Текст книги "Новая жизнь Уилла Грэма (СИ)"

Автор книги: Maksut

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Последнее слово Лектера буквально печатает, прижигает, клеймит Джека Кроуфорда, с шипением, дымом и запахом паленой кожи.

– В какой-то момент мне даже показалось, что они хотят, чтобы я тебя нашел. – Ганнибал улыбается каким-то своим мыслям. – Ловят на живца.

Уилл сглатывает.

– Джек не участвовал в этом, я уехал сам.

– А, вот оно как… Больше не доверяешь агенту Кроуфорду? Правильно делаешь, Уилл, он не умеет обращаться с хрупкими вещами, – пальцы в волосах Уилла приходят в движение: оглаживают бережно, почти нежно. – Ему недостает… Вкуса. И утонченности. Он разрушает их, даже если не хочет. Как маленький мальчик. Но хуже всего в нем даже не это, а то, что он не умеет получать от деструкции удовольствия, понимаешь?

Уилл не хочет, но понимает, о чем говорит Лектер: он был в этой лощеной шкуре, видел мир чужими глазами. Круг замыкается, лицо Ганнибала все ближе и ближе, можно почувствовать тепло его дыхания на собственной коже.

– Я – другое дело, Уилл. Я умею получать удовольствие и не стыжусь этого. Сказать, что мне нравится твой надлом – не сказать ничего.

Уилл едва может совладать с собой, когда Ганнибал делает шаг вперед, хватка пальцев становится крепче, губы обжигает прикосновение… Уилл знает, у некоторых жертв доктора Лектера не было лиц. Не было губ, носов, даже ушей.

Он мог есть их сырыми.

Страх парализует. От теплых, влажных прикосновений внутренности сковывает льдом.

– Профессор Дэвис, мы хотели… Ого!

Уилл вздрагивает всем телом, пытается отстраниться, но острая, саднящая боль в затылке не дает. Наконец, Ганнибал отпускает его волосы, делает полшага назад, укрываясь в тени.

– Д-да, мисс Бойлд, – Уилл едва может удержаться, чтобы не вытереть губы. Он знает, они влажные и, наверняка, поблескивают в искусственном свете.

– Я… – Джиневра переводит взгляд с Уилла на Лектера и обратно. Ее лицо принимает странное выражение: смущенное, чуть ехидное, она явно пытается не улыбнуться.

– Мы хотели спросить насчет доклада, профессор. Но, кажется, мы не вовремя, – а вот Аккерман своих чувств не скрывает, смотрит дерзко, почти нахально. – Нам зайти позже… Или лучше завтра?

Уилл в панике оборачивает к Ганнибалу. Что же делать? Если Лектер пришел за ним, то эти двое становятся свидетелями и…

– Приходите завтра, – отвечает за него Ганнибал. – Профессор Дэвис сегодня занят.

Его мягкий, вкрадчивый голос звучит так убедительно, что студенты кивают, как загипнотизированные.

Когда они вновь остаются одни, Уилл боится пошевелиться, боится даже вдохнуть. В своей жизни он не знал никого, опаснее Ганнибала Лектера. Никого умнее, никого расчетливее.

Он знает: Ганнибал Лектер не отпускает тех, кто однажды попался в его сети. Так что же это было? Он просто дал им уйти? После того, как они его видели? Беглого преступника, объявленного в розыск на пяти континентах?

Уилл боится смотреть на Ганнибала, боится увидеть в чужих глазах ответ на свой невысказанный вопрос и заранее почувствовать себя виноватым в двух смертях.

– Уилл, – на плечи ложатся теплые руки, шею опаляет дыхание. – Я же сказал, ты в безопасности сейчас.

«Сейчас» – все, что слышит Уилл Грэм.

– Они тебя видели, ты же понимаешь…

– Понимаю, – Уилл покрывается мурашками. – Они меня не узнали. Они были слишком… удивлены.

Уиллу вдруг некстати думается, что теперь весь поток будет знать, что… Он облизывает губы, собирая языком чужой вкус. Ему вспоминается тот их поцелуй, горячий, болезненный, когда он уже поплыл от шока и потери крови.

Ганнибал разворачивает его к себе лицом, и Уилл жалеет, что между ними почти нет разницы в росте. Он бы предпочел смотреть на чужой подбородок, а не в эти полуприкрытые тяжелыми веками глаза.

– Моя тяга к тебе, Уильям, иррациональна. Она носит некий… Патологический характер. И речь даже не о моих специфических вкусах. Я говорю об эмоциональной стороне нашей связи.

Связи… Уилл представляет, как от него к Ганнибалу тянется алая веревка из его собственных кишок, сухожилий и мышц. Вот она – их связь.

Крепче, чем пуповина.

– Я – твое надкушенное яблоко.

– И это тоже, – соглашается Ганнибал. – Я держал твою жизнь в своих руках дважды. И оба раза сохранил ее.

Уилл вспоминает, с каким сожалением, почти болью Лектер смотрел на него, когда их прервал вой полицейских сирен. Вспоминает, как Ганнибал взглянул сначала на него, а потом на скальпель в своей руке. Уже позже, в больнице, придя в себя, он понял, что ровно в тот момент решалась его судьба.

– Ты хотел… – Уилл набирается мужества, чтобы озвучить очевидное, чтобы заглянуть в чужие глаза. – Закончить все на своих условиях?

В тишине пустой аудитории собственные слова звучат почти оглушительно, Уиллу кажется, что он слышит тонкий звон разбитого стекла.

– Да, Уилл, – почти нежно отвечает Ганнибал. – Закончить все сегодня.

Уилл закрывает глаза, глубоко вдыхает, собираясь с мыслями, и вдруг понимает, что испытывает почти… Облегчение?

Да, наверное, это самое правильно слово.

Он устал жить в страхе. Просыпаться по ночам от звука ветра, вздрагивать от каждого шороха и ждать, когда за ним придут. Ждать каждый час, каждую минуту, что вот-вот щелкнет замок на входной двери и уверенные шаги отмерят ступени скрипучей лестницы.

И если бы кто-нибудь спросил Уилла, что в его жизни было самым ужасным, то он бы ответил не задумываясь:

– Неизвестность.

Не убийство человека, не нападение серийного маньяка, не даже его способности.

Неизвестность – вот, что хуже всего. Она выматывает, как ничто другое.

И теперь Ганнибал здесь.

Все закончится.

Уилл открывает глаза, улыбается чуть рассеянно, светло.

– Я готов.

========== Часть 4 ==========

Они едут по заснеженной трассе, яркий свет фар выхватывает из темноты полосы дорожной разметки, редкие встречные машины и бесконечный снег, укрывающий их белой пеленой. Ганнибал за рулем, он выглядит спокойным и уверенным, не отвлекается от дороги, изредка переключает радио, которое вдруг разом перестает барахлить.

Уилл сидит на пассажирском сидении, равнодушный и уставший, его клонит в сон, он постоянно зевает, трет глаза. Ему почти все равно, куда они едут и зачем. Хотя последнее, конечно, для него не секрет: Ганнибал выразился однозначно. Уилл просто хочет, чтобы все прекратилось.

– Ты не хочешь знать, куда мы едем? – с легкой иронией в голосе спрашивает Ганнибал.

Уилл смотрит в окно: кругом заснеженный лес и темное, усыпанное звездами небо. Ему кажется смутно знакомым этот пейзаж, а на перекрестке он видит табличку.

– Ты ведь?..

– Мы едем к тебе, Уилл. Твоя стая, должно быть, не кормлена. Да и сам ты выглядишь уставшим.

Уилл думает, что Ганнибал похож на большого, сытого кота, который играет с пойманной мышью. Играет жестоко, не церемонясь, ведь исход один – он перекусит своей жертве хребет. От этих невеселых мыслей бок снова обжигает фантомной болью, Уилл неосознанным жестом касается шрама, растирает его, морщится. А потом ловит чужой взгляд, долгий и странно задумчивый.

Дальше они едут в полном молчании, лишь радио негромко наигрывает какую-то джазовую композицию. Уилла клонит в сон так сильно, словно ему подсыпали снотворного.

Он думает об Алане, думает о Джеке. Ему вдруг становится жаль себя так остро, почти невыносимо. Он вспоминает, как когда-то давно, когда еще были живы родители, он мечтал, что однажды все изменится: он вырастет и его больше не будут гнобить мальчишки из школы, а девочки перестанут воротить с него нос. Что у него будет своя семья, друзья и настоящая, взрослая жизнь.

И вот, ему уже за сорок, по утрам он видит на висках все больше серебра, линии морщин намертво въелись в кожу, а последние три года он только и делает, что ждет, когда же за ним придет маньяк, бывший его лучшим другом.

– Просыпайся, Уилл, мы приехали.

Уилл вздрагивает, он даже не заметил, как задремал. А они действительно приехали: собственный дом встречает его теплым светом окон. И это странно, ведь он помнит, что перед уходом погасил свет везде.

Псы встречают его радостной возней и мельтешением хвостов, они с жадным интересом принюхиваются к пакету с мясом, умоляюще заглядывают в глаза. А потом следом заходит Ганнибал, и собаки ластятся к нему, как к старому знакомцу.

– Они узнали тебя, – говорит Уилл скорее себе, чем Ганнибалу.

– Часто собачья память бывает вернее человеческой, – чуть улыбается доктор, проходит вглубь и закрывает дверь, снимает пальто.

Уилл следует за ним, настороженно и напряженно, словно гость в собственном доме. Когда они заходят на кухню, то все встает на свои места.

– Ты побывал здесь, – констатирует Уилл, разглядывая преображенное помещение.

– Побывал, – кивает Ганнибал. – Следовало все подготовить, иначе очарование нашего ужина могло бы быть испорчено горой немытой посуды.

Уилл смотрит на раковину, в которой еще утром громоздились тарелки и кружки, – чисто. Кругом вообще необыкновенно чисто: плита, кран, холодильник, все буквально сверкает. А стол накрыт крахмальной скатертью, сервирован фарфоровыми тарелками, хрустальными бокалами и серебряными приборами. Но что самое главное – в старинном канделябре посередине горят свечи. Тот, кто побывал здесь, ушел совсем недавно, свечи прогорели совсем чуть-чуть. Ганнибал бы не успел, но тогда кто?

– Эбигейл, – выдыхает Уилл прежде, чем успевает остановить себя.

Ганнибал смотрит на него со странным выражением… Гордости? Да, с таким выражением родители смотрят на способных детей.

– Зная о моем легком… Недомогании, мисс Хоббс была так любезна, что согласилась помочь с деталями.

Недомогании? Уилл едва может внести ясность в свои мысли.

– Она?..

– Нет, ее здесь нет, – мягко качает головой доктор Лектер и отодвигает стул. – Прошу.

Уилл беспомощно оглядывается, снимает пальто, мешкает, прежде чем стянуть шарф, но потом покорно опускается на предложенное место. Тарелка перед ним пуста.

Все это до боли похоже на те их балтиморские ужины в странных компаниях.

– Не думал, что главному блюду вечера позволят сесть за стол.

Ганнибал снимает пиджак, остается в одной лишь рубашке, повязывает фартук. Не белый, как когда-то, а желтый, в красную клетку, доставшийся Уиллу от прежних жителей дома. И это безвкусная тряпка странным образом сочетается с утонченностью его образа.

– Главному блюду? – Ганнибал отворачивается к плите. – О нет, Уилл, ты кое-чего не понял. У меня уже все готово, а ты – мой гость сегодня.

С этими словами он ставит перед ним тарелку.

– И ты даже не скажешь, что это и из чего приготовлено? – спрашивает Уилл, стараясь не смотреть на свою будущую трапезу. – Что на этот раз? Какой-то оркестр вновь лишился бездарного флейтиста?

Ганнибал улыбается, оценив шутку.

– Не сегодня.

– Разве тебе есть что скрывать? Это печень грубияна? – он чувствует, как его откровенно заносит. – Или сердце агента ФБР, вышедшего на твой след?

– Нет, Уилл, – терпеливо качает головой Ганнибал и разливает вино. – Нет, на этот раз обошлось без жертв.

Уилл не понимает, к чему клонит собеседник, трет виски, налитые болью, случайно опускает взгляд. Его передергивает, когда он видит мясо, залитое красным, как кровь, соусом.

– Я понимаю, это будет непросто, но ты должен это съесть.

Уилл едва может справиться с нервным смехом.

– Я не буду.

– Уилл, ты должен это сделать, – мягко, но настойчиво говорит доктор Лектер. – Ради самого себя. Ради своих новых знакомых. Джиневра и Стюарт очень дружелюбны, а у Эбигейл, как ты помнишь, талант находить общий язык с людьми.

Уиллу даже не нужно напоминать об этом, он и без Ганнибала знает, кто именно помогал Гаррету Джейкобу Хоббсу в его преступлениях. Кто заманивал тех девочек, отвлекал, усыплял их бдительность, внушал им ложное чувство безопасности…

Уилл берет в руку тяжелую вилку, в другую – нож. Он думает, что мог бы закончить все это разом – воткнуть острое лезвие в собственную сонную артерию… Или попробовать напасть на Ганнибала. Он смотрит на Лектера и тут же отметает последнюю мысль за ее несостоятельностью.

Ганнибал Лектер – хищник, убийца, которому нет равных в его ремесле. А он, Уилльям Грэм – неврастеническая лань рядом с ним.

У него нет шанса. Ни единого.

Поэтому он ест. Не чувствуя вкуса, не чувствуя запаха, перемалывает зубами упругие волокна мяса, снова и снова, кусок за куском. С каждой секундой чувство тошноты все нарастает, но непроницаемое лицо Ганнибала говорит само за себя. Уилл тянется за вином, наверняка, оно безумно дорогое, многолетней выдержки и с долгой историей… Но это последнее, что его заботит сейчас. Он осушает весь бокал за раз, почти захлебывается, пытаясь запить мерзкий вкус мяса. Красные капли текут по его подбородку и ниже, марают рубашку, пиджак. Уилл облизывает терпкие губы, смотрит на Ганнибала почти с надеждой.

В свете колеблющихся огней свечей его лицо выглядит странно мягким и жестким одновременно. Словно вылепленное из воска, но оплавленное от близкого жара, покрытое тонким слоем золота, облетевшего от времени.

– Прошу, Уилл, ешь. Сделай это для меня.

И Уилл ест, словно загипнотизированный. Кусок за куском, давясь подступающей к горлу рвотой, истекая потом. Он клянется себе, что если переживет этот ужин, то больше никогда в жизни не притронется к мясу.

Наконец, когда на тарелке остается только лужица соуса да овощи, Уилл со стуком откладывает приборы. Ганнибал наливает вина. Не как обычно, на треть бокала, а совершенно вульгарно, почти до краев. И Уилл иррационально благодарен ему за это, потому что хочет напиться до потери сознания.

– Я рад, что ты смог это сделать, – Ганнибал сидит напротив, прямой, без единого изъяна, непогрешимый, как сам дьявол. – Это очень много значит для меня.

– Много?

– Намного больше, чем обычно. Я ведь сказал чистую правду, говоря, что сегодня обошлось без жертв.

Уиллу до слез хочется верить Ганнибалу. Он сжимает пальцы в кулаки.

– Тогда что?.. Зачем все это?

– Затем, Уилл, что ты мне дорог. Дороже чем все, кого я знал, – Ганнибал не улыбается, наоборот, он становится сосредоточен, почти мрачен. В эту секунду с его лица, словно шелуха, облетает все наносное, остается лишь голый костяк – остов из черепа, кожи и мышц.

Таким Уилл видел его лишь однажды – в ночь, когда умирал на руках у Чесапикского Потрошителя. От воспоминаний сводит все внутри, боль становится почти невыносимой, страх застилает глаза, пот течет по спине.

И тут Ганнибал делает то, отчего у Уилла окончательно смещаются координаты.

– Я бы мог говорить еще долго. Но я покажу тебе кое-что.

Сильные пальцы с аккуратными, ровными ногтями берутся за верхнюю пуговицу рубашки, расстегивают ее, опускаются ниже, потом еще ниже и еще. Уилл едва может пошевелиться, но изумление сменяется… Шоком. Потому что поверх смуглого, мощного торса резко выделялся белый прямоугольник из пластыря, хирургической ленты и бинтов.

– Ты… Ты… – Уилл едва может справиться с собой, он зажимает свой рот, ему кажется, его вот-вот вырвет, но…

– Ты не сможешь, я добавил противорвотное. Да и избавиться от того, что я с таким тщанием приготовил для тебя… как минимум неблагодарно, не находишь?

И только сейчас Уилл замечает печать усталости на чужом лице. Теперь он понимает, о каком именно «недомогании» говорил Лектер, и зачем ему понадобилась Эбигейл.

– Я испытал почти то же, что и ты, теперь мы квиты, Уильям Грэм. Свершился своеобразный lex talionis, теперь ты можешь спать спокойно.

Ему кажется, что он сошел с ума, окончательно тронулся в своем доме, полном собаками и одиночеством, и теперь галлюцинирует, сидя на ледяном полу ванной комнаты.

Но Ганнибал Лектер перед ним до одури реален. Его запах, его голос, звук его дыхания.

– Ты не спишь, Уилл.

– Я не сплю…

И в подтверждение руку Уилла накрывает чужая ладонь.

– Сейчас восемь пятьдесят три, ты в Норт-Бей, Онтарио, Канада. И я реален, Уилл, реальнее, чем все, что было с тобой за последние три года.

И в этот момент его накрывает. Полоса маятника перед глазами застывает желтым, слепит. Он опять видит этот мир не своими глазами. Видит себя, напряженного, лихорадочного, на самой грани.

Секунда, другая… Его озаряет понимание.

Уилл смаргивает слезы, дышит тяжело, словно в приступе и говорит:

– Ты… Ты ведь любишь меня.

Говорит, и только потом понимает, что сказал.

Поднимает взгляд на Ганнибала, тот спокоен, почти умиротворен. Их глаза встречаются.

– Да, Уилл, люблю.

____________________________________________________

Lex talionis (принцип талиона) – принцип назначения наказания за преступление, согласно которому мера наказания должна воспроизводить вред, причинённый преступлением («око за око, зуб за зуб»).

P.S. Почти иллюстрация

http://pixs.ru/showimage/l2fuhjpg_5776087_8248885.jpg

========== Часть 5 ==========

Он почти слышит этот тихий щелчок, с которым последняя деталь паззла встает на свое место. Пробелов больше нет, картина целостна и ясна, настало время взглянуть в глаза истине.

Ганнибал не убил его тогда не потому, что ему помешали. Он просто… Не смог? Уилл чувствует себя последним психом, когда думает такое. Ведь он сам составлял психологический профиль Чесапикского Потрошителя: доктор Лектер – хладнокровный убийца, которому чуждо все человеческое. Безжалостный, беспощадный, не знающий стыда и привязанностей, готовый на все, ради удовлетворения своей жажды.

Он сам вписал эти слова в личное дело Ганнибала Лектера. А теперь… Уилл словно лишился земли под ногами и падает, падает в бесконечность и темноту. Внутри разливается острое чувство пустоты.

Ему казалось, он знал о Ганнибале все. Его привычки, его пристрастия, даже почерк его убийств. Он часами бродил по чужой квартире, рассматривал картины, скульптуры, искал пометки на полях книг, десятки раз перечитывал ежедневники и письма.

Но теперь Уилл вдруг понимает, что не знает о Ганнибале абсолютно ничего.

– Но ты же не можешь… любить, – с болью в голосе шепчет Уилл. – Психопаты не могут любить.

– Я смею все, что можно человеку. Кто смеет больше – тот не человек, – декламирует Ганнибал и улыбается одними губами, но взгляд его остается странно печален.

Уиллу хочется засмеяться в голос и расплакаться, он на грани истерики.

– И что теперь?

– А теперь, Уилл, нам остается пережить эту ночь, – Ганнибал смотрит на наручные часы, потом на темноту за окном, из коридора доносится собачья возня.

– Ты отравил меня, но яд подействует только к утру? – Уилл трет слезящиеся глаза.

– Боюсь, что все ровно наоборот. Скорее уж я отравлен тобою, Уилл Грэм, раз за три года не смог забыть. И раз не смог убить, – последнее Ганнибал говорит с какой-то затаенной нежностью.

Уилл вздрагивает.

– Еще не поздно исправить, – криво улыбается он.

– Не поздно, – соглашается Лектер, застегивает рубашку, встает из-за стола и убирает тарелки в раковину. Звук льющейся воды царапает нервы не хуже скрипа пенопласта о стекло. – Но это обесценивает мою жертву.

– Жертву? – тихо спрашивает Уилл, а потом его словно прорывает, и с каждым словом его голос звучит все громче, все отчаяннее. – Ты дважды хотел убить меня, и оба раза у тебя почти получилось. Ты манипулировал мною, предал мое доверие, воспользовался им, чтобы уйти от закона… Ты сознательно довел меня до точки невозврата! Ты почти свел меня с ума!

Уилл вскакивает на ноги и бьет кулаком о стол. Остатки посуды подпрыгивают, хрусталь жалобно звенит. Но он не может остановиться, его несет почти против воли, откуда-то изнутри поднимается волна: все то, что было в нем, похороненное, год за годом, словно на дне колодца, вдруг разом просит выхода. Уилл чувствует себя плотиной, которая не может сдержать напора, ему почти больно от собственного крика.

– Мне пришлось уехать из собственного дома! Оставить друзей, лишиться работы! Из-за тебя я здесь!.. – Уилл почти срывает голос, так громко он кричит. А когда замолкает, то в помещении повисает звенящая тишина.

Он дышит тяжело, словно пробежал марафон, дрожит от нервного напряжения, по его лицу катится горячий пот.

– Осторожнее, – Ганнибал в два шага оказывается рядом и берет его ладонь в свою.

Только сейчас Уилл замечает, что в порыве гнева разбил бокал, а потом сжал в кулаке осколки. Теперь вся крахмальная скатерть покрыта красными пятнами крови и вина.

– Черт, – выдыхает он устало, боль чувствуется странно притуплено, словно он пьян.

– Садись, – Ганнибал чуть толкает его назад, а сам выходит из кухни.

Уилл вяло думает, что можно было бы попробовать бежать. В гараже есть набор охотничьих ножей, а в спальне – пистолет. Но едва ли Ганнибал не подумал о таких важных деталях. Лектер возвращается назад через полминуты, в руках у него аптечка Уилла.

– Ты хорошо ориентируешься в моем доме.

Ганнибал хмыкает, отвинчивает крышку антисептика, поливает окровавленную руку Уилла прозрачной жидкостью, от которой раны начинает сильно щипать.

– Здесь все точно так же, как в твоем старом жилище.

Грэм вздрагивает, когда Ганнибал опускается перед ним на колени. Мелькает и исчезает нелепая мысль о том, что грязный пол его кухни – не лучшая компания для дорогой ткани докторских брюк.

– Зажимов нет, так что потерпи, – словно маленькому ребенку, говорит Лектер, а потом аккуратно разжимает сведенную судорогой руку. – Не сжимай, сейчас все вытащу.

Пальцы Ганнибала горячие от воды, чуть влажные, но удивительно ловкие: он легко подцепляет ногтями глубоко засевшие осколки и вытаскивает их. Это почти не больно, Уилл морщится только однажды – когда Лектер ощупывает глубоко засевший под кожей кусок стекла, обрабатывает антисептиком острый кухонный нож и делает надрез, через который выдавливает инородное тело.

– Вот и все.

Ганнибал еще раз дезинфицирует раны и быстрыми, ловкими движениями накладывает повязку из марлевой салфетки и эластичного бинта. Уилл шевелит отчего-то занемевшими пальцами, подвижность прежняя, значит, ничего серьезного.

Лектер все еще сидит перед ним, странно спокойный, почти умиротворенный. Теперь Уилл смотрит на него сверху вниз и замечает, что с их последней встречи у доктора прибавилось седых волос.

Ганнибалу ведь уже за пятьдесят, вдруг понимает Уилл. И от этого внутри становится так странно… Между ними разница в десяток лет, они по разные стороны баррикад, один из них охотник, а другой жертва, но… Тогда почему? Почему этот совершенный, истинно томпсоновский Высший мутант стоит перед ним, преклонив колени, словно ожидая чего-то?

– Ты все еще хочешь… Хочешь меня съесть? – Уилл спотыкается на середине фразы, от того, как странно она звучит.

Ганнибал облизывает свои пальцы, они испачканы в крови Уилла. Один за другим, словно это не кровь даже, а сладкий вишневый сироп. От этого внутри Грэма влажным и горячим растекается отвращение, напополам с чем-то неизведанным доселе.

– Ты вкусный, Уилл Грэм. Вкуснее, чем все, кого я пробовал.

В чужом голосе и взгляде Уиллу мерещится издевка.

– Но ради тебя я нарушил все правила своей игры. В надежде разорвать тот порочный круг я пошел на самые отчаянные меры.

Уилл представляет, как доктор оперирует сам себя, глядя на монитор. Интересно, Эбигейл ассистировала ему? Наверняка. Ведь дочь Гаррета Джейкоба Хоббса едва ли испугается вида крови.

– Ты угостил меня своей… плотью в надежде, что это поможет унять твой голод?

– Верно, Уилл, – кивает Ганнибал. – Все гениальное просто. Ты – многим больше, чем просто надкушенное яблоко, чем незавершенный гештальт. Ты нечто особенное.

Уиллу хочется поежиться, словно на него дохнуло холодом. До него, наконец, доходит истинное значение произошедшего: Ганнибал не играет с ним, не мучает и не ставит очередной жестокий эксперимент. Он просто хочет сохранить ему жизнь.

– Я долго думал, как оградить тебя от собственной… Жажды, – медленно, словно подбирая каждое слово, говорит мужчина. – Я очень надеялся, что время и расстояние сумеют помочь мне забыть. Но это было наивно. От тебя не избавиться, Уилл, ты как раковая опухоль: сначала едва ощутим, почти незаметен, но с каждым днем все явственнее, все отчетливее. И вот уже нельзя сказать, где заканчиваюсь я… И где начинаешься ты.

Уилл едва может пошевелиться, он растерян, разбит, выпит досуха одним глотком.

Уиллу пятнадцать, когда Нина Росс, краснея и запинаясь, призналась ему в любви. Это случилось после физкультуры, она позвала его за футбольное поле, долго мялась, а потом выпалила на одном дыхании:

– Уиллятебялюблю.

Он не понял ее с первого раза, нахмурился, чуть наклонился, переспросил. Нина смутилась окончательно, спрятала лицо в руках, но повторила, на этот раз громко, почти срываясь на крик. Они встречались до самого выпускного, но накануне бала рассорились в пух и прах из-за какой-то ерунды. Нину тогда пригласил Тим Колфер, а сам Уилл не пошел на выпускной. Взял отцовскую машину, теплую куртку, пару сэндвичей и поехал на Лисье озеро, где просидел на берегу до самого утра. Перед рассветом ему даже показалось, что на другом берегу мелькнула лисица. Рыжая, пушистая, с изящными черными лапами и пышным хвостом.

Родители так и не узнали, что он не был на выпускном, только удивились, что его нет на совместных фото. Он соврал им тогда, что выпил слишком много и не показывался на глаза учителям.

Уиллу двадцать шесть, и Элис Саммерс соглашается выпить с ним кофе. Он почти боится ее, так хороша она в своем коротком летнем платье и туфлях на острой шпильке. Боится, даже когда они съезжаются вместе. Но в один прекрасный день она, словно невзначай, роняет эти три слова.

– Я люблю тебя.

Следующие два года Уилл думает, что хотел бы жениться на ней, купить дом и, может быть, даже завести собаку, на которую у Элис не будет аллергии. Например, маленького черного аффен-пинчера или ирландского водяного спаниеля.

Они расстаются внезапно, Элис предлагают работу в Европе, Уилл видит условия контракта и понимает, что она не откажется. Никто бы не отказался. Они говорят, что берут «тайм-аут», чтобы все обдумать, но оба знают, что это наглая ложь. Между ними все кончено.

Уиллу сорок один, и Ганнибал Лектер, его бывший психиатр, его бывший друг, его несостоявшийся убийца, говорит, стоя на коленях:

– Я люблю тебя.

Уилл не думает о танцах, о домике с белой изгородью в ипотеку, о гипоаллергенной собаке. Он думает о Чесапикском Потрошителе и том, куда катится его жизнь.

– И я бы не хотел причинять тебе вреда, – добавляет Ганнибал таким обыденным тоном, словно бы и не он только что признался ему в любви.

– Но ты все еще хочешь…

– Хочу. Поэтому мы будем ждать утра, при свете солнца все становится яснее.

– И если после восхода тебе все еще будет хотеться меня?..

– Об этом мы подумаем утром, – прерывает его Ганнибал. – А сейчас давай немного отдохнем, тебе нехорошо от стресса и потери крови.

Уиллу хочется расхохотаться от этого участливого, заботливого тона.

Ему нехорошо… Ну надо же.

Но он не сопротивляется, позволяет Ганнибалу вести. Они идут в его спальню, здесь все так же, как он оставил с утра – «гнездо» из одеял, рубашки, разбросанные по полу, шаткие стопки книг.

– Надеюсь, ты не будешь против, если я предложу тебе разделить кровать?

Уилл застывает, хмурится, он не совсем понимает, что именно…

– Я не спал больше суток, – продолжает Ганнибал, как ни в чем не бывало, и разувается. – Я займу половину у двери. Из стратегических соображений, как ты понимаешь. Свой пистолет в тумбочке ты не найдешь, извини, но мне пришлось позаботиться об этом.

Уилл не удивлен, он обессилен. Он почти валится на предложенную половину кровати, вытаскивает из «гнезда» колючий плед и заматывается в него по уши.

Равнодушие, с которым он относится к собственной судьбе, должно быть, поразительно. Но три года – триста шестьдесят пять суток, помноженные на три дают больше тысячи дней. Тысячу дней он ждал нападения. Тысячу дней он высматривал знакомый силуэт в толпе и вздрагивал от каждого шороха.

Он устал бояться.

– Если поутру надумаешь съесть меня, то не буди, хорошо? И сделай это не больно.

– Хорошо, Уилл, – раздается над самым ухом насмешливо.

Уилл отодвигается на самый край постели, ему кажется, что он никогда не уснет, но сон, вопреки всему, милостив к нему как никогда.

– Доброй ночи, Уилл – слышит он, словно сквозь толщу воды, и погружается в темноту.

Он почти надеется, что не проснется больше.

– Доброй ночи, Ганнибал…

_________________________________________________________

«Я смею все, что можно человеку. Кто смеет больше – тот не человек» – цитата из пьесы Уильям Шекспир «Макбет».

Инстинкт смерти (влечение к смерти) – понятие психоанализа, перенятое З. Фрейдом у Сабины Шпильрейн, которое служит в его произведениях для обозначения наличия в живом организме стремления к восстановлению первичного (неживого, неорганического) состояния. Противопоставляется влечению к жизни. В некоторых случаях отождествляется с агрессивным влечением, или же энергией мортидо.

Гештальт незавершенный– в контексте психотерапии понимается как неудовлетворенная потребность, стремящаяся к удовлетворению. При нарушениях естественной саморегуляции какая-либо потребность прерываются организмом, что приводит к хроническому напряжению и неспособности к осознаванию и актуализации новых потребностей.

========== Часть 6 ==========

Балтимор, штат Мэриленд, семь сорок шесть. Уилл ужинает с Аланой Блум, им весело и спокойно, он может смотреть ей в глаза, ему приятно чувствовать тепло тонких пальцев на своей коже. Они не замечают, как переходят в гостиную, собаки деликатно разбредаются по дому и только чей-то любопытный черный нос высовывается из-за двери. Уилл шикает, нос исчезает. Алана смеется, а потом берет его лицо в свои руки и целует. Мягко, нежно, почти целомудренно.

Все в Уилле только и ждет этого – подается навстречу, тянется к теплу и жизни. Он обнимает Алану, она теплая, почти горячая и пахнет странно, древесно-горько.

Не бросай меня.

Не уходи.

Останься со мной.

Фразы вертятся на языке, но он знает, что должен молчать. От потрескивающего камина веет теплом, почти жаром. Уилл вздыхает, чуть ворочается, ему вдруг становится тесно. Алана смотрит на него в упор, ее руки неожиданно сильны, Уилл и подумать не мог, что в этом хрупком теле может быть столько мощи.

– Алана… – Уиллу стыдно, но он начинает задыхаться, со всех сторон подступает паника. – Алана!..

– Т-с-с, – шепотом отвечает она ему, а потом вдруг усмехается недобро.

Уилл просыпается, вздрагивает, едва не седеет от ужаса, когда понимает, что жуткое, стальное объятие из сна – реальность.

– Тише, Уилл, тише. Еще ночь, спи.

Уилл дергается что есть мочи, сломанные и сросшиеся ребра отдаются болью, он застывает. Отрывки вчерашнего дня собираются воедино. Господи… Он в одной постели с Ганнибалом Лектером, который все еще раздумывает над тем, чтобы убить его.