355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Марк Веро » Оазис человечности. Часть 3. Сладкий дым отечества » Текст книги (страница 2)
Оазис человечности. Часть 3. Сладкий дым отечества
  • Текст добавлен: 8 мая 2020, 00:30

Текст книги "Оазис человечности. Часть 3. Сладкий дым отечества"


Автор книги: Марк Веро



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– Сильвинус, – обратился он ко мне. – Ты пришел к пониманию, что дальнейший жизненный путь целиком зависит от тебя. Ты освободился от обстоятельств, но не от собственных заблуждений, что сковали разум твой и задули свечу сердца. Потому ты делаешь выбор, уверяя себя, что иного выбора нет, а этот тебе нравится и по душе. Но ты можешь войти в лучшую жизнь, которую выберешь не потому, что иного пути нет, а потому, что она – лучшая! Выбор за тобой: дорога почестей, как римляне ее зовут, или Путь судьбы, неотделимый от тебя самого. Он слит с тобой в одно целое, а потому ты его не видишь. Но его и не надо видеть – в него надо верить, всей душой, всем сердцем! Путь судьбы есть у каждого человека. Но увидеть у другого сможет лишь тот, кто одолел какую-то часть себя. Этот путь простирается в беспредельность, он – выше понимания, потому что, как только ты преодолеешь и поймешь одну его часть, перед тобой предстанет следующая, более трудная и непонятная, но и – более возвышенная и прекрасная!

Величайшее счастье выпадает на долю того, кто, еще не ступив на свой Путь судьбы, встречает человека, прошедшего по своему определенное расстояние, не смутившись от трудного испытания, не дрогнув от ответственности, что сразу же ложится на плечи. Мне самому улыбнулась фортуна, и еще в детстве я встретил такого человека. Теперь вот я сам хочу, подобно моему учителю, дать тебе некоторые знания, которые не будут лишним грузом, если ты решишься последовать судьбе – ее не сможет тогда изменить ни один бог. Если не решишься – постепенно ты позабудешь обо всем этом и перестанешь думать, что жизнь твоя определяется тобой. Может, ближе к старости, легкой ностальгией дыхнут на тебя тусклые осколки полученного знания, поднимут рябь, всколыхнут дремлющий твой разум, да только сил их применить у тебя тогда не будет.

Этот путь имеет свои тайны – они раскрываются, когда приходит время. К каждой из них ведут многие знаки – ты их встречаешь повсюду, даже во сне, но не принимаешь за таковые и благополучно пропускаешь мимо. Нельзя подойти к следующей тайне, не поняв мудрость предшествующей. Если пропустишь знаки и не раскроешь тайну – судьба подведет тебя к этому с другой стороны, и так – до бесконечности, пока не выучишь урок. Поэтому путь этот напоминает плавание против течения с порогами, на которых можно отдышаться, и, наслаждаясь красотой всего творения, набраться новых сил.

Каждый порог зиждется на семи тайнах. Лишь их познав, откроется тебе доселе неведомое.

Слушай же и запоминай знаки, что приведут тебя к первой тайне. Все произойдет в самые обыкновенные и привычные для тебя будни сената. Привычное менее всего заметно глазу, и потому множество великих чудес ускользает ежеминутно. Тебе придется самому сделать и осознать свой выбор: ступить на путь или нет; от полного понимания этого будет невероятно трудно, но легко дается только глупость. Девушка невиданной красы предстанет пред тобой, но ты будешь поглощен своими чувствами и не поразишься ее красоте, возникнет из музыки и света, но ты подумаешь, что это – только игра твоего воображения. Ты пробудешь с ней долго и будешь готов расстаться, когда прозреешь: в руках у нее запечатлен знак бесконечности, но она об этом даже не будет догадываться. Такова первая тайна!

Будь внимателен: каждая раскрытая тайна дает тебе ключ к следующей. Как из чрева матери родится дитя, так из малой тайны родится все большая; и чем большим знанием будешь овладевать, тем все более неизвестные горизонты станут являться твоему восхищенному взору.

Вторая тайна следует из первой – помни об этом. Из перьев жуткого существа родится слово, из слова – история. Внемли той истории, что уведет многих в Равенну, и разреши первой половине целого уйти из твоей жизни, но отыщи вторую. И перед тем, как вырвется она из стен города, встреть ее на следующий день, куда направят тебя слова первой! По отрешенности от радости и горя узнаешь ты того, к кому лежит твоя дорога! Будь дружен, человечен и добро расположен – и услышишь ключ к третьей тайне.

Третья – лишит тебя богатства привычного взора и роскоши; характер и нравы оставь у порога, птица птице глаз не выклюет, а от волка овцы сбегут. Простота и воздержанность слова не лишат чести и доблести, и не доведется начинать сызнова. В скромной обители нередко пылает талант, укрываясь от жадных взглядов, злобы иль зависти, и будь осторожен, чтоб высокомерие, обращенное на такого, самого тебя же не задавило! Скромность родит чистоту – узнаешь об этом из вольных слов, и будет возможность понять, где искать – благодарность другого всегда ждет тебя, коль готов ты ее принять.

Четвертая тайна откроет в тебе новый мир. К этому нельзя быть готовым. Троих людей минуешь ты и лишь тогда узреешь милые черты! Ищи же любимую птицу Аполлона, символ поэта, птицу Жизни! А с ней найдешь и тайну, от которой у тебя не останется и белого пера с ее покрова, но за которой бросишься вдогонку.

Пятая тайна откроет тебе жизнь иную: не слышно и дыхания ее, но глазу видна, не поговоришь с ней, но она воодушевит тебя сама, откроет мир чудес и музыку души, которой никогда не слышал прежде ты.

Следующие две тайны предстоит тебе открыть самому, без подсказок и помощи друга. Только из настойчивости, воли и собственных размышлений родится великая сила. Следи за знаками и слушай сердце! Оно не покинет тебя, как ты – его.

Выбор – за тобой, Сильвинус».

Взбудораженный мужчина отложил свиток в сторону, шумно вдыхая свежий воздух. Но в комнате было что-то не так: не хватало простора, широты, не хватало жизни. Закрыв глаза, сосредоточившись на только что прочитанном, он смог дышать размеренно, но так и не успокоился.

Наконец, поняв, что нельзя заставлять гостью так долго ждать, он покинул свою комнату, предварительно вернув все на прежние места. На обратный путь Сильвинус потратил гораздо меньше времени – он спешил, опасаясь, что девушка не стала его ждать и ушла. Впрочем, напрасно он подозревал ее в такой неблагодарности – та смиренно сидела на стуле, дожидаясь его возвращения. Лиг, слуга Сильвинуса, что-то горячо ей объяснял, указывая на арфу.

– О чем ты там снова разглагольствуешь, Лиг? – добродушно прикрикнул хозяин.

Аврора обрадовалась его появлению, Лиг – едва не подскочил на стуле от внезапности, но через секунду рассмеялся:

– Да вот, хозяин, рассказываю гостье о твоей любви к музыке, об особенностях инструмента, что греческие мастера изготовили по специальному заказу.

Авроре не терпелось вернуться домой – как-никак, ее родные, если не мать, то отец, волнуются; она не предупредила, и ее исчезновение не могло пройти незамеченным. Сильвинус предложил послать гонца с вестью, но девушка хотела сама повидать родителей. Тогда, распрощавшись с Клувией и Лигом, вдвоем они вышли на улицу. Особняк нового знакомого располагался отдельно от обычных домов, чуть севернее портика Ливии. Сколько раз девушка проходила мимо этих окон, любовалась утонченным вкусом владельца, но и помыслить не могла, что под этой кровлей может биться сердце, страдая от ран, так похожих на ее собственные!

Шли они малолюдной дорогой вдали от купчих и торговых мест, вдали от развлечений толпы, шумных кабачков и подозрительных притонов. Эта дорога больше подходила важным и знатным гражданам: в округе многие особняки стоили немало денег, охранялись хорошо, и толкаться здесь темным особам попросту не дозволялось.

Разговор не ладился: чем больше Сильвинус хотел раскрыть тайну, узнать ее загадку, тем все трудней давались ему слова, тем все мучительней становилась тишина между словами.

Но богами была назначена им иная встреча, непредвиденная, немилосердная, да и не встреча вовсе – один лишь след от жизни другого человека, одно воспоминание, – как после бури, что, пронесшись, оставляет признаки своего буйства. Только при этой встрече буря пронеслась не по земле, а в душе Авроры: гулкий удар потряс ее волю, желчное пламя явленной боли вновь растравило, растревожило открытую рану. Сильвинус в непонимании и беспокойстве обратил глаза к девушке – на той не было лица.

– Что с тобой? Ты словно увидела призрака, восставшего из могилы и ступившего на землю!

Она тяжело задышала, пытаясь отойти от пережитого волнения:

– Так и есть! Тот мужчина – взгляни! Я его узнала: это он самый, призрак из могилы… мужчина с красными перьями.

– Что ты такое говоришь? Какой мужчина? – Сильвинус еле успел приметить грозную фигуру городского полицейского в полном облачении; тот их не видел, но обернулся по привычке – и одного мига хватило, чтобы запомнить его суровые черты.

– Да. Лицом совсем не мил, глаза прохладней стали и впиваются, будто когти орла или зубы шакала. Но он – не призрак из могилы.

Аврора только прошептала:

– Призрак… из далекого прошлого, которое, я надеялась и уповала, больше ко мне никогда не вернется, но оно не щадит меня и, словно в наказание за давние грехи, жжет зеленые листья моей весны и затмевает солнце, – и потянув за руку опешившего Сильвинуса, сказала, – пойдем, присядем. Я расскажу тебе эту жуткую историю, если ты только сердцем не дрогнешь.

Она смело заглянула ему в глаза и, увидев их блеск и красоту, поняла, что и в этом они схожи: идти на риск, не оценивая сил, снести, сокрушить все на своем пути, подчинить себе волю и желания ближнего или пасть жертвой собственной неразумности – это их призвание; такова и его природа.

Присев в тени задумчивого вяза, Аврора поведала ему о тех несчастьях, что вторглись в ее жизнь после краткого пребывания в зловещей тюрьме. Юная богиня любви никогда прежде не могла такого представить: она, властительница сердец, распоряжавшаяся чувствами мужчин по своему усмотрению, открывает сокровенные тайники души тому, с кем знакома только несколько часов. Но не было ни неудобства, ни стыда: долее хранить в себе под тленным покровом губительное пламя она не могла – оно сжигало в ущерб души и тела. Сильвинус слушал, затаив дыхание; он сопереживал, как мог, понимал, какой тяжкий жребий выпал на ее долю и внес пагубный раздор в ее ум. Как это было понятно ему: жить в грезах одной жизнью, а наяву – совершенно иной. Потом они сидели в безвременном молчании, подставляя головы под нежные лучи величественного светила.

– Когда душа скорбит, и былая любовь печалит, вздыхая заунывно, и море слез, кажется, готово смыть берега, – молчи! И чтоб от жалости не побледнеть, не впасть в пучину отчаяния, – обрати милый лик и ласковый взор на путеводный свет: он надежен и выведет тебя на верную тропу, – Сильвинус обращался, будто к самому себе, но девушка поняла то, что он не смог или не захотел сказать прямо.

Она прогнала налет грусти, застилавший светлые глаза, встала и грациозно зашагала вперед, маня за собой того, кого считала теперь за друга.

– А твой отец, Сильвинус? Где он? Смогу ли я его повидать? – резко переменила тему патрицианка.

– Хм. Пока это трудно. Сегодняшним утром – вот совпадение! – до того, как ты проснулась, он уехал. Дела его позвали в Равенну – давно он намеревался совершить туда поездку, но неразрешимый до вчерашнего дня вопрос, вызвавший такой разброд во мнениях и раскол среди сенаторов, удерживал его. И только сбросив эту распухшую от червивых дум цепь, он умчался в северный город. «В поисках душевного спокойствия», – как он сказал мне. Сроки возвращения мне неведомы; быть может, только через неделю прискачет его гонец, а до тех пор: лишние заботы – позади, и неизвестные упования – впереди.

Сердце Авроры вздрогнуло – она решилась: раз уж поведала новому другу часть, то рассказать остальное – была просто обязана. Сильвинус не возражал и узнал прочее: о неясной судьбе брата Авла, о случае на рынке, что не поддается никакому логическому объяснению.

– Твой брат уехал ночью, даже не попрощавшись с родной сестрой. Один отец провожал его в путь – не кажется ли тебе это странным? – размышлял вслух спутник девушки, строя догадки и мигом опровергая их. – Хотя мужчины всегда между собой дружнее: им ясно, что можно ожидать, а что другой не предпримет, как бы его кто ни уговаривал; женщина же, отличимая складом ума и устройством чувств, своими душевными порывами и непонятными суждениями, – прости меня за эти слова, Аврора, – сбивает с толка, и поведать о каких-то глубинных чувствах – задача для могучего интеллекта и сильной воли, не без участия терпения и настойчивости. Потому за такие труды, часто – неблагодарные, ведущие к пропасти и недоразумениям, берутся лишь отчаянные смельчаки, храбрецы, костьми которых усеяны низовья Тарпейской скалы.

Он иронически усмехнулся, но пожалел чувства и без того опечаленной красавицы, и сменил направление полета мысли:

– А может, брат приезжал всего на денек в Рим и не хотел печалить близких встречей с последующей разлукой? А может, в его жизни стряслась беда, от которой он по своему душевному благородству (а оно есть у него, если я только правильно разглядел нрав, полагаясь на твои слова) уберегает тех людей, что дороги ему? Может, он страдает от чего-то, но не решается разделить это страдание ни со своей сестрой, ни с матерью, а только отцу поверяет свои дела? Поэтому отец мог тебя и обмануть – во благо тебе же!

– Знаешь, Сильвинус, такое предположение кажется мне вероятным; не знаю насчет отца, а про брата могу сказать: такое возможно – он и от самого себя-то скрывал все долгие годы беды, непонятно как с ними справляясь, а родителям и подавно не говорил ни слова. Такая догадка приходила мне в голову, и ты высказал словами то, что у меня было на уме. И вчера я решила, что, коль скоро над Римом злые тучи бессонно промышляют, неся сплошное уныние и скорби, то где-то должен же благоухать мирный небосвод, сияя природной красотой. А в Риме меня гнетет тоска и одолевают безумные мысли. Пусть окажется все ложью, а мольбы мои к богам – напрасны, но хочется увидеть мне изумрудное небо Равенны, и хочется вдохнуть тот густой воздух, и…

Она так и не договорила, но обоим было без слов понятно недосказанное.

– Так что я увижу и твоего отца! Могу передать ему вести от тебя, – подмигнула соименница зари, – если ты скажешь, где его найти.

Сильвинус без колебаний объяснил девушке, как в том городе разыскать Лукреция Карлескана и что передать. В эту минуту они как раз проходили под аркой Константина, и дочь Валерия невзначай заметила:

– Заодно полюбуюсь на выдумки тамошних архитекторов. В Риме мною много мест облюбовано… но, конечно, ни с чем в сравнение не идут сады Мецената! Сколько долгих вечеров я провела в них; не одинокая телом, но одинокая душою. Сколько тайн сердца осталось сокрыто в них…

– Тайн, говоришь? – про себя повторил задумавшийся Сильвинус. – Сады Мецената?..

Оставшуюся часть пути они провели среди глубоких раздумий, и дом вырос перед ними, словно из тумана – так можно идти по хорошо знакомой улице и различить конец пути лишь в самую последнюю минуту.

Прощание было недолгим, но проникновенным. Да и что еще могли поведать друг другу две истерзанные души? Слишком много горестных слов сказано, слишком многое прожито за краткие часы. А для того, чтобы узнать большее – всего-то, что и стоило – заглянуть под развалины собственных надежд, бесприютных, слезно молящих уберечь от молний разгневанного Юпитера.

Кроткое и смятенное пожатие руки, глубокий взгляд, лишенный и огня, и холода, молчание красноречивее всех слов, и тихая неприметная слеза, и вздох, смягчающий мученье, и выдох, будто пожелание счастья.

Две судьбы, встретившиеся внезапно, внезапно и разошлись, обретя бесценное знание и утешение, которое не в силах принесть ни пение птиц, ни шум дерев, ни цветение полей, а только – понимание сердца, что познало такую же боль.

Сильвинус вернулся домой и закрылся у себя в комнате, попросив не беспокоить его. Клувиена удивилась такой перемене настроения хозяина, но, решив, что это – не ее ума дело, преспокойно занялась своими заботами.

Ночь пришла в положенное время мягкою, крадущейся походкой, но с наступлением тьмы, когда исчез весь мир, когда кануло в безвестность все наболевшее, отдохновение не приходило к Сильвинусу. Одно его беспокоило и тревожило. Лишь одно не давало ему покоя целый вечер. Мысль стала тюремщиком и заточила среди вороха сомнений.

«Завтра… в полуденный час… сады Мецената».

Он был настроен отважно, полный решимости добраться до того зерна правды, что так беспокоило ум, воспламеняя сердце, сея ростки откровенности и открытости.

Его могло спасти только время – оно должно неминуемо перешагнуть через этот вечер и эту ночь. Но вот это и был коварный, хитрый враг, что истязал его долгими часами: чем сильней он желал ускорить бег минут, тем медленней они плелись, будто издеваясь над ним.

Мужчина стойко переносил жестокое испытание фортуны, отнявшей у него сон: он знал, что будет вознагражден за страдания, но, пожалуй, впервые в жизни, сколько себя помнил, отважился на поступок, движимый лишь одним желанием – дознаться правды.

Сияние правды освещало его мужественное лицо, капля за каплей, как целебный бальзам, вливалось в сердце, даруя силы претерпеть все до последнего.

Сильвинус загадочно улыбнулся, потушил лампу и прошептал самому себе слова, как ответ на немой вопрос:

– А конца нет и быть не может… Правда – беспредельна!

Глава III. Смелость на грани отчаяния

«Непреклонный дух может сломиться, но не согнуться»

Сенека

Аврора, обретя новые силы и чувствуя, как надежды вновь воспламеняют душу, обернулась лишь на краткий миг, чтобы одним только взглядом проводить удалявшегося мужчину. Того человека, узнав которого, поняла: страдание и боль ютятся внутри у каждого незамеченными; и то, что ее бросало в слезы, укрывало малейший проблеск существования, та ненасытная потеря, что с каждым рыданием иссушала сердце, лишала упования вырваться из липкой паутины к лучшей жизни, – дышало страхом и отчаянием не только в ней одной. Сильвинус невозвратно ушел, и слабый ветерок послал ему вдогонку легкие слова:

– Благодарю тебя, незнакомый друг! Эти пленительные часы, что я провела с тобой, подарили мне новую жизнь, воскресили надежду, и сердце мое теперь ликует при виде отчего дома!

Произнеся последние слова, девушка распахнула дверь дома и шагнула вовнутрь. Первое же, на что она обратила внимание, что несколько поколебало ее уверенность и невозмутимость, была та тишина, которую человек нередко называет тягостной. И это было самое верное определение из всех: только дочь вернулась к домашнему очагу, как сразу почувствовала себя Атлантом, которого удостоили нести ношу непомерной по человеческим меркам тяжести.

Дом, по обыкновению пребывавший в колебании и непрестанном движении, стоял нерушимо. Когда захлопнулась дверь – единственная грань между внешним миром и внутренним, – Авроре сдалось, что ее заточили в склеп: кроме ее собственного дыхания и ударов сердца, подобным стуку весел по воде, ни один звук не нарушал могильной тишины.

Мучимая сомнением, неизвестностью и тревогой, печальная красавица взволнованно оббегала многочисленные комнаты италийского домуса, заглянула во внутренний дворик – перистиль, где в изобилии росли пышные цветы, но не задержав взгляда на их красоте, спешно устремилась в другие помещения. Наконец, стараясь отдышаться, остановилась в нерешительности возле спальни отца. Дом пустовал: не было ни слуг, ни матери, ни странных во многом «друзей семейства». Слабая надежда теплилась – дверь отцовской спальни была затворена, но девушка дрожала, как неровное пламя, – был поздний обеденный час, и ей казалось просто невероятным, чтобы в это время отец мог безмятежно почивать.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю