Текст книги "Мара. Охота на оборотня"

Автор книги: Марика Полански

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Ой, дурак! – почти безголосо выдохнул Гура.

Странник бросил на друга быстрый взгляд. Обманчивое расслабленное состояние скрывало внутреннее напряжение. Прищуренные золотые глаза неотрывно следили за происходящим.

Пьянчуга, усмехаясь, окинул всех надменным взглядом. Его забавляло то, что остальные стушевались, недоверчиво и испуганно поглядывая на него. Дешевое пойло придавало ему смелости. Он представил, как завтра о нем все будут говорить со скрытым восхищением. И это лишило его остатков разума. Он чувствовал себя выше всех находящихся в этом сумрачном, пропахшем потом, подгоревшим жиром и различной выпивкой зале. Всех тех, кто сейчас трусливо прятался под столы и напряженно молчал. И это чувство руководило им.

Он приблизился к фигуре и развязно облокотился на стойку.

– Вы посмотрите, кто притащил сюда свою безобразную тушу! – по-хамски вызывающе усмехнулся он, окидывая взглядом находящихся в зале. Он желал видеть их реакцию, и вид притихших, внимательно следящих за ними людей ему понравился. – Это же Мара! Известная, мать ее, целительница! Черногова шлюха – вот кто ты! – последние слова он словно швырнул ей в лицо.

Она стояла молча, не шелохнувшись.

– Молчишь, сучье отродье?! Лучше бы ответила, где твои котята, а, Мара?

Довольный собой, негодяй весело расхохотался. Он ждал, что другие посетители «Пристанища» поддержат его. Однако все молчали. И эта неестественно напряженная тишина заставила его замолчать. В хмельном сознании заворочалось неприятное чувство тревоги.

Из-под капюшона послышался ледяной смешок. В давящем безмолвии этот звук ему показался жутким.

– Младек, Младек, – заговорила фигура тихим голосом. Каждое ее слово прокатывалось волной по спине пропойцы. – Не тебе, жалкий олух, рассуждать о таких великих женщинах, как матери. И, тем более, о моей. Видать, ты и вправду совсем пропил последние мозги… Даже вопросы неправильные задаешь. Правильнее было бы спросить, где твои щенята?

Выражение лица Младека менялось с поразительной скоростью. Вызывающая смелость сменилась неуверенностью и смятением, а затем нескрываемым испугом. Он отступил назад на пару шагов. Молниеносное движение – и рука в черной перчатке хищнически сжала горло трепыхающегося тела.

– А хочешь я освежу тебе память? – издевательски продолжила Мара. – А ну-ка, посмотри мне в глаза…

Он пытался избежать взгляда…

Вдруг перед ним разверзлась бездна. И эта бездна стала поглощать его, жуя и перемалывая кости, точно гигантский рот, наполненный тысячами крючковатыми острыми зубами. Они вгрызались в его тело, терзая плоть. Внезапно все исчезло. Исчезла таверна. Исчезла совсем, со всеми ее гостями. Исчезла Мара. Оставалась лишь бездна. Он обернулся назад. И он бежал. Бежал, пока совсем не обессилел. Он упал во что-то липкое мерзко-холодное. Это липкое затягивало его. Так засасывает трясина в свою зловонную жижу.

Младек поднес руки к глазам. Это была кровь. Вязкая и тягучая, она облепила его, покрыла с головы до ног. Она затекала ему в уши, в нос, в рот. Он захлебывался и задыхался. А кровь чернела и жглась огнем, заползая даже под кожу. Он пытался оттереть ее.

– Иди сюда, любимый… Иди сюда… – позвал его нежный знакомый голос.

Он в надежде бросился в его сторону. А голос все звал и смеялся.

– Иди сюда, любимый… Иди сюда… Я жду тебя…

И он увидел ее. Он знал ее. Но, Всеясный Ралок, как смерть обезобразила ее черты! С протянутых к нему рук лохмотьями свисали куски гниющего мяса, а из провалившегося носа и обездвиженного рта вываливались могильные черви.

Мертвые пальцы вцепились в него. Зловонный запах разлагающегося тела забивал нос. Он чувствовал, как что-то впивается ему в ноги, как отрывают куски, слышал, как кто-то грызет кости. Его кости. Невыносимая боль пронзила тело, и ужас охватил все его существо.

– Смотри, как наш сын вырос… – хрипело чудище. – Смотри, как он вырос…

Бедолага опустил взгляд на ноги. Зеленовато-сизый распухший от воды уродец с причмокиванием вгрызался в его ногу. Раздвоенный синий язык плотоядно облизывал омерзительный безгубый рот, наполненный острыми как лезвия клыками, с которых капала зеленая слюна. Красные глаза без век древкалака безумно вращались в разные стороны.

– Теперь ты навсегда с нами, милый… Теперь ты навсегда…

Лицо Младека перекосило от ужаса. Он пытался ослабить железную хватку существа, сдавившего его горло. Черные волосы стали серо-молочного цвета. И только тогда зловещая фигура в темном плаще разжала пальцы.

Вырвавшись, горе-храбрец бросился бежать куда глаза глядят. Он не видел ничего перед собой, кроме жутких красных глаз да пустых глазниц трупа. И долго были еще слышны нечеловеческие вопли, и вздрогнули от них даже бывалые вольные наемники и стражи.

А фигура спокойно забрала корзину и молчаливо двинулась к двери, в которой только что исчез обезумевший Младек. Занесла ногу над порогом, как вдруг остановилась и резко обернулась к Брюхоскупу.

– Скажи, хозяин, – ее голос снова стал елейным, – ты зачем женился?

Напуганный до смерти увиденным Брюхоскуп попытался что-то ответить. Но получилось одно только бульканье.

– Ты жену брал, чтоб любить, заботиться и оберегать ее. Сам в этом клялся. И перед людьми, и перед богами… А сам что творишь? Жена у тебя хуже служанки, на полатях которой ты ночуешь. Дети у тебя полуголодные бегают, а сам украшения дорогие раздариваешь девкам. Коли не будешь о жене да о детях печься, сделаю так, что забудешь, как девок щупать, ибо нечем будет. Ты меня понял? – тот закивал, а она снова более строго повторила: – Я не услышала…

– Я понял все, матушка, понял, – затараторил испуганный хозяин постоялого двора. – О жене да о детях…

– Смотри у меня, – она погрозила ему пальцем в черной перчатке. – Ты меня знаешь.

Глухо ударилась дверь. Казалось, что все «Пристанище усталого путника» вздрогнуло. Гости таверны тревожно переглядывались друг с другом. Странник отметил про себя, что люди, столь различные в начале вечера, вдруг неосознанно почувствовали себя объединившимися после появления Мары. И объединил их страх перед этой жуткой темной фигурой.

Они еще какое-то время не могли прийти в себя.

– Интересно, что теперь с ним будет? – высказал вслух мучающий всех вопрос человек, которого Странник ранее определил как скупщика краденого.

– Как что? – развел руками один из стражей. – Будет теперь вот так всю жизнь бегать… Еще никто после ее взгляда вновь не становился нормальным.

– Да так ему и надо, – равнодушно махнул рукой кто-то из вольных наемников. – А то он не знал, с кем связывается?! Да и Черног с ним! Мы пьем, – обратился он к своим товарищам, – или вечер проходит зря?

– Да!

– Чертова баба! Что пил – все зря! Брюхоскуп! Брюхоску-у-уп! Неси браги!

– Да побольше-побольше! Надо восполнить утерянное!

И веселье вернулось в привычное русло. И недолго все обсуждали несчастье, постигшее Младека, и спорили о его дальнейшей судьбе. После нескольких кружек медовухи, все забыли о нем, предпочитая вернуться к обсуждению куда более важных вещей – войны, ремесел и женщин.

Один только Брюхоскуп никак не мог прийти в себя. Исподнее неприятно прилипало к ногам, но он не замечал. В голове у него по-прежнему звучал елейный голосок, не обещающий ничего хорошего. Отмахнувшись от радомиркиных расспросов, он скрылся у себя. Ему чудилось, что Лесная Госпожа наблюдает за ним. И виделась она ему в каждом темном углу. Так его до самого утра больше никто и не видел. Его жена и Радомирка сами управлялись с делами.

– Вот тебе и Мара-оборотница, – облегченно выдохнул Гура. Он вытер губы и принялся терзать запеченное мясо. – Вух, пронесло! А могло быть и хуже… Поговаривают, будто совсем недавно в соседнем селенье с ней не по-хорошему поступили. Дескать, вылечила жену старшака, а он возьми и не заплати ей. Можно прямо подумать, что она деньгами берет! Уж собрать корзину с едой можно было. Дак нет же! Решил старшак заерепениться. Мол, не пристало ему, главе селенья, оборотницам платить. Сам знаешь, оборотней все недолюбливают, считая их недолюдьми… Так потом всем селеньем мужиков в белой горячке ловили, не знали, как спастись. Пришлось старшаку смирить свою гордыню, тащиться в наши леса да испрашивать прощения у нее.

– А расскажи-ка о ней побольше. Кто она? – попросил Странник, наблюдая, как тот быстро поглощает еду.

– О-о-о, брат! Это самая зловредная баба из всех, которые только встречаются. Но, справедливости ради, стоит сказать, что просто так она никого не обидит. Да и в отличие от большинства оборотней в ней нет ни подлости, ни лживости, ни коварства.

– Я заметил. Не повезло тому бедолаге…

– Младеку? Сам виноват. Не самый хороший человек, хочу сказать. Постоянные пьянки да кутежи. Девица у него была. Поди, любила искренне, раз не замечала, что он из себя представляет. Все вокруг нее отирался, а заделав ей ребенка, этот скот исчез в неизвестном направлении. Долго от него не было ни слуху ни духу. Она тем временем родила. А потом узнала, кто-то из доброхотов донес, что он по другим селеньям с бабами шляется да всем рассказывает, сколь она ужасна. Другими словами, редкостной потаскухой ее представлял. Уж не знаю, что сильнее ее подкосило, то ли сами слухи, то ли такое предательство, скорее все вместе, но слегла она в лихорадке, а через месяц и вовсе преставилась. Ребенка же брат с женой приютили. Да только мальчонка в пять лет свалился в колодец. Спасти не успели – захлебнулся малец. А этому хоть бы хны. Как вел беспутную жизнь, так и продолжал… Скот еще тот, этот Младек. Не жалко его. Совсем не жалко.

– Гура…

– Что?

– Ты мне про Мару расскажи.

Гура перестал жевать, вытер руки о скатерть и облокотился на стол.

– Ну, слушай. Печальная у нее история. Родилась она в семье местного ремесленника Гордыни. Родители ее погибли во время мора. Гордыня, дед ее, полностью посвятил себя воспитанию внучки. Других детей у него не было. А, стало быть, и внуков тоже. Жили они ни бедно ни богато на окраине города со стороны восточных ворот… Ну там, где сейчас заброшенная кузница стоит. Видел, небось. Так вот эта кузница некогда принадлежала ее деду. Он работников держал, да и сам не слабак был молотом помахать в свои-то года.

Ну так вот. Мара росла в основном сама по себе. Видать, оттого-то она и отличалась от других девочек. Добрая, смешливая и ко всем лезла с помощью. Хотя работать по дому она не особенно-то и любила. Ну, все эти бабские дела – пряжа там, харчи варить. Не ее это было. А вот с лошадьми возиться да в кузнице среди мужиков – это да. В общем, если бы она была юнцом, еще понятно. Но тут девка-то! Говорят, она даже упрашивала деда научить ее владеть оружием. Да Гордыня только отмахивался, дескать, не девичье это занятие мужицким делом заниматься. Ровесники ее не принимали – странная она для них была, все в облаках витала. В игры ее не брали, а при случае и подшучивали над ней. Иногда – зло. Но вот что удивительно, она хоть и обижалась, а порой и плакала, но зла на них не держала. Бывало, поплачет-поплачет и снова бежит помогать, если о помощи попросят. Никому не отказывала, открытая душа.

Однако время шло и исполнилось ей тринадцать лет. Тем же летом повез ее Гордыня на праздник Мокалуши в соседние Вышняки. Упрямилась она, ни дать ни взять – перегруженный осел! Но слово Гордыни закон, и против него не попрешь. Там повстречался ей некто Митро, парень из Вышняков. Выходцем из работяг он был. Приглянулась она ему. Да и он ей не был особо противен. Согласилась стать его женой, другие-то не особо на нее обращали внимание. Не красавица была, так еще и со странностями. А вернуться одной обратно с праздника, значит, покрыть седую голову деда позором. Девку-то вырастил, да никому она не нужна.

Вот только спустя какое-то время Митро потерял к своей юной жене интерес. Стал из дому пропадать. По девахам непотребным шляться. В тавернах засиживаться. Иной раз мог на неделю пропасть, а то и вовсе на две. А Мара ждала его. Привязалась она к нему очень, многое терпела. Пока однажды, совсем потеряв стыд, не заявился бедовый муженек домой ночью. Да не один. В обнимку с разгульной девицей из таверны. Посчитав, что жена недостойно их встретила, избил ее да выгнал из дому в чем была.

Говорят, будто пешком она шла от самых Вышняков. От обиды поклялась она Мокалуше, что больше никогда не выйдет замуж. Но у судьбы свои превратности.

По дороге встретился ей молодой красавец Загривко, сын аннича нашенского. Тот как раз после смерти отца своего только начинал городом править. В то время он в Вышняки ездил к брату своему, Младичу, договариваться о торгах или что-то в этом роде.

Он-то и привез ее обратно домой и передал в руки деду. Дед принял ее обратно. Не виновата же она, что муж оказался недостойным человеком. И вот что интересно, на следующий же день Митро в темницу отправили на полгодика – посидеть, подумать над своим поведением, а Мара оказалась разведенной. Благо, детей у них не было.

Тут уж и ежу понятно, что к этому руку приложил Загривко. Тем более, он стал захаживать в гости. Уж очень ему полюбилась Мара. На какие только ухищрения не шел юный аннич, чтобы привлечь ее внимание. А она – ни в какую.

Однако капля точит камень, а настойчивость и смекалка – девичье сердце. Влюбилась Мара и, забыв про свою клятву, вышла замуж за аннича. Но с богами шутки плохи, и уж на клятвы у них память хорошая. Разозлилась богиня, да и послала проклятие. Мара стала превращаться в лесную кошку. Каждый месяц в одну из недель она уходила в леса, где ночью принимала звериное обличье…

– А как же аннич не замечал этого? – перебил Гуру Странник.

– А он оказался заядлым охотником. Мог месяцами дома не появляться, выслеживая какого-нибудь кабана или оленя. И хотя жену он любил, но охоту он любил больше.

Вскоре по городу поползли слухи о том, что в лесах появилась кошка лесная небывалой красоты. Большая, как рысь, с золотой шерстью. Узнал об этом Загривко. Как-то на пиру, знатно перебрав вина, торжественно поклялся найти эту кошку и поймать ее. Сделать из нее ковер и принести жене. Испугалась Мара. Долго пыталась отговорить от этой затеи мужа. Да только ничего не вышло. Аннич буквально помешался на идее поймать золотую кошку. Тем временем, у них родились двойнята – два золотоволосых мальчонка – Рал и Рам. Мара не отходила от них ни на шаг. Вилась над ними, как орлица над орлятами… И все бы хорошо, но проклятье есть проклятье. Оно не щадит никого.

Пришло время, и Мара снова отправилась в лес менять обличье. Мужа-то, поди, неделю не было. Когда появится – неизвестно. Но не повезло ей в тот раз. Обнаружил ее Загривко вместе со своими подручными. Долго гоняли они ее по лесу. Аннич подстрелил-таки золотую кошку. Стрела угодила прямо в плечо. Только чудом ей удалось сбежать.

Раздосадованный неудачей, он вернулся домой на следующее же утро. Заметив, что у жены рука ранена, он смекнул, что она – та самая лесная кошка. Видать со страху, что его жена оборотницей оказалась, Загривко малость умом тронулся. Запер ее вместе с детьми малыми, да и поджег терем. Вопли такие стояли, что народ посбегался со всех сторон. Тушили как могли. Но, увы, дети погибли в пожаре, а Мару, еле живую и страшно изуродованную, забрала к себе в лес служительница Верховной богини Житявницы Светозарка.

Долго ее выхаживала жрица, очень долго. Иные думали, Мара совсем не вернется. Она вернулась. Но вернулась другой. Не стало больше той веселой Мары, которую знали все. Будто злыдень принял ее обличье. Светозарка как могла лечила ее, но половина лица, да и большая часть тела Мары остались покрыты жуткими шрамами. Светозарка говорила, что шрамы эти остались из-за той боли, горечи и ненависти, что навсегда поселились в душе оборотницы. И избавиться от них она сможет лишь тогда, когда найдет в себе силы простить своего обидчика. Кстати, Светозарка-то и обучила Мару всем этим целительным премудростям. Вот такая история.

Странник молча обдумывал услышанное. Он разлил вино по кубкам, и жестом указал Радомирке, чтобы кувшин сменили.

– Что-то меня смущает в этой истории, – наконец произнес он, пока служанка меняла кувшины. – Вроде бы все складно… Но, насколько мне известно, Мокалуша бы не стала проклинать… Хотя сам Черног не разберет этих богов…

Наемник лишь пожал плечами.

– За что купил, за то и продаю. Одно могу сказать. Хоть Мара и злобная баба, но и с ней договориться можно…

– Это неудивительно. Если то, что ты говоришь, правда, то ее понять можно. Убийство детей – это какую угодно женщину превратит в злыдня, пострашнее Чернога. А что случилось с анничем?

– Знамо дело. Свихнулся он. Надел конский хомут на шею, да и утоп. Его потом только аж через неделю нашли в Вышняках.

– А почему Младек заорал так, словно его режут, когда он посмотрел в глаза Мары?

Гура задумчиво почесал подбородок.

– Знаешь, об этом молва тоже ходит. Поговаривают, будто после ухода Светозарки к Великим Матерям, куда после смерти попадают все истые служительницы Житявницы, к оборотнице стал захаживать не кто иной, как сам Черног. Видать, его привлекли ее озлобленность и жажда мести. А может, и сама она его призвала, кто знает. Он научил ее обращаться в лесную кошку по собственному желанию. Также наградил даром карающего взгляда. Человека, осмелившегося заглянуть ей в глаза, сжирают его собственные грехи. Столкнуться со своим собственным злом – это, знаешь ли, не от жриц Мокалуши голым по крышам убегать. Младека ты сегодня видел.

Странник наконец-то принялся за еду.

– Но знаешь, – прервал молчание Гура, задумчиво заглянув в пустую кружку. – Она, конечно, отъявленная пакостница – то охотников со следа сбивает, то неверных мужей силы мужской лишает, то пьянчуг пугает. Но в душе ее доброта по-прежнему теплится. Ее дети любят. А дети все чувствуют. Они к злым людям не тянутся. Радуются, когда она приходит. Женщин оберегает. Если скотина заболела, то все к ней на поклон бегут, помощи просить. Ребенок захворал – снова к ней за помощью спешат. Муж бесноваться начинает – опять все к Маре. Уж она-то мастерица мозги вправлять. Слышал же, как ее Брюхоскуп называет – Матушка Лесная Госпожа. Или же ее еще называют Лесной Кошкой. Или Марой-оборотницей. Здесь ее боятся, но уважают. Даже несмотря на все слухи и сплетни о ее связи с Черным Богом. Многие здесь ей здоровьем, а то и вовсе жизнью обязаны. Она мою жену три дня спасти пыталась. Я сам видел. Своими глазами наблюдал, как она возле нее практически трое суток не спала… Но, увы… Сколько отмеряно нитью Арны, столько и живет человек. Больше ему не выпросить у богини… Ты своди к ней коня своего, она поможет. Только ты это… В глаза ей не смотри. Если вдруг петь начнет, уходи подальше, чтобы голоса ее не слышать. Иначе заснешь, можешь проснуться в такой чащобе, что месяц плутать будешь, а дороги обратно не найдешь.

– Как мне ее найти?

– А выйдешь в лес с восточной стороны города, дойдешь до ручья, пересечешь его, а там ее владения начинаются. По красным ягодам найдешь дорогу к ее дому. И да, последнее предостережение – ты особо не рассматривай ее. Это в городе она только так закутывается, чтобы никого своей внешностью не пугать. А дома-то, поди, без плаща ходит. Неприятно ей это – когда шрамы ее рассматривают. Зачем ей лишнее напоминание о том, что с ней сделали? Кстати, – перевел тему наемник. – Ты говорил о гардианцах. Думаешь, они решат напасть? И это во время Тысячелетнего Мира?

– Гардиания всегда была неспокойной. Для них Тысячелетний Мир – просто бумажка, замаранная чернилами. Молох давно присматривается к араканским землям. Но пока Аракана имеет такого сильного союзника, как Шумор, он вряд ли отважится нападать в открытую.

– Тогда Старый Лис зря питает надежды напасть на наши земли. Всем известно, что ваш володарь охраняет Аракану, как свои собственные земли. Иначе, прости за ерничество, где ж ему баб себе брать?

Странник рассмеялся.

– Уруш может взять себе бабу откуда угодно. Дело в другом, не каждая из них может стать его женой. Ты же ведь предание знаешь? Как ни странно, Молох тоже его знает. И что с завтрашнего дня начинается неделя Уруш-Мая – тоже. Понимаешь, к чему я клоню?

– Думаешь, он попытается помешать выбору Нареченной?

– Помешать выбору самого Уруша? Это невозможно. Вряд ли Великий Володарь станет слушать правителя паучьих людей. Да и тот не дурак, чтобы вызывать на себя гнев бога. Но он явно что-то затевает.

– Поживем, увидим… – пожал плечами Гура.