Текст книги "Спаси себя сам"

Автор книги: Лин Роуз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Согласно Всемирной Организации Здравоохранения, каждый четвертый-пятый житель планеты страдает психическим расстройством, но, в силу личных убеждений и неосведомленности, отказывается это принимать…

Глава 1

Мне снова приснилась Рози

Я с дрожью в теле срываюсь с кровати

Глубокий вдох

Глубокий выдох

Вдох

«Ее иссиня-черные кудри сплетаются между тонкими пальцами, которыми она нежно проводит по моим губам. Отдаленно слышу ее смех. Такой сладкий смех… Такой родной… Такой… О боже…»

Выдох

Осенняя прохлада врывается через окно, которое я уже никогда не закрываю, чтобы не задохнуться от бурлящих мыслей. Мощеная дорога поблескивает под светом уличных фонарей, одиноко стоящих у тротуаров.

Смертельная тишина возвращает к отрывкам сна.

«Она смотрит на меня тем взглядом, которым молча молят о помощи. Она смотрит на меня своими потускневшими глазами и вопит прямо в лицо, прямо в мое бессовестное, безразличное лицо: «Помоги мне!»

Застывшие губы кривятся в болезненной улыбке.

«Спаси меня!»

Половина четвертого утра – то самое время, когда пора варить кофе, зажигать сигарету и досыпать остаток дня в каше из необдуманных мыслей. Кошмары настигают в одно и тоже время – когда ты наиболее уязвим. Когда тебя можно высосать целиком. А я сейчас как нажива на крючке…

«Я люблю тебя, – говорит она, – я так сильно тебя люблю.»

Кофе разливается на плиту, с шипением отскакивая от горячей конфорки. Снова придется вычищать все до блеска. Потрачу полжизни на то, чтобы исправить свои косяки. Хоть бы раз был повнимательнее. Хоть бы раз включил мозги и начал замечать вокруг себя вещи.

«Она проводит руками по моей спине, тянется к шее и спускается под блузку, неразборчиво шепча под ухо непристойности.»

Мурашки ползут от сердца к пяткам. Слишком горячий глоток. Странно, но я обжигаюсь обо все, что люблю, когда оно становится важнее собственной жизни, когда я стремлюсь завладеть этим, словно спешу на опаздывающий поезд.

Сигаретный дым струится ее силуэтом, пританцовывая до полного испарения. Я смотрю на эту крохотную обертку бумаги и табака: люди придумали бомбу замедленного действия, облачили в символ удовольствия, а я, как последний кретин, купился на это. И я сейчас не только о сигаретах.

«Ты ведь тоже меня любишь, правда? – говорит она. – Ты ведь любишь меня?

Она хочет услышать нечто большее, чем «да», но я замолкаю в предательском оцепенении.»

Холодные наушники погружают в холодные слова музыки и силой выталкивают меня из комнаты.

You've done

Me wrong

For a long

Long time…

Единственное, чему я рад, что никогда не забуду ее лицо. Я вижу ее каждую ночь, я вижу ее в каждом прохожем. Это лицо стало несметной частью моей жизни. Даже если мне отстрелят половину башки, это будет не та половина, в которой хранится она. Даже если мне отрубят половину тела, это будет не та часть, на которой остались ее прикосновения. Даже если мне вырвут глаза, это будет не тот орган, которым я ее помню.

But after all

You've done,

I never changed

My mind.

«Ты ведь тоже меня любишь, правда? – говорит она. – Ты ведь любишь меня?»

My love will never die…

«Не знаю, – шепчу я в ответ…»

Глава 2

Зачем мы существуем и рождаемся на свет, если нам все равно когда-нибудь станет больно, причем так невыносимо, что смерть покажется даром судьбы?

Некоторые вещи настолько абсурдные, что уж лучше бы они вовсе не существовали, чем добивали меня своей неопределённостью.

Как, например, беспроводные наушники за 200$, которые теряются быстрее, чем мелочь в карманах. Или продовольственный кредит на ненужные вещи, которые ты так сильно желаешь приобрести, что готов заплатить в разы дороже. Кстати говоря, я бы отнес кредитоманию в раздел «расстройство привычек и влечений», но боюсь, знакомые не поймут намека. Или, на худой конец, любовь…

Она улыбается, обнажая чувства в крохотной ямочке на щеке, сжимает розовые губы, чтобы сдержать смех, и снова проигрывает улыбке…

Какого черта я вообще об этом думаю?!

Когда уже изобретут технологию по безоговорочному контролю мыслей? Может, тогда нам всем станет чуточку легче жить? Если бы я был физиком-инженером со знанием программирования, я бы давно уже это сделал.

Но я не физик,

не инженер

и не программист.

Я всего лишь человеческое тело, навзничь раскинувшееся на полу квартиры с дымящей сигаретой между желтыми пальцами. Я всего лишь битый час вдыхаю трехнедельную пыль и закрытыми глазами изучаю формы бесформенного потолка. Да-да, он бесформенный. Квадрат – уже не форма, это простая банальность. Боже, что я несу…

Ground control to major Tom,

Your circuit's dead, there's something wrong

Шорох под дверью становится громче. В замок неумело вставляется ключ. Три поворота, и луч света, преодолев стену пыли, падает на мое недовольное лицо, мгновенно схватывающее в воздухе улыбку.

А вот и еда.

– А вот и еда!

Пятидесятикилограммовый мешок с костями с грохотом вваливается внутрь, разнося по прихожей мою обувь и пакет с едой.

– И-извини, не рассчитал.

Теперь он законсервирует в памяти эту нелепость, как, впрочем, и любую другую, и каждый день, глядя на старую баночку корнишонов, будет плакаться о своей никчемности. Но только не при мне. К сожалению. Я бы не прочь его послушать.

Все в порядке, говорю я нависшей надо мной тени, снимая наушники, не стоило разбрасывать обувь где попало.

– Только перестань так стоять.

– Хорошо.

Белая свободная рубашка закатана до локтей, джинсы запачканы какой-то неизвестной мне субстанцией, а волосы, как обычно, стоят непреклонным дыбом. Если в общем, то выглядит он в точности, как Дев Патель.

Мой Приятель. Да, его зовут Приятель. По крайней мере, так он представился в день нашего знакомства, и кто я такой, чтобы выпытывать его настоящее имя? Если люди утаивают свою жизнь, должно быть, не просто так. Не стоит насаждать своими требованиями и подозрениями. Это, как минимум, ущербно.

– Я принес тебе немного сандвичей.

Он усаживается рядом со мной, скрещивая свои исхудалые ноги, как пластиковые соломинки, с мерзко выпирающими коленными чашечками, которые вот-вот вылетят по обе стороны моей комнаты.

– О-они остыли, потому что я шел пешком.

– Ты в курсе, что я дал тебе дубликат ключей не для того, чтобы ты привозил мне еду?

Слова сопровождаются безобидной усмешкой, чтобы случайно не задеть его чувства.

Уж слишком он встревожен. Следы пота под мышками напоминают растекшуюся тушь девочек по найму, перевыполнивших план.

– Т-ты очень плохо выг-глядишь.

Я знаю.

– Чем ты болеешь?

Ничем.

Он неуверенно вытягивает палец и рисует на пыльном полу бесконечность. Точнее его знак. Затем несколько кривых кругов.

– Ты что-то еще хочешь сказать? – спрашиваю я, иначе он никогда не решится.

– Только не з-злись…

Зачем люди говорят то, что, по их мнению, разозлит или обидит собеседника? Целомудренная игра в спасителя? Что за отстойное поведение? Зря я спросил. Лучше уж заткнись, Приятель. Чувствую, мне это не понравится, и разговор будет недолгим.

– Ты что… тебе что, снова снилась Рози?

Меня начинает тошнить.

Бинго, мать его! Всегда выпаливает какую-нибудь ерунду. И как только этому гавнюку удается так безобидно говорить о важных для меня вещах? От него ничего не скрыть. У этого парня какая-то развитая чуйка на сокровенные мысли.

Не твоего ума дела, кретин. Я бы сказал так, будь бесчувственным животным, но на деле Приятель услышал молчание, которое обычно раздается от меня, стоит кому-то перейти черту дозволенного.

– Т-ты выглядишь уставшим.

Все в порядке.

– Когда ты ел последний раз?

Все в порядке.

– С-сколько ты спишь?

В такие минуты желание кого-нибудь пристрелить превращается в навязчивую идею. Жужжание Приятеля, прерывистый свист ветра и шум строительных работ под окном – настолько никчемный оркестр, что режет слух, как ни крути.

Я просто жду, когда он замолчит.

Это случится совсем скоро.

Всегда случалось.

– Уже почти полгода, Алан, и…

Как бы упорно он ни старался, ему еще ни разу не удавалось говорить со мной больше тридцати секунд и вряд ли удастся.

Навязчивость – его самый большой кошмар.

А ты ведь помнишь.

Кошмары настигают нас, когда мы наиболее уязвимы. Когда нас можно высосать целиком.

И вот он сидит в моей комнате, на расстоянии вытянутой руки от своего лучшего друга, и дергает челюстью в надежде преодолеть свой упорный страх. Кусает тонкие губы и нервно сжимает пальцами черные глаза.

Социофобия. Рубрика «Фобические тревожные расстройства» F40.1 в Международной классификации болезней 10-го пересмотра.

– Я ля-ляпнул лишнего, да? Т-ты злишься?

Все в порядке, говорю я, чтобы успокоить разбухающее от волнения тело, заполняющее все пространство вокруг.

– Просто не открывай больше эту тему.

Я притягиваю шуршащий пакет и под урчание живота достаю холодные сандвичи с мясом, больше напоминающим резину.

– Никогда.

Глава 3

Приятель – не самый плохой парень.

Нам было по двадцать лет, когда мы познакомились, поэтому эту дружбу длиной около года можно назвать чем-то вроде настоящей.

Дружба, в общем-то, очень сложная вещь. Но сложнее, когда твой друг страдает психическим расстройством.

Клуб, как и все вычурные заведения, имел итальянское название «Ла Вилла» и уносил в мир пьянства, разврата, полуголых девушек на сцене, потных студентов и незапланированного секса в кабинке туалета под всеобщий ажиотаж.

Сейчас обломки здания переданы местным органам власти, которые не особо хотят брать на себя ответственность что-либо строить на месте сгоревшего клуба, а точнее на пепле своих жителей, и ждут появления какого-нибудь заинтересованного бизнесмена.

Ничего удивительного. Частая мировая практика массовых расстрелов и поджогов. То ли терроризм, то ли «Патологическое влечение к поджогам», иначе пиромания, F63.1.

Аль-Каида, наверное, локти кусала за упущенный шанс.

В общем, басы били по перепонкам так, что я, вдоволь напившись, поплелся на задний двор покурить.

И примерно в это время возле меня каким-то образом вырос Приятель.

Я взглянул на его трезвое лицо,

кивнул,

протянул сигарету

и повернулся обратно смотреть в даль.

– К-как тебе здесь нравится?

«Как тебе здесь нравится»! Этот обдолбанный социофоб даже не додумался выучить реплики под стать нашей эпохе.

Я сказал, что мне не с чем сравнивать, поэтому пусть он отвалит от меня. На самом деле, последнее я удержал в себе.

От него так и разило вонючей неуверенностью, и я спросил:

– Никогда раньше не был в клубах?

– Нет.

– Я тоже.

– Ясно, – ответил он и сделал затяжку.

Я его задел. Я это позже понял, и слава Марсу, что не в тот вечер, иначе моя совесть тут же задушила бы меня.

Короче говоря, я уже и не вспомню этот пьяный спонтанный диалог во всех деталях, но наш разговор затянулся на несколько часов, точнее мой монолог, а на утро мне пришло сообщение на почту о встрече в какой-то заброшенной части города между рядами заводов. Хотя это вряд ли можно назвать сообщением, скорее «прошение никчемного». Видимо, я напился, как свинья, раз уж оставил этому маньяку свои данные. В общем, терять мне было нечего, вот я и пошел.

Как выяснилось, он хотел открыть редакцию и выпускать собственный журнал, и искал человека, который был готов придавать его мыслям красивую словесную форму, и этим человеком оказался я. Скорее всего, наболтал ему по пьяни всякую чушь, а он купился.

На самом деле, мне не очень-то и хотелось связываться с таким нервным, помешанным социофобом.

Никакой поэзии в их жизни нет.

Но тогда, проучившись всего год на факультете журналистики, сидя дома без степени и возможности продолжить обучение, я грезил мечтами о всемирной славе, видел себя знаменитым журналистом, печатающимся в самых престижных газетах и журналах, вот и согласился.

Он переоборудовал первый этаж своей двухэтажной квартиры на одной их заселенных улиц в редакцию журнала, поставил два рабочих стола, купил груду бумаги, перенес всю лишнюю мебель наверх, купил вывеску и написал на дверном стекле «ОТКРЫТО 25/7». Попросил старого знакомого с факультета компьютерных технологий и прикладной математики, такого же зажатого в себе очкарика, создать ему забесплатно сайт, где разместил наш электронный журнал и еще несколько важных элементов вроде опросника по интересующим вопросам, окошка с предложениями по улучшению работы сайта и содержанию журнала, структуры нашей «организации», информации об открытых вакансиях и прочее.

Я в эти дела не лез, держался подальше от любой ответственности и ждал первой темы для первой статьи.

Он и сейчас проворачивает все сам под выдуманным именем через электронную почту. Сомневаюсь, что кто-либо, кроме нескольких родственников и друзей знают о его существовании.

А вот владельцем редакции считают меня. К сожалению.

В конечном итоге, понеся небольшие убытки, мы вырвались на рынок, заняли там скромное место со скромной долей, но нашли своих потенциальных читателей, удержали постоянных покупателей и стали самой что ни на есть настоящей редакцией с настоящей историей. Наняли парочку фрилансеров, рожающих статьи с нечеловеческой скоростью, и приостановили свои амбиции. Симбиоз утилитарного предпринимателя и журналиста выстоял на плаву.

С тех пор прошло около года. Вот и вся история.

Глава 4

Мы все – психические больные люди.

Это проявляется в определенном месте, в определенное время и с определенными людьми.

Если ты – социофоб – сидишь целыми днями в пустом офисе и работаешь через электронную почту под вымышленным именем, никто и не догадается о твоих приступах.

Но если тебя заставят публично продемонстрировать функции какой-нибудь ручной пылеуборочной машинки в аудитории на сто пятьдесят человек, тут уже не скрыться.

«Он такой странный»

«Господи Иисусе, почему он стонет?»

«Предлагаю выпереть этого маньяка из нашего коллектива! Я отказываюсь работать с ним за перегородку!»

Вот так все и проясняется.

Мы все не маньяки, пока не появится человек, которого нам захочется убить.

Мы все не наркоманы, пока не станем зависимы от снотворного или пилюли с приятным «послевкусием сознания».

Мы все не нимфоманки, пока не попробуем вкус секса.

Мы все не алкоголики, пока нас не заставят выпить залпом бутылку домашнего вина.

Мы все нормальные, пока нам удается убеждать в этом себя и окружающих.

Мистер Моэм высказывал тоже самое.

Только в отношении художников.

И несколько в ином ключе.

Ну неважно.

– Твой заказ пришел две недели назад. Где ты, черт возьми, шлялся?!

Я смотрю на эту красотку за торговой стойкой пункта-выдачи заказов с «Амазон» и улыбаюсь во все зубы, как полоумный дятел.

– Ты что, чем-то накидался?

Ее впалые изумрудные глаза в обойме синяков испепелят за считанные секунды, а острые скулы порежут как бумага.

Стремительно и больно.

Сара.

Свет моих очей в этом сером городе, говорю я, ты снова спасаешь мою задницу.

– Твоя жирная задница последний раз увидела мои подаяния. Ты живешь в десяти минутах ходьбы, Алан. Попроси своего шныря, уж если на то пошло.

В углу помещения сидит полуживая старушка и сонно дожидается своего заказа. Я бросаю на нее жалкий взгляд и радуюсь, что мне не приходится смотреть за таким мешком песка, как моему Приятелю-шнырю.

Сара.

Она даже не смотрит на меня.

Такая уж привычка.

Когда люди придумали ложь, глаза остались единственным доказательством нашей непорочности, говорит она. И чтобы не разочаровываться в своих близких, я предпочитаю принимать иллюзию правды, нежели выискивать ее.

Я снова растягиваю улыбку и замечаю под ее толстым шерстяным свитером, укутанным шарфом, фланелевую рубашку.

Я обожаю тебя, Сара.

– Пошел в жопу, Алан! Если администратор хоть раз заметит недостачу, меня выпрут быстрее, чем ты успеешь скрыться, и тогда я тебе все кишки вырву. Понял?!

С 8 утра до часу дня она подрабатывает помощницей няньки в детском саду за ее домом. А затем становится за стойку в своей выученной манере – полу боком с вытянутой кверху тонкой куриной шеей – и раздает старикам и подросткам заказы вроде туалетного гольфа или кукол-эксгибиционистов.

И всегда с улыбкой.

– Тебе своих все-таки стало мало? – Усмехнулся я и сразу же отвернулся от летящей пощечины.

После смены она дает уроки английского тринадцатилетней Жанне Д’Арк, мечтающей вступить в армию обороны Израиля и отвоевать ее права на Палестину. Огненная девчонка.

– Ты кретин, Алан, когда-нибудь я тебя убью.

Не успеешь, думаю я.

– Гавнюк.

Я сделаю это раньше.

После занятий она читает сказку своей младшей сестре. Только не эти серии страшных историй Братьев Гримм, которые люди, прикрываясь моралью, превратили в продукт розовой фабрики «Единорог». Она говорит, что ужас можно познать самому, а учить стоит в первую очередь добру.

Она достает со стеллажа за спиной обмотанный пищевой пленкой кирпич и швыряет на стойку с напускной обидой, утыкаясь длинным носом в монитор компьютера.

Уложив сестру, она садится за Канта и всегда засыпает в середине главы.

– Виноват, Сара, увидимся.

Я сгибаюсь сбоку через стол, целую ее впалую щеку и, пританцовывая под музыку из колонок, вылетаю на улицу.

Вдох.

Выдох.

Мышцы рта побаливают от этой чертовой улыбки.

Я спускаюсь по лестнице и спешу домой.

Да, погода довольно прохладная для сентября, но не настолько, чтобы надевать свитер и рубашку в обогреваемом помещении.

Ей холодно.

Снова.

На шуршащей пленке еще остались отпечатки ее тонких дрожащих пальцев, которыми она тянулась к полке. Наверное, поэтому я не тороплюсь открывать заказ.

С кирпичом под мышкой я зажигаю сигарету, обороняясь от надоедливого ветра.

Вдох.

Алан, – шепчет она, откидывая с плеч свои пружинистые кудри – подойди ко мне

Выдох.

Алан, – говорит она, – кажется, у Сары проблемы

Кажется, у Сары проблемы! А у тебя их не было, Рози?! У тебя ведь тоже были проблемы, мать твою! Тоже были! Ты хоть слово сказала о них?!

Я бросаю окурок и злостно топчу его полминуты. Прохожие оглядываются, как стервятники, в ожидании следующей выходки. На лбу у каждого читается «псих», а на лицах – потаенный интерес к этому «психу».

Я льстиво улыбаюсь и иду дальше.

Все в порядке дамы и господа, небольшие осложнения в работе нервной функции. Пациент совсем скоро вернется в привычное вам состояние.

Улыбчивое и мирное.

Кажется, у Сары проблемы.

Только слепой не заметит проблемы Сары.

Исхудалое тело, постоянный озноб, синяки под глазами и выпирающие ото всюду кости.

Ричард Мортон сказал бы «скелет, только покрытый кожей».

Анорексия.

Поправочка.

Нервная анорексия. Поведенческий синдром, связанный с физиологическими нарушениями и физическими факторами, как заявляет МКБ-10. Рубрика «Расстройство приема пищи» F50.0.

Глава 5

Когда ты учишься в университете, особенно на факультете журналистики или филологии, и лектор спрашивает:

– Как вам тот фильм?

Или:

– Как вам та книга?

Или:

– Как вам то мероприятие?

Самые обиженные по жизни выкрикивают самыми первыми и продолжают перекрикивать остальных до тех пор, пока все не замолкают в раздраженных конвульсиях.

Как ни крути, а уважение всегда уступает эгоизму.

Каждый жаждет публики и внимания.

Каждому хочется показаться особенным в глазах лектора и, если повезет, занять его сторону против всей аудитории.

И совсем немногим хочется остаться услышанным хотя бы в стенах университета.

Сара говорит, что такие выскочки, обычно, не имеют право голоса ни в семье, ни среди друзей. Поэтому они отыгрываются дискуссиями в доступных для них местах.

Гребаные сплетники.

Больше всего охреневают иностранные студенты, приезжающие по программе обмена и первые несколько дней испытывающие такую концентрацию стресса и эмоционального расстройства, что сразу же бегут к псевдо-университетским психологам.

Сакральные ценности крошатся как руины, и какой-нибудь нигерийский мальчик, филлипинская девочка или британский джентльмен получаются клеймо в виде культурного шока – рубрика «Расстройство приспособительных реакций» F43.2.

Поэтому я всегда молчу.

Наблюдаю со стороны за стаей горластых коршунов, охотящихся за местом у кафедры, и ясно понимаю, что не хочу оказаться в их числе.

Я прихожу домой и высказываюсь на бумаге.

Так я остаюсь уверенным, что никто меня не перекричит и не закроет мне рот на полуслове.

Так я остаюсь уверенным, что не обижу ни одну ничтожную личность в эпоху радикальной толерантности, когда права имеют все и не имеет никто.

Так я остаюсь уверенным, что могу посвятить целый день обдумыванию текста, а не заикаться в припадочном поиске синонимов к слову «хорошо».

Трусливо и самонадеянно.

Но мне плевать.

Спорить с Билли намного приятнее, чем с людьми.

Если Билли что-то и не нравится, он просто высыхает, без криков и словоблудия.

Билли, к слову, мой кактус.

Самый хороший мальчик на свете.

Почему мы не можем купить еще один кактус?

Потому что я не хочу

Но я-то хочу, Алан, он не займет много места

Нет, Рози, давай сначала с одним разберемся, а потом купим другой

Ты ужасно вредный человек

Ты узасно вледный целовек

Прекрати

Плеклати

Алан!

Ты просто обаяшка. Иди ко мне. Не переживай, купим мы тебе кактус, только чуть позже

Обещания. Кто их вообще придумал? Попытка оттянуть время. Но какова вероятность, что ты вообще выполнишь то, что пообещал? Какова вероятность, что ты действительно захочешь этого? Какова вероятность, что ты просто не бежишь от обязательств?

Я думаю об этом, глядя на черную кожаную обложку заказанного на «Амазон» толстенного дневника и нервно докуривая третью или четвертую сигарету.

You leapt from crumbling bridges watching cityscapes turn to dust…

Дым превратил мою спальню в убежище арабских кальянщиков и пропитал каждый атом дешевым табаком.

Filming helicopters crashing in the ocean from way above…

На самом деле, пропитывать особо нечего. Рабочий стол, стул, напольная вешалка и диван. Но воздуха мне все равно здесь не достает, даже когда я не курю.

Дневник лежит на столе передо мной в теплых пробирающихся сквозь тюль лучах солнца и, скорее всего, мечтает провалиться сквозь землю.

Я собираюсь написать в нем книгу.

Она прыгает мне на шею и восторженно целует все лицо, сжимая в объятиях так сильно, что я слышу хруст позвоночника. Она смотрит в самое сердце моих глаз и ласково шепчет, что гордится мной и каждым моим шагом

Самое нелепое, что я могу сделать, – написать книгу.

Самое нелепое, что я могу сделать, – не написать книгу.

Она шепчет: «я так сильно люблю тебя, что готова задушить!» Она хватает мою шею, приоткрывает рот и касается возбужденными губами моей щеки…

Вашу мать! Вытащите кто-нибудь ее из моей головы,

выкиньте,

потеряйте,

сожгите…

Какого хрена она от меня хочет?

Отчаяние сваливается как снег на голову, и все твои попытки спрятаться под вуалью смирения тоже, что дожидаться, пока сугробы растают и очистят дорогу.

С отчаянием надо бороться, надо сметать хлопья обратно на небо, иначе останешься погребенной заживо сибирской мумией.

Я соврал.

Мне нужна Рози.

Мне очень нужна Рози.

Мне так сильно нужна эта чертова Рози.

Я не успел сказать ей всего, что хотел.

Я всегда молчал.

Алан, – говорит она, – скажи что-нибудь

Я молчу

Алан, – повторяет она, – ну же, скажи что-нибудь, не молчи…

Я молчал.

Я молчу.

Я всегда буду молчать.

Я знаю только, что мне нужно написать книгу.

О ней. Обо мне. О Приятеле, о Саре и обо всем, что я чувствую.

Когда ты хочешь сделать что-нибудь необычное, ты не можешь внятно объяснить причину. Это просто приходит и все.

Как, например, владелец джаз-бара, наблюдая игру в бейсбол, вдруг понял, что может написать книгу, и сразу получил престижную японскую премию.

Или волонтер в хосписе, который искал новых друзей, стал посещать курсы писательского мастерства и через пару лет выпалил шедевр минимализма.

Ты не можешь объяснить то, что чувствуешь.

Ты просто чувствуешь и все.

И я чувствую, что это единственная возможность пронести нашу с ней любовь через века.

В среду бары практически пустуют. Нет ни очередей, ни левых людей. Я просто подхожу к охране, пожимаю руки как старым друзьям и прохожу внутрь.

Если посчитать, сколько денег человек тратит на коктейли за всю свою жизнь, то окажется, что он проебал однокомнатную квартиру в центре невзрачного города.

Но у каждого свои приоритеты. Кто-то проебывает деньги, а кто-то людей.

– Я тебе наливать не буду, – говорит мне бармен.

Омар. Тридцатипятилетний арабский мальчик, тусующийся в барах с рабочей визой в кармане.

– Почему?

– Шутки шутишь? Хочешь повторить то, что было в прошлый раз?

– Я не помню, что было в прошлый раз.

– Ты устроил переполох, и какая-то свора мужчин чуть не избила меня.

– А ты тут причем?

– Как? Ты им только повод дай избить араба, даже не задумаются.

Коктейли он готовит отменно. Вот только с головой проблемы, как в принципе у всех нас.

F42.0 Преимущественно навязчивые мысли или размышления о всемирном заговоре против арабов.

– Омар, людям плевать на вас, людям на всех плевать, налей мне лучше.

– Как обычно?

– Угу.

Пристанище одиночек, расползшихся по углам. Я наткнулся на этот бар совсем недавно. Теперь он скрашивает мои вечера, когда их не скрашивают друзья.

Все очень просто, дамы и господа. Не знаешь, куда деть свои мысли, тогда найди, куда деть себя.

Джин-тоник залпом проносится в желудок, и я требую второй. Третий, затем четвертый, пятый… И вот уже тяну какую-то брюнетку в туалет.

Музыка оглушает. Я ничего не слышу, только чувствую ее ласковые руки. Мы стягиваем друг с друга вещи, и я, наконец, нагибаю ее перед раковиной.

Сексуальное поведение выполняет огромный ряд функций. Но никто, почему-то, не говорит, что половой акт заглушает поток мыслей. Секс дает понять, существуешь ты или нет. Живой ты или нет. Психотропное лекарственное средство для больных депрессией. По идее улучшает настроение, уменьшает тоску, вялость, апатию, тревогу, беспокойство, раздражительность и эмоциональное напряжение, повышает психическую активность, нормализуют продолжительность сна и аппетит. Правда, я так и не нашел нужный мне рецепт.

Но пока она стоит на коленях, трудно определить хоть какой-либо рецепт.

Мне будет стыдно за это утром. Но утром я найду, чем занять себя. А пока можно и «повеселиться».