Текст книги "Воздается по вере. Любовь сама находит нас. Книга вторая."
Автор книги: Марина Рузант
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)
– Достаточно. Прошу второй вопрос.
И опять память открыла нужную страницу в учебнике. Маша мысленно скользила по строчкам, проговаривая вслух прочитанное. Преподаватель жестом руки дал понять, что хватит. На третий вопрос девушка отвечала с особым удовольствием, подкрепляя рассказ зарисовками.
– Прекрасно! Теорию вы знаете замечательно. Перейдем к задаче. Разберемся с лучами.
Абитуриентка разобралась, чем окончательно сразила преподавателя.
– Слушайте, Мария Родова, а ведь вам не нужен этот дополнительный балл. Свое «отлично» вы честно заработали без него.
Олег Григорьевич размашисто вписал «отлично» в книжку абитуриента и расписался. От смущения и радости Машка подхватив книжку, вылетела из помещения, забыв выразить свою искреннюю благодарность. Только под натиском любопытных расспросов, вспомнила о досадной промашке.
Когда Мария покинула экзаменационную аудиторию, Ирина уже зашла туда. Теперь, можно было перевести дух. Начало оказалось для нее очень удачным. Первая пятерка говорила сама за себя. Следующий экзамен опять устный – математика. И тут она ощутила некое состояние тревожности. Сначала не могла понять, откуда оно взялось? Вроде успех, радость. Откуда подсознательное, не покидающее чувство вины? Ирина, конечно, Ирина. Подруга рассчитывала на ее помощь, а она подвела. Пусть даже невольно.
Радость от сданного экзамена вдруг перестала ощущаться радостью. Терпеливо ожидая возвращения подруги, Маша подбирала слова в собственное оправдание. Она ведь могла не выпячиваться, а просто сесть и подождать Ирку. Если ей не нужна помощь, спокойно пойти отвечать. Она поступила, как самая настоящая эгоистка. Собственные интересы затуманили разум. Наверно, если бы Ирина вышла немного позже, то застала Марию в состоянии раскаяния и истерики, со слезами на глазах.
Ирина появилась из-за дверей тихая, спокойная, будто только пришла из магазина. Ей попался хороший билет, который она знала. Пока готовилась, все казалось просто и обычно. Стоило сесть рядом с властной, строгой экзаменаторшей, в голове перепуталось. От волнения неточно отвечала на дополнительные вопросы, словом, в абитуриентской книжке появилась запись «хорошо». Маша попыталась успокоить подругу, но та строго ответила:
– У меня все хорошо. Я довольна результатом. Меньше нужно волноваться. Я учту свои ошибки.
Последние слова, будто камень свалили с души Маши. Она снова вернулась в состояние счастья. Экзамены продолжались. Все остальные предметы девчонки сдали на стабильные «хорошо», чем по сумме баллов, обеспечили себе безболезненное поступление в институт. Убедившись в зачислении на первый курс, подруги отправились в Красногорск. В деканате для новоявленных студентов выделили неделю свободного времени, чтобы те съездили домой, утеплились зимней одеждой и привезли необходимое для дальнейшей учебы.
Подруги явились пред ясные очи родителей абсолютными победительницами. Вадим Андреевич не скрывал гордости за поступление дочери. Все время отсутствия Маши дома, он переживал, даже рвался навестить ее в Томске. Благородные порывы сдерживала не столько Галина Ивановна, сколько друзья. В семье Масловых сын Саша уехал поступать в Политехнический Институт Ленинграда. Галецкие отправили Валерку аж в саму Москву, в «Институт Стали и Сплавов». Всем сибирякам сопутствовал успех. Дети друзей поступили. Как здесь не гордиться дочерью?
Все же гордость гордостью, а волнения за самостоятельную жизнь домашней девчонки не оставляли отца. Успокаивало то, что, в сущности, Томск уж не так далеко. На самолете АН-24 лету в пределах часа, на поезде – чуть больше суток. Разве это расстояние? С Маши дома взяли слово, что на все праздники и каникулы она обязательно будет приезжать домой.
Слабое взывание девушки к финансовой экономии, ведь все переезды и перелеты требуют немалых затрат, были отвергнуты в резкой форме. Больше того, Вадим Андркквич не безосновательно пригрозил своими тайными проверками в плане жизни и учебы вдалеке от родительского дома. Мария понимала, что отец зря говорить не станет, приехать «в гости» может в любой момент. Уже поэтому следует являться на все праздники, пусть лучше на своей территории ведет профилактические воспитательные разговоры, нежели сам двинет в студенческую общагу. Вряд ли ему понравится разбитная жизнь студентов.
В честь всеобщей победы устроили общее застолье. Маша от всей души радовалась за ребят. Она всегда воспринимала их куда более умными и талантливыми, чем сама. И то, что оба парня поступили в престижные ВУЗы в центральных городах, девушка считала правильным и справедливым. Положа руку на сердце, она понимала, что вряд ли смогла поступить туда же.
С Татьяной ситуация сложилась много сложнее. Она сдала экзамены на сплошные тройки и, тем самым, не набрала нужного количества баллов. В институт не поступила. Возвращаться в свой Рубцовск отказалась наотрез. Ее можно было понять. С одной стороны, безусловно, стыдно признать поражение. С другой, оставить в Томске свою бесценную любовь, совершенно немыслимо. Теперь Кеша для нее стал смыслом жизни. Любить его, прислуживать, ухаживать, нянчить – вот это и есть планы на будущее.
Судьба Кешки и его друзей сложилась бы неизвестно, каким образом, не окажись они завидными спортсменами. Какому ВУЗу не нужны результативные спортсмены? Экзамены, бравые ребята, сдали очень бледненько, поэтому история умалчивает, откуда у них взялись недостающие баллы. Однако, факт остается фактом. Из всех участников подготовительного процесса к поступлению в институт, надежды не оправдались только у Татьяны. Все остальные с ближайшим будущим определились.
Глава 2. Жертва любви или жертвенная любовь?
Надо отметить, что сама по себе Татьяна вовсе не была агнцем, которого вопреки его воле, ведут на заклание. Она не умела плыть по течению и строить нереальных планов. Все ее, на первый взгляд, совершенно безумные предложения, непременно имели под собой четкую основу и содержание. Казалось, она могла решить любую проблему, стоило только захотеть. Нет билетов на самолет в предпраздничные дни – не беда, Татьяна найдет, кого надо, договорится, с кем надо и вопрос решен. Даже если бронь, которой тебе предстоит воспользоваться, будет, в силу сложившихся обстоятельств, востребована в последний момент перед посадкой, тебе придется полететь на откидном стуле в служебной части самолета. Только и всего!
Те, кто жил в студенческой общаге знают, как сложно найти хлеба или каких-либо других продуктов после десяти часов вечера, когда очаг общего проживания приходит в движение. Создается впечатление, что народ до десяти часов вечера находится в сонном состоянии. Жизнь, безусловно, на этажах не замирает, народ приходит и уходит, жарит, варит, парит, учится и моется, но вот, поистине потрясающее явление наступает после означенного времени – студентов охватывает голодная лихорадка.
Шатающиеся по коридорам просители ищут, чем поживится в плане еды. В ход идет все, что жуется и глотается. Запасливые хозяюшки стараются держать дверь комнаты на замке и не вступать в переговоры с разведчиками. Отделаться половиной буханки черного хлеба не получится. Особенно ушлые могут уговорить прижимистых поделиться съестным и, тогда пиши – пропало, выгребут все вместе с репчатым луком и сырой морковкой.
Так вот, талант настоящего парламентера позволял Татьяне отыскать в уже опустошенной общаге, если уж не тушенку и сгущенку, то кусок хлеба и пару сырых яиц. Она никогда не ныла, не выпрашивала, давя на жалость к пустому желудку, наоборот, хохмила, шутила и люди сами ей отдавали. Коммуникабельная, веселая, безотказная, порой в ущерб себе самой и тем, кто с ней рядом. Зато, когда просила она, отказать было, фактически, невозможно.
Любовь к Кешке не изменила ее в целом, но в частности, это единственный человек, чьими интересами девушка пожертвовать не могла. В системе жизненных ценностей первые три места занимал именно Кешка, она и все остальные – потом.
Итак, по понятным причинам Томск Татьяна покинуть и не могла, и не хотела. Нужно было каким-то образом устраиваться в этой жизни, причем, непременно в шаговой доступности от любимого. После окончания вступительных экзаменов и отъезда соседок по комнате, временное жилище требовалось покинуть. Ремонт в общежитиях Теплоэнергетического факультета закончился, вернувшиеся студенты должны были заселяться в отремонтированные комнаты, еще пахнущие известью и краской.
Девушка прикидывала и так и эдак. Дилемма заключалась в следующем: можно устроиться на более-менее денежную работу куда-нибудь на завод, а еще лучше, на химический комбинат по производству лечебных препаратов. На комбинате хорошо зарабатывали, можно было получить койко-место в рабочем общежитии. Да и потом, она слышала, что молодежи дают направления на учебу в институт, на химический факультет. Это самое направление играет совсем не последнюю роль при подсчете баллов во время поступления. Таким образом, после года работы, она сможет пользоваться немаловажными льготами. Вариант очень подходящий. Решались сразу проблемы с работой, приличным заработком, проживанием и поступлением в институт. Но одно «но» перевешивало все плюсы – Кеша уходил на второй план, а это просто невозможно.
Она должна находиться рядом и неусыпно контролировать ситуацию. Вокруг полно молоденьких, красивых девчонок, да еще в отличие от нее, студенток. Значит, нужна авторитетная работа, причем такая, которая будет играть ему на руку. Голова у Танюхи быстренько сообразила – самый лучший вариант это в администрации института. И ничего, что там нет вакансий, для влюбленной девушки ничего невозможного нет. Звонки, переговоры-уговоры и место делопроизводителя на том факультете, где начнет учиться Кешка с друзьями, готово.
Девушку не интересовали рокировки в пределах деканата, самое главное, теперь любимый будет рядом и под тем самым, неусыпным контролем. Он будет заинтересован в ней, как в любимой девушке, информаторе, а если настанет необходимость, то и в заступнице перед преподавателями и руководством факультета. Минусов в ситуации тоже хватало. Во-первых, очень маленькая зарплата. Прожить одной еще хватит, но она теперь не одна, Кеше нужно усиленное питание, а это стоит денег.
Во-вторых, не решался вопрос жилья. Работники администрации факультета не обеспечивались общежитием. Снимать комнату не было материальных возможностей, опять же, проживать требовалось совсем рядом, на студенческой улице.
Татьяна усиленно гоняла мысли в голове. Круг проблем замкнулся и, выход из создавшегося положения не находился. Как назло, склеивалось одно, разваливалось другое. А тут еще мать шлет телеграмму за телеграммой, что, мол, да как с поступлением? Сообщить о провале – значит, паковать вещи к отъезду. Мать обязательно потребует возвращения домой, в случае отказа приедет сама, разыщет и насильно увезет. Свою мать девушка знала хорошо. Именно в нее она такая пробивная. Тогда прощай, Кеша, навсегда! И тут Таньку осенило.
Она метнулась на почту и заказала переговоры с матерью на завтра. Плотно прикрыв дверь кабины на переговорном пункте. Татьяна удобно устроилась на стуле, с замиранием сердца сняла трубку с телефонного аппарата. В трубке послышался страшный треск и, сквозь него, она с трудом расслышала голос телефонистки:
– Говорите, Рубцовск на проводе.
Откуда-то из непроглядной дали, через треск и шум, донесся слабый голос матери.
– Алло, алло, Танечка, это ты? Ты слышишь меня?
Голос был таким родным и близким, что готовая к обману, девушка, чуть не разрыдалась. Взяв себя в руки, напустив веселости, прокричала:
–Мама, алло, мамочка, я слышу тебя. Плохо слышу, трещит на самое ухо. Как вы там?
– Таня, что с институтом? – мать тревожил в первую очередь этот вопрос.
– Мама . . . все хорошо . . . я поступила! У меня . . . все . . . хо-ро-шо! – от волнения она закашлялась. Не каждый день так нагло врешь матери.
На том конце провода замолчали. Татьяна испугалась, может быть, кашель выдал вранье? Или она каким-то неведомым образом узнала правду и теперь специально проверяет? От ужаса пересохло в горле. Она почувствовала, как безумно душно в крошечной кабине, еще немного и она грохнется в обморок. Через шум, в трубке послышался всхлип, потом другой – мать плакала – догадалась дочь.
– Танюша, дочка, радость то какая? – мягкий и, в тоже время, радостный голос рвал душу. Отступать некуда. Выбора нет.
– Мама, ты меня хорошо слышишь?– прокричала Татьяна
– Доча, ты, когда домой? Спрашиваю, когда домой?
– Мама, домой приеду только в феврале, после сессии. Ты мне теплые вещи передай через Симку, дочку тети Клавы, она проводницей ездит. Ладно?
– Ой, как жалко! Танюша, ты бы отпросилась, а? – не теряла надежды мать.
– Я бы с радостью, но нельзя т. . . . Понимаешь, выгонят тогда . . .
– Нет, нет, раз нельзя, то и не надо . . . . Танюша, я все отправлю, ты не беспокойся.
В трубке раздался дежурный голос телефонистки:
– Заканчивайте, конец связи . . . .
– Танюша, доча, целую тебя. Учись, Танюша, а я тебе помогу . . . . Только учись . . .
Татьяна повесила трубку. На душе было гадко и скверно. Она вышла на улицу. Чудное лето затянулось. Осень не торопилась вступать в свои права, давая людям насладиться последними летними деньками перед предстоящей непогодой. Она медленно брела в деканат устраиваться на работу, а вечером у нее застольная встреча с Кузьминичной – комендантом общежития, где предстоит жить Ирке и Машке после возвращения из дома.
Кузьминичну ушлая девушка начала обхаживать заблаговременно. Рассуждения на этот счет просты. Независимо от результатов поступления в институт знакомство с работником, имеющим возможность распоряжаться, пусть не личным, а казенным жильем, всегда пригодится. Опять же, если не ей самой, кому-нибудь из друзей или друзьям друзей. А уж когда на горизонте явственно замаячил полный провал надежд, то необходимость в дружбе с комендантом общежития соседнего факультета стала совершенно очевидна.
Познакомились пожилая и молодая женщины на первый взгляд случайно. Комендантша вышла на работу после очередного отпуска в самый разгар ремонтных работ. Перед уходом на отдых, под ее пристальным руководством закончили все подготовительные работы: что нужно разобрали, выбросили, списали, накрыли, упаковали. Оформили и подписали необходимые документы. Таким образом, отправилась на законные каникулы, выражаясь студенческим языком, Кузьминична с легким седцем и радостью в душе.
Через месяц, как ни в чем не бывало, вышла на работу. Обошла подотчетные ей площади, проверила качество ремонта и, довольная результатами, спокойно, с лавочки стала созерцать продолжение процесса. Во время очередного созерцания под теплыми лучами солнца, в разомлевшем состоянии к ней на лавочку подсела разговорчивая абитуриентка. Нужно отдать должное, Кузьминична любила поговорить на свободные темы: поругать бестолковую молодежь, гнусные нравы, вспомнить достойное прошлое и посплетничать про власть имущих.
От слова к слову, познакомились потом и подружились. Абитуриентка являлась на лавочку, как на работу. То семечек принесет, то конфетами угостит, то пирожками побалует. От сухомятки плавно перешли к чаю. Закрывались в комендантской комнатенке и судачили час-другой. Такие отношения, по рассуждению, Кузьминичны ни к чему ее не обязывали, ведь Татьяна предположительно должна была учиться на Геологическом факультете и к Теплоэнергетическому никакого отношения не имела. Значит, корысти во взаимоотношениях нет.
Когда начались вступительные экзамены встречи и чаепития сократились. Понятное дело, Татьяне теперь не до дружбы, пришла ответственная пора. После экзаменов девушка забегала с непродолжительными визитами. На вопрос: «Как успехи?». Отвечала односложно: «Хорошо». Кузьминична особенно не приглядывалась и не прислушивалась потому, как своих дел навалилось.
Сегодня пригласили в деканат по поводу расселения студентов в общежитии. Сама комендантша этим вопросом не занималась, для этого специально имелись сведущие люди. Ей уже выдавался результат в виде списков, кто, где и с кем будет проживать с указанием курсов и номеров групп. Она лишь растаскивала по комнатам эти «содружества». Комиссии по распределению жилья давалось общее количество комнат, к примеру, трехместных столько-то, пятиместных столько-то. В зависимости от количества комнат, формировались количества «содружеств».
Потом начиналась утруска и утряска. Претендентов на места в общежитии каждый год выявлялось больше чем комнат, и тогда за счет установки дополнительных кроватей трехместные комнаты превращались в четырехместные, а пятиместные – в шестиместные. В этом году все опять повторилось. Один список с фамилиями уже сформированных комнат и другой, так называемый, плавающий. Ребят и девчонок из второго списка нужно, просто-напросто, воткнуть к уже определившимся.
Завтра с утра Кузьминична намеревалась закончить комплектовать комнаты, перейдя от теории к практике – собрать недостающие кровати и уже каждое «содружество» привязать к конкретной комнате. Наплыв студентов ожидался со дня на день. Сегодня к ней придет Татьяна. Впервые за все время знакомства они решили поужинать основательно, с выпивкой. Момент подобрался удачный. Вечером в общежитии никого нет, да и поводов предостаточно.
Татьяна пришла с небольшим опозданием откровенно расстроенная. Кузьминична забеспокоилась. Накрыли стол, сели. Комендантская комнатка небольшая, но уютная, сразу чувствуется, что здесь обитает хозяйственная женщина. На окошке – новые занавески, стол накрыт скатертью, мебель хоть и старая, но приличная. В одном углу небольшой шифоньер, в другом – канцелярский шкаф со стеклянными дверцами задрапированными под цвет дерева. На стене висело зеркало, помещенное в ажурную металлическую раму, под ним высокая тумбочка. Значительное место в комнате занимал необычный диван с круглыми валиками по бокам сиденья и непривычно высокой спинкой. Такие диваны можно было увидеть по телевизору, когда показывали обстановку дома зажиточного семейства начала двадцатого века.
Комната больше напоминала не кабинет чиновницы, а. скорее, жилую комнату одинокой чистоплотной женщины. Кузьминична, действительно, была уже давно не молодой и одинокой. О своей судьбе никогда не распространялась. Никто толком не знал о ней ничего конкретного. Она, безусловно, любила поговорить, однако, только не о себе. Поддерживала отношения, общалась со многими, при всем при том, в свою жизнь никого не пускала, держала на расстоянии.
Вот и Татьяну не стала приглашать к себе домой, позвала в комендантскую. Разлили по первой, выпили, закусили. Опять наполнили рюмки. Угощение самое обычное – отварная картошка, селедочка, колбаска, сырки плавленые «Дружба» да помидорчики с огурчиками. Завязался разговор ни к чему не обязывающий, о том, о сем. Кузьминична заметила подавленное состояние гостьи. До поры до времени в душу лезть не хотела, мудро полагая – захочет сама расскажет. После третьей Татьяну, наконец, прорвало.
– Горе у меня, Кузьминична, понимаешь, горе, – захмелев, обличала себя собеседница. – Даже не знаю, как дальше жить. Наделала делов, знаю . . . сама виновата . . . . Как теперь быть? Как, Кузьминична, как?
Хозяйка положила кусок вареной колбасы на черный кусок хлеба и сунула в руку Татьяны.
– Ты не сиди. Выпила – закуси, хорошо закуси. Про горе тебе скажу вот что: не видела ты еще, душа моя, горя. Не видела, а хлебнула бы, то словами разбрасываться не стала.
Гостья откусила от бутерброда приличный кусок и пережевывая, возразила:
– Ты же не знаешь.
– Не знаю, – согласилась та. – Только , милая, горе это когда ничего поправить нельзя. События ли вспять повернуть или человека воскресить. А когда исправить можно, тогда это не горе.
– А что?
– Забота. Просто забота. Неприятная, болезненная, но только забота.
– Про горе это ты хорошо сказала . . . – гостья громко икнула, встала и направилась к тумбочке, где стоял графин с водой и стакан. – Про заботу я не согласна.
Выпив воды, гостья вернулась на свое место. Кузьминична терпеливо ждала продолжения исповеди.
– Понимаешь, добрая женщина, я впервые в жизни влюбилась. Читала про любовь, в кино смотрела, верила, что она есть, только не переживала ее. А тут, в Томске, встретила. И где? На вокзале.
– Бывает . . . – согласилась добрая женщина.
– Прямо захватила меня эта любовь и понесла . . . .
– Бывает.
– Не могу я без него жить, понимаешь? – девушка уставилась не моргающим взглядом на пожилую женщину. – Все для него готова сделать, даже жизнь отдать.
– Ну, душа моя, с жизнью ты переборщила. Твоя жизнь тебе самой еще пригодится. Не торопись ее отдавать.
– Раз так рассуждаешь, значит, ты не любила, – заключила гостья.
– Почему? – Кузьминична наполнила рюмку себе и немножко брызнула Татьяне, полагая, что совсем обнести неудобно. – Любила, еще как любила. Давно это было, словно в прошлой жизни. Девчонкой семнадцатилетней влюбилась в парнишку из нашей деревни, а батя за него отдавать отказался. Мы с ним из дома сбежали. Батя поймал, высек и под замок посадил.
– А парнишка?
– Парнишку в армию забрали, отслужил. В деревню больше не вернулся. Потом я все же удачно сбежала в город. Устроилась на работу. Замуж вышла не по любви, больше из необходимости. Люди в спину шептали, что мол, больная или порченная. От этих разговоров и вышла за не любимого. В душе того парнишку любила, а жила с постылым. Наверно он чувствовал мое отношение, стал пить. От пьянки умер. Ухаживали за мной мужики, сожительствовала – грешна. Только замуж больше не хочу.
Кузьминишна выпила не чокаясь.
– А ты говоришь, что я про любовь не понимаю.
Татьяна вслед за женщиной опустошила свою рюмку и принялась активно закусывать. Быть может, у нее, наконец, разыгрался аппетит. Быть может, найдя понимание, успокоилась.
– Хорошо, когда тебя понимают, когда говоришь на одном языке, – выдавала она, пережевывая пищу. – А теперь хочу рассказать тебе о том самом горе, которое имела в виду.
Кузьминична внутренне напряглась, многолетний опыт общения с людьми, подсказывал ей, что дальше гостья заговорит о проблемах, для разрешения которых, она, в сущности, и пришла. Предчувствие не обмануло.
– Я, Кузьминична, в институт то не поступила. Баллов не хватило. Матери соврала сегодня по телефону, что поступила. Мать от счастья даже расплакалась. А я, на самом деле, говно! Обманула самого родного человека, – озлобленно каялась Татьяна.
– Обманула – это плохо. Матери не надо было. Она бы поняла.
– Ты думаешь, я испугалась? Нет. – Пьяная слеза покатилась по щеке. – Скажи я правду, она приказала бы ехать домой. Не подчинись, она сама приехала бы, нашла и с позором увезла. Ты мою мать не знаешь. Не женщина – отбойный молоток, сквозь стены пройдет.
– Зачем ты так про мать?
– Я правду говорю. Соврала, чтобы с Кешкой здесь остаться. На следующий год поступлю, поженимся. Вместе жить станем. Детей родим. Разве плохо?
– А как же мать?
– Когда все благополучно устроиться, я повинюсь. Пожурит немножко и успокоится. Правильно говорят – победителей не судят!
Хозяйка опять себе наполнила полную рюмку, Татьяне чуть плеснула.
– Неправильно ты думаешь, душа моя, никому еще обман в жизни счастья не приносил. Лучше повинись перед матерью, расскажи обо всем, она тоже баба. Поймет.
Гостья схватила рюмку, опрокинула содержимое в рот и смачно занюхала хлебом, как заядлый алкаш.
– Кузьминична, ты же мне только рассказывала, как твой батя, можно сказать, жизнь сломал своим запретом. Не дал за любимого выйти замуж. Как все наперекосяк пошло. Ты хочешь, чтобы у меня тоже жизнь сломалась?
Кузьминична никак не ожидала подобной реакции. Она рассказала свою историю совсем не для того, чтобы Татьяна проводила параллель между своими обстоятельствами и ее прошлым. Однако, фактически, получалось: запрет матери также сломает жизнь ее дочери. И несчастной придется пройти, ее, Кузьминичны, путем, которого она и врагу не пожелает.
– Тань, я не понимаю, чего ты от меня хочешь? – примирительно спросила хозяйка.
– Кузьминична, дорогая моя, только ты одна можешь мне помочь, – взмолилась девушка.
– Каким образом?
– Я устроилась на работу делопроизводителем в деканат Теплоэнергетического факультета. Сама знаешь, зарплата маленькая. Снять угол не получится. Да и без Кеши я не могу. Мне, как воздух, нужно быть с ним рядом. Посели меня у себя в общежитии . . . .
Комендантша от этих слов чуть не упала со стула.
– Танька, ты совсем обалдела! Тут своим студентам места не хватает, а я стороннего человека поселю! – замахала обеими руками, словно, пытаясь любым способом отстраниться от страшного предложения.
– Не такой уж я сторонний человек. Работаем ведь в одном институте. – Девушка обидевшись, надула губы..
– Ты же знаешь, что в общежитиях имеют право проживать только студенты, – отрубила женщина.
Татьяна из хмельной памяти начала доставать ранее продуманные доводы.
– Я же не прошу у тебя койко-место. Куплю раскладушку и подселюсь к знакомым девчатам. Хорошие, между прочим, девчонки из Красногорска. Мы вместе с ними в абитуре жили.
– Так они на первый курс поступили к нам?
– Поступили.
Такого варианта Кузьминична не предполагала. Вроде как, есть посторонняя жиличка и, вроде как, нет ее. В комнате ночует, но койку не занимает.
– Ой, Танька, здесь вопросов больше, чем ответов, – почему-то на шепот перешла хозяйка.
– Давай обсудим.
– Как фамилии девчонок?
– Родова Маша и Сапожникова Ирина.
Кузьминична достала из шкафа списки студентов на расселение. В списке на пятиместные комнаты, нашла названных первокурсниц.
– Они в одной комнате и это уже хорошо, – констатировала факт, – кроме них еще трое. А как они отнесутся к твоему подселению?
– Кузьминична, а можно их и еще кого-нибудь одного поселить в трехместку? Тогда только один человек будет знать о моем нелегальном проживании.
Комендантша задумалась. Она разложила поэтажный план, будто глядя на него, надеялась отыскать необходимое дополнительное помещение. Дойдя до пятого этажа, радостно всплеснула руками.
– Танька, да ты под счастливой звездой родилась. Есть такая дополнительная трехместка!
В порыве восторга, Татьяна схватила бутылку и собственноручно налила полные рюмки. Выпили дружно, охотно закусили и приступили к обсуждению. Начала хозяйка.
– У меня на пятом этаже, напротив душа была комнатенка. Еще до меня, ее забили всяким хламом. Я попробовала ее очистить, да куда там. Рабочих рук нет, машины нет, ремонт делать не за что и некому. А в этот раз, когда весь хлам вывозили перед ремонтом, комнату освободили и рухлядь списали. Я уже ходила смотреть. Такая ладненькая получилась. Туда я вас и поселю.
