Текст книги "Сухуми: зеркало воспоминаний"

Автор книги: Майя Сохумели

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Подаренное счастье

Река в окрестностях Гали была холодна в октябре месяце. Молодые ребята уже не приходили к водоемам для развлечений и банных процедур, а девушки не стирали одежду. Каждый нагонял скот к реке, тем самым коротая время, разговаривая с ближайшими соседями.

– Говорят, у Липартия скоро свадьба? – спросила колоритная женщина, стоявшая у берега реки.

– Да, жених городской, с самой Гагры, сын высокого чиновника и врача, так что в хорошую семью Марьям дочь отдает свою, – ответила другая женщина, она была чуть в летах и говорила громче обычного.

– Хорошо, хорошо, – задумчиво ответила первая дама.

На этом разговор их был закончен, и каждая принялась заниматься своими делами.

Липартия была семьей среднего достатка с единственной дочкой Лилией. Девушка отличалась красотой и грациозностью цветка, которым ее нарекли. Прилежная красавица, которая редко была замечена в ссорах и непристойном поведении. Можно сказать, что в той деревне редко кто был замечен в непристойном поведении. Только если Лаура, которая была первой любовницей председателя деревни – женщина видная, лет так 35, с сочными формами, она была звездой деревни. Нет, ее никто не сторонился и не чурался, да разве и могли, если она главная на деревне.

Жена председателя – женщина скромная, делала вид, что не замечала всего этого. Любовь председателя позволяла Лауре ездить на курорты Черного моря, дабы приводить себя в порядок. Так вот, на одном из таких курортов с родственными связями она и заприметила молодого жениха для Лилии, дочери Липартия.

Благородным жестом это было сложно назвать, потому как в этом заключался свой интерес – любовный. Лаура, помимо того, что ублажала любовью председателя деревни, была всю свою жизнь влюблена в отца Лилии, Мераба, вот ему она и хотела угодить. Язык Лауры не только до Киева довел, но еще все так устроил, что свадьба была назначена при том, что невеста с женихом друг друга разок и видели, да и того полчаса. По обыкновению местных обычаев никто и не задумывался о других нормах знакомства. Дата свадьбы была определена, и жизнь текла в череде подготовки и готовки. Вот только старый дед замечал, что невеста очень грустна в последние дни, а погрустнела она после одного события, произошедшего с неделю до.

– Скажешь мне или нет? – заявила Лилия молодому человеку. Он сидел в джигитовской оправке на коне, а темная шевелюра была откинута назад. Он смотрел на нее строго и непринужденно, сверху вниз. Девушка стояла возле коня и просила ответа.

– Я сказал тебе, что никакую Диану не знаю. Да даже если знаю, это мое дело, – отвечал он резко.

– Ах, так. Тогда я выйду замуж. Ясно тебе? – резко выронила девушка.

– Выходи хоть завтра, – обронил молодой человек и поскакал от девушки на своем вороном.

– Дурак ты, Шалва, – заплакала Лилия.

Так вот заплакала, а согласие свое со злости и дала, когда опять местные стрекозы ей нашептали, что Шалву ее видели с Дианой у реки. Дала согласие выйти замуж, и свадьба быстро свершалась. Лаура не могла терпеть, поэтому умудрилась за две недели все организовать, а грустные глаза невесты стремительно в этом ей помогали.

Жених приехал с большой семьей и друзьями, стол был накрыт на 300 человек. По обычаям, прежде невеста накрывала стол, чтобы он ее из дома забрал, а уж после в своем городе должен был устроить пир жених.

Лаура лично занялась подготовкой невесты: красила и наряжала ее с самого утра. Ох, и красавица была Лилия в тот день. Да и жених красавец – высокий брюнет, интеллигент и светский франт. Гости собрались за столом, а сердце невесты было не на месте. Прежде чем выйти к гостям и жениху – будущему законному мужу, – она отправилась в туалет.

Позади дома стоял деревянный туалет, тропинка к нему была неосвещенной, поэтому надо было так стараться, чтобы не зацепиться платьем за кусты. Но Лилия напрочь отказалась от посторонней помощи, поэтому пошла одна.

– Лили, Лили, – окликнул ее кто-то с другой стороны дома.

– Шалва? – удивилась девушка, а, подойдя ближе, увидела своего любимого. Это действительно был он, смотрел на нее пронзительным взглядом.

– Пошли, Лили, – заявил Шалва, он сидел на коне, а позади за спиной у него висело ружье.

– Я замуж выхожу, – опустив глаза, произнесла девушка. – Почему ты раньше не пришел? – добавила она.

– Пошли, Лили, – более строго повторил молодой человек.

Девушка не ступила к нему ни на шаг, а лишь тревожно оборачивалась назад. Она боялась, что кто-нибудь из родителей или гостей ее увидит.

– Не могу, – ответила она.

– Хорошо, тогда обними меня напоследок, – произнес Шалва.

Девушка подошла ближе к забору, молодой человек наклонился к ней, схватил одной рукой за талию и усадил на коня. Фата зацепилась за забор и оборвалась, растрепав волосы девушки. Они поскакали в сторону леса.

Гости усаживались по своим местам, а у Лауры сердце было не на месте, и она пошла смотреть невесту.

– Миша, Миша, сбежала… – вскрикнула вдруг Лаура, и отец Лилии подбежал на задний двор.

– Кто сбежала?

– Дочь твоя сбежала.

– Как? С кем?

– Да откуда же я знаю? – била себя по лицу женщина, осознавая неизбежность скандала.

На задний двор сбежались все: мама, папа, жених и его родители и маленький Гоча.

Гоча был местный шпион, его даже так и называли Пуаро, потому что он знал про всех и каким-то чудным образом оказывался свидетелем всех важных событий. Десятилетний пацаненок, игравший с местными мальчишками, мог легко разрешить конфликт взрослых.

Пока все рассматривали висевшую на заборе фату и недоумевали, как такое могло случиться, подоспел и Пуаро.

– Сбежала Лилия, сам видел, с Шалвой Хвингия сбежала, любят они друг друга. Сам видел, лично, – проговорил мальчик, и все злобно на него посмотрели. Повисла тишина.

– Если ты сейчас не решишь это все, я вас тут всех убью, – грозно сказал отец жениха Лауре.

А как же он мог не злиться, когда все высокопоставленные его гости были завезены в местную глубинку за невестой, а тут такой позор. Лаура не долго думала и подошла к девушке, которая жила в соседнем доме, дочка Мамулия. Девушка была не красавица, но очень скромна и прилежна. Про нее говорили в деревне, что замуж ей не выйти, потому как уж слишком дурна собой, да и два слова связать не может. Лаура знала, что никто не согласится на столь дерзкую авантюру, кроме Ипполита Мамулия – он свою дочь с радостью отдаст в хорошую семью. Схватив фату, она вызвала девушку, которая уже сидела за столом в качестве гостя, и сказала ее отцу все, как есть. Надели на девушку фату и в том, что было усадили. Она сидела в качестве невесты рядом с женихом. Гости не понимали, что происходит, но поползли слухи.

А жених за весь вечер так и не взглянул на новоиспеченную невесту. Свадьба прошла весело, после третьего тоста уже никто не помнил ничего, да и не замечал, что хозяев дома нет за столом. Утром Ингу Мамулия увез муж в Гагры, а счастливый отец не мог нарадоваться судьбе. Семья Липартия была опозорена, отец семейства хотел было пойти забрать дочь, но Лаура его отговорила.

Время текло своим чередом, отец смирился с выходкой дочери. В Гаграх были военные действия, и всех как-то быстро разбросало по миру.

– Инга? Инга Мамулия, это ты? – спросила продавщица у покупательницы в рыбном отделе базара.

– Да, я, – удивленно ответила Инга.

– Не узнаешь меня? Это я, Лилия Липартия, соседка твоя, – ответила взрослая дама.

– Боже мой, Лили, – удивилась Инга и кинулась обнимать женщину.

Двадцать девять лет прошло с тех событий, а они встретились только сейчас. Инга рассказала, что после войны они переехали в Москву. Муж занялся бизнесом, у них двое детей. А Лилия осталась жить с Шалвой в деревне, после переехали в Тбилиси, а вот пять лет назад решили в Россию переехать. И вот сейчас работает на базаре, продает рыбу.

– Знаешь, Лили, как я тебе всю жизнь благодарна, что ты тогда сбежала. Я как принцесса живу всю жизнь. Хоть и страшно было за незнакомого выходить, – сказала Инга.

– Если бы ты знала, как я всю жизнь жалею, что сбежала. Мой Шалва – простофиля ужасный, всю жизнь на себе тащу и доброго слова не услышу. А сколько женщин у него было, – пожаловалась Лилия.

Увидев Ингу в мехах и золоте, Лилия еще больше стала сожалеть, но время не повернуть вспять – каждый выбрал свой путь и судьбу. Инга пригласила после работы Лили к себе, познакомить с мужем и внуками. Лили согласилась, но приходить не решилась.

Мирная свадьба, военный сочельник

Помню, как мы с ребятами оказались в трудном положении – нужно было решить судьбу нашего одноклассника Хвичи. Этот негодник заложил нас перед учительницей, которая пошла к директору, а тот вызвал милицию. Досталось нам по самое первое число, которое, кстати, и было первым апреля. Мы пошли на разборку в детский санаторий, который находился за нашей школой. Вторая сторона привела своих друзей, соседей и несколько ребят из 6 школы. Но разборка в санатории не удалась – там было слишком многолюдно. Мы пошли на пляж, где были наброшены огромные каменные валуны, куда люди не ходили. Тенго вышел вперед, чтобы поговорить, а со стороны противника вышел здоровый парень, больше напоминающий баскетболиста.

Наш Тенго был ростом 170 см, но всегда задиристым, а тут и он, выйдя вперед, оглянулся в нашу сторону. И тут свершилась великая комбинация мегрельского махинатора: прежде чем дать противнику ощутить преимущество, Тенго стал гасить своего визави сходу. Точно так же, как гасят рыбу в речке, не давая возможности расплыться по разным сторонам. Он просто говорил все подряд, постепенно повышая тон, предельно подробно высказав, что сделает с ним через минуту и что у этого баскетболиста есть последний шанс сейчас уйти в сторону.

Мы держались за сердце, потому что, в случае чего, он мог пришлепнуть Тенго одним ударом, но случилось невероятное – баскетболист затрусил и протянул руку. Вот как в сказке, сильный лев с духом мышки. Но через некоторое время кто-то ударил одного из наших ребят, и тут началось месиво, в котором сложно было определить своих и чужих.

Это продолжалось недолго – на берегу оказалась наша учительница в сопровождении милиционеров. Ссора была забыта, и все кинулись, кто куда мог. Я и несколько ребят побежали в сторону медицинского пляжа, затем перескочили через железнодорожную насыпь, сбежали к автомобильной дороге, перешли ее и оказались перед забором дачи Сталина. Это очень высокий забор, но мы перемахнули через него в момент, спрятались в кустах. Милиция не появлялась, но неожиданно появились охранники госдачи и выставили нас оттуда. Все растерялись, потому что учительница и милиция все так же ищут нас. Тогда я вспомнил, что у моего друга Юры в Алексеевском ущелье дом. Мы пошли туда и увидели перед собой большое количество людей в черном. Оказалось, у Юры умерла прабабушка, и, не растерявшись, мы сделали круг вокруг усопшей и подошли к Юре.

– Юра, тут такое, – ошалевший, сказал я ему.

– Понял, алиби будет.

Наша учительница все же нашла нас, но Юра и его родственники стали утверждать, что мы тут с самого утра помогаем. А то, что это сдал Хвича, мы узнали совершенно случайно – кто-то из нас услышал, что девочки обсуждали нашу ситуацию. Наказания для крысы не нашлось, кроме как перестать его замечать, будто никто никогда его не знал. Девочки согласились с нами, и весь класс объявил ему бойкот.

Через некоторое время мы забыли об этом и вновь стали с ним дружить, когда он провел нас на свадьбу к своим соседям-грекам. Тогда впервые мы оказались на чужой свадьбе. Свадьбы в Сухуми собирали от 500 до 1000 человек, поэтому затеряться в одной из таких не представляло никакого труда. Торжество проходило как в доме бракосочетания, так и в шепа – это большая брезентовая палатка, в которой ставили огромные столы, а стулья сооружали из досок, обмотанных газетами. Обязательное условие всех свадеб – это музыканты, которые должны были развлекать публику. Песни заказывались на всех языках всех народов, населяющих Сухуми.

Свадьба прошла отлично, никто и не заметил, что мы залетные. Утром я отсыпался у бабушки и, проснувшись, направился во двор, где бабушка уже накрыла огромный стол: огурцы, лаваш, помидоры, сыр и арбуз с черешней. Дедушка сидел за столом с вином, а она на печке жарила мои любимые кукурузные лепешки.

– Нино, ты похожа на яблочко, – вдруг произнес мой дед.

– С ума сошел, Дато проснулся, – смущенно произнесла бабушка, показав в мою сторону, а я смотрел на них и смеялся.

– Все равно, очень похожа на яблочко, – повторил дед, а бабушка грозно посмотрела на него, будто ждет объяснений.

– Вепхо, что ты там говорил, не поняла, на какое яблочко? – кокетливо произнесла бабушка, а дед сдерживал смех, чтобы не выдать себя, предвкушал реакцию бабушки.

– Которое в духовку засунули, – засмеялся дедушка, и я вместе с ним, а бабушка подошла и забрала у него бутылку с вином.

Но мы продолжали очень долго еще смеяться, даже в какой-то момент и бабушка присоединилась к нам. То было теплое сентябрьское утро, а через два месяца мой день рождения, о котором я всегда думал заранее. И так тщательно продуманные дни рождения с возрастом забываются, а запоминается какой-то один, в котором ты пережил очень сильное волнение. Таким был мой 15 день рождения.

У наших соседей была бильярдная, и все свободное время я убивал там. С утра до позднего вечера мы упражнялись в этой интереснейшей игре. Когда темнело, мы включали дизель-генератор и играли при свете ламп. Из-за взрыва ЛЭП при высадке десанта весь город был погружен в темноту, и только один дом освещен вовсю. Кто-то, видимо, подумал, что там штаб.

Наступил день моего рождения: утром мы с соседом, как всегда, залезли в бильярдную и вовсю играли. Где-то в час дня моя мама позвала меня к столу – отмечать мы не собирались, но торт все же приготовила. Я с неохотой спустился и пришел домой. Не успели мы сесть за стол, как послышался шелест, затем свист и страшные взрывы. Все рванули в подвал, вокруг сыпались стекла, куски железа и земли. Вскоре все стихло, и можно было слышать, как по крыше стучат падающие на шифер осколки. Выглянув наружу, мы увидели, что из соседского дома поднимается дым, и все рванули туда. Горела как раз та часть дома, где находилась бильярдная. Мы бросились к движку, включили его, бросили в бассейн пожарный насос, но он не работал, осколками перебило провода. Телефон не работал по той же причине. Кто-то из соседей, кто был на машине, рванул к пожарным. Тем временем с другом решили выносить мебель из горящего дома. Вдвоем мы вынесли из окна диван, который потом вчетвером не смогли втащить обратно. Подъехали пожарные, и им удалось спасти часть дома. Когда все стихло, мы поднялись в бильярдную, оказалось, снаряд «Града» попал прямо туда, там ничего не осталось, только пара обгоревших и рассыпающихся в руках шара. Останься я там играть, от меня тоже ничего не осталось бы.

Позже пришла зима 1993 года, которая выдалась очень снежной. Некоторые говорили, что такие осадки были вызваны активным применением артиллерии обеими сторонами, что произвело пертурбации в атмосфере. Я же это приписывал природе, которая пыталась скрыть следы человеческой деятельности, когда люди пошли друг на друга. Помню, как мы были у дедушки, и пошел сильный снег. У дедушки во дворе росли восемь деревьев фейхоа, из которого бабушка делала просто неповторимый компот и джем. К вечеру наступала тишина, шел крупный снег, и тяжелые лапы вечнозеленых деревьев сгибались под тяжестью этого снега.

Мы всю ночь по очереди выходили на улицу и палками стряхивали с веток снег, приходилось добираться и до хурмы с ее тонкими ветками, чтобы спасти будущий урожай. К сожалению, ни хурма, ни мандарины не могли осчастливить меня в тот год. Примерно 25 декабря абхазская артиллерия начала обстрел центра Сухуми. Первый же снаряд попал в дом сухумского художника Пети Цквитария, и все его картины сгорели вместе с домом. После этого он сломался и умер где-то через год уже беженцем в Тбилиси. 25-го мы как раз были у тети – она жила около Дома правительства, и мы слышали, как глухо ухают где-то поблизости разрывы снарядов. Эти звуки приглушал снег.

Сам Новый год прошел в безудержной пальбе в небе с обеих сторон Гумисты из всех видов оружия, начиная от автоматов и заканчивая зенитными орудиями всех калибров. Но после Нового года обстрел центра города продолжился, и родители нас отвезли к дедушке, думали, что туда снаряды не долетят. Но 6 января, в сочельник, когда мы уже легли спать, я увидел вспышку на стене, а через секунду раздался грохот. За ней последовала вторая вспышка, звон стекол, пыль и дым, мы рванули в сторону люка в подвал. Но на нем стоял стол, поэтому пришлось выходить в мороз на улицу и при этом тащить бабушку, которая была оглушена взрывом. Спрятавшись в подвале, все постепенно приходили в себя. Выйдя наружу, мы увидели полосы огня, уходившие в сторону Гумисты – это грузинские «Грады» подавляли огневую точку, откуда произошел обстрел.

После того, как все утихло, я с дедушкой обошел дом: с одной стороны он был весь побит осколками, половина из них вошла в окно и прошла над постелью бабушки и дедушки. Приподнимись они после первого взрыва – вторым их точно убило бы. Утром мы затянули окна целлофаном, залатали крышу, наклеили на окна бумажные крестики, открыли люк в подвал. Всю оставшуюся войну этот люк мы не закрывали, и нам часто приходилось туда нырять. С Гумисты перестали забирать воду, водопровод иссяк, и мы стали пользоваться талой водой, благо, снега было предостаточно. Бабушка даже говорила, что талой водой очень полезно стирать вещи – не надо отбеливать. Снег лежал несколько месяцев и весной, а когда все растаяло, мы обнаружили на крыше много ржавых осколков, которые, видимо, после взрыва полетели вверх и потом просто упали на шифер, не пробив его.

Сухумские яблоки

Чем пахнет осень? Кто-нибудь может определить запах осени? Если приглядеться к природе, то она самая яркая и сочная в октябре.

Казалось бы, она расцвела и достигла своего величественного колорита. Листья кружатся в багряном вальсе, деревья склонили свои кроны от порывов ветра, и кажется, вот-вот они опустятся в благодарственном реверансе к минувшим дням. А представить только, что через какое-то минутное мгновение город погрузится в серую муть. Нет, ведь только что он был совершенно ярким и жизнеутверждающим, а мгновение спустя природа потеряет силы и сбросит с себя все вдохновение жизни. Московская осень – она такая быстрая, будто куда-то спешит. Не удается насладиться красками и дыханием последнего свежего глотка.

Утро выдалось на удивление спокойным, мне не нужно было никуда идти. Медленно растягиваясь в кровати, я поднимался к кофе с сигаретой. Мои неизменные утренние гости, которые сопровождают всю сознательную жизнь. Но это утро окрасилось своей повседневной оригинальностью.

Я услышал запах мандаринов. От пробивающего свежего запаха знакомых до боли фруктов меня будто отбросило назад на кровать. Прижатый неожиданным явлением в октябре, я дивился своей впечатлительности. Свежие, маленькие, громкие, они стояли на столе в большой корзине. «Откуда?» – подумал я… Боже, откуда ты кинул мне в лицо такое наслаждение? Только я задался риторическим вопросом, как вспомнил, что это дары Абхазии, которые тетя привезла для мамы. Я сел за стол и смотрел на мандарины.

Я смотрел, не смея дотронуться до них, даже дышал через раз. Мне казалось, если я прикоснусь к ним, то они испугаются моего грубого натиска и перестанут благоухать. Не отрывая взгляд, я погрузился в воспоминания. Для всех мандарины – это запах Нового года и зимы, но для меня это самая жгучая осень, обжигающая болезненными воспоминаниями. Разве мог я, шкет, прыгающий со своей рогаткой по окрестностям нашего сада, представить, что буду скучать по вкусу своего огорода.

В углу стола стояли яблоки «брызги шампанского» – сорт, который ничего не скажет постороннему человеку, но тот, кто хоть раз испробовал «сухумские шампанские», никогда не забудет это первое ощущение. Маленьким я думал, почему же они называются брызги шампанского? Это после, открыв первую бутылку шампанского, я понял, ведь от надкусывания яблока так же разлетались и разбрызгивались по всему твоему телу. Настолько сочными были эти маленькие красные дары эдемского сада. Это были любимые яблоки моего папы. Как же он бежал в сад, не дожидаясь, пока они сами упадут к ногам, срывал и жадно надкусывал. А я прыгал возле него и смеялся, пытаясь тоже достать до ветки. Этот вкус детства, вкус яблок, аромат мандаринов, шум дождя, запах моря и влажной земли, которые доносились с побережья.

Я погрузился в прошлое, все сработало мгновенно, подобно мадленке Пруста. У Пруста в романе «По направлению к Свану» главный герой опускает печенье-мадленку в чай и уносится в детство на сотни страниц, потому что для него это вкус детства. Мандаринки сделали свое дело – я погрузился в свое детство и вспомнил, как папа привозил их ящиками домой. Я жонглировал, игрался, кидался, раздавал, разбрасывал эти пахучие дары природы. Помню, как любил чистить один за другим, потому что после мои пальцы отдавали этим ароматом. И не заметил, как машинально поднес пальцы к носу и вдыхал.

Оказался в прошлом, где мы с дедушкой гуляли вдоль Черного моря, где он меня возил из Очамчиры в Сухуми. Как же я любил собираться в Сухуми. В то мгновение я чувствовал себя самым важным на всей планете – мне казалось, что я подобен Робинзону Крузо или Христофору Колумбу, которые отправлялись на поиски приключений в дальние страны. Я был уверен, что обязательно там произойдет нечто интересное. И как же я переживал, когда папа или дедушка уезжали без меня. Ведь в это мгновение мне нестерпимо казалось, что именно сейчас что-то произойдет, а я все пропускаю.

Я вспомнил себя и дедушку возле калитки, как я тащил его к морю, а он, понимая по хмурым облакам, что сегодня не время, сопротивлялся мне, но все же уступал и отправлялся со мной на поиски приключений. Помню, как мы зашли в киоск купить мне мороженое, и вдруг пошел дождь. Я взглянул на своего деда, а он удивленно поднял брови и утвердительно покачал головой. В тот день я был расстроенный, ведь мне приснился сон, что я нашел жемчужину у моря, и обязательно хотел побежать туда, чтобы удостовериться, что ее там нет. Но дождь испортил все мои планы. С дедушкой мы спрятались под магнолией и смотрели, как под дождем сгибается сирень. Каждая капелька для хрупкого листочка была ударом кувалды, листочки сгибались и вновь стремительно разгибались, и так, капля за каплей, они выбивали дробь по нежным листьям магнолии и сирени. Дед рассказывал, что очень боится грозы, а я смеялся над ним. Это сейчас я понимаю, что он говорил это специально, чтобы не было страшно мне. Ведь при каждом раскате грома и сверкании молнии я дергался, но и в одном глазу не давал понять, что мне страшно. А после слов деда я и вовсе считал, что обязан его поддержать – такой взрослый и боится грозы.

Мандарины заставили меня скучать по детству, городу, который никогда не вернется в мою жизнь. Никогда я не встречусь с дедушкой, никогда мы не постоим под магнолией во время дождя, и я уже никогда не окунусь в Очамчирское море, заедая свое наслаждение «сухумскими шампанскими».

Никто никогда не сможет вам передать аромат абхазских мандаринов. Нет, то, что сейчас – это суррогат, дубликат, но вовсе не оригинал. Не тот прекрасный запах, когда ты отрываешь корочку – и в тебя ударяется кисло-сладкий аромат, который слышен через три квартала… Нет, это нечто большее, чем просто мандарин. Это целая культура мандарина… Кожица у него тонкая и легко отрывается, а вкус сладкий, будто обсыпан сахаром. Но больше мандаринов я любил инжиры.

Помню, как бабушка меня гоняла палкой, ведь я пытался сорвать не созревшие инжиры. Она не видела их, потому что была очень маленького роста, но понимала третьим глазом или чутьем, что еще не время… И правда, было не время, ведь инжир подобен молодой красавице, которая юна и прекрасна, но она еще не созрела для того, чтобы сорвать и упиться ее сладостью любви. Нет, она прекрасна, но нужно еще немного подождать. Ведь, подождав еще немного, ты сможешь вкусить созревший фрукт, готовый даровать тебе все наслаждения райского сада.

Вкус созревшего инжира, который раскрывает свою «попку» – так я называл его в детстве, – несравнимый ни с чем другим. Никогда после я не ел такого инжира, как в детстве. Ни один фрукт не созрел для меня настолько, как тот. Все остальное остается неспелым и невкусным.

Когда я был молод, мой отец говорил о своей тоске, но я никак не мог понять, о чем идет речь. Мне казалось, что Москва – прекрасный и полный возможностей город. Мы спаслись от огромной беды – война. Зачем скучать по месту, где не было столько возможностей. И только сейчас я понимаю, о чем говорил мой папа. Наверное, он так же скучал по Очамчире, как и я сейчас. Наверное, поэтому он никогда после того, как мы приехали в Москву, не кушал мандарины. Он говорил, что они тут не такие вкусные, как там. Но теперь мне понятно – он не мог просто справиться с болью воспоминаний, в которые его бросали эти рыжие дары природы.

Необъяснимое происходит с тобой, оно настигает тебя рано или поздно – ощущение тоски по собственному прошлому. Как сказал грузинский классик: «Где довелось родиться и расти, туда душа до старости стремится». Моего отца уже давно нет в живых, и кажется мне, что если и существует рай, то он будет для него в Очамчире. Его рай там.

Запах моей осени – это сладко-терпкий запах и аромат осенних цветов. Это запах моря и дождя с легким оттенком и привкусом грусти, что все когда-то увядает.

Я погрузился настолько сильно в свои воспоминания, что не заметил маму, которая стояла надо мной и что-то усердно пыталась донести. Оказалось, увидев мой пристальный взгляд на мандарины, она рассказывала, что это мандарины с нашего сада, тетя их привезла.

– Я узнал запах мама, я их узнал, – ответил я ей.

– Ешь, что смотришь, – спросила она меня.

– Нет, я не хочу, – ответил я и встал, чтобы направиться в уборную.

– Вылитый отец, – крикнула она мне в спину.

Она не видела, но поняла, что на моем лице раскрылась широкая улыбка, я ощутил невероятное тепло внутри себя. Я – вылитый отец. И я тоже однажды уйду и окажусь в своем раю, с мандаринами и яблоками «брызги шампанского», где меня встретят дедушка, бабушка и папа под шум морского прибоя. Однажды я буду счастливым в своем прошлом.

И в тот год я побывал там, в тот самый нежный и ласковый май. Мне говорили, что кто-то ухаживает за мамиными садами, но, скорее всего, нас обманули. Я не видел ни одного живого цветка в старом саду моей мамы, который она так трепетно пыталась сохранить. Как же бывает странно возвращаться в старые места, где пепелища памяти, которые никогда не смогут вернуться и не повторятся больше никогда. Я прошел мимо сирени и гортензии, которая некогда так цвела, что перекрывала своими бутонами обзор к саду; теперь же не цветет ничего так размашисто. Истоптанные акации, ростки пионов и розы – все это, словно скальпелем по сердцу, резало меня изнутри… Я не мог привыкнуть к виду моего красивого дома. Я присел у умирающего сада и, склонив голову, вспомнил все… Меня накрыла волна воспоминаний моего детства. И вот мне слышалось, как отец зовет меня помыть машину, а мама поливает цветы. Дедушка сидит в своем кресле и улыбается мне. Голос воспоминаний сменился тишиной настоящего, я будто оглох и перестал что-либо слышать… Пока…

– Папа, папа, – бежал ко мне мой маленький сын.

Он бежал так же, как когда-то бежал я к своему отцу: когда он открывал калитку, я уже мчался со всех ног, чтобы обнять его, ну и, конечно, как ребенок, я хотел увидеть, что же он купил мне.

Малыш бросился мне на шею, обнял изо всех сил и висел на мне с двух минут, я ощутил запах надежды. Вот же оно! Прошлое, которое меня поглотило в эту секунду, память меня не отпускала в саду, и на мгновение я поддался этому жестокому порыву, что хотел слиться с прошлым и тоже исчезнуть в гуле воспоминаний. А маленький звонкий голосок даровал мне надежду в будущее, я понял, что не могу раствориться в своей тоске по прошлому, потому что мое маленькое будущее, так крепко вцепившее в мою шею, надеется на меня.

– Папа, а где мы? – спросил меня сын.

– Мы в доме твоего дедушки, – ответил я, посадив сына к себе на колени.

– Это дом папы мамы? – удивленно спросил он, ведь никогда не знал другого дедушку, кроме того, который жив.

– Нет, это моего папы дом. Твоего дедушки, – ответил я.

– А где дедушка? – спросил сын.

– Далеко, сынок, очень далеко, – ответил я с грустью.

Я увидел, как его юное лицо нахмурилось, и он задумался о своем новом дедушке, которого он никогда не видел. Он смотрел на меня удивленно и что-то хотел спросить, но не мог подобрать слов и не знал, что бы он хотел узнать, потому что ему сейчас все было новое, и он бы хотел знать все.

– Хочешь, я расскажу, каким был твой дедушка? – спросил я жаждущего диалога ребенка. Мне не нужен был ответ, хотя он собирался было что-то ответить, но его жгучие черные глазки, светящиеся в предвкушении интересного рассказа, без слов дали свое согласие.

– Запомни, сынок, твой дедушка был храбрым человеком, все боялись его взгляда.

– Он мог победить любого? Даже Дарта Вейдера? – спросил удивленно он.

Я улыбнулся и кивнул ему, хотя и не понимал, как это могло бы произойти в жизни, но я был уверен, что и Дарт Вейдер был бы побежден моим отцом.

– Слушай внимательно, не перебивай. Твой дедушка со страстным сердцем и с болью говорил об обиженном человеке. Он так же меня сажал на колени, как я тебя, и говорил мне: «Помни, сынок, если взялся за коня и хочешь продолжить свой путь, то крепко держись седла, не позволяя никому тебя согнуть. Никогда не обижай зря человека и не спеши оголить кинжал. Ведь если назвался мужчиной и нож достал, то придется всегда идти до конца». Твой дед, мой мальчик, никогда не падал духом и друзьями дорожил. Ты знаешь, как он ценил семью – святое место, не позволяя никому даже косо взглянуть на дом. Он мне твердил: «Не падай духом – погибнешь раньше срока». Будь честным и никогда не ври – твой дед никогда не врал, мой мальчик.

– Даже когда знал, что его накажут? – перебил он меня.

– Хм, – улыбнулся я, – даже когда знал, что его накажут. Но никто не мог его наказать, никто никогда не посмел бы на него поднять голос. С самого детства он заслужил такое уважение, что с ним советовались, его слушались.

– Я тоже так хочу, чтобы никто меня не смог ругать. Даже мама, никогда, – ответил сын.