Текст книги "Татуировка виверны (СИ)"

Автор книги: LuckyLuke

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

========== Часть первая ==========

Вывеска салона татуировки поскрипывала на ветру… Не знаю, как хозяина угораздило сделать весь свой салон в стиле вестерн – и это в самом центре столицы! – но этот скрип однозначно раздражал. Равномерный надоедливый звук напоминал фильмы о Диком Западе, и так и казалось, что сейчас растворятся двери, едва не слетая с петель, ввалится полуживой ковбой и попросит очередную порцию виски, которая добьёт его окончательно.

Хорошая мысль почти побудила меня покинуть этот притон безвкусицы, но дверь действительно открылась. И, хотя в комнату вошел не ковбой, а сам хозяин салона, уходить я тут же передумал, вспомнив, зачем я здесь.

– Где шрам-то? – после недолгих разъяснений задумчиво спросил Мэл.

Мэл… Странное имя. Меня так и подмывало спросить, не Маркс-Энгельс-Ленин ли скрывается за таким мелодично звучащим словом, но внешний вид мастера, бородой и лысиной действительно напоминающий Маркса, дал вовремя передумать.

Молча задрав рубашку, я открыл вид на тонкую, ещё красноватую тройную линию на животе под рёбрами с левой стороны. Шрам напоминал аккуратные царапины от когтей мелкого хищника вроде кошки. Так стало после операции по коррекции. Раньше это было три безобразных рваных рубца. След от несчастной любви. Хотя… не такой уж несчастной. И не такой уж любви.

– Что делать будем? Решил уже?

– Да. Виверна, здесь будет её голова, – я указал на правую лопатку. – А шрам прикрыть хвостом.

Мэл довольно хмыкнул и одобрительно кивнул.

– Первая татуировка – и сразу такой размер. Отважно.

Отважно… Мелочи по сравнению с тем, какие решения мне пришлось принимать последнее время и ещё придётся принять в ближайшие дни.

Следующие полчаса мы посвятили продумыванию дизайна, прорисовке деталей на бумаге… Три – столько раз мне предстояло прийти в этот салон, чтобы завершить татуировку полностью. Татуировку, которая должна была поставить точку на моём прошлом. На этой истории. На Пашке. Странный способ, но мне надо было совершить что-то из ряда вон выходящее, чтобы сделать другой, не менее важный шаг.

С Пашкой мы были знакомы практически с детства. Кажется, это было в классе пятом, когда родители перевели его в нашу школу. Мы сразу подружились: светлый, весёлый мальчишка – он не чурался новых знакомств, сразу к себе располагал своей искренней улыбкой и без умолку разговаривал. Нас посадили за одну парту, и это, как оказалось, стало отправной точкой нашей длящейся уже почти пятнадцать лет дружбы. Потом было несколько совместных лет в школе – чудесных, полных приключений и новых ощущений. У Пашки начались увлечения девчонками, подружки менялись одна за другой. А я… Я понял, что меня девчонки не интересуют совсем.

Нет, Пашка не стал предметом обожания. К нему я не испытывал никаких чувств, кроме дружеских. И всё же…

Вернувшись после службы в армии, я практически в первый день узнал, что Пашка собирается жениться. Партия ему выпала неплохая: дочь какой-то шишки – при деньгах, положении в обществе, и Пашку, конечно же, пристроили. В университет он поступал, уже зная, что по выпуску сядет в кресло менеджера дочернего предприятия папаши жены. По дружбе и меня обещал устроить.

Обещание своё он сдержал: работа у меня отличная. Не то, о чём я мечтал раньше, но доходная, да и руки пачкать не приходится. Правда, работу придётся менять. Нет, Пашка не будет мешать. Истерик с разбором полётов, конечно, тоже не будет устраивать. Я сам не смогу больше смотреть ему в глаза и делать вид, что между нами ничего не было.

О том, что я – гей, Пашка узнал случайно…

– Посмотри! Лёш, ну посмотри, какую я камеру купил! Теперь точно сделаю самый шедевральный шедевр.

Фотографировать Пашка любил всегда. Сколько его помню, он постоянно таскался с отцом за Свемой, часами сидел в ванной комнате со всеми этими проявителями-закрепителями. Сам я в этом не понимал совершенно ничего, но счастье от покупки камеры не разделить не мог. Уж очень заразительно он радовался.

– Замечательно. Будешь теперь всех и вся фотографировать, а мне опять фотографии под нос совать, – отмахнулся я, улыбаясь.

Когда-то давно Пашка мечтал стать фотографом. У него и правда неплохо получалось, ещё в школьное время он участвовал в каких-то конкурсах, занимал призовые места. Но семейная жизнь подкорректировала его планы, и из Пашки-фотографа получился Пашка-серьёзный-дядька-в-кресле-менеджера. Ему эта роль не шла…

– Вот с тебя и начну!

Я даже не успел среагировать, а уже прозвучала череда щелчков.

– Здорово, правда? Восемь кадров в секунду, можно фотографировать всё подряд…

– И потом часами разбирать фотографии, выискивая из кучи мусора единственный достойный кадр…

– Который окажется шедевром, – Пашка рассмеялся, рассматривая отснятое на экране, а потом с серьёзной миной добавил: – Но ты на роль шедевра не подходишь. На всех фотографиях ты похож на скукоженного старика. Неудивительно, что Оксана от тебя сбежала, сверкая пятками.

Оксана… С ней мы «встречались» почти два года. Конечно же, она знала, что, кроме дружбы, у нас с ней ничего не может быть. Пожалуй, Оксана была единственным человеком, который знал о моей ориентации, кроме моих родителей. И её это устраивало. У нас был чудный симбиоз: я играл роль ревнивого ухажёра, отгоняя от неё неугодных поклонников, а она прикрывала меня, появляясь на всяческих встречах-вечеринках в роли моей невесты. Но всё хорошее когда-нибудь заканчивается, и пару месяцев назад Оксана встретила молодого человека, с которым захотела настоящих отношений. За пару дней до этого разговора мы с ней официально «расстались».

– Да-да, – согласился я. – И ты бы отстал от меня со своей камерой.

– Да ну её, камеру. Слушай, тут у моей Ленки подружка завелась: умница, красавица, я б сам такую из койки не прогнал…

– Не стоит, – отмахнулся я, уже прекрасно понимая, к чему он клонит.

– Не, ну Лёх, несерьёзно это. Ну, сбежала от тебя Оксанка. Ну да, понимаю, она та ещё красотка была. Но не стоит теперь запираться в четырёх стенах…

– Паш, отстань. Это не из-за Оксаны. Я просто не хочу…

– Не отстану. Мне надо, чтобы ты с ней познакомился… – начал Пашка свою обычную «песню».

– Тебе надо, ты и знакомься. А от меня отстань.

Я бы не реагировал так нервно, если бы этот диалог не повторялся уже в десятый раз. Знал я, зачем ему нужны были эти знакомства: сам этих подружек жены тащил в постель, а я ему нужен был для прикрытия – жене рассказывать, что с подругой друга он никогда и ничего не замутит. Она в таких случаях делала вид, что верит. Я не вмешивался в их отношения. Ровно до тех пор, пока меня не пытались вмешать в них насильно.

– Ну, Лёх, тебе что, сложно замутить с красивой бабой? Ты посмотри на неё хотя бы! Она знаешь какая! Ух!

– Да хоть сама Моника Беллуччи. Паш, серьёзно тебе говорю, не буду я ни с кем знакомиться…

– Что ты ломаешься, как девка? С тебя что, убудет? – процедил Пашка сквозь зубы, явно начиная злиться.

– Убудет, – ответил я тем же.

– Поломаешься? Или свою примерную репутацию боишься запятнать?

– Да к чёрту репутацию! Не интересуют меня женщины. Будь они хоть самые раскрасавицы!

На самом деле я уже давно обдумывал, как рассказать Пашке о своей ориентации. Раньше было проще: можно было прикрыться своей природной скромностью, несовпадением симпатий, позже – желанием заработать на жизнь, прежде чем заниматься поиском избранницы. Но мне было уже далеко не двадцать, женщины сами и без моего желания обращали на меня внимание, да и финансовая сторона вопроса была давным-давно решена. Находить отговорки становилось всё сложнее, и я знал, что настанет тот момент, когда знакомить с женщинами меня начнут если не насильно, то очень настойчиво. Сейчас, как мне показалось, был вполне подходящий момент, чтобы раскрыть карты.

– В смысле? – Пашка отшагнул, как ошпаренный, тут же перестал сердиться, и на его лице нарисовалось ничем не прикрытое удивление.

– В прямом, – выдохнул я и устало опустился на диван.

В одну секунду стало так легко, словно я долгие годы тянул за собой гружёный вагон, а теперь он отцепился. До того я переживал, как Пашка отреагирует, если я скажу ему правду. А в тот момент… всё стало абсолютно безразлично. Будет ли он сердиться, скажет ли что-то обидное или просто молча уйдёт – всё стало не важно. На душе стало легко, как будто я наконец-то смог дышать полной грудью.

Пашка молча смотрел на меня. Минут пять, не меньше. Я чувствовал его взгляд на себе, но посмотреть на него сам не решался. Просто потому что не знал, что сказать ещё. А потом он также молча сел рядом.

– И как давно?

– Всегда, – ответил я, не задумываясь.

– А Оксана? – после недолгой паузы спросил Пашка, как будто тщательно обдумывал каждое слово.

– Договорённость.

– Она знала? – на этот раз не без удивления спросил Пашка.

Я только кивнул в ответ. Признаться, я не знал, как мне реагировать. Потому что с трудом понимал Пашкину реакцию: в его голосе не слышалось отвращения или разочарования, тем отчётливей было заметно, как осторожно он подбирает слова. И у меня появилась надежда, что он не оттолкнёт меня, узнав правду. Каким бы сильным ни было желание перестать врать ему, терять самого близкого друга не хотелось.

Какое-то время мы сидели молча. Я ждал, что Пашка скажет что-то. Хоть что. Мне хотелось знать, о чём он думает. А он… Чёрт его знает, о чём он думал в тот момент и почему молчал. Я и до этого-то не мог предугадать его действия и слова, а уж в тот раз тем более.

– Послушай, – начал я, нарушая затянувшуюся паузу. – Я понимаю, ты сейчас наверняка думаешь, что…

– Что я сейчас думаю, так это одно: я наконец-то понимаю, почему ты на школьном выпускном отшил Воронину. Почти десять лет меня мучил вопрос, как можно было отшить первую красавицу школы! А теперь я наконец-то понял! – совершенно серьёзным голосом сказал Пашка. А потом заржал как конь. И я тоже…

В тот вечер мы много говорили. Обо всём на свете и ни о чём. С моих плеч свалился огромный груз, который я носил с собой много лет, каждый раз думая о том, что обманываю лучшего друга, вру, глядя ему в глаза. Собственно, я обманывал практически всех, кто был хоть как-то связан со мной. Но врать Пашке было тяжелей всего. В тот вечер я наконец-то мог быть самим собой, не скрывая своих мыслей и чувств. Я был счастлив.

Если бы я уже тогда знал, чем всё это обернётся…

========== Часть вторая ==========

Конечно же, как человек, основательно готовящийся к любому ответственному шагу в жизни, я узнавал и про татуировки: тщательно выбирал мастера, расспрашивая у знакомых и друзей, которые имели личный опыт, читал много интернетных форумов, выискивая подходящий мотив. Я был готов к боли. Всё оказалось не так страшно, как обещали.

– Ты не усни мне здесь на кресле! – прокомментировал Мэл с ухмылкой мою зевоту. Он спросил меня о причине, по которой я решился на такой большой мотив. И я рассказывал – всё как есть: пока он рисовал на моей коже, я говорил.

Нет, я, конечно, чувствовал иглу и иногда, когда она попадала в особо чувствительные точки, непроизвольно вздрагивал. Но мои мысли были далеки от этой боли… На улице было уже темно, когда был закончен первый «сеанс». Во избежание инфекции Мэл заклеил спину, где теперь красовался силуэт виверны, и я направился домой. Через две недели я должен был вернуться на второй «сеанс». Две недели – столько Пашки не будет в городе. Я был уверен, что выбрал удачное время. И для татуировки. И для всего остального.

Пашка не любил татуировки никогда. Может быть, поэтому я решил сделать её себе? Да ещё такого размера… Я не пытался идти ему наперекор. Для этого слишком уважал и по-дружески любил. И всё же…

После того вечера, когда Пашка узнал о моей ориентации, в наших отношениях ничего не изменилось. Мы даже больше не возвращались к этой теме какое-то время. Разве что он перестал приглашать меня на знакомства с подругами жены. Это был позитивный побочный эффект: мне до чёртиков надоело отмазываться и придумывать причины, почему я не могу встретиться с очередной красоткой, почему не перезваниваю тем девушкам, которые имели неосторожность сами вручить мне визитку с телефоном и настойчиво просить позвонить, кокетливо улыбаясь.

Меня всё устраивало. Мы, как раньше, по пятницам ходили пить пиво в какой-нибудь из эксклюзивных клубов столицы, откуда Пашка направлялся к очередной «жертве», навесив лапши на уши и ей, и жене, а я со спокойной совестью шёл домой. И мы по-прежнему работали вместе: Пашка – на своём управленческом посту, я – на своём уютном месте в отделе развития. Всё изменилось в один пятничный вечер…

Как обычно в такие вечера, мы задержались на работе, якобы доделывая неотложные дела, а на самом деле просто ждали открытия клуба. Поехали туда на такси, что само по себе было необычно. Пашка всегда водил сам, а когда выпивал, вызывал рабочую машину, даже если было два часа ночи. В тот вечер машина осталась в гараже фирмы.

Не помню, что мы в тот вечер пили, но однозначно алкоголя было много и пивом мы хоть и начали, но однозначно не закончили. Пашка жаловался на тестя, рассказывал, как тот прижимает его, не даёт развернуть собственные амбиции и воплотить в жизнь грандиозные планы по улучшению системы фирмы. Жаловался на жену, что та замучила его своими странными вкусами и предпочтениями… Тогда я не обратил на эти слова внимания. А стоило.

Стрелки показывали третий час ночи, когда Пашка отключился прямо на барной стойке… Я тоже был в состоянии сильного шторма и на ногах держался, только придерживаясь за стену. Бармен со знанием дела вызвал нам такси, набирая номер по памяти, и попросил охранника помочь мне усадить Пашку в подъехавшую машину. Уже сидя на заднем сидении, я назвал водителю Пашкин домашний адрес, но тот пробурчал что-то невнятное о том, что дома его ждёт змея из рода подколодных, из чего я понял наверняка – домой он ехать не хотел.

Недолго думая, я попросил водителя развернуться, и мы поехали ко мне. Та ночь изменила в моей жизни всё… Я отлично помню, что засыпал я в своей постели один, – Пашка бревном упал на диван в зале и сразу уснул, – а вот проснулся я от движения в кровати.

В первый момент я даже испугался. От неожиданности. Не каждый день обнаруживаешь в своей постели незваного гостя, особенно если уже много лет ни с кем не делил кровать. Но почти сразу понял, что рядом Пашка, и успокоился. В конце концов, мы уже не раз ночевали вместе. Правда, это было давно, ещё в школьное время.

Напрягся я, когда почувствовал Пашкину руку на своей спине: лёгкое, горячее прикосновение к коже, от которого я замер… За окном было ещё совсем темно, и я не мог сказать даже примерно, который был час. И сколько прошло времени. В моей голове роились мысли, никак не складываясь воедино. Какое-то время ничего не менялось, и я уже было решил, что Пашка просто по пьяни чего-то напутал. Но…

Лишь только я утешил себя мыслью о слишком пьяном рассудке, как Пашка подвинулся ближе и обнял меня: крепко, не осторожно, как обнимаешь случайно во сне, а вполне уверенно. На секунду я решил, что сплю и всё это не больше, чем сон, но, когда Пашка коснулся губами моего плеча, по телу пробежало нечто, напоминающее электрический разряд, и я понял, что это всё происходит на самом деле.

Я был пьян. Чересчур пьян, но прекрасно понимал, что эта ситуация переходит все границы дозволенного. Не знаю, о чём думал Пашка, когда залез ко мне под одеяло, но он явно сделал это с определенными мыслями. Из одежды на нём были только носки – это я прекрасно чувствовал всем телом: прикосновение обнажённой кожи к коже.

Сделав попытку отстраниться, я практически сразу понял, что это будет не так просто: Пашка держал меня крепко. Совсем не так, как держит пьяный. Но от его дыхания разило алкоголем, и это оставляло надежду, что он просто не соображает, что делает.

– Я всё прекрасно соображаю, – хрипло ответил Пашка на моё предположение. – Я давно об этом думал. С того самого разговора. Я не гей, мне слишком нравятся бабы. Но мне всегда хотелось попробовать трахнуть мужика.

От этих слов я непроизвольно поёжился. Сам не знаю почему. Ведь сам я неоднократно думал, фантазировал, как это. Но в моих фантазиях никогда не было Пашки. Я даже не задумывался о такой возможности, фантазируя какие-то абстрактные образы. Но в этот момент абстрактный образ из фантазий сменился на Пашкин, и… я непроизвольно зажмурился, несмотря на то, что в комнате было темно.

Видимо, почувствовав мои сомнения, Пашка перешёл к активным действиям: я оказался на спине вжатым в матрас, а Пашка – сверху. Его рука крепко сжимала мой подбородок, и я чувствовал запах алкоголя и горячее дыхание на собственных губах. Он был так близко, что я чувствовал физически, как он говорит.

– С кем же мне ещё воплощать в жизнь такие фантазии, если не с лучшим другом, – прохрипел Пашка.

Я сомневался не дольше секунды: алкоголь, темнота в комнате и сиплый голос моего ещё не состоявшегося любовника сделали своё дело…

Конечно же, я не рассказывал ему ни тогда, ни позже, что этот опыт был и для меня первым. Не знаю, почему я ничего не сказал. Может быть, мне было неловко признаваться, что в таком возрасте я всё ещё был девственником. Может быть, просто не посчитал нужным уверять его в обратном – он был убеждён, что я знаю, что делаю. Я не знал…

Собственно, проснувшись поутру, я с трудом помнил, что было ночью. Тело неприятно ныло, голова гудела с похмелья, на предплечьях красовались два огромных синяка со следами от пальцев. Кроме синяков на руках о прошедшей ночи напоминала только в клочья разодранная подушка. О том, как именно она пострадала, я так никогда и не вспомнил… Попытавшись встать, я понял, что с похмелья болит не только голова, но и мутит в желудке.

Пашка как ни в чём не бывало спал, мирно посапывая, распластавшись голышом по кровати. Будить я его не стал: направился в душ, чтобы смыть запах табака и алкоголя и привести себя в более-менее человеческий вид.

Я делал кофе, слушая монотонный скрежет шин по мокрому асфальту за окном, когда Пашка проснулся. В то утро мы сделали вид, что ничего не было… Мы пили кофе, обсуждая вчерашний вечер, сдержанно улыбались и совершенно одинаково хмурились. А потом позвонила Пашкина жена… Она так кричала, что Пашка держал трубку на расстоянии вытянутой руки от уха и всё ещё жмурился. Признаться, я не знал, будет ли это очень невежливым, если я засмеюсь… В общем, я смеялся.

Он ушёл, попрощавшись непривычно сухо, без обычного рукопожатия, а я остался в пустой квартире с отвратительным чувством. То ли от понимания, что этой ночью начала рушиться наша дружба, то ли просто похмелье давало о себе знать.

Все выходные я провёл за работой: выполнил всё запланированное на следующую неделю, составил новый план и его тоже выполнил почти целиком. Не спал двое суток, а когда в понедельник пришёл на работу и встретился с Пашкой нос к носу в коридоре, понял, что произошедшее волновало его не так, как меня. Если вообще волновало… Он, как обычно, поздоровался с широченной улыбкой от уха до уха, поведал о том, что тесть отправляет его в командировку в Штаты, куда он так давно хотел, и предложил обсудить кандидатуру заместителя на время его отсутствия.

Кандидатурой оказался я… Признаться, тогда я ещё не задумывался о последствиях и не видел ничего предосудительного в том, чтобы заменить менеджера на время его командировки. Всего какой-то месяц. Позже я узнал, что отправить Пашку в командировку было идеей его жены. А я ещё не знал, на что способна эта женщина.

Месяц прошёл быстро… Я не думал о том, что случилось между нами с Пашкой. Вернее, почти не думал. С одной стороны, я практически ничего не помнил. Какие-то обрывки, отдельные кадры, как на испорченной плёнке – размытые сцены, не больше. С другой стороны… Другой стороны не было. Возможно, если бы Пашка вёл себя иначе, если бы упомянул хоть словом, что случилось… Может быть, тогда я задумался бы посерьёзней. Но он молчал.

Мы созванивались несколько раз в неделю, обсуждали происходящее на фирме, он рассказывал о своих похождениях на новой земле, спрашивал о том, что творится в моей жизни и… всё. Как будто ничего не случилось. И однажды я решил, что надо больше об этом не думать. Тогда я наивно подумал, что Пашка был настолько пьян, что вообще не помнил ничего из того, что произошло между нами. И та ночь так и останется единственной ошибкой, о которой мы тактично будем молчать остаток жизни.

И было бы здорово, если бы так случилось на самом деле… Пашка вернулся отдохнувший и загорелый, как будто ездил не работать, а отдыхать на берегах Атлантического океана. Он появился на пороге моего временного кабинета в середине рабочего дня, улыбаясь самой очаровательной улыбкой, опёрся на дверной косяк и заявил:

– Сегодня вечером идём праздновать!

– Куда и что праздновать? – радостно спросил я. Не то чтобы мне безумно хотелось напиться, но последний месяц оказался сложнее, чем я думал. Я просто не был готов к такому рабочему стрессу.

– Мы заполучили «Золотую рыбку». Если теперь этот старый пень не сделает меня равноправным владельцем, то мне придётся его задушить.

«Золотой рыбкой» на фирме называли нашего американского конкурента. Они часто переходили нам дорогу в плане заказов, а не так давно их акции стали стремительно падать. Для того Пашка и ездил в Штаты – предложить сотрудничество. И «Рыбка» попалась на крючок.

– Отлично. Раз ты теперь такая важная птица, значит, и платить будешь ты, – заявил я с серьёзной миной, собирая личные вещи со стола: мне не терпелось вернуться в мой личный кабинет.

Вечер мы провели с парой коллег в тихом ресторане, находящемся в том же здании, где и наша фирма. Пили не много, всё больше разговаривали, шутили, Пашка рассказывал о своём «улове» раз пять, не меньше. Вечер выдался весёлым, и потому расходиться мы собрались не раньше полуночи. Уже на улице, собравшись вызвать такси, я обнаружил, что забыл телефон в кабинете. Подниматься в офис не хотелось, но другого выбора у меня не было: телефон использовался для рабочих целей и на выходных был мне просто необходим.

Уже у лифта Пашка догнал меня и, наигранно тяжело пытаясь отдышаться, опёрся рукой о стену.

– Такое ощущение, что ты от меня убегаешь!

– Даже не пытался, – абсолютно честно признался я. – Телефон только забрать собирался.

Лифт остановился со скрипом, и, только когда мы оказались внутри и дверь за нами закрылась, Пашка ответил…

– Вот и хорошо, – выдохнул он, подойдя ко мне вплотную. – Всё равно не убежишь.

Уже в следующий момент я почувствовал холод пластика стены через тонкий материал рубашки на спине и горячее дыхание на щеке. Пашкина рука по-хозяйски легла мне на горло – не больно, даже нежно, – но от этого жеста перехватило дыхание. Что бы между нами ни происходило, какие мысли бы ни посещали мою голову в последние недели по поводу нецелесообразности таких действий и всех вероятностей потерять дружбу, в тот момент всё логичное отключилось. Остался один примитивный животный инстинкт.

========== Часть третья ==========

Второй сеанс оказался куда более болезненным, чем первый. Мэл объяснил это тем, что теперь рисунок наносился сплошным полотном, а не отдельными линиями. Я же объяснил это отсутствием алкоголя в моей крови… Правда, об этом я умолчал. Да и зачем рассказывать постороннему человеку, что пытаюсь утопить свою совесть в дорогом виски и дешёвом вине?..

Совесть… Странная штука – она часто мешает жить, когда должна бы молчать. Оглядываясь на прошлое и всматриваясь в него объективно, я понимаю, что практически ничего не мог изменить. Ровно с того момента, как допустил наши с Пашкой отношения. Дальше я их уже не контролировал. Контролировали они меня…

После того случая в лифте мы встречались часто. Это был ни к чему не обязывающий секс. Меня всё устраивало. За пределами спальни наши с Пашкой отношения не поменялись совсем: порой у меня случались приступы паранойи, и мне казалось, что всё остальное – плод моей фантазии. «Всё остальное» случалось только в стенах моей квартиры, за исключением того единственного раза в лифте: мы больше никогда не были так безрассудны.

Это был негласный закон: за пределами квартиры мы были друзьями, но, переступая порог моего дома, становились любовниками… Сначала было очень неловко. Мы, словно два нашкодивших котёнка, не говорили о том, что делали. Молча, вслепую, практически на ощупь изучали друг друга и новые для обоих стороны такого естественного процесса, пытались разобраться в происходящем самостоятельно, и всё чаще у нас это получалось.

С каждым разом мы всё больше понимали, что делаем, но одно не менялось – строго прописанный сценарий: поцелуи у двери, разбросанная по коридору одежда, смятая постель, скрип кровати в остальном тихой ночи… Мы не говорили, не общались, не обсуждали то, что делаем, не делились впечатлениями или ощущениями. Это был просто секс. Безумный, сносящий крышу секс… Просыпался я всегда один. Пашка, как приличный семьянин, после наших совместных ночей всегда возвращался к жене, рассказывая, что задержался на работе или в баре с коллегами. В какой-то степени это даже было правдой: мы на самом деле были коллегами.

Меня устраивало, как функционировали наши отношения: у меня был друг и был любовник. И, хотя физически это был один человек, я воспринимал эти две личности раздельно.

Пашку же это не устраивало… Не знаю, когда это началось. Возможно, если бы мы говорили друг с другом и в стенах спальни, то я заметил бы эти изменения и смог что-то изменить. Однажды он просто заявил, что нам не мешало бы съездить вместе в отпуск. И сказано это было так, что совершенно не оставляло сомнений, для чего нам туда надо было ехать. Наверное, я никогда не забуду эту ухмылку на Пашкином лице, когда он говорил о надоедливой жене, которая стала всё чаще докучать вопросами о любовнице. Тогда я в полной мере осознал свой статус в наших отношениях…

Ехать в совместный отпуск я отказался. Конечно же, я отдавал себе отчёт, что отношения вроде наших в обществе не приветствуются в целом. Даже если бы мы оба были свободны. Тот факт, что Пашка был женат, только усугублял ситуацию. Я понимал, что третий – лишний. Я не хотел оставаться с Пашкой один на один за пределами спальни. Но… меня не спрашивали. На следующий день на моём рабочем столе лежали билеты на самолёт и ваучер на номер в отеле. Не ехать я не мог: командировочная была подписана Главным, а разборки с Пашкиным тестем мне были нужны как попу гармошка. С Пашкой же я мог договориться. По крайней мере, так я наивно надеялся.

Этот разговор я оставил на последний день. Надеялся, что если останется так мало времени на размышления, то Пашка не откажет мне в небольшой, по сути, просьбе отстранить меня от командировки. На крайний случай я мог притвориться, что плохо себя чувствовал. Но, как назло, Пашкина жена решила устроить в тот день вечеринку по поводу… По какому поводу, я уже не помню. Она всегда находила причину для очередной вечеринки, куда приглашала весь бомонд столицы, непременно выкладывая круглую сумму на бесполезных лебедей изо льда и позолоченное мороженое.

Когда-то раньше, только окунувшись в эту жизнь, я с удовольствием ходил на эти вечеринки: знакомился там с людьми, слушал их истории, с интересом узнавая всё больше о жизни в высших кругах. Я хотел принадлежать к их числу, а потому непременно хотел понять, чем они живут и каким воздухом дышат. Спустя годы я смотрел на всё это с долей отвращения. Мне уже давно было известно, что Ролекс – это часы для неудачников, на Мальдивы ездят отдыхать только нищие, а в отелях Рэдиссон останавливаются только люди без вкуса и претензий. Мне надоело постоянное бахвальство и лицемерие, с которым приходилось сталкиваться если не каждый раз, то точно через раз.

Та вечеринка не была другой. Всё те же лица, всё те же фразы. Конечно же, я мило беседовал с Пашкиными гостями, натянув на физиономию самую милую улыбку и щедро раздаривая комплименты расфуфыренным дамочкам в безвкусных шляпках, неумело подражающих английской аристократии… Правила игры в этом обществе я выучил давно: будь как они, или тебя съедят.

Быть съеденным я не хотел. Меня устраивал мой образ жизни: работа, квартира, периодически меняющиеся машины, возможность ездить в отпуск в любую точку мира. Не могу сказать, что передо мной открывались любые двери, но я знал людей, которые могли их открыть. Я ничего не хотел менять в своей жизни, и такие вечеринки, вынужденное общение с не очень приятными мне людьми были не самой большой платой.

Но чем темнее становился вечер, тем больше я уставал, и в определённый момент просто взял бутылку виски и бокал и отправился на балкон. С него открывался замечательный вид на ночной город с яркими огнями автострады где-то далеко внизу. Так я просидел долго, наблюдая за белыми и красными бликами проезжающих мимо машин. Было уже далеко за полночь, и я совершенно не заметил, как гости стали расходиться. То, что я больше не один, понял тоже не сразу. По всей видимости, выпитый виски сделал своё дело, и я стал невнимательным.

– Тебя не было видно на вечеринке, – констатировала Пашкина жена, усаживаясь в соседнее кресло.

– Неделя выдалась сложной. Устал немного, – без зазрения совести соврал я.

С Ленкой у нас с самого начала отношения были напряжённые. И, хотя тогда в наших отношениях с её мужем не было даже отдалённых намёков на что-то иное, чем дружба, она видела во мне причину Пашкиных гулянок. Это он сам таскал меня повсюду для прикрытия, считая, что Ленка не будет ревновать, если я буду рядом. А она была уверена, что это я пагубно влияю на её Пашу, таскаю женатого мужика по барам и пабам. Ведь из нас двоих неженатым был я, а значит, и все беды были от меня.

– Я знаю, что он мне изменяет, – неожиданно выдала Ленка, словно это было самое нормальное, что мог сказать один человек другому.

– Что? – растерянно переспросил я.

– Пашка. Я знаю, что он мне изменяет, – спокойно повторила Ленка. – Он постоянно куда-то пропадает, отключает телефон, возвращается только под утро и говорит, что был у тебя.

Я едва сдержал нервный смех: а ведь он говорил абсолютную правду. Но и Ленка была права… Ситуация просто светилась и переливалась всеми цветами иронии и сарказма.

– А ты не думала, что он на самом деле может быть у меня? – после короткой паузы я всё же взял себя в руки.

– Думала, конечно. Но ты-то можешь мне не врать. Я знаю, что он изменяет, – Ленка подвинулась ближе вместе с креслом, противно скрипнувшим ножками по паркету. – Чувствую, если хочешь знать. Но мне нужны доказательства. И ты поможешь мне их достать.