Текст книги "Черно-белая Партугалия..."

Автор книги: Lineage

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Очнулась я здесь, в день, названия которому я не знала, и год не ведомой мне нумерации. На улице города, который видела впервые, на лавочке у фонтана, вокруг которого сновало множество людей, но не один не обращал внимания на меня.

Я просто открыла глаза и села, не ощущая себя ни спавшей, ни заболевшей, словно щелчок – и я уже была, хотя еще миг назад не существовала.

И каким образом все это окрасилось в краски, похожие на жизнь, я не ведала.

Люди вокруг или меня не видели, или предпочитали не видеть. Они ходили мимо, спешили по своим делам, я знала, что это люди, но не была с ними знакома. По сути я понимала, что вижу их впервые, однако могла с точностью утверждать, что они были такими же как и я, за исключением немногого.

Я не знала, лето ли сейчас, однако солнце палило нещадно, и люди вокруг меня всем своим существом ненавидели это. Но я не чувствовала жар солнца, лишь легкое тепло и небольшой ветерок, обдувающий голову. Одета я была по простому, но не была уверена, что сама выбирала свою одежду, хотя она определенно мне нравилась своей простотой и удобством: черный джинсовый комбинезон, не слишком облегающий фигуру, и тем самым не сковывавший движения, белая футболка под ним, и кеды в черно-белый шахматный рисунок. Кеды мне понравились больше всего – это определенно была моя обувь.

Я не знаю, как долго сидела на моей лавочке в позе лотоса, подтянув под себя ноги, и рассматривала прохожих. Это длилось всего мгновение, а может больше часа. Просто видеть весь мир сквозь память странным образом связанного с тобой человека, и видеть все своими собственными глазами, это ни с чем несравнимые ощущения.

Но в результате мои мысли все чаще стали возвращаться к одному и тому же вопросу – выгляжу ли я так же, как эти люди, или отличаюсь от них? А может я все же Ли-Энн?

Я просто встала и пошла. Мимо людей, торопливо перешагивающих через преграды на пути, по асфальту, плавящемуся на солнцепеке, мимо зданий со стеклянными стенами.

Я шла, и никто меня не замечал, да я и не хотела этого. Я не болела амнезией, я много всего помнила, я знала каждый предмет на своем пути, каким целям он служит в жизни человека, даже каких трудов стоит каждый предмет произвести. Я просто не знала, кто я. И как все эти люди вокруг могли ответить мне на этот вопрос?

В мгновении я замерла. Меня привлекло движение в стеклянной поверхности. Я вглядывалась в новую для меня картину.

Теперь я точно знала, что я не являюсь Ли-Энн, что во мне нет ничего общего с девушкой из моих воспоминаний. Я очень просто могла найти в ее разрозненных воспоминаниях, какой она видела себя в зеркале каждый раз.

Ли-Энн была низенькой и смуглой, черные короткие прямые волосы составляли аккуратное каре, смоляные брови и острый маленький нос придавали лицу детскую непосредственность, шоколадного цвета глаза и пухлые губы приоткрывали страстную натуру в ее характере. И сейчас не такое создание смотрело на меня из отображающей поверхности стекла. Я наклонила голову вправо, и мое отражение повторило мой жест без малейшего промедления, я провела указательным пальцем по бровям – отражение сделало то же самое. Ничто не могло разуверить меня, что отражение было мое, однако как же эта девушка, смотревшая на меня, не была похожа на Ли-Энн. Высокая и худая, с вытянутым лицом, чуть пухлыми щеками, мощными скулами, достаточно большим носом и не очень пухлыми губами, девушка в отражении не могла бы стать страстной внешне, скорее она могла быть загадочной. Ее светлые волосы могли бы быть совсем пепельными, если бы не искрились легким золотом на жарком солнце, их длины было достаточно для высокого конского хвоста, возвышающегося почти на макушке, волосы слегка кучерявились и доходили до плеч; можно было бы предположить, что в распущенном состоянии они могли дотянуть и до лопаток.

В целом мне нравилось мое отражение. Моя внешность не была простой, брови и ресницы почти не выделялись на лице, в силу своего светлого цвета, однако глаза были совершенно необычайны – большие и насыщенные густым фиолетовым цветом с примесью охры.

На самый притязательный взгляд можно было с уверенностью сказать: я была полной противоположностью девушки, воспоминания которой были единственной моей связью с миром.

Я все еще не знала, кто я, хотя теперь прекрасно представляла какая я.

2

Хотя важность того, кем я являюсь, не оставляла меня ни на малейшую единицу времени, однако меня волновало и то, что же случилось с Ли-Энн. Я чувствовала, что если не разберусь в этом, то не смогу понять многое. Эта девушка дала мне знания, она дала мне информацию, без ее воспоминаний я бы была словно слепой котенок без матери – рожденной лишь мигом, страшным и ужасным, превратившимся в вечность.

Однако в воспоминаниях Ли-Энн не было того, что я видела вокруг себя. Это была утопия! Я знала, что ненавижу утопию (у многих возникает чувство отчужденности, словно родились не в свое время), я была частью той утопии, которая меня окружала, но отчаянно хотела вырваться. И все было уж очень белым, слишком белым.

Я наверно долго смотрела на все это и в итоге светлые тона стали меня раздражать. Однако к этому моменту я уже имела некое представление о том, почему же меня не замечают. Оказалось все слишком просто – это зависело от моего желания. Если я хотела поговорить с человеком, то он видел меня, а если я старалась быть незаметной, то и была ей. На первых парах было трудно справиться с этим странным страхом, который я назвала инстинктом самосохранения, чтобы позволить себе быть видимой. Кажется, это было похоже на развитие некоторых своих неосязаемых сил, мозговые волны посылали импульсы в окружающую массу сущности и преломляли лучи, исходившие от всего моего существа, позволяя человеку видеть меня реальной.

Но существуя вне времени, я видела странности, – я как летописец, изучающий общество со всех ракурсов его жизни. И эти странности давали сбои. Может ли утопия быть утрированной? Я ощущала себя чистой настолько, что это вызывало во мне омерзение. Такое бывает? Это было!

Стремясь сбежать, я нашла переходное окно. Это конечно не было окном, но словно пространная плоскость, и там, напротив, было нечто еще более странное – все было темным. Мир, где я таким странным образом существовала, был словно разделен на светлое и темное гранью, за которую, однако, ни один не смел переступать. Темные предпочитали жить на темной стороне, а светлые оставались на своей светлой половине.

Но ведь я была вне этого. Кто же мог устоять перед искушением? Только не я. Я знала, что была большой трусихой, но за неимением представления где я и кто я, а так же обладая подобной серьезной защитой – бестелесностью и «прозрачностью», – я не боялась исследовать местность.

Вот таким неординарным и простым способом я и оказалась на темной стороне. В этот вечер я попала в бар, и там предпочла быть невидимой, так как просто устала от взглядов, расспросов, хотя еще не окончательно потеряла надежду узнать, что это за место, и на каком краю Земного шара оно находится.

Бар выглядел совершенно обычно, если не считать приверженность цветов быть намного мрачнее (хотя должна признаться, насколько было все белое на светлой стороне, на темной половине не было все во мраке, просто здесь предпочитали цвет а не свет). Стоял бильярд, как не повернулось сказать мой любимый, но увы, его очень любила Ли-Энн. Была большая стойка с еще более большим телевизором за ней, и бармен, разливающий какую-то дрянь по стаканам заказчиков. Я сидел за столиком и видела игру четырех мужчин. Они играли пара на пару, я видела беготню шариков по зеленому сукну столешницы, и в пол-уха слышала обычные темы обсуждения из уст игроков. Они много ругались и пили, смеялись и хлопали друг друга в одобрительных жестах.

Я завидовала им в какой-то мере. Они веселились, а я отчаянно хотела заснуть, но увы не могла этого сделать – я существовала вне времени, спать не было написано мне на роду. Поэтому я пребывала в легкой полудреме, стараясь отрешиться от окружающего меня сумасшествия. В какой-то момент я услышала это слово. Это был настолько блаженный ответ, что я не задумывалась ни о своей безопасности, ни о возможности ошибки. Фраза содержала отрицательные комментарии одного и подтверждения другого, а так же я четко услышала: «…здесь, в Португалии».

Я не думая подскочила к игрокам и предстала в самом центре их компании, автоматически сняв свою невидимость и с вызовом возликовав:

– Португалия?! Вы сказали Португалия?!

Ждала ли я ответа? Ну определенно чего-то я ждала, но не того, что увидела на лицах веселой компании. Один явно был разозлен моим подслушиванием, другой, кажется, не понял вообще, что я имела в виду, еще один веселился ситуацией от души. А что я? Я поняла всю серьезность своего поступка. Я почувствовала страх.

– Что это еще такое? – злобно отозвался мужчина, стоявший ближе всех. Он возвысился надо мной, хотя сидя за столом, я не могла бы сказать, что он был так высок. Я оглядела их всех запуганным взглядом.

– Она сказала «пар-ту-гал-ия», – заметил весельчак, – ты хоть знаешь, что это такое? – обратился он ко мне.

– Страна, – тихим голосом ответила я.

– Страна! – все оживленнее восклицал мужчина.

– Девачка, – с явным издевательством обратился ко мне недобрый, – ты влезла в чужой разговор!

– Ты смотрела на себя в зеркало? Ярким сюда нельзя, – отозвался на все это третий, недоверчивый.

– Верно говоришь, Смут.

Они надвигались на меня, смеющиеся, злорадствующие, непонимающие, а я сжималась все больше под их натиском. Я не была яркой, я была просто очень светлой, и зачем я полезла к ним, обдумала бы услышанное в другом мете. Паника возрастала с неимоверной силой, удары сердца шумели в ушах, кажется они говорили что-то еще, но я уже не слышала. Я сбежала.

Так отчетливо увидев и почувствовав их неприязнь, я вылетела на улицу, как ошпаренная, и сразу же попала под дождь. Это был мой первый дождь. И знакомство с ним должно было быть для меня отрадой. Но дыхание никак не восстанавливалось, страх все еще обитал в душе. И он усилился, когда я осознала еще одно обстоятельство. Я оставалась видимой, и вышла я не одна.

– Эй, Партугалия!

3

Я замерла. Страх такой силы был новым для меня чувством. И еще адреналин. Он высвободил мириады нитей нового яркого ощущения, и я никак не могла закрыться, чтобы меня не было видно.

Я обернулась. Мужчина лет тридцати, не более, быстро шел по направлению ко мне. Это был четвертый из уже знакомой мне компании. Однако увидев мой испуганный взгляд, он замедлил шаг и чуть поднял руки, этот жест улавливался без труда – мужчина намекал мне, что не враждебен.

Я чуть пугливо отстранилась, когда он приблизился. Его лицо отличалось от других на темной стороне. Он был не мрачный, не напыщенный различными увеселениями, он был более светлый, чем остальные. Он улыбнулся и протянул руку, я не успела отпрянуть, а он уже чуть касался моей руки, которая нервно накручивала прядь волос из хвоста. Легкое касание, мягкое и теплое, и его шепот:

– Не бойся.

Он потянул мою ладонь вниз, и, когда я выпустила свои волосы, он отпустил меня.

– Я Рикс, а ты?

Я чуть опустила взгляд, наверно со стороны я выглядела испуганной пятиклассницей.

– Ты знаешь свое имя? – задал мне Рикс очередной вопрос.

Я лишь отрицательно покачала головой.

Он в ответ тяжело выдохнул и пробормотал слово, похожее на «мдаам», я отнесла его к простому выражению своего сочувствия.

– Зря ты здесь появилась, – с горечью заметил он, – тебе, как выходцу из светлых, вообще не надо было осязаться на темной стороне.

– Осязаться? – переспросила я.

– Становиться видимой, – пояснил он.

– Я не знала, я не выходец, не думала, что мне сюда нельзя, и я не яркая, я не понимаю, почему они так… – заныла я.

– Не понимаешь? – перебил меня нахмурившийся Рикс.

Я вновь слегка покачала головой.

– Как же ты тогда здесь очутилась?

– Я прошла из светлой половины…

– А кто тебя научил этому?

Я чуть отодвинулась от него.

– Никто…

Мой собеседник нахмурился еще больше.

– Давно ты существуешь?

– Я не знаю, – я припомнила все, что со мной случилось с момента моего пробуждения, – мне сложно улавливать время, кажется, я проснулась пару месяцев назад.

– Месяцев? – переспросил Рикс.

– Но я не уверена, – подытожила я.

Мужчина хмурился еще какое-то мгновение, внимательно разглядывая меня, а потом словно его осенило. Морщины на лбу разгладились, глаза стали удивленными. Очень необычно было наблюдать за такой мимической переменой чувств.

– Бог мой! – выдохнул он, и я уловила тихое восхищение в его интонации, – да ты Отражение! Я редко встречал таких, как ты.

– Я не понимаю… – начала было я, но он вновь меня перебил.

– Ты ничего не знаешь про этот мир, – Рикс обвел рукой окружение, – в твоей памяти только один человек, и только его ты помнишь, и этот человек нисколько на тебя не похож, полная противоположность. Может только за исключением некоторых чувств.

Его слова рождали все больший страх у меня внутри, я не хотела слышать это, однако он видимо знал, что со мной и что может быть с Ли-Энн.

– Я отведу тебя к человеку, который поможет тебе. – Сказал Рикс и похлопал меня по плечу.

– Нет! – я отпрянула и начала искать потоки внутри себя, чтоб скрыть видимость. Ответы вдруг показались мне еще более страшными, чем ситуация на темной улице в баре.

– Не бойся! – повторил мне Рикс. – Не исчезай! Партугалия, доверься мне.

Это было сказано таким теплым тоном, что доверие моментально воспрянуло духом во мне, а страх стал потихоньку утихать.

Я лишь кивнула и вложила ладонь в протянутую руку мужчины. А с неба лил мелкий дождь.

4

Мы долго шли по улицам темной стороны, дождь стекал по моим волосам и одеждам. Рикс курил и молчал, а я просто смотрела вокруг. Вот мы уже и спускаемся в какой-то подвал, там много людей, и все смотрят на меня. Я не яркая, но очень уж светлая для этой половины мира.

Рикс повел меня в самую глубь, к мужчине, очень напомнившем мне один странный сериал, который я знала благодаря жизни Ли-Энн. Он был преклонного возраста, в необычных немного стертых мешковатых одеждах, как если бы он носил эти одежды постоянно, он был главным, видно было сразу. Рикс долго что-то шептал ему на ухо, а этот мужчина, не показывая своего интереса к рассказу, только смотрел мне в глаза. А когда мой знакомый закончил свою тираду, мужчина в мешковатых одеждах кивнул и удалился.

Рикс вновь обратил на меня свое внимание. Он протянул мне руку, дождался, когда я вложу в нее свою ладонь, и потянул за собой. Он вел меня сначала по тоннелю, а потом по маленькому коридору. Открылась дверь, и Рикс легонько подтолкнул меня в каменную комнату, посадил на стул, а сам встал поодаль.

Спустя мгновение отодвинулась скрытая дверь в другой стене, и появился мужчина, которого я уже видела, он поставил кресло напротив моего стула и тяжело опустился в него. Он был старее, чем я решила в самом начале. Его волосы покрыла седина, а игривые глаза обрамляли морщинки. Он лишь слегка улыбнулся и тяжело вздохнул.

– Здравствуй, Партугалия. Мое имя Парит. Я инциарт. Спросишь кто это?

Я покачала головой. Почему-то в тот момент мне было не до ответов, я не хотела знать, словно если я буду спрашивать, что-то случится, что-то очень плохое.

Мужчина кивнул, Рикс закурил вновь, а я так и сидела, и слушала. Слушала странную историю из уст инциарта.

– После смерти от человека остается много. Тело и душа – две субстанции, соединяющие все воедино. Тело, как отголосок жизни, уходит в родившую его землю, душа, как отголосок смерти, отправляется в небесные пути, чтобы потом вновь спуститься на землю и вновь соединиться с новым телом в перерождении. Душа останется прежней, но человек прежним не будет. И тело и душа невинны и чисты в своем конце, потому что для них наступает новое начало. Обстоятельства и эха мироздания формируют из человека того, кем он является. И после его смерти эти значимые части жизни не могут ни остаться с телом, ни уйти с душой. Однако бесследно им пропасть нельзя. Они тоже часть мира. Есть место, которое между концом и началом. Это «Галúа», пространство, где обитают сущности, воспоминания, тени, догадки и выдумки, и все в одном исполнении – в инициации. Все, что ты видишь вокруг себя – это инициация реального мира, она поделена, потому что слишком воинственна. Ни одна инициация не может перейти на другую половину. Есть те, кто следит за хрупким исполнением инициации, за тем, чтобы сами инициации не разрушили свой мир. Мы, люди, специально обученные, способные проходить грани черно-белой инициации, способные бестелесного прикрытия, и знающую всю подноготную данного мира. Мы храним хрупкое равновесие инициации, потому что если ее не станет, то не станет прошлого у мира, и мир не сможет научиться чему-то новому. Однако есть еще одни обитатели «Галúа», очень редкие в силу своей безвременности, ибо они не находятся между концом и началом, они самое олицетворение конца. Отражения.

Я слегка дернулась, словно он не сказал это тихим голосом, а крикнул, обвинил. В простой фразе старика, сказанной с горечью и жалостью, я слышала много того, что не хотела бы слышать никогда в своей жизни – обреченности.

– Отражения – это не инициации, – продолжал Парит, – они появляются не в результате смерти, а в результате физического насилия над душой, и человек все еще жив, но он слабеет с каждым новым днем жизни Отражения, а когда человек умрет, с ним вместе умрет и душа, а Отражение превратиться в инициацию и останется жить в «Галúа» как инциарт.

После последнего слова я вскинула голову. Я все еще не смела ничего спросить или сказать, видимо Ли-Энн мало кому доверяла, раз я верила каждому сказанному мне слову. Однако Парит понял мой невысказанный вопрос, ведь после мгновения тишины он вновь заговорил:

– Я был Отражением, только Отражению дано знать все. Ведь ему сложно воспринимать мир таким, какой он здесь. Для Отражения «Галúа» слишком нереальна, настолько слишком, насколько есть на самом деле. Отражение видит насквозь. Но цена этого видения очень большая, девочка. Для меня эта цена до сих пор лежит тяжким грузом, ведь та душа, чьим отражением я был, не сможет вновь родиться на земле, ее больше не существует. Что лучше, я тебе не скажу. Но ты должна знать, что выбор сложен. И ты должна его сделать сама… Партугалия, ты должна решить для себя, стоишь ли ты реальной жизни.

Он тихо встал и ушел. А я так и сидела, сложа руки на коленях, не способная уловить мысли, мечущиеся в моей голове. Все вдруг встало на свои места. Ли-Энн реальна, а я лишь отражение. Она умирает, а я живу. Умру я – она выживет.

Рикс подошел ко мне и вновь протянул мне руку. Я опять вложила свою ладонь в его, и вновь позволила себя увести. Куда он меня вел сейчас, меня интересовало меньше всего. Я думала только об одном, смогу ли я сделать выбор, будет ли этот выбор правильным, и для кого он будет таковым…

5

Я смотрела сквозь большой купол на лазурное небо. Чистые источники ручьями вились у моих ног. Зеленые деревья и красочные цветы, тишина и умиротворение дарили покой.

Вопросов было очень много, но задать их Париту я так и не решалась. Уже больше двух недель я обитала здесь. Со мной почти никто не общался, было ли это для того, чтобы я приняла свое собственное решение, без давления, или потому, что инициации не принимали меня, но я не жаловалась, я думала, чаще мечтала. Память о Ли-Энн постепенно теряла свой цвет, теперь у меня были свои собственные воспоминания, хоть они и не были наполнены временем, но в них были приятные моменты многообразия. Такие как этот.

Я любила место под куполом, бывала здесь чаще всего. Рикс показал мне этот маленький рай в мой первый день. Тогда он не проронил ни слова, просто позволил мне быть в себе. Сейчас все менялось с каждым днем. Рикс был моей единственной компанией, и он постепенно становился мне очень интересен, он показывал мне мир инициации. Я поняла слова Парита, действительно этот мир казался преувеличением, однако здесь было все, все, что я знала про реальный мир из воспоминаний Ли-Энн, и все это Рикс стремился мне показать. Сперва я думала, что он просто хочет меня развлечь, показать, как он выживает в условиях черно-белого мира, но потом выяснилось, что он не просто так показывал мне радости жизни.

– Выбор очень прост, – как-то раз сказал мне Рикс.

Я не сразу поняла, что он имел в виду. Мы только сняли коньки, и я растирала ушибленное бедро – не смотря на частое падение, мне нравилось кататься на коньках. Я лишь кивнула, продолжая улыбаться, я не хотела портить момент расспросами.

– Ты слышала, что я сказал, Алия?

Я вскинула на него взгляд. Он уверял меня, что сокращение от Партугалии ему очень нравится, мне было странно думать о себе, как о ком-то далеком от Ли-Энн. Но постепенно я привыкала, свое собственное имя было для меня чем-то более реальным.

Он был очень серьезен, улыбка медленно сползла с моего лица. Я вновь опустила взгляд.

– Что выбор прост.

Он больше ничего мне не сказал. Но в тот момент у меня зародилась паника. Я вдруг поняла, что он давит на меня как никто другой, он показывает мне, почему я не должна делать выбор в пользу Ли-Энн.

Словно черная кошка пробежала между нами. Он вечно где-то пропадал, а я все чаще пребывала под куполом.

Лазурь постепенно заливалась алыми лучами, ночи здесь были короткие, вечное лето. И я перебралась сюда на эту ночь.

Инициации не спят, и отражения тоже, однако отражения могут проваливаться в дремоту, не видя снов, и краешком сознания осязая окружение. Но я не могла провалиться, просто лежала, смотрела в небо, усыпанное звездами, и перебирала пальцами шерсть пушистой инициации кошки.

До сего момента я еще ни разу не стеснялась своей наготы, но когда он возвысился надо мной, с горящим взглядом, растрепанный и такой красивый, я смутилась. Я раньше никогда не думала, что и отголоски сущностей могут чувствовать, желать. Я – Отражение, он – Инициация, я не предполагала, что эти чувства возможны. От Рикса волнами исходил жар, его рука медленно поднималась с сигаретой, губы медленно втягивали яд в легкие, глаза исследовали меня.

Я села и натянула на себя черную простынь, стараясь не смотреть на него. А он как часто делал, просто протянул мне руку. То ли это был рефлекс, то ли сознательное решение, но я вложила свою руку в его ладонь, и он резко дернул меня на себя, так что я вцепилась в простынь у себя на груди мертвой хваткой. В следующий момент я уже была в его объятьях. Странное и новое ощущение.

– Выбор прост, Партугалия, – прошептал Рикс. – Одевайся, я покажу.

Это было для меня новым потрясением, мужчина отвернулся, а я натянула свою одежду. Он отвел меня к двери, о существовании которой я и не знала. И потом, когда он открыл ее, а я переступила порожек, темное падение захлестнуло меня с головой. Единственное, что я знала, что он, сильно сжимая мои пальцы, падает вместе со мной.

6

Сколько это длилось, я не знаю. У меня всегда были большие проблемы с определением времени, будто я была вне его, словно мы существовали в параллельных пространствах.

И все же в одно мгновение, которое было лишь мигом, а может вечностью, мы летели, а в следующее – просто стояли неподвижно.

Рикс обнимал меня очень нежно, как хрупкий цветок, а я лишь жалась к нему в надежде, что то, что вокруг меня не будет для меня разрушительным.

Мой слух резал шум. Я не слышала его раньше, однако помнила, благодаря памяти человека. Машины. Тысячи. Дорога и скольжение шин, рев двигателей и визг тормозов. Вокруг меня была реальность, мир человеческий, и я видела разницу, я видела причину разницы. Инициация была фикцией, преувеличенной, но отработанной случайностью, призрачной копией, брутальной и необузданной, но видимостью, поверхностью, не имеющей глубины, ведь вся глубина была в людских душах, а инициация лишь придавала ограненный лоск. Слишком в реале было лишь одного – красок. Цвет был повсюду, и глазам было больно с непривычки.

Рикс ухмылялся, словно показывал мне свои владения. А я видела движение, танец жизни. Люди, труд их деятельности, частицы их души во всех вещах и поступках, глубина. Мне захотелось сбежать, вернуться. Реальность была не для меня. На глазах навернулись слезы. Была ли Ли-Энн такой же понятливой, как я, или это мое качество тоже было ее отражением, однако она вряд ли была настолько доверчива. Позволить мужчине увести тебя в неизвестность, пройти сквозь пространство – только я на такое была способна.

Он радовался, но чему здесь можно было радоваться? Я находилась в мире, где по сути я уже существую, только не сама по себе, ведь я всего лишь отражение кого-то. Мне не было здесь места, время в реале было очень ощутимо, и это сбивало с толку. Новизна ощущений не была приятной, мне было почти больно от новых чувств. И больше всего мне было больно от вопросов, толпившихся в моей голове: как инициация могла пройти в реальный мир, как она могла здесь существовать, а как могла это я? Мысль об этом затрудняла дыхание, словно воздух был тяжелым, громоздким.

Я взглянула на него с немым укором, и он понял. Понял мое смятение, понял мою тревогу. Да, улыбаться уже было нечему. Я не могла сердиться на Рикса, он хотел показать мне мир, однако мне не нравилась цель, что он преследовал таким поступком.

Но в случившемся было и кое-что положительное. Я могла попытаться узнать, что случилось с Ли-Энн. Я могла посмотреть на нее своими собственными глазами.

7

Была я.

Был Портленд – обычный американский городишко штата Мэн с множеством зелени и отрицательным количеством небоскребов. И населением немногим больше пятидесяти тысяч человек. Родитель известного всем Стивена Кинга, один из крупнейших портов залива Мэн, раскинувшего свои объятья для вод Атлантического океана. Город с умеренным климатом, радующим жителей и солнцем, и дождем, и снегом.

Был полдень, был снег, был город, в котором родилась та, что я ищу, и она была здесь.

А еще было время, ощущение его течения приносило дискомфорт. Рикс однако чувствовал себя замечательно, предвкушая наши приключения, он был уверен, что недалекое будущее укрепит мое решение в свою пользу. Но вот я ни в чем не была уверена.

Я следовала зову чего-то внутри меня, может даже сердца, если на мгновение предположить, что оно у меня есть. И призрак моего сердца говорил, что это начало самого большого и самого страшного приключения моей жизни, а так же единственного. И я не могла с этим ничего поделать. Отчаянно хотелось прокричать: «Это моя жизнь, мой город!» Тем не менее, правда состояла в том, что я – вымышленное отражение чужой жизни.

Величественное и настолько родное, что хотелось плакать, сооружение покрытого белёсым снегом маяка возвышалось над ледяными волнами вечно живого залива. Дорогой дом ее детства отрадно жался к навигационной башне.

Я не знала, как мне быть. Осязаться или остаться невидимой. Предполагая, что я ее найду в этом доме, я не была уверена, какой ее найду. Рикс курил, и меня огорчало это больше всего из-за того, что он не позволял мне проверить всеобщее заблуждение – и хотя бы внушить себе, что никотин уменьшает нервозность. Но мои нервы были мобилизованы и готовы к любой самой худшей ситуации, к последствиям, к которым не могла быть готова я сама.

Глубокий вдох – и я уже в доме. Он пуст и заброшен, мрачен и холоден. Мебели нет, только ветер гоняет веточки сухой травы по деревянному полу. Я не слышу отклик эха на мои робкие шаги – я неосязаема, однако все мое тело пронизано тьмой и грустью. Воспоминания накатывают такой же стремительной волной, как морские на скалы, и невольно тянут из моего существа обреченность. Я знаю, что она здесь, но уверенности в том, что это все еще Ли-Энн нету.

Преодолевая страх, я ступаю по ступеням деревянной лестницы. На втором этаже обстановка не обнадеживает. Мы обыскиваем весь дом, но так никого и не находим. И когда остается лишь башенный маяк, мое сердце отзывается сомнением. Может мне не следует сюда входить, тревожить создание, что определенно присутствует здесь. Может, Ли-Энн суждено умереть…

В сооружении маяка обстановка не настолько удручающая, есть мебель: пара кресел, книжный шкаф и холодильник. Я медлю, не желая видеть, что же за заветной дверью. Рикс чувствует мое напряжение и покровительственно кладет руки на мои плечи. Он тоже неосязаем, но меня видеть способен. Я не могу поднять руку. Он помогает мне, поворачивая ручку и приоткрывая на дюйм дверь комнаты, где должна находиться Ли-Энн. Я не могу решиться открыть ее больше, и Рикс вновь делает все сам. Вот только войти он вместо меня не может, а я не в состоянии двигать ногами.

В комнате мрачно и тихо. На кровати, свернувшись клубочком, лежит человеческое тело. Оно бледное, серое, лишенное каких-либо красок. Рикс осторожно подталкивает меня, и я начинаю двигаться в направлении бесцветной жизни.

Ли-Энн все еще привлекательна, но узнать в этой девушке ту, что в моей памяти, мне сложно. Белые волосы и бесстрастные остекленелые глаза, безразлично глядящие куда-то в потолок, лицо, лишенное каких-либо мимических морщин, фарфоровая поверхность кожи, о которой мечтают все женщины – все это настолько безжизненно и бескрасочно, что кажется не похожим ни на один известный оттенок цветовой палитры.

Я ожидала чего угодно, но не пустой оболочки. Я думала, что найду кому, а нашла смертное оцепенение.

Признаюсь, что картина эта несколько меня обрадовала. Казалось, что это проще исправить, чем какие-то действительные кошмары, возможные сумасшествием жизни.

Но по мере объяснения Рикса возникшей ситуации, я все больше погружалась в отчаяние. Он очень быстро оценил обстановку как безнадежную. Он говорил что-то о том, что только душевное насилие над ней может привести к отторжению души от тела, что цвет жизни померк, потому что такое состояние не естественно для нее, потому что душа, тело и остальное составляющее (которое должно перетечь в инициации) вследствие законов смерти исчезают по очереди: сперва тело, потом душа, потом остальное. Но при отторжении души все остальное лишь перестает рождать глубину. И так как это все остальное все еще едино, то оно не имеет смысла, поэтому теряет жизнецветность.

Ли-Энн села на кровати, сложив ноги, как часто делаю я. Я сосредоточилась на своем существе и предстала ее взору, однако она не подала виду, что заметила меня. Я ощутила, как Рикс стал видимым, и серое создание опять никак не отреагировало, лишь опустило свой несфокусированный взгляд в пол.

Я медленно приблизилась, стараясь, чтобы мой голос не дрожал, когда я произношу ее имя. Я надеялась, что хоть как-то смогу привлечь ее внимание.