Текст книги "Молодой, значит злой"

Автор книги: Мэри Боу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Мэри Боу
Молодой, значит злой

Все персонажи произведения являются вымышленными, любое совпадение с реальными людьми – случайно. Автор не одобряет и не пропагандирует употребление наркотических веществ в любом виде и форме и ещё тысячи вещей, которые вы тут встретите, и напоминает, что если вы узнаете в главном герое себя – лучшим решением будет обратиться к специалистам соответствующего профиля.

Глава 1

Начинается эта галиматья просто – это сон.

Дурацкий вырвиглазный сон, какой бывает, если съесть на ночь жареную картошку, залитую кетчупом.

Психоделика и психоделика, ничего необычного, он всего лишь спасает подожжённого хулиганами котёнка, только для того, чтобы самому провести над ним какой-то стрёмный, аморальный и неэтичный эксперимент, какой, правда, не уточняется, да и неважно это, главное, что крошечное животное больше не страдает, а от нового витка, продолжения этой галиматьи, Эшли уж придумал, как его спасти. В конце концов, любое исследование, каким бы важным для человечества оно ни было, всегда можно перенести на неопределённый срок, по веским и совсем не завязанным на глупых, низменных человеческих эмоциях.

И вот он держит на руках котёнка, идёт домой, а там вместо его обычного, родного дома натыкается на…

Дом, только чужой, и мебель в нём винтажная, а ещё это место преступления – ведь употребление героина и хрен знает какого ещё говна, ампулы которого разбросаны всюду, и какая-то подозрительно белая пыль на столе.

Узнаёт он только эту гитару. Мама бы за неё душу продала – и такая только одна есть на свете, и та у Томаса, которого Эшли не то что недолюбливает, скорее не интересуется. И вот он стоит в просторной комнате, где кто-то сидит в кресле в тёмных джинсах, а рука на подлокотнике подсказывает, что одет этот кто-то в белую рубашку.

Телевизора в комнате нет, зато есть ещё несколько ампул, и все поверхности испачканы в муке – кто бы это ни был, он любит смотреть немножко другие мультики, таким и интернет не нужен, только драгдилер.

А ещё он где-то раздобыл эту гитару. Том, наверно, продал бы её, чтобы купить дозу, если бы встал такой вопрос, так сказать, ребром – что-что, а посмеяться Эш может и в кошмаре, так даже смешнее получится, пока мозг проецирует сам в себя детские травмы, фобии и кристально чистый бред, что есть выворот сырого, неотцензурированного подсознания.

Ну и крови, конечно, куда уж без этого! Пол и спинка кресла – всё заляпано. А рядом с ним лежит, собственно, тело, хотя его там не было – Том только что в кресле сидел!

Волосы, некогда багровые, но уходящие в рыжину, выгорели, и теперь они скучного русого оттенка, того самого, который дальтоник называет рыжим, – или просто смылась краска? – и аккуратное крошечное пулевое ранение прямо промеж глаз, которое он хотел бы зажать рукой, да не выходит у него, Томаса, ничего. Вон, даже руку будто бы тянет к простреленному лбу – настолько нереалистичная сцена эта, что Эшли хмыкает сам себе.

Конечно же, он знает этого мужика с ирокезом, первую и единственную любовь большинства тех, кто угорает по року, то есть слушает хорошую музыку, а не говно всякое. Сам он о легенде этой узнал от дяди, как и о том, что все его зовут Томом Нахуй, когда в возрасте семи лет знакомился с разными знаковыми группами, когда надоело слушать только то, что слушают родители.

Правда, дело дальше газетных вырезок и парочки записанных на кассеты концертов не пошло – не зацепило тогда совсем. Не самая романтичная история рока, как простой мужик, даже не торчок, стал легендой, не лав стори с двумя жёнами, которые его недостаточно любят, – прямо-таки обе. Да. До сих пор эта трагедия поколения вызывает усмешку, ничего не может с собой поделать, даже во сне. И тысячи малолетних фанатов, желающие место в гареме (это он уже и так знал лет с восьми, кажется, от какой-то маминой подруги) или ещё что-то такое же тупое.

Но что привлекает его внимание, так это то, что он всё ещё жив.

Он и представить не может, насколько это, мягко говоря, неприятно – вот так умирать медленно и мучительно от потери крови. Болевой шок, гул в голове, звон, который окутывает облаком, обкладывает толстым слоем ваты, как самый лучший изолятор от агрессивной среды, оставляя тебя за бортом, и с каждой секундой ты всё дальше уносишься в космос.

Если уж во сне можно двигаться с пулей, всаженной промеж глаз, почему остальные фантазии о смерти тут не валидны?

И тогда единственное, что отличает тебя от остывающего трупа, – то, как ты пытаешься безуспешно поднять руку, будучи с выходным отверстием в затылке.

На этом моменте он и просыпается в холодном поту, выныривает из душного кошмара.

Разумеется, не вскрикивает, разве что вздыхает резко, и всё.

Подробности сна тут же забываются, помнит он только кота и липкий страх, до судороги доводящий, ну и чей-то расплывчатый силуэт.

А, да.

Том Бёлер, который Нахуй.

С чего бы это? Обычно ему снятся какие-то рандомные видеоблогеры, которых смотрят одноклассники, а Эшли ни одного видео не видел, только слышал чужие россказни о величии тех, кто первым добежал до камеры, чтобы нести посредственное мнение, что есть всего популизм, это же он, родимый, когда, не разбираясь в теме, ты просто зачитываешь самые популярные комментарии, но автора не говоришь, типа, сам додумался.

Ну или ещё какая дичь, как идиотский хоррор, но два этих жанра обычно не сочетаются.

В любом случае сон как сон – внимания не стоят эти глюки скучающего мозга. Тянется посмотреть на телефоне время и театрально закатывает глаза, хоть и не для кого так стараться, – пять тридцать четыре, спать больше не имеет никакого смысла, только промучается в попытках и впустую потратит на это время, – поэтому соскакивает с кровати, заправив её аккуратно, и идёт на кухню за чашечкой кофе, по пути решая, чем себя занять на час двадцать шесть.

День будет похож на все остальные дни счастливого месяца: нетерпеливая, в предвкушении матери, утром сразу после завтрака мечтающая только об одном: поскорее добраться до «Старбакса», чтобы как всегда – в чёрных очках, на мерсе, пить свой кофе, плотно закрыв все окна и врубив электронщину.

У них это семейное: тишину и уединение любят, только вот счастливая семейная жизнь мешает – у Эшли сарказм скоро выступит на зубах, а стоит открыть рот – патокой по губам, вниз по подбородку, прозрачными каплями на ворот футболки.

Остаётся только порадоваться, что разговоры о третьем ребёнке в последнее время стихли, на неопределённый срок, правда.

До следующего медового месяца, в этот уже попала своя ложка дёгтя, процесс пошёл.

Хоть бы это мрачное время продлить хотя бы год – пока он не свалит, а там уже можно ребёнком пытаться замазать трещины в отношениях, он же как штукатурка!

Ну ладно, Эш задвигает свой эгоизм куда подальше, теперь он думает о ближнем своём, так что пусть жизнь в склоках, ссорах и запоях продлится года три – пока брат тоже не свалит.

Дойдя до кухни, он включает свет и только чудом удерживает себя и не вздрагивает по-идиотски – разумеется, он видел силуэты родителей, сидящих за столом.

Те замолчали – мама допивает какую-то зелёно-синюю, ярко-неоновую дрянь из бутылки, отец отхлёбывает пиво из банки – Эшли знает – оно безалкогольное.

Как два сбежавшиеся из дед дома, украв у надзирательницы десять баксов.

Мысли этой не придаёт значение, она на грани слышимости, обычная, заурядная, случайная.

Эшли продолжает себя успокаивать, не обращает на неё никакого внимания, не помнит даже, сам себе говорит: ну кто ещё может в шесть утра сидеть на их кухне и пить хозяйское пиво с ядреным энергетиком?

Даже сам верит, что это он искренне испугался, а не валяет дурака как всегда, играя сам с собой так, что Шерлоку Холмсу с доктором Мориарти и не снилось.

Вот, вспоминает, что маньяков, таким занимающихся, фиг найдёшь, разве что тот, что убил семью немцев с процветающим в ней инцестом, и японец, не умеющий за собой смывать.

Так что это родители, да.

Арчи на него не смотрит, так, краем глаза, а сам отстукивает ритм по колену, им же и елозит – уже не рэпер с малиновыми дредами и пирсингом, зашился после тоннеля, вынул все гвозди, свёл татуировки и теперь обычный человек, с женой и двумя детьми, пиво вон пьёт по утрам с женой.

– Доброе утро, Эш.

Он хочет казаться расслабленным и что сидеть вот так со своей женой – это кайф.

Но Эшли видит только глубокую трясину депрессии – мрачняк, тоску и беспросветный мрак.

И никак тут не поможешь, и дело даже не в деньгах и не в том, что сначала заниматься сексом без презерватива, а потом ещё раз – ну, раз не получилось у первого, то второй точно сделает нас нормальными – или чего там они хотели, – не проканало.

Мама встаёт со своего места и подходит к чайнику, включая его, достаёт его любимую кружку и сыпет кофе в самый раз, его обычную дозу.

– Карин, ты так и не ответила на вопрос.

– На какой вопрос? Сосалась ли я с тем бэк-вокалистом? Ответ – нет. Жалею ли я об этом? Ответ – нет, не жалею, тем более что он сторчался за полгода. И зачем мне такое счастье нужно? Тем более что у меня есть ты, как слез с кислоты, вообще красавчик. Серьёзно, я бы на тебе ещё раз женилась, если можно было бы, – мама произносит это абсолютно нейтрально – никак, без насмешки, неиронично, просто как факт, и прочесть её невозможно.

Эшли – как кэп: «Люди! Этот разговор не о том, с кем мама целовалась по пьяни десять лет назад, одумайтесь бога ради, это серьёзно!!! После таких разговоров за сигаретами и уходят!!!»

А толку-то кричать?

– О чём весь сыр-бор? Снова о ваших бывших пассиях? – говорит вкрадчиво, ухмыляется даже, как всегда, но, чудеса, не раздражает совсем.

– Пассиях? Рано тебе ещё такие слова знать, я в твоём возрасте знала, только где проходку достать, да так, чтобы раком потом не стоять, и сигареты.

Она улыбается, но это ничего не значит, она всегда улыбается, улыбается и сейчас, расписываясь в собственном педагогическом бессилии – когда уже ты проебалась настолько, что и остаётся, как подружки, говорить о ебырях.

– Сигареты – отстой.

– Конечно. Для детей, – Карина парирует тут же, наливая кипяток, и перемешивает ложечкой. – Твой кофе. А теперь оставь родителей заниматься без света. Ночью, за закрытыми от всяких ребят, тырящих у родной матери сигареты.

Эшли только горестно вздыхает, отпивая крошечный глоток.

– Мне снился гитарист, но поёт он тоже неплохо, а тебя фронтмен целовал в юности, эта напасть у нас семейная.

– Что за гитарист? – Арчи лениво ковыряется в йогурте, но никогда не теряет Эшли из поля зрения, приглядывает.

Ну, Эшли от этого ничего не потеряет, а отца развлечёт, так что…

– Том Бёлер, – про то, что тот мёртвым был, он умалчивает, не хочет вспоминать эту жуть, даже не столько этот жмурик-металлист его до костей пробирает, как то, что там и без огнестрела всё не очень хорошо – он же наркоман героиновый.

Эшли настолько сторчавшихся не встречал, только в одной, последним интервью их тогда, в семь лет, пробрали, да так, что клятвенное обещание дяде – гашиш никогда не курить, и вообще за всякий ЗОЖ, даже пиво не пробовать, а то мало ли, пересядут на героин и…

– А. Хорошо играет. Остепенился к тому же. Дважды. Дай Господь и торчать перестанет. – Арчи всё так же избегает прямого контакта – привычка.

– Да не, максимум пересядет с одного дерьма на другое. И выглядит стрёмно, никогда не понимал, что люди находят в наркотиках. – Тянет кофе медленно, по глотку, чтобы не обжечься, задумчиво смотря на предрассветный сумрак за окном.

– А он в тебя. – Другой отец на его месте бы только ещё раз подытожил, что наркотики – это яд и смерть, дерьмо, от которого нужно держаться подальше, если не хочешь сдохнуть на обочине и чтобы от тебя все родственники отреклись, а ещё подцепить ВИЧ. Но только не Арчи.

Правда, Эшли подозревает, что, если всё же сядет на иглу, папа не обрадуется.

Она бросает:

– Да иди ты.

А после сгребает пустые бутылки в пододвинутую к столу урну, пока Арчи выглядит так, будто прямо тут завалится спать, откинувшись на стуле.

Чёрные круги под глазами отлично смотрятся, почти как мамины стрелки, только под нижним веком.

Глава 2

– Так что за сон?

– Сон как сон. Обычный. Спасал котят из пожара, наткнулся на Тома. Лучше мне сами скажите: чего сидели без света? По вашему виду видно, что не ложились ещё, – это пальцем в небо, но нужно же чем-то их отвлечь от этого дурацкого сна, который почему-то Эшли смущает до чёртиков, и совсем не хочется о нём рассказывать родителям.

Это вызывает ухмылку, ничего не может с собой поделать, незаинтересованную, отстранённую и неизменно саркастичную.

Арчи ничего не говорит, Эшли ему благодарен, правда, зная, каким настойчивым тот становился в попытках помочь ему открыться.

Разве что тянется к кружке с остывшим зелёным чаем – видимо, до того, как достать пиво, они попытались в культурность – тут же дети, вы же ради них послали психоделики и водку, отрезали дреды – вот и появился на столе зелёный чай.

Эшли же зелёный чай ненавидит всей своей чёрствой, прогнившей, отверженной богом, грязной душой, а ещё посидеть тут в одиночестве, собраться с мыслями и подумать, как бы достать плеер так, чтобы не возвращаться в комнату и не будить младшего брата.

Всё решается даже слишком просто, подозрительно.

Эшли щурится на протянутый айпод, но брать не спешит, ждёт, что же ему такого скажет мама.

– Вот. Он тут весь, даже пара лайвов, – голос у неё подозрительно тёплый, и в то же время в нём есть горечь, и Эшли будет долго ещё вспоминать это утро, когда жизнь окончательно пойдёт по пизде и в ней появится та самая марихуана и гашиш, и совсем безобидный, в отличие от первых двух, героин – отличное лекарство от кашля, даже детям можно.

Они, конечно, не придут одни, но сейчас он только благодарит за плеер, берёт его чуть погодя, момент этот затягивается, и на всё это с ленивой усмешкой смотрит Арчи.

– Я кататься. Тебя ровно к девяти подброшу, – она мгновение смотрит на Эшли, и в её глазах мелькает что-то – на её каштановые волосы причудливо падает свет, только вот это не чудо и хорошая работа оператора – всего лишь маленькая коричневая бабочка летает вокруг люстры, но это что – не Карины, приобнимающая Эшли, да так, в шутку, чтобы отбились только потому, что шутка тупая.

– Ладно. – Встаёт с места, оставляя недопитый чай, и уходит вслед за женой с дежурным «не опоздай в школу».

И что это было?

Свой плеер она обычно никому не даёт, как и Эшли, а тут расщедрилась ни с того ни с сего, подозрительно это.

Да и мысли эти дурацкие: послушать до школы того чувака, когда можно прошерстить мамин плеер и найти что-нибудь интересное и непопулярное, но оттого не менее офигенное – у Карины чутьё на «клёвый музон».

А вместо этого он даже и не слушает толком, погружается в себя, пропускает в отыгрыше слова, не замечая, как следующая уже включается, в голове одна эта сцена – Тому перетянули руку и через тонкую иглу вводят героин.

Он видит всё так подробно, до мельчайших деталей…

Иногда быть гением – сущий отстой, в такой ответственный момент думает об их сходстве поразительном, разве что ногти тот не красит и не подводит глаза.

На самом деле Эшли и сам понимает, что хочет попросту отвлечься от его мертвенно-бледного лица: кожа как мел, бескровная и одновременно синюшная, впалые глаза, чистые, как хрусталь, такие же удивительно красивые.

И рядом лежит револьвер, заряженный пока тонкая иголка в вене, но главное совсем не это, а то, как он смотрит Эшли в глаза. Опустевшие и неживые они должны быть, и со зрачком что-то нехорошее, но всё, что он видит, – это вызов. Губами обескровленными он не усмехается, но одной секунды интимного контакта их глаз хватит на то, чтобы увидеть в них волну-убийцу, разбивающуюся о скалы, и белую, шипящую, как газировка с «Ментосом», пену.

– Ты чего не спишь? – из забытья его выдёргивает брат, по ощущениям, так за волосы, и, недовольный ещё, хмурится, сложив руки на груди.

Он в безразмерной худи с «Металликой» – буква «М» на ней практически стёрлась, – и та на нём висит.

– То же могу спросить и у тебя. Домашку делать пришёл?

– Заткнись, Эшли! Это не твоё собачье дело!

– Моя помощь не бесплатна, – продолжает как ни в чём не бывало, смотрит свысока, тоже с вызовом, но не таким, как у

– Эй, ты меня вообще слышишь?!

– Конечно. Ты сказал, что очень уж хочешь, чтобы за тебя решили простецкие задачки, которые может решить любой детсадовец.

– Ну что с тебя взять? Дебил. Сам справлюсь, как и пять последних лет, так не мешайся только под ногами, дылда! Вста… черт!! – Он впивается себе в кисть ногтями и закрывает усталые от бессонной ночи глаза. – Шутить одну и ту же шутку годами – они ошибаются в тебе, Эш, ты просто-напросто имбецил. Непроходимо тупой, эгоистичный, а в оскорблениях этих нет никакого запала.

Джо болезненно бледный, волосы спутались настолько, что в который раз кажется – их только отстригать под ноль, потому что кудри – это не для едва справляющегося со своим психическим расстройством подростка.

Эшли отшучивается, тоже что-то про колени, и ставит ультиматум:

– Если ты решишь всё за полчаса, я скажу, как заставить этих училок отстать от тебя раз и навсегда.

– Отва… Стоп, откуда ты знаешь про училок?! – Джо аж встрепенулся, перевёл свои стеклянные глаза с фиолетовыми кругами под ними – те куда ярче радужки, смотрит Эшли в глаза, будто ему снова десять.

Забавно это, он растерял всю свою спесь, весь свой гонор, настолько устал, что уже не до этого, забавно – правильное слово для этого, ты молодец, Эш, очень чуткий старший брат.

– Не скучай, мелкий.

– Какая же ты сука!

Мама бы эти крики услышала – и была бы крайне довольна тем, что брат медленно дозревает до того, чтобы рассказать обо всём хотя бы кому-нибудь из класса, и немного раздражённая, что Эшли так и не научился быть до конца честным с ними, если бы только она не укатила кататься вместе с Арчи или он наконец-то лёг спать? Если уж кто и может уложить его спать, так это мама, которая сейчас где-то выжимает сотку.

На крики эти никак не реагирует, ну, разве что машет рукой небрежно, когда забирает кофе с собой. Одной чашки маловато будет, вернее, так всегда было, но сейчас он чувствует себя таким бодрым, каким не бывает и от литра напитка, вот и идёт по тёмным коридорам до комнаты, думая о своём, личном.

О Томе.

Такая вещь, забавная очень, именно рокерами, а не роком, не были забиты мысли с тех пор, как он нашёл ту рыжую вокалистку из местной метал-группы. На концерты к ней ходил, стоял в первом ряду, делал совместные фото, хотя и не увлекается таким – ему не творцы вставляют, а творенья. И музыка отлично отделяется от личности, так что Эшли чужды эти влюблённости в кумиров, да и нет у него кумиров как таковых.

И вообще, это всё была надоевшая всем до ужаса шутка, ответочка на ярлык от любимого младшего брата «лесбуха».

Повторять это можно как мантру, твердит про очередной пранк, да хоть до второго пришествия антихриста, толку?

У Эша всё ещё не отвалился член, а ногти он так же красит.

В чёрный.

Конечно, у всего есть своя цель, и девушка эта вспоминается в контексте того, как быстро его увлечение прошло.

Да тут даже и не увлечение вовсе, а так, какая-то бессмысленная ерунда, да ещё и в женатого мужика, годящегося Эш в отцы, с очень доброй и нетоксичной фанбазой, готовой вскрыть вены, чтобы свою любовь к любимке доказать. И Том и знать не знает, что тут Эш нарисовался со своей любовью, и – давай не будем себе лгать – ему глубоко плевать, и Эш, при всей своей неотразимости, остроумии, стиле и глубоких философских познаниях, получит только то, что и все фанаты, – мерч, и если тот будет в хорошем расположении, распишется на футболке, а не попытается спалить её своей зажигалкой.

А ещё Эшли не нужны отношения, и секс переоценён, да-да-да, все эти модные нынче у молодёжи установки. Ещё любви нет, это всё биохимия мозга, болезнь и помутнение сознания, через три года тебе самому вспоминать будет стрёмно всю эту чистую и искреннюю.

Эш садится на заправленную кровать, только сейчас понимая, что всё это время играло что-то странное из маминой коллекции того, что даже Арчи слушает с трудом, и то больше из солидарности, чем интереса.

У Эшли не вышло бы. На их месте плееры бы полетели в мусорное ведро, из телефона удалилась вся тысяча треков, и вместо баров и хат алкоголь распивался бы дома, а чтобы совсем не сойти с ума – классика и оперетта на вынутом из мусорного ведра плеере.

Надо бы включить свет, да лень, и уже с минуту на минуту будет рассвет на сером пасмурном небе, который никто так и не увидит, всего лишь станет на пару тонов светлее.

Главное, чтобы не пошёл дождь, подводка у него не водостойкая, хреновая была идея на ней сэкономить.

Когда снова музыка замолкает, голову занимают мысли – Эшли снова в той комнате.

Ослабевшие руки не слушаются, и револьвер, похожий больше на детскую игрушку, он не больше ладони, дулом прижат под подбородком – вот что он видит.

Это всё тот же – этот чувак выглядит на самом деле ужасно, как и в прошлый раз, но сейчас картинка стала ярче.

Эшли может разглядеть, даже какой в этой комнате линолеум – бежевый, с оттенками рыжего и с геометрическим узором, похожим на тот, что был в комнате его родителей, пока те его не поменяли в прошлом году.

Видение это никак не мешает пить кофе, чашка горячая слишком, и приходится держать её осторожно, чтобы не обжечься.

Так, следующим же видит разбросанные на полу вещи – портсигар, доллары, какие-то тряпки.

Это помутнение сознания не может не настораживать, но пока выводы делать рано, самое разумное сейчас – наблюдать. И только в том случае, если не справится, просить помощи у родителей. Хотя кого обманывает?

Найдёт психиатра потолковей и скажет только тогда, когда диагноз поставят.

Скорее всего, это попросту подростковая блажь и крыша протекает от зубрёжки – прошлую ночь было не до сна, все ночь корпения над учебниками, чтобы следующий месяц пинать балду.

– Эй, в школу опоздаешь, просыпайся, имбецил!

– Невежливо так разговаривать со старшими.

– Больно у тебя настроение хорошее, ещё и слушаешь голимую попсу, пи… др.

Эшли горестно вздыхает, вернее, делает вид, и тут же встаёт с кровати, а пока идёт в ванную глаза красить и посмотреть под хорошим светом, продержится ли лак ещё один денёк или стереть его к херам.

Интересно, Тому бы понравилось?

Он бы точно оценил, как Эшли охрененно, если не сказать охуенно, не материться – как-то беспонтово это, он же не гопарь какой и не брат, вышел уже из возраста, когда кроешь нецензурною бранью всех подряд, чтобы казаться крутым…

Охрененно выглядит с чёрным глянцем на ногтях и чёрным карандашом, а самое главное, он Тома понимает лучше всех этих стервозных родивших вокалисток.

Думает так, конечно, в шутку, это всё несерьёзно, забавный прикол для тех, чей ай-кью выше скромной отметки в «кое-как набрал девяносто, но ничего, зато мне тёлки дают, а задротам нет».