Текст книги "Тёмные времена и как их преодолеть (СИ)"

Автор книги: Mind_Game

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

========== Разговор (Тина, Дамблдор) ==========

– А теперь я предлагаю побеседовать и нам с вами, Тина.

Она настороженно смотрит на Дамблдора. Отказать ему, конечно, не представляется возможным. Но и говорить с ним у Тины нет ни малейшего желания. Дело не в Дамблдоре, дело в том, что говорить не хочется вообще.

Ньют, маячащий за его спиной, шлёт ей несмелую улыбку. Это чуть-чуть приободряет.

– Думаю, что мистер Скамандер пока может проводить мистера Ковальски – вы ведь остановитесь у Ньюта, мистер Ковальски? Что ж, замечательно, а Тина присоединится к вам чуть позже.

Он запросто устраивает всё так, как считает необходимым, не дожидаясь её согласия на разговор.

Не так уж много она знает о Дамблдоре, кроме общеизвестного факта – он величайший из ныне живущих волшебников. Факт, конечно, примечательный, но совершенно пустой для понимания характера Дамблдора. Сейчас он кажется ей человеком, который видит всех насквозь, но ни перед кем не раскрывается сам. А ещё он явно строит далеко идущие планы, в которые даже не собирается посвящать тех, с помощью кого намеревается воплощать эти планы в жизнь.

Шагая за ним по пустынным коридорам школы, Тина ёжится – ей не очень уютно в каменных стенах Хогвартса. Хотя, скорее всего, ей не очень уютно в целом. Мягко говоря.

– Присаживайтесь, – Дамблдор любезно распахивает перед ней дверь кабинета, без всякой магии. – Желаете горячего шоколада?

Она не желает, но соглашается. Ещё на курсах мракоборцев их учили, что некоторые средства, бесполезные на первый взгляд, могут очень пригодиться в трудную минуту – например, тот же шоколад прогоняет дурные мысли. Правда, Тина даже не представляет, сколько нужно шоколада, чтобы прогнать её дурные мысли теперь.

Дамблдор протягивает ей чашку, улыбаясь, а сам садится на подоконник. Вероятно, хочет придать беседе неформальный тон, отрешённо думает Тина. Следом почему-то мелькает мысль, что его наверняка обожают ученики. В его облике есть что-то располагающее к себе: величественное и вместе с тем непринуждённое, близкое. Он напоминает и всезнающего мудреца, и озорного мальчишку одновременно. Если бы она просто посетила школу в качестве… в качестве друга Ньюта, то попросила бы разрешения посмотреть, как Дамблдор проводит занятия. Но в нынешних обстоятельствах всё воспринимается как бессмысленная трата времени. Дамблдор так не считает – он словно и не собирается прерывать тишину, размеренно отхлёбывая из своей чашки неизвестный Тине напиток.

– Так о чём вы хотели со мной поговорить? – не выдерживает она.

– Не знаю, Тина, – отвечает он, заставляя её с недоумением поднять брови. – Я вижу, как вам тяжело, но сомневаюсь, что вы захотите выслушивать слова сочувствия от постороннего человека.

Её недоумение растёт.

– Вы пригласили меня только чтобы посочувствовать?

– Просто мне показалось, что вы слишком сильно горюете.

– Профессор Дамблдор, я… – начинает она и осекается, сообразив, что назвала его профессором, хотя он никогда не учил её. Это из-за Ньюта, это он всегда так называл Дамблдора по старой привычке. – Я, конечно, горюю, но не уверена, что горе можно измерить. И не уверена, что это стоит делать.

– Я и не пытался, простите меня за неверно подобранные слова. Я лишь имел в виду, что ваша беда поправима.

Тина поднимает на него взгляд.

– Спасибо за слова поддержки, – говорит она резко, мимолётно удивляясь, что позволяет себе такой тон в общении с Дамблдором. – Но вы вряд ли можете представить, каково мне. Я потеряла сестру, и именно я виновата в том, что это случилось.

Дамблдор ничуть не сердится, но и не смущается.

– Понимаю, что вы не можете не переживать, Тина, и не можете не испытывать вину, хотя я бы порекомендовал вам не взваливать на плечи этот груз. Однако в одном вы точно неправы – вы не потеряли сестру.

Она собирается ответить, опять резко, но что-то неуловимое в выражении его лица побуждает её промолчать.

– Вы ещё не потеряли её, – повторяет Дамблдор. – Вам известно что-нибудь об Ариане Дамблдор? О её гибели?

– Нет, – еле слышно отзывается Тина, испугавшись того, что последует за этими словами.

Однако Дамблдор ограничивается горькой улыбкой.

– И это к лучшему, – признаётся он. – Незачем ворошить прошлое, которое уже необратимо. У вас всё иначе. Вам нужно бороться, а уныние и муки совести – не лучшие спутники в борьбе, здесь требуется ясный ум.

Тина делает несколько глотков, не зная, как реагировать. Наверное, Дамблдор говорит правильные вещи. Он производит впечатление человека, который вообще всегда говорит правильные вещи. Вопрос в том, готова ли она сейчас принять эту истину.

– Полюбуйтесь, какой вид открывается отсюда, – Дамблдор манит её к окну. – Вон за тем пригорком начинается лес, в котором мистер Скамандер пропадал после уроков. Он вам не рассказывал, как один раз едва не заночевал там, и все сбились с ног, разыскивая его?

– Пока нет, – невольно улыбается Тина. – Думаю, у него ещё очень много историй, которые он не успел мне поведать.

– По-моему, это звучит очень вдохновляюще, – замечает Дамблдор легко, без малейшей попытки убедить её. – Но я и так слишком задержал вас. Уверен, что все эти истории вам будет куда интереснее узнать от мистера Скамандера лично.

Изящно спрыгнув с подоконника, он подаёт ей руку, провожая к двери. Перед самым выходом Тина оборачивается и зачем-то вдруг спрашивает:

– Вы ведь не были со мной до конца откровенны, мистер Дамблдор?

Он открыто смотрит в её лицо. У него очень яркие, пронзительные глаза.

– Я редко могу позволить себе такую роскошь, Тина.

Она скомкано прощается и выходит из кабинета. Дамблдор глядит ей вслед, усмехаясь нелепой мысли: Тина будто догадалась, что подобную беседу он уже вёл недавно с другой девушкой, так же утешая её, так же пытаясь направить её боль в правильное русло. Если бы Тина и в самом деле узнала о его разговоре с Летой – возмутилась бы она? Сочла бы, что он манипулирует людьми так же, как это делает Гриндевальд?

Дамблдор прикрывает веки, что сразу делает его облик усталым и осунувшимся.

Нет, он не похож на Гриндевальда. Он заботится о том, чтобы его поступки действительно служили благим целям. Люди для него никогда не становились пешками. В этом всё отличие.

Пусть ему нужно, чтобы Тина не падала духом, нужно, чтобы она могла поддержать Ньюта. Главное – он знает, что это нужно и ей самой.

========== Неразрывная связь (Куинни, Якоб, Гриндевальд, Нагини) ==========

Куинни набрасывает на плечи шаль, но теплее не становится. Здесь, в Нурменгарде, она почему-то постоянно зябнет. Розье часто предлагает ей чай, и теперь Куинни уже не отказывается, пытаясь согреться. У чая терпкий, не очень приятный привкус – она сама заварила бы вкуснее. А ещё испекла бы восхитительные булочки или штрудель, чтобы чаепитие уж точно удалось на славу.

Тем не менее, Куинни ничего не готовит уже, кажется, целую вечность, хотя пробыла здесь едва ли больше недели. Ей говорят, что она не обязана утруждать себя хлопотами. Куинни отвечает, что для неё это вовсе не хлопоты, а только удовольствие, но когда ей предоставляют кухню в распоряжение, вдруг понимает, что настроения совсем нет.

Она мурлычет какой-то джазовый мотив, потерянно рассматривая роскошные сервизы в стеклянном шкафу, когда за спиной раздаются мягкие шаги. Можно даже не оборачиваясь понять, кто это. Куинни и не оборачивается.

– Добрый вечер, Гриндевальд.

– Добрый вечер, Куинни. Как вы всегда узнаёте меня, не глядя? – он обходит её и встаёт совсем близко.

– Очень просто – я слышу только шаги. Никогда не могу прочесть, о чём вы думаете, – говорит она с застенчивой улыбкой и зачем-то хихикает.

– Вам это и не требуется. Я перед вами, как на ладони, – вкрадчиво произносит Гриндевальд. Его голос обладает удивительной способностью: слетая с губ, слова словно обретают новую жизнь и не рассеиваются в воздухе, а проникают внутрь головы, продолжая звучать там, тихо и настойчиво. Куинни привыкла впитывать отрывки чужих мыслей и эмоций, но с Гриндевальдом всё иначе. Он сам вкладывает в её уши, ум и сердце то, что у него на душе.

Поэтому рядом с ним Куинни спокойно. Стоит ему появиться, заговорить с ней, как она вспоминает, почему оказалась здесь, и всё её существо заполняет надежда на скорое счастье. Она знает, что Геллерта следует бояться, и не забыла, как в первую их встречу выхватила палочку, едва завидев бледное лицо и жутковатые глаза разного цвета. Но теперь всё изменилось.

Теперь сомнения терзают её не в его присутствии, а тогда, когда она остаётся одна. К несчастью, Гриндевальд нередко предоставляет ей возможность побыть наедине с самой собой. Либо не хочет давить, либо – куда вероятнее – у него есть, чем заняться, помимо душещипательных бесед.

Только вот Куинни в одиночестве становится тяжко. Она ведь не выбирает, чьи мысли слышать, и теперь, будто в наказание – за что? разве она совершила что-то плохое? – чаще всего слышит отчаяние Якоба, будто расстояние между ними совсем ничего не значит.

– Как там Криденс? – она надеется, что именно о нём нужно спросить, чтобы Гриндевальд пробыл с ней дольше. К тому же, от Криденса зависит, создадут ли они новое общество с новыми порядками, столь желанными ей. А ещё он очень трогательный. Ему Куинни с радостью испекла бы булочку, или лучше все пять.

– Он нестабилен, – коротко отзывается Гриндевальд.

– Понадобится моя помощь? – встрепенувшись говорит она. – Мы идём к нему?

– Не стоит тревожиться, я не хочу отвлекать вас. Лишь зашёл убедиться, что всё в порядке.

Он всегда так себя ведёт – тактично, внимательно, но будто не понимает, что она боится оставаться одна. Куинни опускает ресницы, не решаясь предложить ему задержаться. Она бы спросила о не-магах, о том, как именно будут бороться за их права. Может, рискнула бы даже спросить о том, нельзя ли перенести сюда Якоба. Без него у неё в области сердца болит так, словно туда всадили нож и с усилием проворачивают рукоять раз за разом.

– Всё в порядке, благодарю.

И когда за Гриндевальдом закрывается дверь, Куинни в отчаянии оседает на пол. В ушах опять звенят крики Якоба – он зовёт её по имени, молит вернуться. Почему она всякий раз слышит это, не может же быть, чтобы он думал о ней круглосуточно?

Хотя ей ведь удаётся круглосуточно думать о нём.

– Якоб, милый!..

***

– Должно быть, я схожу с ума, – говорит Якоб.

Нагини молча смотрит на него, обхватив колени руками. Иногда она в течение нескольких часов не встаёт с этого старого пыльного кресла.

– Вот что за ирония – я ведь Куинни обвинил в сумасшествии, а теперь сам…

Он пытается улыбнуться, но улыбка выходит жалкой, совсем не похожей на прежнюю – открытую и жизнерадостную.

Нагини так ничего и не говорит. Порой Якоб вовсе забывает, что она тоже здесь, в этой комнате. Однако без неё ему некому было бы выговориться. Ньют то пропадает у своих питомцев, то отсутствует дома – Якоб надеется, что частые отлучки связаны с попытками спасти Куинни, но не может предложить свою помощь. Теперь он осознаёт, что все предыдущие приключения были лишь детским лепетом по сравнению с тем, во что они ввязались сейчас. Теперь он осознаёт, как опасно было не-магу лезть в самое пекло, будучи не в состоянии защитить ни себя, ни любимых. Он только обуза, и его участь – коротать дни в этой берлоге, изредка сталкиваясь с измождённой, исхудавшей Тиной или с сочувственной Банти, помощницей Ньюта.

Якоб не хочет ни сочувствия, ни осуждения, а потому с тихой Нагини ему легче всего.

– Крыша точно не на месте, – продолжает он. – Я же не должен читать мысли, верно? Я-то ничего такого отродясь не умел. А теперь – вот, пожалуйста, чудится, будто она меня всё зовёт – Якоб, Якоб! И так жалобно, голосок дрожит…

– Вы не сумасшедший, – вдруг негромко произносит Нагини. – У вас с ней есть связь, вот и всё. Я точно так же слышу Криденса.

– Правда? – вскидывается Якоб. И тут же прикусывает язык: он не знает, как говорить с Нагини о Криденсе, смутно представляет себе их историю и только видит, что она тоже сильно тоскует.

– Правда, – грустно отвечает Нагини. – От этого только тяжелее – чувствовать не только свою боль, но и его.

– И в самом деле… – он удручённо опускает голову.

– Но если бы у меня был выбор – отказаться от этой связи или сохранить её, я бы выбрала второе.

На этот раз они оба умолкают, думая каждый о своём. В первый момент Якоб ощущает внутренний протест – ну уж нет, он бы отказался, он бы прекратил эту пытку: слышать свою любимую Куинни, но не иметь возможности очутиться рядом, спасти её, отмотать время назад, не допустить, удержать! Однако тут же понимает, что полная тишина добила бы его ещё быстрее. Он горько вздыхает и закрывает глаза.

– Якоб, милый!

Её зов раздаётся так явственно, словно она действительно вошла в комнату. Якоб остаётся с закрытыми глазами, потому что не готов столкнуться с реальностью, в которой никакой Куинни, конечно, рядом нет. Он просто тихо зовёт в ответ:

– Куинни, детка…

И по её щеке катится слеза – он почему-то знает это наверняка, пусть Куинни и находится за сотни километров отсюда.

========== Без слов (Ньют, Тина, мимоходом Ахиллес Толливер) ==========

– Что ты здесь делаешь?!

– Это я у тебя должен спросить, Тина!

Только что трансгрессировавший мужчина сверлит её гневным взглядом.

– Разве я обязана отчитываться?

Вместо ответа он обводит глазами дом, внутри которого они оба сейчас находятся. Состояние помещений оставляет желать лучшего – обои расцарапаны, полы заляпаны пятнами, а мебель такая потёртая, что её не приняли бы даже в антикварный салон.

– Быть может, ты соизволишь объяснить мне, почему без предупреждения уехала в Англию? И я должен был поднять все свои связи, чтобы выяснить, где ты скрываешься?

– Я не скрываюсь, и за мной не надо следить! Я…

Их прерывает быстрый топот шагов, и на лестнице появляется всклокоченный Ньют – с привычно закатанными рукавами рубашки, перепачканными неизвестно чем пальцами и взъерошенными волосами.

– Ньютон Скамандер, полагаю, – Ньют кивает, собираясь протянуть незнакомцу ладонь, но спохватывается, сообразив, что нужно сначала хотя бы смыть грязь. Тина слегка морщит лоб, ей странно слышать полное имя Ньюта. – Я Ахиллес Толливер.

Улыбка Ньюта мгновенно гаснет. Он растерянно всматривается в новоприбывшего: высокий, широкоплечий, с массивным подбородком и холодным неприязненным взглядом. Толливер кажется Ньюту типичным мракоборцем, одним из тех, о ком он нелестно отзывался в своей статье.

– Чем могу быть полезен?..

– Сомневаюсь, что хоть чем-то, – резко отвечает Толливер. Тина сразу же вспыхивает:

– Послушай, Ахиллес, ты не имел никакого права вот так вот врываться и…

– Что значит «не имел»? Хочешь сказать, что можешь жить в доме какого-то магозоолога, не потрудившись обсудить происходящее со мной?

– Именно так. Я тебе ничего не обещала.

Ньют готов сквозь землю провалиться, он терпеть не может подобных сцен и всегда чувствует себя совершенно беспомощно в выяснении отношений. Все эти словесные баталии, по его мнению, не имеют ни малейшего смысла, и каждая новая фраза только ещё больше всё запутывает. Но сейчас нельзя уйти, ведь речь идёт о Тине и её… Он не знает, кем считать Толливера. Зато Толливер, судя по всему, знает, кем считать Ньюта – пустым местом.

– Оставьте нас одних, мистер Скамандер!

– Нет, не оставлю, – неожиданно твёрдо произносит Ньют и легонько сжимает пальцами плечо Тины. Она отвечает ему благодарным взглядом. Этот простой жест получается таким говорящим, что Толливер кривится, вмиг поняв, что ему здесь нет места. Его запал испаряется, хотя негодование только увеличивается.

– Вот как… – выплёвывает он сквозь зубы. – Что ж, я очень сильно заблуждался в тебе, Тина.

Не потрудившись даже попрощаться, он взмахивает палочкой и исчезает, оставив обескураженных Тину и Ньюта стоять рядом. Наконец, Ньют откашливается и, смущаясь, отпускает её плечо.

– Пожалуйста, извини за это вторжение…

– Прости, если я сделал что-то не так…

Они начинают эти фразы одновременно и тут же оба умолкают. Из недр дома появляется стайка лунных тельцов, следом семенит Банти, отчитывающая зверьков за то, что они сбежали из загона. Вся эта процессия остаётся незамеченной. Тина упорно не поднимает глаз, а Ньют может думать только об одном. Он мучается – ну не спрашивать же напрямую: неужели ей мог понравиться такой грубый отталкивающий тип?

– Это тот самый Ахиллес, с которым вы… – всё-таки осмеливается заговорить он, пытаясь по её мимике предугадать ответ.

– Нет, разумеется, нет! Он начал ухаживать за мной как раз в тот момент, когда… – Тина запинается, но Ньют и так догадывается, что она имеет в виду злосчастную статью. – Куинни, переживая за моё состояние, посоветовала не избегать его, дать ему шанс… Но я никогда не… О Мерлин, это звучит так глупо!

Она прячет лицо в ладонях. Ньют скованно улыбается. Вот поэтому ему всегда было проще с животными: никаких недомолвок, двусмысленностей, неверно понятых намёков. И всё же, пусть общение с людьми даётся Ньюту нелегко, к Тине он всё равно стремится всем сердцем. Видя, как она смущается и расстраивается, он сразу же теряет всякое желание выпытывать что-то ещё про Толливера и, робея, снова касается её плеча.

– Правда, что во время учёбы в Хогвартсе ты однажды чуть не заночевал в лесу? – совсем невпопад спрашивает Тина. Ньют с недоумением почёсывает затылок. Может, ей хочется перевести тему, а может, и в самом деле вдруг срочно понадобилось узнать об этом.

– Ну, это долгая история…

– Я бы её послушала.

– Знаешь, я тут чистил вольеры дромарогов, ещё не закончил. Если составишь мне компанию… – Тина принимается с энтузиазмом кивать прежде, чем он завершает предложение. Ньют очень тронут – мало кого может воодушевить перспектива чистки вольеров, даже если в качестве сопровождения предполагаются истории о школьных приключениях. Но Тине действительно интересно: и слушать его, и помогать с животными, даже если помощь включает в себя грязную работу.

В какой-то момент, заканчивая уже который рассказ – вольеры давно блестят, все кормушки наполнены, шкуры вычесаны, – Ньют ловит себя на мысли, что ему всё равно, что там у Толливера за виды на Тину, и было ли что-то между ними в прошлом. Важно лишь одно – вот она, смеётся его историям и, утомившись после уборки, садится так близко, что ей, наверное, видно каждую его веснушку. И улыбается Тина так, будто каждая ей безумно нравится.

А Тина думает о разном. Об удивительных рассказах Ньюта. О том, как уютно быть рядом с ним – порой нелепым, рассеянным, но дарящим ощущение полной защищённости. Ни один мракоборец никогда не казался ей настолько надёжным.

Ещё о том, что он многому научил её: например, не относиться к не-магам предвзято. Сейчас, на пороге войны, особенно ясно видно, что разницы нет. Все они – Тина, Ньют, Тесей, Нагини, Якоб – все они переживают боль одинаково сильно, а умение колдовать не облегчает горе.

И вдруг она понимает, что, пока все они вместе, ей проще смотреть будущее с надеждой – даже сейчас, в тёмные времена. Именно сейчас.

Внезапно Ньют выхватывает Тину из задумчивости, поднося её ладонь к губам, запечатлевая невесомый поцелуй. Это выглядит как случайный порыв, но она знает: просто ему легче выражать свои чувства действиями, а не словами.

Тина ласково перебирает его волосы. Ей, оказывается, тоже легче без слов.

========== Родительская воля (Тесей, Юсуф) ==========

Тесей остался один. Дамблдор увёл Тину вглубь замка, Ньют отправился домой вместе с Якобом и Нагини – последняя выглядела такой неприкаянной, что брат просто не мог не пожалеть её. Тесей провожает их взглядом: он отказался от приглашения Ньюта заглянуть в гости. Чуть позже – обязательно, но пока ему нужно собраться с мыслями.

Он не успевает погрузиться в размышления, потому что точка, появившаяся в небе, стремительно приближается, и вот уже сова, несущая письмо, хлопает крыльями совсем рядом. Это Пифия, птица его родителей. Тесей вскрывает конверт, понимая, что оттягивать этот момент всё равно бессмысленно, и пробегает глазами по идеально ровным строчкам. Он и так не ждал ничего хорошего, но теперь его лицо темнеет, губы от гнева сжимаются в тонкую полоску.

– Дурные вести? – раздаётся негромкий голос, заставляя Тесея вздрогнуть. Он поднимает глаза и видит Юсуфа, сенегальского волшебника, что присоединился к ним, но держался всё равно особняком. Как Тесей мог позабыть о его присутствии? Как будто за все те годы, что Юсуф Кама пытался выследить свою жертву, он приучился быть незаметным.

– Дурное мнение, – откликается Тесей. Юсуф подходит ближе, его внимательные глаза задают немой вопрос. – Мнение моего отца, который прослышал о гибели Леты и пишет мне, что это – закономерный и справедливый исход.

– Отец был против вашего выбора?

– Разумеется, – Тесею кажется, что скрыть горечь в голосе не удалось. – Вам лучше меня известно о происхождении Леты, и её положение в обществе всегда… Кхм. Словом, для блестящего мракоборца, достойного отпрыска семьи Скамандеров, такой брак был бы пятном на репутации.

Он сам не знает, зачем говорит так откровенно. Юсуф – чужой человек для него, хотя, может, именно в этом и дело.

Кама задумчиво облокачивается на перила моста.

– Значит, вы не побоялись пойти против родительской воли, – говорит он, и по интонации сложно понять, одобрение это или осуждение.

– Надо же было хоть раз на это решиться, – криво усмехается Тесей.

Ведь он всегда старался не разочаровывать их. С матерью было проще, она не стремилась переделать ни его, ни Ньюта, но отец всегда предъявлял очень высокие требования. Он чересчур ясно представлял, какими должны быть его сыновья. Ньют с малых лет игнорировал это, совершенно не заботясь о впечатлении, которое он производит, и Тесею приходилось отдуваться за двоих.

Но с Летой… С Летой всё получилось иначе. Тесей и сейчас отчётливо помнит, как она покорила его с первой встречи: над ней насмехались, но она держала голову высоко, и только слишком сильно блестевшие глаза выдавали, что ей трудно удержаться от слёз. Ему хотелось заговорить с ней, но он не решился, зная, что Лета – изгой. А вот Ньюта никогда не останавливало то, что думали другие. Поэтому Тесей так и остался в стороне, вынужденный многие годы прятать пробудившееся чувство. Только когда пути Ньюта и Леты разошлись, он решился предложить ей дружбу, не рассчитывая на большее. Ему пришлось скрывать происходящее от отца, но когда Лета сама сделала шаг навстречу, и он понял, что может позволить себе быть счастливым, то заявил родителям о своей избраннице открыто.

Он всё ещё не верит, что теперь, когда всё наконец-то должно было сложиться так, как ему мечталось, жизнь Леты оборвалась в один миг. Он всё ещё не может принять эту мысль, и в его сердце пока нет всепоглощающей боли – только сухая злость на отца, который даже не попытался сделать вид, что сочувствует.

Тесей комкает письмо и отсылает сову. Она щёлкает клювом, словно укоряя его за то, что он оставил послание без ответа, но Тесей только отмахивается.

– Вы не стали отвечать, – Юсуф не спрашивает, а констатирует факт.

– А что, должен был? – начинает раздражаться Тесей. – Что мне написать? «Согласен, Гриндевальд избавил меня от незавидной доли»? Мой отец глух ко всему, что не вписывается в его картину мира. Я сильно сомневаюсь в методах его воспитания.

С минуту они оба молчат. Тесей всё-таки ругает себя за то, что показал свою слабость, рассказал чужаку то, о чём редко говорил даже с братом.

– По крайней мере, ваш отец не связывал вас непреложным обетом, обязывающим стать убийцей, – наконец нарушает тишину Юсуф.

Тесей продолжает машинально комкать бумагу, но смотрит на собеседника так, словно видит его впервые. У Тесея просто не было времени задуматься об истории Юсуфа, поэтому теперь он хмурится, осознавая сказанное.

– И всё-таки вам не пришлось убивать, – говорит он, чувствуя, что утешение вышло так себе.

– Да, моя жертва уже мертва, – произносит Юсуф глухо. – Я не смог исполнить обещание, но в этом нет моей вины. Какова в таком случае моя участь – неизвестно.

Тесей пытается припомнить всё, что он изучал о непреложных обетах, но, как назло, на ум не приходит ничего полезного. Если нарушить условия, человек должен умереть, но Кама ведь ничего не нарушил, он не преступал клятву.

– Послушайте, вам надо обратиться к Дамблдору, – предлагает Тесей. – Его познания огромны, и его рекомендации всегда оказываются верными. Думаю, он подскажет, как вам поступить.

– Мне это известно, слава о Дамблдоре распространилась далеко за пределы Британии, – Юсуф кривит полные губы в лёгкой усмешке. – Я потому сюда и приехал.

Их невольно прерывает Тина, которая выходит из замка и слабо машет рукой им на прощание. Она не приближается, чтобы заговорить, ей тоже хочется побыть одной, судя по всему. Зато это значит, что Дамблдор освободился.

– Проводить вас к нему? – спрашивает Тесей скорее из вежливости, чем из желания помочь, но вдруг замечает нервозность и даже тень страха на лице Юсуфа. Тесей может только предположить, в чём дело: судя по его истории, Кама привык быть сам по себе, не рассчитывая ни на чью поддержку. Он едва ли доверяет незнакомцам, а Дамблдор для него – незнакомец.

Тесей слегка улыбается. Его нельзя назвать сентиментальным, но, даже будучи одним из самых сильных мракоборцев, он не зачерствел, не разучился видеть в людях просто людей, а не противников или сторонников.

– Пойдёмте, я провожу, – повторяет он, и на этот раз Юсуф кивает ему со сдержанной, но вполне очевидной благодарностью.

========== Фотография (Ньют/Тина) ==========

Комментарий к Фотография (Ньют/Тина)

Немного аушка относительно второго фильма. Там о книге Ньюта и фотографии Тины была другая информация, просто идея эта старая, ещё со времён первого фильма, вот и решила всё равно воплотить :)

Тина без всякого аппетита дожёвывает булочку. Банти готовит неплохо, но до Куинни ей далеко. Тина пытается поменьше обращать внимания на такие вещи, но мысли о сестре настырно лезут в голову, и любая мелочь, даже не связанная с ней, всё равно оборачивается непрошенными воспоминаниями.

Недавно Ньюту наконец-то удалось выяснить, где Гриндевальд скрывает Куинни, но между «выяснить» и «вызволить» есть огромная разница. Тине привычно быть человеком действия, не сидеть без дела, когда речь идёт о спасении человеческих жизней, а тем более теперь, когда в беде сестра. Только Гриндевальд – не тот волшебник, с которым сработают обычные методы мракоборцев.

Тина устало трёт виски, снова и снова перебирая в уме планы по освобождению Куинни. Создаётся впечатление, будто она бьётся лбом об непроходимую стену: любые идеи кажутся ей совершенно несостоятельными, ведь стоит допустить хоть малейшую ошибку, и Куинни может…

Об этом Тина не смеет даже подумать.

– Позволишь? – осторожно стучится Ньют. – Я принёс тебе чай. Если честно, я не мастер его заваривать, но такой всегда делала мама – говорила, что он поднимает настроение.

Она никогда бы не поверила, что Ньют может так трогательно заботиться о ком-то, кроме своих питомцев, и ей сразу, в одно мгновение, становится легче.

– Очень вкусно, спасибо, – благодарит она, стараясь вложить в эти простые слова всё то тепло, которое сама ощущает, когда он рядом.

– Да? – оживлённо переспрашивает Ньют и тут же тушуется. – Мне просто показалось, что ты… То есть, я не умею читать мысли, конечно, но у тебя очень грустный вид, и я… Пожалуйста, не грусти, Тина!

Закончив свою сбивчивую речь, он чуть боязливо и вместе с тем нежно смотрит на неё. Тине становится стыдно, что это Ньют её утешает, а не она его.

– Это я должна тебе говорить. В моём случае ещё можно всё исправить, а Лету уже не вернуть…

– Я должен переживать сильнее, чем ты? – с присущей ему непосредственностью уточняет Ньют, и Тина озадаченно замолкает. – Мне кажется, наоборот. Ведь мне остаётся только горевать об утрате, а на тебе всё ещё лежит огромная ответственность.

С ним это иногда случается: вместо запутанных, оборванных фраз вдруг выходят слишком хлёсткие и честные. Он уже жалеет о том, что вообще открыл рот, но Тина глядит без тени обиды, только слегка удивлённо. Она вдруг осознаёт, что в его словах есть немалая доля истины.

– Что ж, порой в мудрых изречениях вы можете дать фору Дамблдору, мистер Скамандер.

Конечно, сейчас она называет его по фамилии в шутку, но Ньют всё равно болезненно морщится.

– Пожалуйста, не надо снова, – просит он, и уголки её губ сами собой приподнимаются в улыбке. Нельзя не признать – каким-то образом Ньют отлично справился с тем, чтобы поднять ей настроение.

А день спустя Тина случайно слышит то, что поднятию настроения совсем не способствует.

– Вы – добрая душа, мистер Скамандер, – Тина замирает у двери на кухню, поняв, что там есть не только Ньют, но и Банти. – Просто не очень-то разбираетесь во всяких таких вещах…

– Каких «таких»? – доносится голос Ньюта.

– Да ведь мисс Голдштейн – незамужняя леди, – растолковывает Банти. – А живёт с вами в одном доме. Мало ли, какие могут пойти толки…

Тина беззвучно ахает и отступает назад. Ей и неловко, и неприятно, и внутри сразу поднимается протест. Вот Нагини, например, тоже «незамужняя леди», но почему-то о ней Банти не переживает. Тина хмурится, зная, что теперь отделаться от сомнений будет сложно: ведь отчасти Банти всё-таки права. Тем временем Ньют, который совсем не хочет обсуждать со своей помощницей вопрос о пребывании здесь мисс Голдштейн, спешит покинуть кухню и сталкивается с Тиной нос к носу.

Они оба смущённо переминаются с ноги на ногу. Слишком очевидно, что Тина всё слышала.

– Я могу уехать, если ты хочешь, – торопливо говорит она. – Сниму гостиницу неподалёку.

– Ни в коем случае! – вырывается у него с такой горячностью, что Тина незамедлительно краснеет. – То есть… Если ты считаешь, что это тебя скомпрометирует, то, конечно…

– Не считаю, – тут же опровергает она. – Я бы хотела остаться.

Ньют осмеливается поднять на неё глаза и робко улыбается. Ему сложно выразить, насколько он рад, что она так сказала, но зато на ум приходит одна идея.

– Кстати, я давно думал предложить… Может, тебе будет интересно взглянуть на мою книгу? Я так и не успел её закончить, но намёток много. Только нужно будет спуститься в чемодан, мне там лучше работается, поэтому всё хранится внутри.

Тина сразу соглашается. Ей ещё как интересно, и к тому же с чемоданом у неё связаны самые чудесные воспоминания, как бы нелепо это ни звучало. Пока она гостит здесь, ещё не было повода наведаться туда, и теперь, когда Ньют распахивает крышку, сердце начинает биться чаще. Тину охватывает ностальгия по тем временам, когда они только познакомились.