Текст книги "Ничего труднее любви (СИ)"

Автор книги: MadAlena Mor

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Глава 1. Тётушки.

Сколько себя помню, меня всегда окружали женщины. Даже своего отца я помню довольно смутно. Единственное воспоминание о нём – как он за руку вёл меня к своим сёстрам – моим тётушкам. Он небрежно трепал меня по волосам, пока что-то обговаривал с ними на пороге их дома, а потом ушёл. А я остался один перед тремя женщинами, которые озадачено мне улыбались.

Три мои любимые тётушка. Тётя Агата – строгая вдова, тётя Матильда – очень тихая и замужем никогда не бывавшая и тётя Амалия, которая всегда улыбалась и довольно редко ночевала дома. Именно тётя Амалия первая научила меня любовным премудростям.

Эти три разные добросердечные женщины и воспитали меня. Они научили меня всему, что считали необходимым. Тётя Матильда учила меня, что женщину нужно любить и уважать. Ставить её желания превыше своих, потому что я мужчина и априори сильнее. И что женщин нельзя обижать ни словесно, ни физически. Тётя Амалия помимо прочего, учила, что женщину необходимо слушать, даже когда она говорит чепуху, и говорить им всякую чепуху, которую они желают услышать. А тётя Агата наставляла, что нужно быть верным и любить только одну женщину. Что если ты вдруг полюбил другую – это измена.

Это поучение оказалось понять сложнее всего. У меня был игрушечный заяц, которого я безумно любил и спал с ним. А ещё у меня была машинка на верёвочке. Неужели я изменял своему зайцу, пока играл с машинкой? Но ведь возить за верёвочку зайца было ещё глупее, чем спать с пластмассовой машинкой. И это не говоря о том, что у меня и другие игрушки были. И я любил их всех. Даже одноногого солдата Джона.

Тётушки покачивали головой и говорили, что женщин нельзя сравнивать с игрушками. И что, когда я вырасту, то всё пойму.

Глава 2. Мила.

Моей первой любовью и впоследствии женой стала Мила. Первая красавица класса. Я был не очень сильным парнем, да и не особенно симпатичным, но, вопреки насмешкам одноклассников, я сумел добиться её внимания.

И её близости прямо на выпускном балу.

Кабинет естествознания находился достаточно отдалённо от шумного праздника, но Мила всё равно ужасно нервничала и боялась, что кто-нибудь услышит и войдёт. Я непрестанно шептал ей, какая она красивая, какая сладкая и целовал шею и покатые белые плечи. Ведь тётя Амалия говорила, что женщинам это нравится.

Мила постепенно сдалась и спустя какое-то время уже сама помогала мне стянуть штаны. Она излишне торопила меня и подгоняла. Нервничала. Чёрт подери, я и сам нервничал. Я в первый раз натягивал презерватив, с волнением поглядывая на раскрытые бёдра Милы и нежно-розовые налившиеся складки между ними.

Даже на первый взгляд, дьявол, такая узенькая.

Мила меня уверяла, что ей было совсем не больно, и требовала, чтобы я начинал двигаться. Она вообще оказалась очень требовательной. И в любви, и в быту. Вскорости мы поженились. Я устроился на работу. У нас родился ребёнок. Я был самым счастливым человеком в мире и делал всё, что бы и моя Мила тоже была счастлива. Я старался быть для неё именно тем мужем, которого она достойна. Никогда не поднимал на неё руку, не спорил, принимая её точку зрения. И не изменял. Но Мила никогда не бывала довольна. Она говорила, что я мало зарабатываю и совсем ничего ей не покупаю. Что Бэю нужно подготовиться к школе, а у нас вечно куча неоплаченных счетов.

Я и сам понимал, что средств на всё катастрофически не хватает, работал сверхурочно, и в итоге выяснил, что мало уделяю внимания семье.

Я любил её и от своей любви был самым большим дураком на свете. Я узнал, что всё это время был тряпкой и подкаблучником. Что надо мной потешались все соседи и сослуживцы. Что когда я задерживался допоздна на работе, она оставляла Бэя одного, а сама уходила в ближайший бар и возвращалась после полуночи, изображая передо мной замученную уборкой и готовкой домохозяйку.

– Ты не мужчина!

После шести лет брака мы развелись, и она вышла замуж за какого-то не то автослесаря, не то сантехника. Он был выше меня, небрит и пару раз при мне шлёпнул Милу по заду. По суду сына ей не отдали, но она всё равно грозилась позже отсудить себе опеку над ним.

И когда Бэллфаеру исполнилось девять, ей это удалось.

Глава 3. Кора.

После Милы я долгое время не мог ни с кем сблизиться. Мила. Мила. Тётушкины уроки летели в тартарары. Теория и практика не сходились воедино. У меня больше не было прежней семьи. Я превратился в злобного язвительного ублюдка и разругался с теми немногими друзьями, которые у меня ещё оставались. Возненавидел всех женщин мира. Бэй начал сбегать из дома и в итоге Миле удалось добиться над ним опеки. Я влачил жалкое существование работа-дом-работа. Стал выпивать.

Я бы так и спился, если бы не случилась она.

С Корой я познакомился по работе, и она мне сразу понравилась. Высокая, с яркими подвижными губами, которые было так сладко целовать. Я ухаживал за ней, будто мне снова семнадцать. Я потерял голову от любви. Приглашал её на свидания, в кино, в театр, в ресторан, в кафе и ещё в тысячи мест. Каждый раз провожал до дома и долго целовался с ней у порога. Меня даже не волновало, что дальше этих поцелуев дело не заходило. Она была младше, и я списывал это на её робость. Мы и без этого отлично проводили время, смеялись над одними шутками. Я дарил ей подарки, и она радовалась и дорогим украшениями, и пустячным сувенирам. Мы много разговаривали. Я лишь однажды заикнулся в этих разговорах о бывшей жене, но Кора сразу всё поняла.

– Ты не виноват, – сказала она. – В том, что ты не оправдал её ожиданий, нет твоей вины. И ничьей на самом деле. Просто не совпало.

Кора вообще была очень рассудительна, понимала всё без слов и знала, чего хочет от жизни. Я чувствовал, что она именно та, с кем я обрету счастье.

Мы встречались почти месяц.

Я сделал ей предложение в недорогом, но уютном кафе, в руках у меня было красная коробочка с обручальным кольцом.

– Я помолвлена с другим, – сказала она. – Через неделю у меня свадьба, – продолжала она торопливо, потому что я так и стоял перед ней с этой злосчастной коробочкой в протянутых руках. – Я совсем не люблю его, но мне придётся. Я не смогу отказаться, уже всё решено. Ты очень хороший. Спасибо тебе за все эти свидания, я никогда этого не забуду. Жаль, что мы не встретились раньше. Прости.

Никто не виноват. Просто не совпало.

Дома я разбил всю посуду. Я был опустошён. Мне ничего не хотелось, только вернуться в то кафе, хотя Кора уже давно ушла, и просто сидеть, представляя, что последнего разговора не было и это просто ещё одно свидание. Я простил ей всё. Я готов был простить ей куда большее.

Если ты влюблён – это навечно.

Я присутствовал на венчании и потом прокрался на праздник, подсматривал, как вор. Жених был невзрачен и богат. Кора принуждённо улыбалась гостям под присмотром грозного свёкра. И я вспомнил, как она рассказывала мне про своего отца, который выпивал, про крохотную комнатушку, которую они снимали, про то, что ей приходилось подрабатывать посудомойкой в кафетерии. Она ужасно боялась нищеты и не хотела, чтобы её дети в чём-то нуждались.

И вспомнил, кем был сам. Жалкий клерк в фирме. Что я имел? Что мог ей предложить, кроме своей любви? И я решил во что бы то ни стало разбогатеть.

Не сразу, но через пять лет я добился успеха.

Я продал старый дом тётушек, который перешёл мне по наследству. Сам дом-развалюха – никому интересен не был, но земля, на которой он стоял, стоила прилично. На эти деньги я и открыл своё дело. Несколько раз чуть не прогорел, но в бизнесе я оказался куда более везучим сукиным сыном, чем в любви.

Я встретился с Корой вновь, уже успешным бизнесменом. Я предлагал ей бросить своего мужа, уверял, что смогу обеспечить и её и ребёнка.

Кора сказала, что у неё уже две дочери – трёх и пяти лет. Что она не станет разводиться с мужем, потому что тогда он отберёт девочек. Что она очень рискует, встречаясь со мной в этом ресторане.

– Мы должны научиться быть счастливыми без близости. Без любви.

– Быть счастливыми без любви?

– Да. Быть счастливыми без любви.

Чудовищное проклятие.

– Нам не нужно больше видеться. Не звони мне и не пиши писем.

Тётушки говорили, что нельзя сравнивать женщин с игрушками, но более образного сравнения я подобрать со временем так с не смог. Кора для меня стала дорогой и самой желанной игрушкой на свете, которую к тому же купил кто-то другой.

После ещё одной неудачи с Корой, я не смог ни разлюбить её, ни перестать думать о ней. Чего, конечно же, не случилось с Милой. После развода, я почти ненавидел её, я бы убил её, наверное. И лишь со временем смог полностью изгнать воспоминания о ней из своей памяти. С Корой было всё иначе. Я тосковал без неё. Думал о ней и ждал, что однажды случится чудо. Я всё так же оставался влюблённым дураком.

Глава 4. Мэл.

Я недолго тосковал в одиночестве, как собирался.

– Тебе нужно её забыть, приятель, – сказал мне мой компаньон по бизнесу и впоследствии единственный друг – Виктор. – Иначе ты совсем расклеишься, а так нельзя. Тебе нужно завести кого-нибудь, кто поможет тебе ее забыть. Ты должен выбросить ее из головы. Пойдем со мной в бордель?

Какое-то время я сопротивлялся, пока Виктор действительно не потащил меня в публичный дом. Удивительно, но это помогло.

Я не ограничивался проститутками. Женщины любили меня. И легкомысленные официантки баров, и скромные учительницы. Не знаю, почему. С возрастом я не стал краше. У меня прибавилось морщин и седины, я стал хромать, заменил несколько зубов на керамику, а один из вредности и вовсе вставил золотой. Деньги тоже не всегда играли роль. Я надевал костюм-тройку только на важные встречи. Но женщины шли со мной, даже когда я был в потёртом пальто и вязаном пуловере. Возможно, они чувствовали, что я нуждаюсь в их любви. Нуждаюсь в том, чтобы самому делиться теплом.

Мэл была не первой, с кем я начал встречаться после Коры, но она стала самым ярким событием за это время. Она работала в моей фирме в юридическом отделе и в одиночку воспитывала дочь – трудного подростка. По этой причине, а так же потому, что Мэл презирала гостиницы и не желала появляться в моём логове, мы чаще всего встречались у неё дома днём, пока её дочь была на занятиях.

В спальне Мэл на двадцатом этаже были огромные светлые окна, которые она на время наших свиданий задёргивала чёрными, не пропускающими свет шторами. Она не боялась огласки. Темнота нужна была для атмосферы.

После этого она доставала коробок длинных спичек и методично зажигала свечи. Множество разных свечей всех форм и расцветок: тонких и вытянутых, широких, как бочонки и круглых, как оплывшие яблоки, плоских, как таблетки и фигурных в виде цветов. Среди них была даже парочка весьма фривольных в форме громадных членов. Свечи были повсюду, кроме разве что самой постели. Если бы в многоквартирном доме можно было установить настоящий камин, у Мэл бы он обязательно был.

В первый раз я старался ступать осторожно, хотя к постели вела свободная от свечей тропа, и неловко шутил о правилах пожарной безопасности. Но всё это мне скорее нравилось, чем нет. Я будто попал в другой – волшебный – мир. Мир новых для меня удовольствий.

Мэл очень любила игры с огнём. Она и была для меня огнём, неистовым пламенем. Всегда сдержанная на работе, в спальне она менялась до неузнаваемости. Превращалась в жаркое пламя, в мягкий воск, становилась сжигающей лавой. Она любила, когда я оставлял на её теле метки-укусы, но ещё больше любила ожоги.

Она восхитительно тесно сжималась внутри, когда я капал горячим воском на её крупные розовые ореолы с твёрдыми горошинами сосков. Когда алые или белые лепестки застывшего воска расцветали между грудей, Мэл всхлипывала, как ребёнок, и теснее обхватывала меня бёдрами. Воск застывал почти мгновенно. Я с удовольствием смахивал эти застывшие ошмётки, целовал и зализывал покрасневшую кожу, чтобы после снова скрыть их под восковой плёнкой. Она шипела и вздрагивала всем телом, и я снова начинал двигаться в её распалённом податливом теле. Иногда мне казалось, что там внутри тоже течёт горячий воск.

Капнуть пару капель расплавленного воска на белые груди, и Мэл загоралась. Чувствительнее всего был живот. Мне нравилось смотреть, как судорожно он втягивается, когда капли воска наполняли впадинку пупка. Чёрт, я мог бы смотреть на это вечно. Ещё лучше было знать, что Мэл это нравится. Нравится до исступления.

Я тоже полюбил эти игры. Они растягивались иногда на часы. Я был мокрым от пота, а Мэл постанывала и просила ещё. Мы почти не говорили. Не было ленивых разговоров после секса. Потому что на них просто не оставалось сил.

Когда покрасневшей кожи на животе становилось слишком много для второго раунда, Мэл переворачивалась, подставляя белую спину. И я рисовал чёрным воском на её лопатках крылья дракона, а вдоль позвоночника восковой гребень, оканчивающийся на крестце, где капли воска стекали промеж ягодиц, скатываясь на анус и дальше, образуя поджатый хвост.

Однажды она попросила, чтобы я украсил её спину свечами, точно алтарь или праздничный торт. Это была её самая безумная и лелеемая фантазия.

– Мэл, мы сожжём твою квартиру.

– К чёрту квартиру. Она мне никогда не нравилась. Я перееду в загородный дом.

– Мы сгорим здесь. Слышишь?

– Пускай.

– Ты безумная пироманка.

– Так ты сделаешь?

– Не в спальне.

– Хорошо.

– Ты заплетёшь волосы.

– Согласна.

– И мы поставим рядом огнетушитель.

– У меня есть.

Я стоял голыми коленками на кафельном полу её кухни. Вокруг на столах и стульях горели чёртовы свечи, которые Мэл из вредности перетащила сюда из спальни. Она терпеливо стояла передо мной на четвереньках, отклячив аппетитную задницу, а я поджигал тонкие ломаные свечки одну за другой, и крепил на спине в ещё не застывших восковых лужицах. Каждый раз Мэл вздрагивала и кусала полные губы. Между ног у неё уже хлюпало.

Свечей в коробке было ещё много, но спина Мэл уже напоминала языческий алтарь. Я боялся даже прикасаться к ней, не то, что трахать, хотя член стоял как блядская свечка и истекал совсем не воском. Мне казалось, что как только я в неё войду и начну двигаться, все свечи попадают и оставят куда более серьёзные ожоги, чем от наших прошлых игр.

Мэл поудобней расставила ноги и осторожно оглянулась на меня.

Наверное, не стоило этого делать. Нет, мы не сожгли кухню и не пострадали сами. Но, наверное, именно тогда я перешагнул какую-то невидимую черту, после которой уже ничто не казалось мне опасным.

Я ритмично двигался, крепко держа её за бёдра. Десяток язычков пламени подрагивал в такт. Раскалённый воск стекал на голую кожу, и от каждого горячего потёка Мэл восторженно вскидывала голову в хриплом стоне удовольствия. Большая часть свечей уже с шипением потухла в расплавленных лужицах воска. Это было что-то безумное. Я не мог сказать, в какой момент кончила Мэл. Под конец она металась и подвывала, как безумная, но не подала знака, чтобы я остановился.

Тонкие ручейки воска покрыли её бока. Три-четыре свечки на пояснице ещё горели. Она дрожала и еле могла держаться на руках. Я осторожно помог ей лечь прямо на пол и стал поспешно убирать остатки свечей, затвердевшие пласты и одиночные чешуйки. В нескольких местах кожа и впрямь была нездорово покрасневшей.

Хорошо, что я наизусть выучил, в котором из ящиков стола лежит тюбик с мазью от ожогов.

Я думал, что после этого случая Мэл поумерит свои опасные аппетиты, но нет. После мы отдыхали в её спальне. Я не мог пошевелить даже пальцем, а Мэл лежала на животе, положив голову мне на плечо, и улыбалась, хотя на её щеках ещё не высохли слезы. Она говорила, что я сделал всё именно так, как нужно, что всё было правильно и хорошо. Просто изумительно. Что такого она не испытывала ещё ни с кем.

Я не мог понять, почему ей это так нравилось. Но я уже переступил черту, и в следующую нашу встречу, которая состоялась через две недели, я попросил опробовать воск на мне, если она конечно не против.

Широкая улыбка Мэл сказала всё за неё.

Теперь я лежал на лопатках, а она была моим инквизитором. Крепко сжимала бёдрами мои ноги и, ожидая, пока широкая белая свеча хорошенько прогорит, гладила живот и волосы в паху, чуть царапая острыми коготками.

Я видел, как сорвались первые несколько горячих капель, но их падение всё равно оказалось для меня неожиданным. Меня мгновенно обожгло огнём и кожу тут же стянуло тёплой твердеющей корочкой. Это ощущение было странным, но скорее понравилось, чем нет.

– Мне продолжить? – спросила Мэл.

В её глазах горело пламя, а в руке – огромная свеча, больше похожая на чашу полную расплавленного золота. Мэл выглядела дьявольски возбуждающе. Обнажённая. Со следами недавних ожогов на теле. С растрёпанными светлыми волосами. Огненная ведьма.

И я сказал «да».

Мы встречались ещё несколько месяцев и расстались, когда у Мэл начались особенно острые проблемы с воспитанием дочери. Я предлагал ей свою помощь, но Мэл отказалась. Вскоре она сменила работу и переехала за город, как и хотела. Мне осталась от неё несколько шрамов и фотография камина в её новом доме.

Глава 5. Круэлла.

Круэлла была настоящим взрывом, радужным фейерверком. С ней всё было просто и понятно. Ей нужны были дорогие подарки, выпивка и секс. И, конечно же, веселье.

Она ненавидела скучать. Сразу начинала искать бутылку или просила включить музыку погромче. С ней и я забывал обо всём на свете.

Она пахла дорогими духами и крепким табаком совсем не дамских сигарет.

В постели Круэлла никогда не была полностью голой. На ней обязательно оставались бриллиантовые украшения, а её изящные ручки всегда были спрятаны в рукава дорогой шубы. Норка, лиса, соболь, песец, белый тигр. Чёрт, у неё даже была шубка из мягчайших шкурок детёнышей тюленят. Попадись она на глаза зоозащитникам и ей несдобровать.

Я обожал её. Мне нравилось трахать эту взбалмошную блондинку, окутанную мехами и бриллиантами. Нравился её заливистый смех. Я обожал пачкать своей спермой дорогой белоснежный мех покрывала на её огромной кровати. Круэлла воспринимала это совершенно равнодушно, а зачастую и сама проливала на него вино или прожигала сигаретным пеплом.

Встречи с ней были ночами гедонизма, а пробуждения – настоящим адом. У Круэллы болела голова, её тошнило выпитым в унитаз, а она отыгрывалась на мне. Кричала, что я подонок и совсем её не люблю. Чтобы я убирался и больше никогда ей не звонил. Что если я только посмею, она всё расскажет своему мужу.

Она была женой одного моего делового партнёра. Да.

Вечером того же дня Круэлла сама звонила мне и, будто ничего не было, звала на вечеринку в какой-нибудь клуб, потому что она пьяна и если снова сядет за руль, у неё отнимут права. Что дома муж, и он будет очень зол, если она вернётся в таком виде.

– Он такой зануда. Он сделает своей детке а-та-та по попке.

И я ехал в этот клуб, а потом вёз её к себе домой. Она смеялась и предлагала сделать мне минет.

– Позже, милая, – говорил я, стараясь внимательней следить за дорогой.

Это было сложновато с её рукой у меня в штанах.

Дома она скидывала шпильки, потому что ноги её совсем не держали, и отсасывала мне прямо в прихожей. Позже мы всё-таки добирались до кровати или хотя бы дивана в гостиной и трахались.

Пили и трахались. Трахались и пили. Я слизывал текилу из впадинки между её грудей. Круэлла взвизгивала и смеялась, как безумная, и без остановки говорила какую-то чушь. Она любила, когда я кончал на её маленькие сиськи с остро торчащими сосками, на её дорогие бриллиантовые колье. Любила пристёгивать меня настоящими полицейскими наручниками (и я даже знал, как они ей достались) и долго дразнить, прежде чем всё-таки пристроить мой член в свою ненасытную щёлку.

Утром мы просыпались липкими от засохшей спермы и сладкого алкоголя. Круэлла превращалась в ворчливую суку и запиралась в ванной. А когда уходила, снова обвиняла меня в том, что я скотина и сволочь. И чтобы никогда ей не звонил.

И я действительно ни разу в жизни ей не звонил. Через пару дней или неделю она сама пьяным голосом звала меня из динамика сотового в клуб, на яхту или к себе домой. И я выезжал.

Она была такой шлюшкой. Такой безумно дорогой шлюшкой, которая даже не отрицала этого. Слишком дорогой.

– Я продаюсь, но получаю от этого удовольствие, – говорила она. – Что в этом плохого? Все шлюхи!

– И я?

– А разве нет? Мужчины самые большие шлюшки из всех. Только называют как-то по-другому и жутко гордятся этим.

Мы расстались не потому, что мне стало жаль денег на дорогие подарки или уже не хватало здоровья на эти бессонные алкогольные ночи. Я стал встречаться с другой, а по своему воспитанию я не мог изменять одной женщине, встречаясь с другой. И я перестал отвечать на её звонки.

Глупое правило.

О гибели Круэллы я узнал через полгода от её мужа. Она села пьяной за руль и выехала с моста через ограждения прямо в реку. Спасатели не успели.

Глава 7. Урсула.

С Урсулой я начал встречаться, чтобы наказать себя. До знакомства с ней я предпринял весьма неудачную попытку общения с сыном, но мы оказались совсем чужими друг для друга. Он винил меня в этом и вполне заслуженно.

Урсула понятия не имела, кто я такой и чем зарабатываю на жизнь. Я врал ей, что работаю учителем философии в захудалом колледже, её это вполне устраивало. Мы всегда встречались у неё дома. В общем-то, я почти никогда не приводил женщин к себе домой. Особенно после Круэллы.

Квартирка Урсулы находилась почти на окраине города. Я оставлял машину за два квартала и дальше шёл пешком.

Урсула была не похожа на моих предыдущих пассий. Темнокожая и страстная.

Она любила командовать. Была моей чёрной госпожой. В то время я совсем не хотел ни за что нести ответственности, и я слушался её, точно ручной пёсик. Почему-то я испытывал к ней громадное доверие. Урсула располагала к себе. Я знал, что она не причинит мне вреда, а она знала, что делала и знала, когда нужно остановиться. Чувствовался немалый опыт. Я доверял ей настолько, что мне почти не приходилось использовать стоп-слово. Иначе бы я не смог позволить ей себя связывать.

Верёвками или же ремнями в самых разных позах. Связываниями дело естественно не ограничивалось. Урсула пускала в ход много чего из своего арсенала. Большинство из того я бы не рискнул повторить больше ни с кем и никогда. Я никому бы не доверил трахнуть себя страпоном, или же подвесить за руки к потолку и отхлестать себя плетью.

Урсуле нравилась моя покорность.

Но больше всего ей нравилось придушивать меня во время секса широким чёрным ремнём. Естественно, связанным, без единой возможности оказать сопротивление. Она туго затягивала грубый армейский ремень и позволяла кончить. До чёрных пятен перед глазами, до белых вспышек в голове и радужных переливов. В такие моменты она наверняка испытывала особую власть, ведь не ослабь она ремень в нужный момент, и в её постели мог оказаться некогда бодренький сорокавосьмилетний труп.

Пока я встречался с Урсулой, даже на деловые встречи мне приходилось надевать под пиджак свитер с высокой горловиной. Следы от ремня почти не сходили.

Она была моим самым большим грязным секретом, но каждый раз я шёл к ней в каком-то нездоровом предвкушении. Я гадал, какую же новую сладкую пытку приготовила для меня моя Госпожа. И каждый раз она меня удивляла.

Наверное, однажды я всё-таки сдох бы в её доме, искусно опутанный верёвками и с затянутым на шее ремнём, если бы она сама не предложила расстаться. Она хорошо оценивала риски, и я как послушный раб не стал ей перечить.

Глава 8. Ингрид

На фоне моих предыдущих возлюбленных Ингрид была льдом. Настоящая снежная королева. Светловолосая и голубоглазая, она излучала арктическое спокойствие. И, наверное, символично, что мы повстречались именно зимой. Я проходил мимо её магазинчика, когда она безуспешно пыталась опустить заевшие на морозе рольставни.

Она очень осторожничала, прежде чем ответила на мои ухаживания. Как дикий зверёк, никогда не встречавший людей.

Ингрид было уже за тридцать. Я стал у неё первым.

В постели мне нравились её плавные движения, как у существа с другой планеты. Она осторожно гладила прохладными пальцами спину и плечи и чуть более смело зарывалась в мои волосы, пока я старательно согревал её так же прохладные соски на белоснежных грудях. Она вела себя очень тихо и еле слышно вскрикивала только в самом финале, когда теряла над собой контроль.

От неё пахло сливками и ванилью.

Ингрид частенько слишком внимательно рассматривала по утрам моё тело, как будто изучала. В такие моменты я старался не шевелиться, чтобы не вспугнуть. Ей в принципе больше нравилось смотреть. Однажды она поставила перед кроватью огромное зеркало и смотрела в него, как мы занимаемся любовью. И больше не убирала его.

После всех моих сумасбродных экспериментов, Ингрид была настоящим спасением. Я отдыхал с ней душой и телом.

Мы значительно больше времени проводили за прогулками и посещениями театров. Она всегда ужасно сопереживала героям даже самых простецких пьес, а после пребывала в какой-то отстранённой задумчивости.

Она мало говорила, но я всегда мог понять, чего она хочет.

Ингрид совсем не хотела грустить, не хотела вспоминать о чём-то не очень приятном из своего прошлого. Она была одинока и напоминала мне мою тётушку Матильду, которая всё время пребывала будто бы не здесь. Только ещё и холодная. Мне всё время хотелось её обнимать и греть её вечно холодные руки.

Мне нравилась её сдержанные улыбки в такие моменты, как будто она говорила: это не имеет смысла.

Она была права. Прежде всего нужно было согреть её ледяное сердце, но, к сожалению или к счастью, она не позволяла узнать себя ближе. Не знаю, смог бы я помочь ей, не сделав хуже. Ингрид не говорила о своём прошлом и не спрашивала о моём, видимо считая, что так будет честно. Её устраивали наши редкие молчаливые прогулки и тихий секс в полумраке спальни перед зеркалом.

Расстались мы так же спокойно и даже несколько равнодушно. Просто охладели друг к другу.

Я так и не смог согреть её сердце.

Глава 9. Зелена.

Моя встреча с Зеленой была самым невероятным совпадением и самой ужасной ошибкой. Потому что только по невероятному стечению обстоятельств она могла оказаться старшей дочерью Коры.

Мы встретились в одном маленьком ресторанчике, куда я зашёл выпить чашку кофе. Внутри в преддверии какого-то праздника было людно, и ко мне за столик напросилась она – высокая рыжеволосая чертовка. Слишком молодая и слишком красивая.

Сначала она показалась мне вполне милой. Такие большие голубые глаза. Такое наивное любопытство. Ей было всё интересно. Как меня зовут? Почему я хромаю? Чем занимаюсь?

Со временем от вполне простых вопросов она перешла к куда более личным.

Кем были мои родители? Много ли у меня было женщин до неё? Почему я развёлся со своей женой? Почему я больше не женился? Откуда у меня эти следы на коже?

Я соглашался отвечать на её вопросы только в обмен на её ответы. Пытался играть с ней в чёртового Ганнибала. Старался не говорить многого, не открывал того, что считал важным. Рассказал ей, что моя мать оставила меня на попечение отца и стала монашкой. И спросил о её родителях. И Зелена охотно рассказала, что мать тоже её бросила. Что она никогда её не видела, воспитывалась в приёмной семье. Что отец не любил Зелену и она не знала родительской ласки.

Я искренне жалел её.

Только она была неправильной Клариссой. Она не сказала мне ни слова правды, но это я понял уже потом.

Зелена считала меня опытным мужчиной и всё время просила научить чему-нибудь новенькому в постели. Я не видел в этом ничего худого, пока дело не дошло до пары не самых опасных приёмов из арсенала Урсулы. Небольшая физическая фиксация и послушание. Вот и всё. Но Зелене этого оказалось мало. Она захотела провернуть со мной тоже самое, и немного больше. Чёрт знает, на каких сайтах она лазила перед этим.

Я не мог доверять этой молоденькой рыжей ведьме так же, как моей бывшей госпоже. Зелена не видела границ и игнорировала стоп-слово.

После одной такой неудачной сессии, я сказал ей, что уже староват для подобных игрищ, что меня это уже не привлекает, и если ей это действительно нужно, то пусть найдёт себе кого-нибудь помоложе. Я не буду путаться под ногами, я пойму.

Зелена стала убеждать меня, что ей больше никто не нужен, что я самый лучший, что она любит меня. И пообещала, что больше так не будет. И я ей поверил. Идиот.

Через неделю мы встретились, и в постели она снова была нежной и чувственной, и всё было прекрасно. Я расслабился и вот тогда-то она и показала зубки.

Я услышал, как защёлкнулись на руках браслеты наручников, а Зелена деловито вытаскивала из-под кровати изумрудного цвета коробку со стаффом. Мне повезло, что в своё время Круэлла научила меня, как снимать наручники, не имея ключей. Способ был не самый приятный, вывихнутый сустав большого пальца адски болел, но я был свободен.

Маленькая рыжая маньячка. В каком же бешенстве она была, когда я уходил. Ни с одной из своих женщины, я не расставался с таким скандалом.

Но если бы ограничилось только им…

Глава 10. Регина.

С Региной нас свела утрата и тоже безумное совпадение.

Я был в своём офисе, когда секретарша сообщила, что мне звонит некий мистер Джонс. Я не сразу сообразил, что это фамилия нового мужа Милы.

– Беллфаер погиб, – сообщил мне глухой мужской голос.

Я подумал, что это шутка, но реальность не умела шутить. Сердце пропустило удар, и я осел в своём кресле, будто подстреленный.

– Почему об этом сообщаешь ты? Что с Милой?

– Её уже нет.

– Давно?

– Лет семь назад. Сердце.

– Почему не сообщил?

– Она не хотела. Завтра похороны на восточном кладбище. Ты его отец…

– Как он погиб?

– Авария. Не справился с управлением.

На следующий день я был там. Могилу уже закопали. Рабочие ушли. Я смотрел на каменное надгробие с его именем. Не было никакого дождя. Ярко светило солнце. А мне хотелось, что бы небо упало на землю. Чтобы мир провалился в преисподнюю.

Я почувствовал запах подгнивших яблок.

Она подошла незаметно, как призрак, и встала рядом. Современные девушки не носят таких длинных юбок и не скрывают лица вуалью. Тоненькая готическая невеста.

– Кого вы потеряли?

– Сына.

– И вас тоже поцеловала смерть.

Регина приходила на кладбище каждый день. Там был похоронен её возлюбленный. Она приносила ему розы и большие красные яблоки.

Она была слишком молода – ещё училась в колледже. Слишком рано познала смерть и была окутана придуманными самой же суевериями.

Комната, которую она снимала, напоминала сатанинское капище. Всюду чёрные занавески, чёрные свечи на канделябрах, какие-то старинные книги, куклы вуду, амулеты, пыльные флакончики причудливой формы, полумрак даже ясным днём. Но больше всего поражал конский череп. Он стоял на тумбочке среди свечей и подгнивших красных яблок и был настоящим. На Росинанте Регина в детстве училась верховой езде.