Текст книги "Черно-белая Партугалия..."

Автор книги: Lineage

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Я все звала и звала, моя рука дрожала, когда я, подходя к призраку, тянулась, чтобы прикоснуться к ней, и увериться, что она все еще осязаема, и сама может чувствовать. Мои глаза против воли наполнялись влагой, пальцы все больше дрожали, но я продолжала звать ее. Заиндевевшая, она даже не повела бровью, когда я коснулась ее волос. Они были холодными, и какими-то странными на ощупь, я побоялась проверить их прочность. Я попыталась попробовать вызвать у нее хоть какие-нибудь рефлексы на мое присутствие, в надежде, что если я дотронусь до ее глаза, она автоматически закроет веко.

Я старалась все делать медленно и осторожно и почти дотянулась до ее ресниц, когда вдруг мне в кисть впились ледяные пальцы так, что большой палец расположился четко посередине моей ладони. Это был самый большой ужас, который я когда-либо испытывала за время своего существования, даже Ли-Энн никогда не приходилось чувствовать ничего подобного.

Я замерла под ее мертвой хваткой, ощущая, как сильно пульсирует моя плоть под ее пальцами. Мое дыхание замерло, когда ее стеклянные глаза медленно, мучительно для моей нервной системы, обретя предмет фокуса, поднялись на меня.

Я должна была радоваться, ведь она определенно отреагировала на мое присутствие. Но этот жестокий взгляд, я его никогда не забуду. Она искала во мне что-то, ее глаза почти смеялись, когда я ощутила, что она начинает сжимать свою ледяную хватку. В тот же момент я закричала, но не от боли в руке, а от потери. Я кричала от пустоты и холода, от смертной бессмысленности, и безмысленности, но не моей.

Рикс подскочил к нам и ударил ее в челюсть. Ее голова метнулась, хватка разомкнулась, и когда она вновь вернула взгляд своих бесцветных глаз, она опять перестала нас замечать, оставаясь в той же позе и продолжая смотреть в никуда.

Я бессильно опустилась на колени и тихо села на пол, тяжело и прерывисто дыша. Обильные слезы катились по щекам. Боль проникла во все мои клетки, зарождая свои семена в них, и сосредоточилась в руке, которая теперь горела, будто обожженная диким морозом, настолько студеным, что кисть просто висела, не в силах ощутить себя. Рикс кинулся ко мне, обнимая и тормоша, надеясь вызвать живую реакцию, надеясь, что я не стала пустой. Но я не могла стать такой, как Ли-Энн, ведь у меня никогда не было души, я уже была такая, пустая, только черно-белая…

8

Теперь и Рикс выглядел не таким жизнерадостным, он был сильно обеспокоен и мрачен. Больше он не считал эту затею приключением. Он тихо ругался, опасаясь моего вздрагивания на его голос. Осмотрев мою руку, которая постепенно приходила в норму – ее нервы и мышцы колебались, как струны, и ныли из-за этого – он пришел в ужас. На моей кисти теперь было четыре полосы, серо-черных, а посреди ладони темнело пятно – отпечаток большого пальца, кожа потрескалась в этом месте и выглядела, как облупившаяся штукатурка. Рикс выказал надежду, что это со временем пройдет. Я же знала, что пятна мне остались на память, навсегда, как и боль, которую я почувствовала, та боль, что изъедает душу Ли-Энн заживо.

Рикс поднял меня с пола и помог добраться до дивана. У меня в голове крутился ураган мыслей. Мелкая дрожь все еще сотрясала мое тело, дыхание никак не налаживалось. Перед глазами неумолимо стоял ее надменно жестокий взгляд, изучающий мою боль, проводящий эксперимент над порогом моего страха.

Я видела в ее глазах, что души нет. Но где же тогда была душа? И как моя смерть могла ее вернуть?

Я побоялась вновь приближаться к Ли-Энн. Оставлять ее такой в одиночестве тоже не хотелось. Я надеялась выяснить все без затей, прежде чем принять окончательное решение. Я хотела понять, что случилось с ней, где ее душа.

Рикс тем временем стал расписывать мне смешанные понятия, которыми характеризовал ее состояние. Он твердил, что ее не вернуть, что выяснять нечего. Он определенно стремился убедить меня, что я не должна жертвовать собой ради безжизненной оболочки. Я боялась даже думать, откуда же у него такое стремление оставить меня в живых?

На какое-то мгновение я забыла, что меня ранее волновало, как мы, существа, лишенные духа и тела, могли быть осязаемы в этом мире. Но постепенно мне все больше в голову приходила страшная догадка, что мы не были просто сущностями. Я, как отражение, все же могла иметь тело, ведь если подумать, в зеркале мы видим именно отражение телесной оболочки. Еще говорят, то глаза – это отражение души, и если учесть, что мои глаза имели странный цвет, то можно было предположить, что у меня есть что-то, что можно назвать духом. Вот только отражение – это ли противоположность? – меня интересовало больше всего.

И был еще один очень интересный момент – Рикс. Он, которого я считала инициацией, казался слишком реальным здесь, он вписывался в обстановку. Все, что я о нем знала, все, что видела ранее, это не было инициацией. Он даже реагировал на все слишком реально, потоки его желаний и решений не были чем-то уже существующим, мне все больше казалось, что он не продолжение чьей-то существовавшей личности, а личность сам по себе. Парит говорил, что в Инициации есть тени, воспоминания, сущности. Но Рикс имел глубину, реальную, энергетичную, жизнелюбивую глубину. Даже я не была такой. Рикс был в цвете.

И тогда я не выдержала. В потоках его изъяснений, волнами накатывающих на голые стены и приносящихся с большей выразительностью эхом, среди своих разрозненных болезненных мыслей, я взглянула на него и сказала ему, что он мне солгал.

– Ты солгал мне, – сказала я ему.

Он ошарашено уставился в мои глаза, не совсем понимая, всерьез ли я произнесла эти три слова, или шок от пережитого слегка потревожил мой рассудок. Я только ждала, когда он задаст вопрос или опровергнет. Он не разрушил моих догадок. Он сделал и то и другое.

– Ты о чем? Я говорю что знаю, на полном серьезе. Такую пустую оболочку уже не наполнишь, это тебе не сдутый шарик.

– Верно, – усмехнулась я, – шарик – это цвет, но не глубина.

Рикс опустился передо мной на колени, так нежно смотрел на меня, положив мне на бедра свои ладони совсем не в похотливом жесте, а одобряя, уверяя.

– Я никогда не обманывал тебя.

Я наклонилась к нему, вглядываясь в глубину его глаз, впиваясь пальцами в руки на моих бедрах и произнесла:

– Ты не рожденный Инициацией. Ты мне солгал.

Наблюдая в его взгляде сначала недоумение, потом осознание, и наконец пристыжение, я праздновала свой маленький триумф. Я отнюдь не просто какой-то сверх чувствительный субъект. Но я никак не ожидала его тихий вздох и опущенную голову на мои ноги, лоб, упирающийся в мои колени. Это было признание, оно остудило и мою радость и мою злость.

Он резко встал и отвернулся от меня. И тогда я услышала его глухой голос, полный печали.

– Ты чувствуешь себя чужой в мире Инициации. Ты – Отражение. Но ты существуешь не вопреки, а благодаря. Ты – естественный ход отрицательных вещей. А что делать мне, тому, кому не суждено существовать, но существующему вопреки всему, сыну двух миров?

Это был риторический вопрос, у меня не было ответа на него. Перебить сейчас мужчину, открывающему самые потайные глубины своей жизни, это оборвать потоки его боли и обречь на новые страдания. Я не осуждала его за ложь, я стремилась понять правду.

– Я не инициация, – спустя мгновение затишья Рикс вновь заговорил, – я не отражение. Я не рожден «Галиа», я рожден обычной женщиной, которая умерла, даря мне жизнь. Я обречен в вечности скитаться по Инициации или прожить недолгую жизнь в реальности. Но проблема в том, что реальность пустая для меня. Это все, – он обвел руками окружение и повернулся ко мне, – для меня лишь оболочка.

Рикс вновь затих. Я ждала. Он не сказал самого главного: кто был его отцом, что позволяло ему вечно скитаться в Инициации. Но я, кажется, уже знала ответ, я предполагала, что это все не просто так.

– Парит говорит, что у каждого есть судьба. А у меня она есть? – Он опять сел передо мной на колени, но уже не касался меня. Его глаза полыхали в желании убедить. – Я не верил этому, пока не встретил тебя, чистое Отражение, будущую преемницу инциарта. Ты оказалась мне ближе всех в том мире, может даже ближе отца. Ты вдруг стала моей судьбой, я сам тебя выбрал…

Я прервала поток слов, приложив ладонь к губам Рикса. Он говорил страшные вещи, называя меня преемницей, будто это уже свершившийся факт. В погоне за своей судьбой, он принял решение всей моей жизни сам, по своему усмотрению, по своему желанию. Я приподняла подбородок, показывая силу характера, не сдаваясь в борьбе, что он затеял, в борьбе за жизнь того серого и невзрачного призрака, сидящего в соседней комнате.

– Так ты сын Парита, сын отражения, – констатировала я, замыкая руки на груди, отгораживаясь от него своими довыдами.

– Мой отец, – от моего взгляда не ускользнуло, ему было неприятно называть старейшину своим отцом, – первое время жил в реальности, оплакивая своего человека. Незаметно для себя, как он говорит, он влюбился в его вдову, мою маму. Я не верю в его искренние чувства к ней и ко многому другому.

– Почему? – поинтересовалась я.

– Его человек был хорошим. Очень хорошим.

– А отражение хорошего человека хорошим быть не может? – этот довод был мне неприятен.

– Отражение – это ведь противоположность.

– Я не уверена.

– То есть? – Рикс сел подле меня, рассчитывая на подробности, но я сама еще не разобралась и объяснять ему ничего не собиралась.

– Я никогда не благодарила никого за свое существование. Меня обрекли на боль и выбор, к которым я не готова, – монотонно сообщила я, и повернувшись к нему, вложила в следующие слова всю свою горечь и ненависть. – Ты не имеешь права обрекать отца твоим непониманием и неверием. Не имеешь права осуждать ее, – я указала на приоткрытую дверь, – за ошибки, без которых не формируется ни одна сущность. Не имеешь права требовать ответов, когда сам их скрываешь.

Я сделала глубокий вздох, отворачиваясь от Рикса и направляясь к Ли-Энн. Он должен был подумать над моими словами. А я над его. И мне казалось, что ближе к ней я смогла бы рассуждать более логически, посвятив все свои стремления на решение самой главной на данный момент проблемы: могу ли я вернуть ее душу без своего умерщвления.

Подойдя к двери, я вновь обернулась к Риксу:

– Ты не имеешь права решать за меня.

9

Сколько жалости и сочувствия вызывало у меня бледное пустое дитя, отдаленно похожее на преисполненную жизнью девушку, сейчас сходствующее скорее с плотным призраком, если на секунду предположить, что призрак может быть плотным.

Опустошенность зияла в комнате, как дыра или мертвая планета, вытягивающая радость и силу. Тихо и неподвижно я всматривалась в Ли-Энн, не приближаясь, и надеялась, что это мрачное занятие – просто сидеть у стены напротив и наблюдать за ее зомбическим поведением – сможет открыть мне какие-то пути решения.

Мне приходила в голову мысль, что Рикс мог меня уже покинуть, не сидеть же ему в соседней комнате в тишине, хотя…

Я всегда считала, что нужно уметь прощать. Или это не я считала? Иногда мне казалось, что я не отличаю свое мнение от мнения Ли-Энн, однако порой реакции и ощущения являются полной противоположностью с тем, что в моей памяти.

И все-таки, Рикс был не прав! Я не противоположность. Я – Отражение. Что же все-таки это может значить? Что я вижу в зеркале? Себя, чуть другую, перевернутую, но себя. Тогда почему я отличная от Ли-Энн?

Мне в голову лезла одна и та же мысль: вдруг название отражения не вполне соответствует сути, может это совсем не то отражение, которое мы привыкли воспринимать, может как не сущая инициация, отражение – это лишь слово, суть которого понимают неправильно? Внешне я противоположна Ли-Энн, однако внутренне мы схожи… Как решить эту головоломку? Как разглядеть в ней что-то родное?

Я почувствовала поблизости Рикса. Он сел рядом со мной и обнял. Я уже не злилась, я отчасти могла его понять, поэтому не оттолкнула этот почти интимный жест, а приняла, я была опустошена, а он дарил надежность, некую уверенность в не полном одиночестве в колодце моих страхов.

Я много боялась, но не хотела об этом думать, а тем более говорить. И Рикс молчал. И рядом с ним я перестала капаться в себе, что повлекло за собой странное открытие…

– Что мы видим в зеркале? – негромко спросила я у Рикса, вглядываясь в пустое создание-зомби.

– Мы видим свое отражение, – ответил он мне.

– Я отражение.

– Ты – ее отражение, – кивнул он в сторону Ли-Энн.

– Она смотрит в зеркало, – я встрепенулась, – что она там видит?

Ли-Энн сидела не просто так, а всматриваясь в невидимые нити реальности, пытаясь что-то там найти. Все ее движения были заторможены, но не глаза. Они искали что-то в эфемерных глубинах зеркальной поверхности.

– Что ты? Нет, не ходи. – Рикс попытался удержать меня, когда я встала и направилась к зеркалу. – Там смерть, не смотри! Алия!

Но я смотрела, уже смотрела, и видела я там отнюдь не смерть, а себя, и мои черные глаза погружали меня в ночь, а потом вдруг я ощутила что-то раздражающее и сыпкое на своих пальцах, поднимая их к глазам, я видела в зеркале цвет вещества – тошнотворно-пепельный, как мягкий песок. И я вся была покрыта этой сыпучей субстанцией: мои волосы, моя одежда, даже ресницы. А потом крик, он раздирал мои уши, крик боли, сжигающей мою силу, я почувствовала, как падаю, снова куда-то лечу, долго лечу, а после… удар о твердую поверхность и тишина.

10

Видимо в этом была какая-то причина, что попадание в другую реальность не осуществлялось без падения. И наивно было бы предполагать, что я могла быть рождена для простой и тихой жизни. Увы, в мой характер была вшита смертельная черта – принижение своих достоинств и потворство своей сверх добродетельной совести.

И вот сейчас я вновь была неизвестно где благодаря своим хорошим намерениям и непомерному любопытству. И что необычнее всего – любопытство мое проявлялось исключительно по отношению к Ли-Энн. И все из-за этой нестерпимой потребности понять, кто я есть, и почему я есть… а точнее почему была и буду ли…

Открыв глаза, я моментально пропала. Действительно пропала, ведь вокруг был такой простор, чистое вольное пространство, не испещренное промышленными достижениями, ими здесь даже не пахло. Раздолье рая – вот как бы я охарактеризовала поле, представшее моему взору. Но плохое сомнение жгло нутро интуиции… это отнюдь не рай.

Я была в какой-то странной одежде, в которой никогда бы не оказалась по собственной воле. Мой взгляд падал на приятные цвета, и ощущениям было так спокойно, как не было ни в реале, ни в Инициации. И это пугало.

...

Что теперь мне делать? Я чувствовала, что поступила не бессмысленно, и очутилась здесь не просто так, но вот положительные или отрицательные последствия несет мне мой глупый поступок?

Поворачиваясь на 360 градусов вокруг себя, я разглядывала свое окружение с непомерным любопытством, и пыталась осмыслить произошедшее. Мне не верилось, что я могла попасть сюда сквозь зеркало, однако оно сыграло не последнюю роль в случившемся. Решение пройтись уверило меня, что я нахожусь в физически ощутимой реальности, хотя может быть это был только мой сон, которого я всегда была лишена, ведь во сне тоже можно физически чувствовать, это всегда зависит от восприятия разума. Но на всякий случай я все же себя ущипнула, и получилось довольно больно. Что давала мне возможность быть здесь, что мог рассказать мне этот мир?

Я попыталась крикнуть, но получился только шум, как будто морские волны играют на вольном ветру. Я попробовала еще раз, но тот же итог. Я звала Рикса, Ли-Энн, хоть кого-нибудь, но безрезультатно. И тогда я побежала, чувствуя отчаянье и беспомощность. Слезы текли по щекам, но не успевали упасть с подбородка, а, подхваченные встречным воздухом, парили в нем еще несколько секунд, прежде чем оросить землю.

И вдруг все изменилось, словно из ниоткуда вырос редкий лес, сквозь ветви деревьев и кустов надвигался густой дым, стелясь по земле белой пеленой. Теперь я была окружена деревьями, и это было страшно. Свет проступал сквозь листву, мерцая лучами, легко касаясь поверхности земли, словно пальцами. Я прошла чуть вперед, к более освещенному месту, на небольшую поляну. Клубы тумана наползали откуда-то из-за деревьев, и образовывали смутные очертания. Я попятилась в тот момент, когда передо мной из пустоты и тумана возникли фигуры. Я сразу почувствовала всю неестественность и неправильность представшей передо мной картины. Девушки, балерины, в белом, как облака на лазурном небе, с чистыми лицами, но не помыслами.

...

– Ты что здесь забыла, Отражение? – обратилась ко мне одна из фигур, какая я не могла сказать, ведь рта они не раскрывали, голос словно расплывался в воздухе, как белесый туман по земле, но скорее всего это была светловолосая балерина, стоявшая ко мне ближе всех.

Как же мне ответить, чтобы меня услышали. Я уже знала, что напрягать голосовые связки не имеет смысла, потому я мысленно представила, что произношу нужные слова. Однако и тут ничего не произошло. Тогда я представила что кричу слова, пою, но никакого толку.

Лишь глухая тишина, и безразличные взгляды неестественных девушек. И тогда я представила, что вывожу слова, что они вырисовываются из того же тумана, что и фигуры передо мной.

– Я… ищу… де-вуш-ку… Ли-Энн… – пропел мой голос где-то в вышине, рождаясь впервые на этом свете и в этой тьме.

– Мы души насильственной смерти, – безразлично изобразил другой голос, стеклянные глаза барышень не мигая зажигали во мне чувства холода и страха. – Мы не относимся к имени.

– Твое право – ищи, – произнес первый голос, – но не затеряйся средь пустоты…

Вдруг паника подступила к моим чреслам, легкие стали сокращаться с неимоверной частотой. Я отступила на шаг, еще на один, а потом повернулась и побежала. Почему я бежала, куда – вопросы, которые не возникали в моей голове. Там было одно – уйди из тумана, поменяй цвет неба, заговори своими мышцами, не рассудком.

И моя сверхчувствительность подсказывала мне, что я смогу.

В один миг я затормозила и оцепенела, передо мной были те же фигуры, лишь чуть поменялся антураж. Теперь цвет одежд был черный, а вокруг росли аккуратно подстриженные колонны кустарников.

...

Я вертелась на месте, картинки менялись, но вот ее участницами были все те же пустые души, потерявшие своего носителя, потерявшие свою жизнь. Неужели Ли-Энн стала такой же? Никому не пожелаешь настолько сильно пострадать, что перестать чувствовать вообще – это самое худшее, что может случиться с человеком.

...

Я закрыла глаза, снова невольные слезы побежали по щекам. Я попыталась представить чистое поле, представить Ли-Энн. Ту, которой она была, веселую и озорную, черноволосую.

Спустя какое-то время, проведя пальцами по щекам и опустив руку, я почувствовала мягкость травы и сухость земли. Я открыла глаза и встретилась с ярким горящим небом, смутно сознавая, что сижу не в одиночестве. Это было красивое неестественное небо. Про такое можно было бы наверно прочитать в стихах и поэмах, как пламя танцует с облаками медленный вальс, играя разными оттенками красного и желтого. Зато трава подо мной была ярчайшим зеленым пятном, а девушка, лежащая рядом – не отстранненной, а внимательно рассматривающей мои фиолетовые глаза.

...

– Ли-Энн? – произнесла я и услышала свой голос.

– Я не уверена, – отозвался испуганный голос. – Я помню, что я была другой. Где-то в другом месте и в другом времени. Но я не уверена.

– Ты давно здесь?

– Не знаю. Это небо, оно завораживает. На мгновения, которые длятся вечность, я перестою чувствовать и ощущать что-либо. Это так страшно.

– Ли-Энн, ты помнишь что-нибудь кроме этого? – спросила я, обводя взглядом пустоту вокруг нас.

– Нет… но это имя, что ты произносишь, мне оно знакомо. И еще то, другое, что летает в воздухе.

– Летает?..

Я прислушалась. Казалось, что небо разносится звуком вспыхивающих искр, а травка шелестит от невидимого ветра, однако было еще кое-что. Эхо, доносившееся откуда-то из далека, было еле слышным, но ощутимым. Разум не придает ему значения, ведь эта даль казалась настолько далекой, как солнце в небе. Но звук разрывал и проникал сквозь слои всех препятствий. Голос тихий, но зовущий: «Лииии….»

Прислушавшись, я все четче могла разобрать другие буквы моего имени, а так же песни, которую знала по воспоминаниям Ли-Энн:

«Я не герой… Я не ангел… Я просто человек… Человек, что стремится ее любить… В отличье от иных… В ее глазах Я…»

Сердце щемило. Как страшно было обретя терять что-то настолько дорогое. Любовь? Возможно. Но кто в итоге платит за нее – я.

11

То, что Ли-Энн нашлась, не придавало уверенности ни в чем. Как вытащить ее из этой странной заброшенной пустоши – вот что должно было волновать меня. Я примерно уже знала, как работает этот мир, мне только надо было хорошо сосредоточиться и правильно представить. Но что-то случилось не так. Ведь когда я, сидя на земле, взяла Ли-Энн за руку, настолько крепко, чтобы ни при каких условиях не отпустить, и зажмурилась, я больше не смогла открыть глаза. И не смогла почувствовать ее.

Мой сон длился и длился, пока я не проснулась в месте без стен и потолка, без неба и травы, без света. Не было ни холодно, ни жарко, было темно, но только далеко вокруг, а может и близко, как туман. Я сидела, упираясь в какую-то поверхность позади, словно стену. И сидела на гладкой поверхности, которую нельзя принять ни за камень, ни за дерево, или какую-либо другую известную моим ощущениям кладку. Вокруг меня было свечение, как пятно, чтобы я видела сои руки и ноги, а так же бледный цвет того самого пола, материал которого мне никак не удавалось определить. Я погладила гладкую поверхность, проверяя свои чувства, и протянула руку чтобы проверить, насколько далеко простирается световое пятно, постепенно бледнея и переходя в темень. Однако проверить я этого не смогла, страх не позволил. Неизвестность, – страшась боли или пустоты, в итоге боишься лишь одного – неизвестности, что там за пустотой, насколько сильна боль, – нам все дано выдержать, однако наш мозг стремится уберечь тело от лишних повреждений путем душевных мук неизвестностью. Хотя души как таковой у меня и не было, но разум все равно противился этой темноты. Было мучительно сознавать, что это новое испытание может снова отдалить меня от единственной моей цели.

«Ты здесь, – раздался низкий мягкий тихий голос, откликнувшийся эхом в окружающем пространстве, – потому что надеешься на третий исход в задаче, имеющей лишь два решения».

Я всматривалась в темноту, а эхо медленно утихало. Что можно было ответить?

Я водила взглядом, силясь увидеть говорящего, страшась его увидеть. Однако атмосфера вокруг была не отталкивающей, а словно просящей и ей дать шанс. Я почувствовала слезы на своих щеках в тот момент, когда увидела его. Это было самое красивое животное в мире, самое элегантное и самое быстрое. Гепард.

Я с улыбкой выдохнула, не подозревая до сих пор, что мои легкие задержали дыхание. Глаза животного – синие, как море, – с сочувствием смотрели на меня.

– Не стоит проливать драгоценных слез.

– Где я?

– А ты как знаешь? – голос был вкрадчивым, добрым, интонация успокаивала.

Я свела брови. Верно… я знала, все это время я знала.

– Здесь должна быть моя душа. – Тихо проговорила я. – Это та пустота, которая завладела Ли-Энн.

– Но ты знаешь и как спасти ее от этого.

Мой голос дрогнул:

– Я хотела найти такой выход, чтобы она стала прежней, но и я не утратила возможности дышать.

Гепард лишь понимающе кивнул.

– Но тебе все же придется выбрать.

– И что же мне выбрать, – спросила я, силясь успокоить боль в своем сердце. Голова разболелась от усилий остановить поток слез.

– Я тебе этого не скажу. Это только твое.

– А что если я выберу себя?! – воскликнула я, – что если выберу свою жизнь?!

– Значит так и будет, – спокойно проговорил гепард. – Но это будет твой выбор. Ты могла его сделать еще тогда, как только узнала.

– Я надеялась, что если мне было позволено появиться на этом свете, то я смогу жить и дальше, и моя жизнь не будет закончена так же внезапно, как и началась…

– А она началась? – спросил гепард, внимательно всматриваясь в черты моего лица.

Слова разлетелись эхом вокруг меня, зависая в воздухе.

– Я хочу жить… – прошептала я, дав волю слезам. – Если бы только я не была такой, если бы было все просто…

– Если бы ты была другой, этого бы не было. Тебя бы не было.

– Надо было решить все тогда. Сейчас выбрать больнее.

– Ты могла бы прислушаться не к своим чувствам, принять чужое решение. Не пытаться искать ее, не пытаться ее узнать. Но смогла бы ты жить с этим? Мне жаль…

– И мне. Но ведь это будет мое решение, ведь так?

– Только твое… Твой час не вечен. И ее тоже. Тебе надо решить, какой путь избрать, сейчас.

Я зажала рот рукой, боясь завыть от боли. Эти слова дались мне не легко, это был самый большой страх моей пустой души.

– Я боюсь, что сделаю не правильный выбор.

В этот момент, заглянув в глубокие глаза изысканной кошки, я почувствовала тепло объятий, их силу и их уверенность.

– Ты выберешь правильное решение. Ты всегда его выбираешь…

12

Твердила ли я себе, что не может быть так? Она, девушка, которая так ярко горит на небосводе жизни, не может умереть. Но разве я не заслуживаю жизни тоже? Разве мне она была дана просто так?

Я пыталась увидеть все со стороны. Это был мир, целый мир со своими правилами и законами. И теперь я знала всё. Теперь я видела всё настолько ясно, насколько только было способно Отражение. Я знала, что это за место, что за души здесь обитают. Я чувствовала крепко сжатую мной руку Ли-Энн. Я знала, как отсюда выбраться.

Я встала и потянула ее за собой. Она встала не с такой охотой, но она доверяла мне. А я теперь доверяла себе.

Мы шли медленно, я не растягивала время, но я хотела, чтобы Ли-Энн поняла. Я хотела, чтобы она почувствовала, почему мы идем, почему мы решаем. Она сперва молчала, но потом все же решила задать мучавшие ее вопросы.

– Ты теперь знаешь всё, да? Мне кажется, что в тебе что-то изменилось, изменилось за мгновение, которое было вечностью для тебя, и невидимо-мимолетно для меня.

– Да, – просто ответила я.

– Кто ты? Мне кто? У меня такое чувство, что ты мне родная.

– Ты самое дорогое, что у меня есть в этой жизни, – негромко сказала я, – мое спасение и моя погибель.

– Я не хочу твоей гибели, – искренне откликнулась она.

– Я знаю, – улыбнулась я ей в ответ.

Небо все так же пылало огнем, рассыпая искры в потоки ветров. Зов Рикса все еще раздавался в вышине, как и эта грустная песня.

– Ты его любишь? – спросила меня Ли-Энн.

Я знала, про кого она спрашивала, и знала почему.

– А ты когда-нибудь любила? – тихо произнесла я.

– Я не помню, – пожала она плечами.

– А я не знаю…

Моя собеседница улыбнулась. Так странно было осознавать, что она – это то самое пустое существо, оставленное мною в комнате маяка. Ей так шла улыбка, она придавала ей родного света и тепла.

– Говорят, что если любишь, то знаешь об этом. Даже если это в первый раз, все равно знаешь.

– Наверно я не люблю, раз не знаю, – предположила я.

– Однако он, по-видимому, знает.

На ее замечание я не ответила. Ли-Энн пошла более бойко, уверенно.

– Ты расшевелилась, – заметила я.

– С тобой мне кажется, что я ощущаю себя и время, хотя до сих пор ничего не помню.

– Ты вспомнишь!

Я закрыла глаза. Я представляла. Воображала, потому что только так можно было найти выход, рисовала в своих мыслях, потому что все вокруг было из них.

Я слышала песню, которая стекала по мне, как вода. Я стремилась к ней. Я ощущала пульсацию сосудов в своем теле, и присутствие Ли-Энн, хотя оно уже не было физическим. Она вновь была душой, чистой невинной душой. Она была во мне.

Когда я открыла глаза, я не падала, а проходила зеркальную границу, ту самую, сквозь которую и попала в мир душ насильственной смерти. Рикс заключил меня в объятья. Он целовал меня, и я отвечала. Это было счастьем. По моим щекам текли слезы, а он все целовал… целовал, целовал. Как же было больно.

– Я думал, что потерял тебя, – воскликнул он. – Так испугался.

Его ладони стиснули мое лицо, его глаза вглядывались в мои. Я знала, что он там видит – мою уверенность, мое решение.

– Я люблю тебя!

Я погладила его по щеке. Он может и любил меня, но он меня не знал. А я знала. Теперь я видела все как никогда.

– Живи здесь, – проговорила я, даже в голосе звучала уверенность. – Не живи вечно. Ведь когда ты не можешь чего-то лишиться, то не в состоянии этого ценить. А жизнь надо ценить. Жизнь – это всё.

– Не говори так… – Он бессильно опусти руки.

Я покачала головой. Он не понимал. Это все была я.

Я была посредником между миром, забравшим душу бедной девочки, высасывающим из нее жизнь, и реальностью. Я была ее отражением, потому что ее душа была моей, и косвенно и реально, частично и полностью. Я была тем сосудом, который мог сохранить ее, но только для себя, став ее тюрьмой. Я была частью мира душ насильственной смерти. Я вырвалась оттуда благодаря ей, заполнила пустоту, зияющую у меня внутри, смыслом. Она подарила мне жизнь, которой не должно было быть. Она позволила мне сделать вдох. Я не могла убить ее вот так просто. Я видела в ней продолжение своей жизни, теперь видела. ОН ошибся. А Рикс был прав. Решение всегда было одно. Мы продолжали жить обе. Теперь я это знала.

Рикс закурил. Он осознавал значение моего поведения. Он чувствовал исход. Мне было его жаль. Столько стараний, чтобы не быть одиноким, и столько барьеров, чтобы быть им.

А она. Она уже не смотрела на меня с пустотой в глазах или со злостью. Потому что я сама шла к ней. Шла, совершенно точно понимая, что будет. Вот почему она так сильно тогда сжимала мою руку. Вот почему оставила след. Почему улыбалась мне в лицо, причиняя боль. Она просто радовалась своей душе, той, которая была внутри меня. Она чувствовала во мне себя. Пыталась достучаться. Однако душа была и моей частью. Потому мне было так больно.

Но мне не будет больно сейчас. Ведь я добровольно отдаю ей ее душу. Я не совсем понимала, как это работает, но это было. Прикосновение – и все. Ли-Энн вновь имела будущее. Она смотрела на меня, и ее глубокие глаза обнимали меня на прощание. Теперь и она чувствовала мою душу. Частица меня навсегда останется с ней.

Мое «была» ушло в прошлое, мое «будет» существовало в прошлом. Я переставала жить не умирая, а возвращаясь домой, в пустоту.

Я тоже любила. Любила Рикса, любила Ли-Энн, любила Инициации. Ведь они были вместе со мной, а я была с ними.

И я буду в их памяти.

Мое будущее – в их прошлом.