Текст книги "Милость патриция (СИ)"

Автор книги: Лиэлли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Я молю вас о снисхождении, господин. – Максимус не отвел взгляда, просто встал на колени и склонил голову, сцепив руки за спиной. – Если вы желаете – высеките меня, только не трогайте девушку.

И с этого момента в юношу словно вселился дух эринии*. Он был так зол, что дрожали пальцы – это заметил даже Максимус.

– Во двор, – рявкнул Август и свирепо уставился на служанку. – А ты… – прорычал он, – прочь с моих глаз.

Максимус поднялся и пошел куда велели. Он впервые опускался на колени возле столба для наказаний, но появившийся господин голосом, полным ледяной ярости, приказал встать к стене и упереться в нее руками.

А спустя несколько минут Максимус понял почему. Кнут, который Август всегда брал с собой, выходя из дома, со зловещим громким свистом рассек воздух и с силой опустился на спину. Было больно, так сильно, что едва не подкосились ноги, а руки подогнулись. Вряд ли бы он смог удержаться и стоять прямо, если бы не стена – такова была сила ударов.

Аврелий нанес ему двадцать ударов, рассекая кожу едва ли не до кости, по крайней мере так казалось в тот момент рабу. Максимус слышал его прерывистое, чуть хриплое дыхание. Несмотря на боль, туманящую разум и сжигавшую тело, он очень остро ощущал присутствие Августа за спиной. Удары были сильными, но чистыми – через месяц от них не осталось даже шрамов. Как так получилось, Максимус не знал, но зато на собственной шкуре убедился в том, что рука у его хозяина, несмотря на женоподобную внешность, очень тяжелая и твердая.

Уже через две недели он оправился достаточно, чтобы снова вернуться к своим прямым обязанностям: на нем все как на собаке заживало, да и сказывалось мастерство Августа. И тогда узнал, что Лувию Август продал едва ли не за бесценок кому-то из своих друзей.

Вел господин себя так, словно ничего и не было, и относился к своему рабу по-прежнему. Лишь однажды, когда тот мыл ему ноги, сидя подле на коленях, как бы невзначай равнодушно уронил:

– Следующая «ливия», в которую ты засунешь свой член, Максимус, лишится рук, ног, языка и глаз.

Августин намеренно исказил имя служанки, давая понять, что заинтересован в личной жизни своего раба настолько, что взял на себя труд вообще узнать имя той обреченной, которая посмела раздвинуть для него ноги. И Максимус принял это к сведению.

Больше Максимус не рисковал спать ни с кем из домашних рабынь, намотав себе на ус, что господин очень ревнив, даже если не собирается брать его на свое ложе.

Примечания:

Илот – в древней Спарте земледельцы, находящиеся на промежуточном положении между крепостными и рабами.

Полемарх – в Древней Греции один из старших военачальников, которому была поручена забота обо всем, что касалось войны. В дальнейшем понятие полемарха относится к военачальнику, на которого возлагалось и ведение самой войны.

Мора – спартанское воинское подразделение тяжеловооружённой пехоты. В разное время численность моры составляла от 600 до 900 гоплитов. Командовал морой полемарх.

Гоплит – древнегреческий тяжеловооружённый пеший воин.

Гиперборея – в древнегреческой мифологии легендарная северная страна, место обитания народа гипербореев, людей с собачьими головами.

Латрункули – древнеримская игра шашечного типа.

Кифара – древнегреческий струнный щипковый музыкальный инструмент; самая важная в античности разновидность лиры.

Домус – дом-особняк или поместье городского типа.

Ретиарий – (лат. retiarius – «боец с сетью») – один из видов гладиаторов. Снаряжение этого гладиатора должно было напоминать рыбака, его вооружение состояло из сети, которой он должен был опутать противника, трезубца и кинжала.

Перистиль – открытый внутренний двор для личной жизни семьи. Окружен колоннами, поддерживающими крышу. В перистиле обычно находилось помещение для домашних богов – ларарий или сакрарий. Впрочем, их местоположение могло варьироваться.

Писцина – водоем в перистиле или фонтан (иногда несколько разнообразных сложных фонтанов).

Эриния – в древнегреческой мифологии богини мести, в римской мифологии им соответствуют фурии.

========== Часть 3 ==========

В центральном родовом домусе, где жил Децим Аврелий, отец Августа Аврелия, было гораздо больше слуг. Максимус с интересом наблюдал за реакцией своего господина на такое обилие рабынь, сновавших по всему дому, но Август вел себя безукоризненно сдержанно, даже, по своему обыкновению, не щурился в раздражении при виде очередной представительницы женского пола.

Август целеустремленно шагал в дальнюю часть дома, где находился таблинум* хозяина. Тот вызвал его еще вчера, желая поговорить, и сегодня вечером, совершая свою каждодневную прогулку по городу, юноша решил завернуть к нему.

Децим, однако, обнаружился не в своем кабинете, а в одном из личных триклиний*, где предпочитал обедать. На небольшом возвышении три софы располагались в форме буквы «п», а между ними стоял невысокий столик. На одной из кушеток и возлежал бывший военачальник царя Леонидиона.

В отличие от своего отпрыска, он был от природы жгучим брюнетом, но седина уже тронула его волосы. Суровое выражение не сходило с его загорелого лица, и такие же темно-синие, как у Августа, глаза смотрели прямо и тяжело. Нос с горбинкой, видимо сломанный когда-то, пересекал длинный неровный шрам от зазубренного лезвия. Вполне возможно, в той схватке, в которой он его получил, Децим мог лишиться и глаз.

– Флорентий, сын мой. – Кажется, мужчина был искренне рад видеть Августа.

Максимус был не в курсе их отношений, но напряжение между этими двумя чувствовал даже он. Казалось, будто Децим опасается своего сына, что выглядело очень странным.

Август едва заметно поморщился. Третьим именем его называл только отец, и ему это определенно не нравилось. Он холодно кивнул, снимая темно-синюю бархатную накидку, кинул ее на свободную софу и сел. Максимус остался стоять позади него.

– Давай сразу к делу, – сказал младший Аврелий. – Что случилось? Ты никогда не зовешь меня из праздности.

– Разве я не мог просто соскучиться по сыну и узнать, как у него дела, чем он живет?

– Нет.

– Хорошо. – Децим вздохнул и тоже принял сидячее положение, а потом внезапно обратился к рабу: – Максимус, сходи на кухню, пусть нам принесут закуски и вино.

Максимус не тронулся с места. Он не собирался подчиняться другому патрицию, будь тот хоть самим царем, потому что принадлежал одному только Августу. Но еще он знал, что если сейчас хоть шелохнется, то дома Август снова его выпорет. Нет, конечно, суровое наказание не страшило его, скорее наоборот, но куда хуже могло оказаться иное: господин будет терзать его своим безразличием и игнорировать. Максимус ненавидел, когда хозяин не замечал его, и в такие моменты чувствовал себя предметом интерьера. Вообще-то рабы таковыми и являлись, разве что выполняли чуть больше функций, но Август никогда не относился к нему так. Да, он приказывал, обращался с ним так, как и подобает с бесправным слугой, но вместе с тем в каждом его взгляде, жесте и слове, обращенном к Максимусу, скользило странное отчужденное участие, заставлявшее воина испытывать такое чувство, будто он для него нечто большее, чем просто очередной бессловесный раб. Оно выражалось в том, что, даже если Август не смотрел на него, не видел его, вообще не был рядом или же занимался своими делами, он остро ощущал внимание хозяина, прикованное к себе. И где бы Максимус ни находился, чем бы занят ни был, казалось, будто Аврелий следит за ним и точно знает о каждом его шаге. А когда Август злился и хотел проучить его, то это участие исчезало, и вместо него возникала гнетущая пустота.

– Максимус? – Кустистые брови старшего патриция хмуро свелись к переносице. Кажется, Децим искренне испытывал недоумение от того, что ему приходится повторять приказ. Словно забыл, что Максимус – собственность лишь его сына.

Воцарилась неловкая пауза, и только Август сполна насладился ею, прежде чем спокойно и холодно напомнить:

– Не Максимус, а Максимиллиан. Максимус этот раб только для меня, отец. И только я имею право им распоряжаться. Прикажи какой-нибудь своей рабыне, пусть она и принесет закуски с вином. А теперь к делу.

Децим нахмурился еще больше, но ничего на это не сказал. Кивнул и заговорил сухим деловым тоном:

– Царь желает, чтобы Максимиллиан снова принял бой на Арене. Приедут гости из Афин, чтобы подписать некий договор. Чтобы их развлечь, Леонидион хочет выпустить на арену лучших из лучших. Твой Максимиллиан был одним из них. Ему в противники, помимо еще нескольких гладиаторов, хорошо показавших себя, достанутся звери.

– Максимиллиан теперь принадлежит мне. – Голосом Августа можно было закалять мечи. Впрочем, он и сам был словно острый клинок сейчас – режущий и стальной. – И если Леонид хотел привлечь его для поединка на Арене, то должен был обратиться ко мне.

– Ты еще слишком молод для всех этих политических дрязг, – возразил Децим. – Поэтому было разумно спросить меня, как твоего отца. И я дал согласие.

– Что?

Снова возникла очень неприятная вязкая тишина. Отец и сын сверлили друг друга ледяными взглядами, но Децим не выдержал первым и отвернулся.

– Послушай, Флорентий, ты же понимаешь, я не мог отказать басилею*. Даже если бы он поговорил с тобой, ничего бы не изменилось.

– Ты прав, – с холодной яростью в голосе ответил Август. – В одном. Отказать царю нельзя. Но изменить кое-что в моих силах. Передай Леониду, что Максимус не будет сражаться один.

Разгневанно сверкнув глазами, Август резко встал и направился к выходу.

– Флорентий? – Децим тоже вскочил с кушетки. – Ты же не хочешь сказать, что выйдешь на Арену, как какой-то плебей*?!

– Выйду, – отрезал Август. – На пару с Максимусом. И заберу себе головы и противников, и львов, которых выпустят против нас. Все ли тебе понятно в моих словах, отец?

Назад они возвращались в гробовой тишине. Стремительно шагая по улице, Август тараном рассекал поток многочисленных прохожих. Максимус, видя такое его настроение, хранил молчание. Когда они оказались дома, Август сразу же направился в кубикулу* и принялся раздеваться. Сорвав с себя тогу так злобно, как будто хотел вообще порвать ее на лоскутки, он отшвырнул ее.

Не зная, что делать, Максимус стоял возле входа, чуть растерянно наблюдая за хозяином. В гневе Август ударил ногой медный треножник так, что тот упал, да еще и откатился с жалобным гулким звоном, рассыпая по полу сухие травы благовоний. Юноша всегда был щедр на проявление негативных эмоций, но таким беснующимся Максимус видел его впервые.

– Господин… – осторожно произнес мужчина. – Можно мне заговорить?

– Что ты хочешь, Максимус? – обернувшись, рявкнул тот.

– Отчего вы злитесь на отца?

Август уставился на него налитыми бешенством глазами так недоверчиво, что раб поспешил пояснить:

– Я ведь и раньше выступал на Арене. Смогу продержаться несколько боев и снова приступить к своим обязанностям. Ведь вы не хотели бы, чтобы ваш отец навлек на себя гнев царя?

– Я плевать хотел на отца! – почти заорал Август, мечась по комнате, точно пойманный в ловушку зверь. – И на Леонида тоже, – уже спокойнее добавил он, повернувшись к нему. – Меня бесит, понимаешь, бесит тот факт, что кто-то посмел посягнуть на мою собственность!

– Думаете, царь снова захочет вернуть меня на Арену? – тихо спросил Максимус.

– Пусть только попробует, – прошипел Август, уставившись невидящим взглядом перед собой и неосознанно сжимая кулаки так, что побелели костяшки пальцев. – Мне пришлось семь лет ждать, чтобы заполучить тебя, и, если он осмелится нарушить свое обещание, я перережу ему глотку. Пусть не думает, что может распоряжаться тем, что мне принадлежит, после того как сам от этого отказался.

– Господин… – Максимус удивленно воззрился на него, не находя нужных слов. Немой вопрос застыл в темно-карих глазах. Получается, Аврелий с двенадцати лет наблюдал за тем, как он бьется за жизнь на Арене? С самого первого поединка?

Август, очнувшись, посмотрел на него и вдруг усмехнулся.

– Что, мой бесстрашный гладиатор? – с усмешкой произнес он, чуть склонив голову набок. – Думаешь, я взял тебя из прихоти?

Юноша неторопливо приблизился к нему, и Максимус обнаружил, что не в силах отвести взгляд от прекрасного в своей наготе, гибкого и поджарого тела, покрытого золотистым загаром. И для Августа это не осталось незамеченным. С иронией вскинув тонкую черную бровь, он смотрел откровенно насмешливо, как бы спрашивая: нравится то, что ты видишь, гладиатор?

Подойдя совсем близко, почти вплотную, так, чтобы Максимус ощутил жар его разгоряченного тела, Август поднял руку, как будто намереваясь обнять, и его пальцы обманчиво мягко вплелись в волосы на затылке мужчины, заставляя наклониться. Несмотря на то что Август был довольно высоким, воин возвышался над ним на целую голову.

– Максимус, Максимус, – почти прошептал юноша неожиданно хрипло, на какое-то мгновение снимая маску высокомерного, жестокого господина. – Я так долго ждал, когда ты потерпишь поражение на этой проклятой Арене. Знаешь, может быть, для тебя оно было единственным и оттого самым горьким, но для меня это было триумфом.

– Потому что ты смог потребовать меня у басилея за заслуги отца перед ним? – ровно спросил Максимус.

– Верно, – выдохнул Август ему в губы и вдруг резко отстранился. – Ты жалеешь? – Теперь его голос снова был обыденно холодным и безразличным.

– Нет.

Неожиданно даже для самого себя опустившись на колени, Максимус взял его за руку и поднес тонкую аристократичную кисть к губам. Хотя Август никогда не пренебрегал тренировками, его ладони были гладкими и нежными, как и подобает знатному патрицию, словно юноша в жизни не держал меча, и это его восхищало.

Август посмотрел на него с легким удивлением.

– Я не ждал, что всегда буду побеждать, – негромко сказал Максимус. – Когда-нибудь я бы потерпел поражение, так оно и вышло. Только я не думал, что останусь при этом в живых. Могу ли я жалеть, что сохранил жизнь? Мало того, мне оказана честь служить тебе, господин.

Максимус смотрел на своего юного хозяина с таким неприкрытым восхищением, что по телу Августа невольно прокатилась волна дрожи.

– Почему для тебя это честь? – от волнения тихо спросил он.

– Потому что заслужить твою привязанность и вызывать в тебе желание… Какие угодно желания, дорогого стоит, – недрогнувшим голосом ответил Максимус, пытливо заглядывая в васильковые глаза в ожидании: опровергнет Аврелий эти слова или подтвердит?

Август не сделал ни того, ни другого. Мягко высвободив руку, он прижал ладонь к щеке гладиатора и холодно улыбнулся. И разительный контраст между нежностью прикосновения и холодностью взгляда впился в сердце Максимуса стальной иглой.

– Мне нравится твое бесстрашие и дерзость, – усмехнулся Август, неторопливо водя большим пальцем по его губам. – А теперь раздевайся и помоги мне искупаться.

Комментарий к

**Таблинум** – кабинет хозяина, где он хранил деловые бумаги, семейный архив, официальные документы, семейные записи и портреты предков.

**Басилеи** – обычное именование спартанских царей в повествовательных источниках (др. греч. βᾰσῐλεῖς), то есть, собственно, «цари», «правители».

**Плебей** – население Древнего Рима, первоначально не пользовались политическими правами в отличие от патрициев.

**Кубикула** – спальня, несколько таких помещений окружали атриум и перистиль.

========== Часть 4 ==========

Когда царь узнал о том, что сын его бывшего военачальника изъявил желание участвовать в показательном бою перед именитыми гостями из Афин, то, вопреки ожиданиям Децима, не только не отказался от своего намерения выпустить на Арену Максимуса, но и приказал выставить против обоих еще больше противников.

Благородный патриций не находил себе места от бессильной ярости: лишиться наследника, пусть и такого, как Флорентий, не входило в его планы. Флорентий был неуправляемым, неконтролируемым наглым юнцом. Децим воспитывал его один: жена скончалась при родах, поэтому Август совершенно не знал мать. Можно сказать, что он вообще рос без родителей, потому что почти все его детство отец провел на войне. Только недавно он ушел в отставку, но к тому моменту налаживать отношения с сыном было уже поздно: Флорентию исполнилось пятнадцать. Три года они промучились под одной крышей, Децим пытался хоть как-то общаться с ним и завоевать авторитет, но добился только еще большей отчужденности. Август был с отцом вежлив настолько, насколько позволяло его настроение, и терпел ровно столько, сколько мог вытерпеть в принципе.

Единственное, в чем сошлись отец и сын, – в воинском искусстве. Флорентий еще с раннего детства, как и всякий спартиат, проявлял неуемный интерес ко всему, что касалось оружия, а потому стал охотно учиться у наставников, которых ему нанял Децим, и более чем преуспел в этом к своим девятнадцати годам. Бывший военачальник Спарты мог по праву гордиться таким сыном, если бы не одно «но»: его женоподобный облик раздражал так, что от одного только вида этого стройного мальчишки его тошнило. Эти узкие плечи и талия, тонкие руки, нежные черты лица, большие глаза с длинными девичьими ресницами и развратно полные губы вгоняли Децима Аврелия в глубокое уныние. Он очень жалел, что в свое время, вместо того чтобы жениться на вольной дочери своего народа, крепкой и воинственной спартанке, решил взять в жены изнеженную и хрупкую фиалку – девушку-афинянку из знатной семьи, равной ему по положению и богатству. Вот и получилось теперь… Что получилось. Нетипично светлый и белокожий для спартиата, Флорентий отличался также излишней стройностью и изящностью фигуры, унаследовав эти черты от покойной матери. Радовало только одно: внешность сына была лишь красивой оберткой, и нежный мягкий шелк прятал настоящую сталь. Только это позволяло гордому спартиату смириться с таким наследником.

Может быть, еще и поэтому, чувствуя такое негативное отношение отца к своей внешности, Флорентий отвечал ему тем же, и его привязанность к нему заканчивалась на холодной вежливости.

Вот и сейчас, сидя в ложе для знати, Децим с заледеневшим бесстрастным лицом, искусно пряча свои истинные эмоции, как и положено высокородному патрицию, наблюдал за тем, что происходило внизу на горячем песке Арены. О, он тревожился за жизнь сына только по одной причине: лишаться наследника в таком возрасте ему не хотелось, слишком он уже стар для того, чтобы заводить и растить нового. Оставалось надеяться на воинское мастерство Флорентия.

Августу же было в это время глубоко наплевать на переживания отца по поводу его несостоятельности в роли продолжателя славного рода Аврелиев. Он вышел на Арену в полном боевом облачении димахера*: поверх льняной туники, достававшей до бедер, надел лорику*, наручи из тонкой, но твердой кожи и кальцеусы*. Вооруженный сразу двумя длинными мечами, он стоял рядом со своим товарищем по оружию. Максимус предпочел, как и всегда, сражаться налегке, на нем не было ничего, кроме юбки из металлических пластин, обшитых кожей, маники*, защищавшей левую руку от плеча до запястья, поножей и простых сандалий. К спине прикреплен гоплон*, в правой руке – хаста*, в другой – гладиус*.

Вначале против них выпустили двоих галлов*, экипированных только копьями и щитами. Справиться с одним из них для Августа не составило труда. Буквально за несколько минут дело было кончено: галл предсказуемо метнул копье, юноша, не уходя с линии атаки, легко уклонился, поднырнул ему под руку и вонзил один из своих клинков в подмышку, прямо в сердце. Почти одновременно с ним Максимус прикончил и своего: отсек голову.

Затем биться с ними вышли сразу четверо: двое лаквиариев* и двое мурмиллонов*. Августу пришлось держать в поле зрения сразу пару противников, и тут в дело пошла скорость. Чем быстрее он убьет одного, тем быстрее сможет целиком сосредоточиться на втором. Обоих лаквиариев он взял на себя. Первые несколько минут этого боя в мечах не было необходимости. Все его внимание было сконцентрировано на том, чтобы не угодить под лассо и в то же время подобраться хоть к одному из врагов и перерезать ему глотку. Да, так просто и безыскусно. Август не собирался тешить публику зрелищной расправой и свое намерение воплотил. Увернувшись, мечник перехватил направленный на него аркан и с силой дернул на себя, позволив врагу напороться на длинный кинжал.

Второму, как и намеревался, перерезал горло и обернулся, чтобы посмотреть, как обстоят дела у напарника. Максимус уже лишил жизни одного мурмиллона и сейчас кружил по песку с другим. Одинаково экипированные, они, казалось бы, имели равные шансы в этой схватке, но Максимус управился быстро. Сделав вид, что хочет сократить дистанцию и перейти на ближний бой, он бросился на врага, а тот, растерявшись от такой внезапной атаки, выставил перед собой щит, чтобы закрыться. Максимус же неожиданно подпрыгнул, замахиваясь уже в воздухе, и с чудовищной силой обрушил сверху копье ему в плечо. Мурмиллон осел на песок с пробитым легким, харкая кровью, а Максимус, вернув хасту, повернулся к Августу.

Против них выпускали с каждым разом на двоих противников больше, и всегда это были бойцы самых различных классов. Следующие четверо были тяжеловооруженными гопломахами, остальные двое – ретиарии. Теперь Августу нужно было попотеть и пустить в ход все свое коварство и хитрость, чтобы не оказаться одним из трупов, валявшихся на песке. Стройный, легкий и гибкий, он не мог составить этим гигантам Арены достойную конкуренцию – не та весовая категория. Но ему на руку сыграл эффект внезапности: враги явно недооценивали такого «хилого» соперника, как он. Поначалу Август берег силы, все его движения были скупыми и точными, никаких лишних маневров. Но когда его окружило сразу двое здоровенных воинов и один ретиарий, пришлось кружиться как волчок, уворачиваться, юлить и бросаться в разные стороны, чтобы не угодить под сеть последнего: тогда его песенка уж наверняка была бы спета. Тем не менее юноша справился и с этими.

Когда вышло сразу восемь гладиаторов, среди которых теперь были опять двое гопломахов, двое самнитов*, пара фракийцев* и секутор* с димахером – последний, очевидно, предназначался именно для него, – Август бросил на своего напарника короткий оценивающий взгляд: не запыхался ли? Стиль боя Максимуса был им хорошенько изучен за все то время, что он наблюдал его поединки на Арене в качестве зрителя в прошлом – не зря ведь не пропускал ни одного с его участием. Максимус всегда бился яростно, честно и скупо, как и подобает воинам его весовой категории. Не имея привычки растрачивать энергию на лишние движения, он предпочитал бить по прямой линии без ненужных «пританцовываний» вокруг противника и никогда не упускал ни единого шанса нанести смертельный удар. Атаковал врага с такой свирепой и грубой силой, пригвождая к песку его тело любимой хастой, что потом снять трупы было не под силу двоим, а то и сразу троим рудиариям*. А сейчас этот страшный воин прикрывал Августу спину, и странное чувство надежной защищенности окутывало его всякий раз, когда Максимус попадал в поле его зрения.

Аврелий впервые сражался против настоящих людей, раньше ему приходилось выходить только на спарринги со своими наставниками, но он выкладывался полностью, показывая кровожадным спартиатам все, на что способен. И, в отличие от своего раба, юноша не гнушался никакими грязными приемчиками, совершая кучу обманных маневров с целью раскрыть слабые места, но в итоге неизменно наносил поражение. В какой-то момент он потерял один из клинков и подобрал брошенную кем-то сеть, которую накинул сразу на двоих противников Максимуса, дав время прикончить их. Что тот и сделал, насадив сразу обоих на копье. Потом у Августа выбили и второй меч, и в дело пошел хлыст, до этого висевший на бедре свернутым кольцом. Он предусмотрительно вшил в конец кнута тонкое узкое лезвие, смазанное парализующим ядом медленного действия.

Юноша чувствовал, что азарт боя постепенно захватывает его: красная пелена застила глаза, и он уже чисто инстинктивно уклонялся и наносил ответные удары. Механически убивая, димахер кружил по песку смертельно опасной змеей, с каждым броском – хлещущим ударом хлыста – забирая чью-то жизнь.

Так происходило всякий раз, когда Август переставал контролировать себя и впадал в неистовую злобу. Ему ничего не стоило погрузиться в состояние аффекта за несколько секунд, и тогда он уже не мог остановиться. Когда противников не осталось, заметив такого же, как и он сам, залитого вражеской кровью с ног до головы Максимуса, Август собрался и его прикончить, но наткнулся на взгляд гладиатора и резко остановил занесенную в замахе руку с плетью.

Ликующий рев трибун, требовательные крики «Убей!», багровый песок и скользкая от крови рукоять кнута в потной ладони – все это смешалось в одну цветную круговерть. Единственное, что он слышал, было собственное сердцебиение, отдававшееся в ушах барабанной дробью пульса. И только одно имело сейчас значение: черные от жажды убийства глаза напротив, полные неприкрытого восхищения, от которых невозможно оторваться. Август никогда не думал, как прекрасно осознание того, что есть на кого положиться, что он не один и в любой миг ему подставят твердое товарищеское плечо. Не думал, что это так упоительно – отнимать чужую жизнь и не сдерживать свою жестокую сущность. А еще не думал, что сражаться плечом к плечу с Максимусом будет таким возбуждающим опытом.

– Выпустить зверей! – внезапно раздался голос рудиария-судьи, разрушив иллюзию того, что они на арене абсолютно одни. Мир снова ворвался в их маленькую реальность, обрывая притяжение взглядов, звуки и краски взорвались в голове, оглушая и ослепляя.

Оба синхронно вздрогнули и обернулись туда, откуда послышался зловещий скрип поднимающихся решеток и утробное ворчание раззадоренных запахом крови хищников, сидевших в клетках под ареной. Сейчас эти твари вырвутся наружу, и тогда их точно ждет смерть. Август знал, что ни отец, ни царь, ни герусия* с эфорами* не вмешаются в ход поединка, ведь он сам сделал свой выбор: будучи знатным патрицием, вызвался участвовать в бою на Арене, исход которого мог быть только один – смерть. И совет старейшин не станет осуждать Леонида за то, что он допустил подобное.

И он приготовился умереть. Жалел только об одном: что не опробовал своего раба как следует, слишком затянув обольстительно-искусительную игру, доставлявшую обоим столько удовольствия.

Но вдруг лязгающий скрип поднимаемых решеток резко затих.

– Эти двое сегодня достаточно доказали свою храбрость, – произнес царь громко. – Наши дорогие афинянские гости довольны зрелищем. Выпустить на арену бестиариев* и венаторов* для славной охоты!

Трибуна одобрительно встретила приказ правителя. Зрителям не хотелось, чтобы столь хорошо показавшие себя бойцы были несправедливо убиты. Поднялась дальняя решетка, за которой находился коридор, и Август вместе с Максимусом направился туда.

Примечания:

Димахер (от греческого «διμάχαιρος» – «носящий два кинжала») – эти гладиаторы использовали два меча, по одному в каждой руке. Сражались без шлема и щита. Одеты были в короткую мягкую тунику, руки и ноги перебинтованы тугими повязками, иногда носили поножи.

Лорика – в Древнем Риме название доспеха, покрывающего торс воина.

Кальцеусы – удобные сандалии-полусапожки, закрывавшие всю голень.

Маника – доспех для предплечья.

Гоплон – тяжелый круглый щит, часть экипировки гопломаха.

Хаста – утяжеленное копье.

Гладиус – римский короткий меч (до 60 сантиметров).

Галл – гладиаторы, которые были экипированы копьём, шлемом и небольшим галльским щитом.

Лаквиарий («боец с лассо») – гладиаторы, которые могли быть разновидностью ретиариев, которые старались поймать своих соперников с помощью лассо (laqueus) вместо сети.

Мурмиллон – гладиаторы, которые носили шлем со стилизованной рыбой на гребне (от латинского «murmillos» – «морская рыба»), а также манику, набедренную повязку и пояс, поножу на правой ноге, толстые обмотки, закрывающие верх ступни, и очень короткие латы с выемкой для набивки на верху ступни. Мурмиллоны были вооружены гладиусом (40-50 см в длину) и большим прямоугольным щитом римских легионеров.

Самнит – древний тип тяжеловооружённых бойцов, исчезнувший в ранний имперский период, своим названием указывал на происхождение гладиаторских боёв.

Фракиец – гладиаторы, чья экипировка была похожа на вооружение гопломахов.

Секутор – разновидность мурмиллонов с такой же экипировкой, предназначались для поединков с ретиариями.

Рудиарий – гладиаторы, заслужившие освобождение (награждённые деревянным мечом, называемым rudis), но решившие остаться гладиаторами. Не все рудиарии продолжали сражаться на арене, среди них существовала особая иерархия: они могли быть тренерами, помощниками, судьями, бойцами и т. д.

Герусия – высший правительственный орган в Спарте, совет старейшин. Герусия состояла из 30 человек (28 геронтов в возрасте старше 60 лет, избиравшихся пожизненно, и 2 царя).

Эфоры – выборные должности, в руках которых сосредоточивалась судебная власть (всего было 5 эфоров, два из которых в случае войны сопровождали царя в походе).

Бестиарий – хорошо тренированные гладиаторы, специализирующиеся на боях с различными экзотическими хищниками при помощи дротиков.

Венатор – гладиаторы, специализирующиеся на показательных охотах на животных, не сражаясь с ними в ближнем бою, как бестиарии.

========== Часть 5 ==========

Август решил сразу отправиться домой – смыть с себя пыль и песок Арены, пот и чужую кровь. Быть грязным ему претило, но вместе с тем доставляло огромное удовольствие смотреть на покрытого кровью с ног до головы Максимуса. Так и хотелось притронуться к скользкой разгоряченной коже и провести по ней языком, чтобы почувствовать пьянящий вкус победы.

Максимус молча шел позади, отставая лишь на шаг, и даже это его суровое молчание заводило Августа до красных кругов перед глазами: наверное, в жилах еще кипела жажда битвы.

Оказавшись наконец в своих покоях, Август рывком притянул мужчину и с жадностью набросился на его губы. Максимус, казалось, нисколько не удивился такому повороту событий, испытывая то же самое. Они оба, распаленные множественными схватками и опьяненные вражеской кровью, были слишком взвинчены, чтобы продолжать эту проклятую игру, затянувшуюся на несколько месяцев.

Август целовал своего раба с той самой горячей яростью, с какой недавно убивал врагов, и даже, кажется, рычал то ли от нетерпения, то ли от вожделения, съедавшего не столько плоть, сколько разум. И верный Максимус отвечал ему тем же.