чего-то еще, о чем победитель Волдеморта, по правде сказать, имел весьма смутное представление. Но он надеялся, что темнота подскажет. Темнота – и тот, кто пришел из темноты.

Прохладные губы прижались к шее, как будто спрашивая: «Можно?» И влажное касание языка – совсем чуть-чуть, чтобы обозначить границы дозволенного или их отсутствие. Зубы довольно жестко прихватили мочку уха, заставив прогнуться и задрожать всем телом.

– Еще раз так сделаешь, и я кончу, – честно предупредил Гарри, одновременно и желая, и не желая, чтобы его слова были услышаны.

– Живой, – ухмыльнулись сзади, а рука незнакомца как бы невзначай прошлась по поттеровскому животу к напряженному бугру на брюках. – Черт бы тебя подрал, Поттер!

– Ничего не знаю про черта, – ответил Гарри, толкаясь в подставленную ладонь и чувствуя, что к его собственному заду прижимается такой же, как у него, возбужденный член, – но надеюсь, ты сделаешь это не хуже.

– Заткнись, – выдох был почти отчаянным, а сильные пальцы сначала сжали настырную плоть, а потом принялись бороться с маггловской застежкой-молнией, как говорится, «с переменным результатом».

– Пусти, я сам, – Гарри нетерпеливо рванул язычок, избавляясь от штанов и белья, и выдохнул глубокий, протяжный стон, когда наконец-то горячий напряженный член сжала чужая подрагивающая рука. Может быть, Гарри ничего не понимал в сексе, но надо быть полным идиотом, чтобы не понять: обнимающий его мужчина тоже едва сдерживается.

Это напоминало сон: темнота, тишина, нарушаемая только сдвоенным хриплым дыханием и стонами, невидимые пальцы, жестко и умело проходящие по всей длине готового вот-вот лопнуть ствола – вверх-вниз, вверх-вниз. На третьем «вверх» Гарри не выдержал: сорвался в короткий оглушительный оргазм, заливая спермой чужую горячую руку, ощущая, как с силой толкается в его все еще прикрытый мантией зад член незнакомца, и уловил краем ускользающего сознания отчаянный выдох сквозь зубы, похожий на рычание.

– Черт! – сказал наконец Гарри, когда волна схлынула, оставив после себя блаженное ощущение легкой слабости и холодящее кожу живота присутствие остывающей спермы. Даже в то время, когда его на летние каникулы отдавали в полную власть Дурслей, запрещая колдовать, тоска по магии не была такой сильной. Последовательно хотелось: «Люмос», «Экскуро» и в туалет. И пожрать. После секса, даже в такой упрощенной форме, всегда почему-то хотелось жрать. А учитывая вчерашние подвиги…

– Вот именно, черт, – хмыкнули сзади. – Не знаю, как тебе, а мне срочно нужно посетить уборную.

Гарри стало смешно. Надо же! «Уборную!» Любой из его знакомых сказал бы: «Мне нужно отлить», или: «Поссать бы!», или… Да много чего еще. Но вот это «уборная»!.. Напрашивался неутешительный вывод: его случайный любовник был старше самого Поттера на целую жизнь. Любопытство тотчас же вцепилось в душу, точно разъяренная гарпия. «Ты не хочешь этого знать», – твердо сказал себе Гарри. «Хочу!» – завопило любопытство. Увидеть – и ничего больше. Просто увидеть…

Гарри попытался при помощи магии вызвать хоть какое-нибудь подобие огонька, но у него снова ничего не вышло.

– Боюсь, уборной здесь для нас не предусмотрено, – стараясь говорить как можно спокойнее, заметил он. – Придется идти за горизонт.

Выражение «идти за горизонт» возникло, когда они бегали с Роном и Гермионой по лесам и пустошам, скрываясь от егерей. Порой в округе не было ни единого кустика, а тратить каждый раз силы на отвлекающие чары откровенно не хотелось. Приходилось просто смотреть в другую сторону.

– А где у нас здесь горизонт? – поинтересовались сзади, и Гарри почувствовал, как спину, привыкшую согреваться в тепле чужого тела, обдало каменным холодом: тот, другой, сел, затем встал, нерешительно переступил с ноги на ногу, видимо, пытаясь различить хоть что-то сквозь непроглядную завесу тьмы и заодно разминая уставшие мышцы. И поправляя одежду. От этой мысли Гарри почувствовал, как щеки заливает волна жара. Ему только что качественно отдрочил незнакомец, который к тому же сам кончил, вжимаясь в поттеровскую задницу. Век живи – век учись, да? Это тебе не Темных Лордов убивать, Поттер! Ах, да! «Горизонт»!

– Держись стенки, – посоветовал он, садясь и от души потягиваясь всем телом. – По крайней мере, не заблудишься.

– Логично, – согласились с ним, и осторожные шаги зашелестели прочь, становясь все тише. Затем послышалось отдаленное журчание. Вот вам и вся уборная!

Гарри встал, протер живот полой мантии, застегнул джинсы, покрутил затекшей шеей. При воспоминании о том, как по ней скользили чужие губы, тело снова вспыхнуло целой радугой колючих искр, а член заинтересованно дернулся.

«Поттер, ты маньяк!» – устало сказал себе Гарри. Он не собирался просить о продолжении. Он и не рассчитывал ни на какое продолжение. Нет, вовсе нет! Ему хватило и одного раза. Правда, его член был с ним категорически не согласен.

Кажется, Гарри слишком сильно погрузился во внутренний спор, потому что возвращение человека из тьмы застало его врасплох. По волосам прошлась ласкающая ладонь.

– Это ты! – шепнула сгустившаяся тьма. Сердце исполнило несколько кульбитов. Холодные пальцы легко очертили линию скулы и замерли на губах, точно лаская.

– Прошу прощения, – неловко сказал Гарри прямо в чужие шершавые подушечки, – но я сейчас лопну.

– Проза жизни, – то ли согласился, то ли хихикнул его невидимый любовник. – Беги. Только не потеряйся.

Гарри считал шаги: «Десять, двенадцать, пятнадцать, двадцать, тридцать». Судя по запаху, горизонт располагался именно здесь. Идти дальше не имело смысла. Облегчившись, Гарри пошел назад. Медленно, очень медленно. «Тридцать, двадцать девять, двадцать восемь…» Требовалось подумать. Темнота не спешила рассеиваться. У них не имелось ни еды, ни питья, ни теплой одежды. Их никто не станет искать, а если и станет, то не найдет. «Двадцать один, двадцать, девятнадцать…» Считать задом наперед было неудобно, но почему-то казалось единственно правильным: точно сматываешь длинную нить путеводного клубка. Лабиринт, в котором ждет собственный Минотавр. Гарри фыркнул. Эк его занесло! Такими темпами он и сам скоро начнет говорить «уборная». Минотавр… Что если… Что если этот Минотавр сейчас предложит… Мысли путались. Очень сложно, оказывается, произнести простое слово «трахнуться», если оно относится к тебе самому. И… к другому мужчине.

«Гарри, ты собираешься трахнуться с другим мужчиной? – произнесло подсознание почему-то самым строгим голосом Гермионы. – С совершенно посторонним мужчиной?»

«Как будто было бы лучше, если бы я собирался подставить свой зад знакомому мужчине! – мрачно подумал Гарри. – Малфою, скажем. Или Снейпу. Что за бред! Малфой и сам кому хочешь подставит зад. А Снейп… Снейп, похоже, всю жизнь любил мою мать. И он, кстати, умер».

Мысли о Снейпе, который совсем недавно умирал с разорванным горлом на полу Визжащей хижины, предсказуемо сдернули легкий флер возбуждения, точно старое покрывало. Снова повеяло смертью. Чужой и своей собственной. Некрасивый аромат: кровь, пепел и свежая земля. Здорово выглядит только на героических картинах. Почему-то представился огромный черный квадрат и надпись на золотой табличке: «Смерть победителя Волдеморта Гарри Поттера и его неизвестного любовника в вечной тьме сгоревшей Выручай-комнаты». Художник бешено обогатится. Авангард!

«Я не хочу умирать, – подумал Гарри. – Не теперь. Не так глупо».

И тихонько сказал:

– Эй!

– Я здесь, – ответили совсем близко.

Видимо, за грустными мыслями Поттер сбился, считая шаги. Он скользил рукой по камню, пока не наткнулся на жесткую материю чужой мантии: человек стоял, прислонившись плечами к стене. Гарри подошел почти вплотную и встал, остро ощущая локтем чужое присутствие рядом.

– И что дальше? – осторожно спросил хриплый голос.

– Ничего, – просто ответил Гарри. – Ждать чуда. Ты веришь в чудеса?

– Нет, – усмехнулись из тьмы. – Не слишком.

– И я, – ответил Гарри. – Скорее всего, мы умрем.

– Может, и так.

Гарри набрал в грудь побольше воздуха и выдохнул:

– Я не хочу умирать девственником!

– Что? – озадаченно переспросил его невидимый собеседник.

– Не хочу подохнуть чертовым девственником.

– Предлагаешь мне озаботиться этой твоей проблемой? – ехидство в тихом шепоте можно было сцеживать на манер змеиного яда и разливать по фиалам.

– Ты видишь здесь кого-то, кто может решить эту проблему вместо тебя? – Гарри почувствовал злость. Ситуация выглядела феерически-идиотской.

– Я вообще никого не вижу. Даже глупого мальчишку, который только что предложил мне свою девственную задницу.

– Сделаем вид, что мы просто закрыли глаза, – сказал Гарри и потянулся к тому месту, где по его ощущениям должен был находиться чужой рот. Задница задницей, а душа требовала поцелуев.

Сначала губы скользнули по волосам, потом по мочке уха, потом зацепили, кажется, нос, потом… Гарри сгребли в охапку и притиснули к холодной стене. Первый поцелуй вышел коротким и несколько… односторонним: Гарри даже не успел разжать губ.

– Мерлин, что я делаю? – почему-то вслух удивился сам себе его партнер, потом, вздохнув, добавил: – А впрочем… Гори оно все!

Второй поцелуй вышел неожиданно правильным: глубоким, нежным и страстным. Никакого намека на мягкие женские губы и привкус помады. Колючая щетина оцарапала кожу вокруг рта. Гарри подозревал, что и сам ощущается приблизительно так же. И это было совсем не важно. Важен был поцелуй. Сильно, почти яростно и в то же время настолько… Слова уплывали из головы вместе с сознанием, губы словно жили своей собственной жизнью, а язык и вовсе творил что-то непредставимое. В какой-то момент Гарри поймал себя на том, что вылизывает чужое нёбо и тихо стонет от страсти. А может, и вовсе не тихо?.. Во всяком случае, к его разгоряченному паху милосердно прижалось жесткое бедро, давая возможность от души потереться, вдавиться и снова застонать от нахлынувшего возбуждения.

«Нужно просто закрыть глаза…» – всплывает откуда-то из глубины.

Это оказывается неожиданно правильно: закрыть глаза и представить, что все совсем по-другому. Что тот, кого ты целуешь – не просто случайный незнакомец, одержимый, как и ты, жаждой тепла. Что ваши губы встречаются, чтобы передать друг другу некое тайное послание из самой глубины сердца. Что руки, скользящие по телу, удержат во время любой бури и отведут любую боль.

«Я не буду трахаться, – внезапно решает для себя Гарри. – Я буду заниматься любовью. Хотя бы один раз в жизни. Люди мы или кто?»

Люди – не люди… Решение дается на диво легко. Стоит только мысленно закрыть глаза. (Наяву их глаза давным-давно закрыты, но это не играет никакой роли.)

Гарри обводит языком чужие губы, и почему-то ему кажется, что они улыбаются в ответ. Впрочем, Поттер всегда славился богатым воображением. «Если надо, я сыграю за двоих…» Или не придется? На затылок привычно ложится чужая рука, оберегая запрокинутую назад поттеровскую голову от нечаянного соприкосновения с каменной стеной. (Пару мгновений назад такие тонкости никого из присутствующих не волновали.) Мир, который под сомкнутыми веками – это ведь только твой мир, а если повезет – общий мир, на двоих. Тело плавится, кости превращаются в желе, кровь шумит в ушах, время перестает существовать, темнота отступает, спаленная личным магическим солнцем – там, за занавесом ресниц.

– Раздевайся.

– Что?

– Хочу тебя, – выдыхает солнце, которое прежде казалось тьмой.

Одежда…. Почему-то раздеться в присутствии другого человека гораздо труднее и значительно более интимно, чем то, что было раньше. По сути – это высший акт доверия, близости. Без одежды мы чувствуем себя совершенно беззащитными, точно рыцарь без лат или улитка без раковины. Отдаться кому-то – значит довериться, подпустить близко-близко, к себе, в себя, дальше последнего рубежа. Гарри думает об этом, когда неловко избавляется от одежды. Раздеваться в темноте, на ощупь совсем неудобно. Рядом слышится шорох, резкое дыхание и тихие ругательства сквозь зубы. Тот, другой, тоже снимает латы. Тело к телу, кожа к коже – как будто все по-настоящему, взаправду. Несмотря на медленно наползающий холод и тайный страх предвкушения, Гарри улыбается в темноту.

– Иди сюда.

Его покрытое мурашками тело заворачивают в тепло объятий. Незнакомец (или уже не стоит называть так того, кто подошел настолько близко?) снова прижимается поцелуем к обветренным поттеровским губам, и Гарри уже почти привычно ловит улыбку чужого рта. А может, он это просто себе придумывает, чтобы было не так страшно. Все-таки, если человеку улыбаешься во время поцелуя, то потом постараешься не делать ему больно. То, что больно все-таки будет, ясно даже такому идиоту, как Поттер. Но боль бывает разной, и только это сейчас по-настоящему имеет значение.

Жесткое давление на плечи заставляет опуститься на колени, а затем – совсем на пол, на четвереньки, на груду сброшенной одежды. Это хорошо. Страшно представить, во что превратятся его локти и колени после секса на каменном полу. Ах, да! Он же решил, что будет не секс, а любовь. На полу, на коленях. Дурак. В этот момент он впервые с нежностью думает о темноте. Во всяком случае, его любовник ничего не увидит, не будет стыдного ощущения чужих глаз на своем голом, беззащитном теле в нелепой позе, и это немного успокаивает. Совсем немного, по правде сказать.

– Еще можно остановиться, – шепчут из тьмы, а горячая шершавая ладонь проходится по спине – от загривка до самого копчика, оставляя после себя огненный след. Должно быть, какая-то особая беспалочковая магия – умение зажигать огонь внутри одним касанием рук. Гарри ничего не может противопоставить подобной магии: его спина прогибается, голова запрокидывается, из горла вырывается тихий стон, а член снова наливается кровью.

Как-то это нечеловечески грустно, на самом деле: «Погладь меня – и я твой».

– Герои не останавливаются, – выдыхает он. – Вперед.

– Хороший мальчик, – усмехается тьма.

Гарри хочет ответить, что никому он на фиг не «хороший мальчик», но руки возвращаются: ласкают, гладят, сжимают ребра, щекочут напряженный живот, минуя член, сжимают яички – и все слова вылетают из головы прочь, куда-то во тьму, оставляя только стоны, которые с каждым новым прикосновением становятся все громче и откровеннее.

Гарри решается еще раз попробовать закрыть глаза: не трахаться, а заниматься любовью. Вдруг да получится на сей раз? Словно в ответ на эти мысли его накрывает собой чужое тело, обволакивает, вжимается всеми своими костями. («Фестрал какой-то!» – улыбается про себя Гарри.) Между ягодиц проходится горячий член – тут не может быть никакой ошибки: длинный, упругий, явно в полной боевой готовности. Нежную кожу щекочут жесткие паховые волоски. Чужие яйца трутся о разведенные бедра. Левая рука ночного любовника теребит внезапно ставшие какими-то мегачувствительными соски, правая – зарывается в волосы на затылке, а губы…. Губы безошибочно приникают к той самой жилке на шее, посылая по всему телу волны горячей и сладкой дрожи. Не может быть, чтобы тут обошлось без магии! Влажные движения языка, скольжение пальцев, даже простой выдох вдоль шеи, едва заметное касание зубами мочки уха – и вот она, грань, за которую сорваться – легче легкого.

Все-таки восемнадцать лет – это диагноз. Гарри понимает, что еще чуть-чуть – и снова кончит от одних прикосновений и поцелуев, даже не воспользовавшись дружеской «рукой помощи».

– Остановись, – говорит он, стараясь, чтобы голос звучал спокойно. – Слишком быстро.

– А ты хочешь… медленно?

Шепот – в самое ухо. Это почти то самое последнее заклинание, точка невозврата, почти…

– Я хочу… всего. Сейчас.

«Я хочу тебя», – этого он не говорит. Слишком много, слишком откровенно, слишком близко. «Всего» – вполне достаточно. И очень точно.

– У нас нет смазки, – буднично замечает его любовник.

– Хрен с ней! – отзывается Гарри. Ему и вправду глубоко наплевать.

– Будет больно.

Это даже смешно: говорить о боли в такой момент. Боли он видел предостаточно, а вот любви…

– Надеюсь, ты знаешь, что делать.

Снова смешок. Почему-то Поттеру кажется, что человек из темноты в обычной жизни много улыбается и часто смеется. Такой счастливый, солнечный человек, несмотря на странный голос. Щедрый человек.

– Догадываюсь.

В первый миг Гарри просто не понимает, что происходит, а когда понимает, отказывается верить своим ощущениям: вот сейчас ему точно не помешал бы свет! Чужой язык скользит по ложбинке, руки уверенно и жестко раздвигают ягодицы и влажные губы приникают к судорожно сжавшемуся колечку ануса. Снова уколы чужой щетины, только на сей раз уже там… Губы… Это так странно и настолько порочно, что первым поползновением Гарри становится попытка отшатнуться и откатиться подальше, а вторым… прижаться, раскрыться сильнее, впустить. Мерлин! Черт! Твою ж мать! Через все тело пробегает разряд: прямо в голову и рикошетом – в сердце. Некстати вспоминается цитата из какой-то маггловской книги про секс: «Оргазм происходит не между ног, а между ушей». Вот… И там, похоже, тоже. И в сердце. Слюна – вместо смазки? Мерлин, так сказать, в помощь! Какая чушь лезет в голову!

Язык исчезает, и Гарри едва сдерживается, чтобы не застонать в голос от разочарования. Нет, только не это! Вернись!

Однако вместо губ появляются пальцы. Несмотря на смелые заявления и совершенно разомлевшее от поцелуев и ласк тело, Гарри искренне радуется, когда понимает, что это всего лишь пальцы. Палец, обильно смоченный слюной, проскальзывает в дырочку довольно легко, не вызывая особенно неприятных ощущений, и все, в целом, воспринимается вполне терпимо. Вполне… И вот в этот момент палец касается чего-то внутри, чего-то такого, о чьем существовании до последнего мига Гарри даже не подозревал. Да-а-а!!! Вот тут и исчезают последние остатки сомнений и стыда, остается только чистое наслаждение, когда палец задевает волшебную точку. Словно уловив этот момент абсолютного расслабления, в Гарри вводят второй палец, разминая, растягивая, возвращая к тому самому блаженному состоянию солнечного восторга.

– Да… – шепчут сзади. – Да… Вот так…

А потом пальцы исчезают, и снова возвращается язык, который на сей раз проникает глубоко и влажно.

А потом… Все-таки боль. Никакие предварительные ласки, никакие эротические фантазии не в состоянии подготовить к подобному. Член у любовника Гарри совсем не маленький, и даже смоченный слюной входит тяжело, мучительно медленно и очень больно.

«Я не могу, – мгновенно трезвея, думает Гарри. – Это не для меня. Наверное, у меня что-то не так с анатомией. Или у него».

Единственное, что удерживает от того, чтобы вывернуться из чужих рук и с воплями унестись в темноту – проклятая гордость. Он даже от смерти не бегал, а тут… Всего-то член в заднице. Ты же сам этого хотел, Поттер. Вот и получи.

Гордость – сильная, как выяснилось, штука. А еще… Еще горячечный шепот откуда-то сверху:

– Тихо, мой хороший… Тихо. Потерпи.

От этого «мой хороший» сладко сводит сердце, а проклятущая задница, как ни странно, наоборот расслабляется, чтобы толкнуться навстречу, впустить, принять.

– Давай же, – цедит Гарри. – Ты что, заснул?

Двумя резкими ударами любовник входит довольно глубоко – и замирает, давая возможность привыкнуть, притерпеться. По тому, как дрожат руки, стискивающие его бедра, Гарри понимает, что тот еле сдерживается.